Моя душа темнеет

Кирстен Уайт, 2016

Брат и сестра Раду и Лада растут вдали от родного дома, в плену властителей Османской империи. Они – пешки в чужой игре, заложники, которыми легко шантажировать. Меч занесен над их головами и рано или поздно будет опущен… Ладе не быть нежной принцессой. Чтобы выжить и защитить младшего брата, ей нужно действовать быстро и беспощадно.

9

Лада задыхалась в замке. Все вокруг было пропитано тревогой и страхом. Люди собирались в темных углах и шептались. Ее отец закатывал один банкет за другим, стараясь ублажить бояр, которые все более открыто проявляли свою враждебность. Куда бы она ни пошла, за ней следили. Богдан был своего рода щитом — всегда рядом, всегда послушный. Смириться с его потерей было тем труднее, что она к тому же потеряла любовь и уважение, которое испытывала к отцу.

Она поняла, как мало на самом деле ее отец думал о Валахии. Все, что он делал, он делал для себя, стремясь защитить свою власть любой ценой. Защита и броня, которую, как она себе представляла, давала ей его любовь, оказалась сорвана, а без нее она чувствовала себя голой и ранимой. Каждый день был наполнен риском, каждая улыбка и разговор таили в себе опасность. Один неверный шаг — и она тоже могла оказаться выброшенной. Отец по-прежнему относился к ней благосклонно, и она подозревала, что по-своему он ее любит, но его любовь была такой же ничтожной и хрупкой, как его бесконечные лживые политические обещания.

Этим летом ей исполнится тринадцать. Ее мама в тринадцать лет вышла замуж.

Во рту Лада постоянно ощущала железистый привкус крови. Это был вкус поражения. Однажды вечером она шла по коридорам в сторону кухни, и один боярин толкнул ее и даже не извинился. Она чувствовала себя мелкой и незначительной.

Она и была мелкой и незначительной.

Она поспешила в сад за замком, окунула голову в фонтан и промыла водой рот, пытаясь избавиться от неприятного привкуса. Ее внимание привлекли сдавленные крики. Она отлично знала этот звук, потому что обычно сама и была его причиной. Лютое чувство обладания вскипело в ее груди, и она метнулась через сад, приближаясь к Раду и к его обидчику.

Мирча держал Раду за шею и толкал вниз, все глубже погружая в безжалостные шипы густых розовых кустов. Мирча был сильным и коренастым, как отец, но растительность у него на лице все еще оставалась жидкой. Иногда Лада заставала его над отражением в воде: он стоял и оттягивал свои редкие усы, как будто заставляя символ своего статуса расти быстрее.

— Что ты слышал? — шипел Мирча, не замечая, что за ним наблюдают. Он надавил еще сильнее, и Раду закричал.

— Ничего, ничего, — настаивал Раду.

Лада бесшумно достала кинжал, который всегда носила под поясом, и спрятала его за спиной.

— Так вот ты где, — сердито сказала она. — Отец тебя ищет.

Мирча обернулся. Его лицо было таким открытым и радостным, будто он занимался чем угодно, но не пытал своего брата.

— Неужели?

— Что-то насчет бояр, — Лада подняла свободную руку и пренебрежительно махнула. Это была хорошая ложь. Всегда было что-то насчет бояр, что требовалось обсудить. Она сорвала цветок розы и поднесла его к лицу. Она ненавидела этот аромат, их сладость была слишком хрупкой. Она хотела иметь сад вечнозеленых растений. Сад камней. Сад сабель. Она заговорщицки улыбнулась Мирче.

— Кажется, он злится.

— Он всегда злится.

— Наверное, ему шапка жмет.

— Наверное, его шаровары слишком малы.

— Может быть, — сказала Лада, заметив, что Мирча ослабил хватку и что Раду хватало ума стоять, не шелохнувшись. — А может быть, слишком мало то, что у него в шароварах.

Мирча отпустил Раду, запрокинул голову и расхохотался. Он похлопал Ладу по плечу и крепко сжал его.

— Будь осторожна, сестрица. У тебя грязные шуточки.

Он отвесил Раду пинок и поспешил мимо них в замок. В основе натуры Мирчи лежала подлость. Лада видела, как он мучает охотничьих собак, причиняя им боль без причины. Она этого не понимала. Зачем делать что-то просто так, без цели? Она его не любила, но испытывала перед ним здоровый страх.

— Пошли, — Лада освободила Раду из кустов. Его рукава были все в прорехах от шипов. Судя по его крикам, его коже тоже досталось. Она тянула его за собой. Они вышли из сада и через ворота вошли в брошенную конюшню, пустую и пропахшую гниющим сеном. Всех лишних лошадей, которые у них оставались, продали, чтобы покрыть растущие долги отца. Большую часть основной конюшни занимали кони янычар, кони бояр, кони должников.

— Если Мирча найдет отца, он поймет, что я солгала. — Лада села на землю, подмяв под себя юбки.

Раду вытер нос рукавом.

— Почему ты мне помогла?

— Почему тебе все время требуется помощь? — Она сердито заставила его сесть рядом и внимательно осмотрела его лицо. Раны были поверхностные, ничего серьезного. Она вырвала несколько шипов из его рук, не обращая внимания на его всхлипы. Она никогда не была нежна с Раду, но все, что она делала — она делала ради его блага. Он был слишком хрупким для этого мира, и чем скорее он изменится, тем проще станет его жизнь. — Что так разозлило Мирчу?

Раду отодвинулся от нее подальше.

— Ничего.

Она схватила его за подбородок и заставила посмотреть на нее. Заблудившийся луч света упал на его уши, и у нее все больно сжалось внутри при мысли о потере Богдана и своем одиночестве. Вздохнув, она обняла Раду и придвинулась к нему. Смог бы их отец выслать и Раду? Позволил бы Мирче, старшему и главному любимцу, убить его?

Бледный весенний день был свеж, и из-за влажных волос Лада покрылась мурашками.

— Держись подальше от Мирчи, — сказала она. — Он подлее отцовского сокола, и гораздо глупее.

Раду подавил смешок.

— И гораздо уродливее.

— И паршивее.

Некоторое время они сидели молча и дышали в унисон, когда Раду снова заговорил.

— Я прятался за портьерой. И слышал, как он разговаривал с боярином из рода Данешти.

За пятнадцать лет до того, как их отец занял трон, десять князей сменили друг друга на троне. Престол по очереди занимали представители двух ветвей: рода Басарабов, теперь вышедшего из конкуренции за неимением наследников нужного возраста, и рода Данешти. Семье Данешти не нравились узурпаторы Дракулешти, поначалу дядя Лады и Раду, Александру, а теперь их отец. И, как доказала история, позиция князя в Валахии была очень шаткой.

— Почему он разговаривал с Данешти?

Раду заерзал, и Лада осознала, что сжимает его плечо так сильно, что ему больно. Она отпустила его, и он сказал:

— Ходят слухи о боярской коалиции. Они упомянули Хуньяди.

Лада вздрогнула. Хуньяди был военным предводителем Трансильвании и Венгрии, стран, граничивших с ними на западе и постоянно сдвигавших свои границы. Если ее отец только клялся победить османов, Хуньяди это сделал. Он разбивал султана несколько раз.

Лада не могла решить, что думать о Хуньяди. Он чувствовала, что он был угрозой власти отца, но видела, что Хуньяди был человеком, каким должен был быть ее отец. При любой возможности она подслушивала, крала письма отца и карты с комментариями и изучала стратегии Хуньяди. Он был восхитителен. Как бешеный пес, он кидался в драку в самый неожиданный момент, а потом исчезал, чтобы позже совершить еще один набег на врага. Он обычно побеждал османов, даже при недостатке воинов и оружия.

Он состоял в союзе с Дракулешти, но был опасен, и ему явно не нравилось лицемерие ее отца.

— Я думала, бояре поддерживают связи с османцами. Они подстрекали отца просить их помощи.

— Большинство бояр недовольно. Они видят, насколько успешны кампании Хуньяди против султана, и хотят союзничать только с ним. Ходят разговоры о помолвке.

Лада окоченела.

— Кто? — спросила она, хотя знала ответ.

— Матьяш, сын Хуньяди.

Резкая боль под ногтями заставила Ладу осознать, что она впилась ногтями в подгнивший деревянный пол так сильно, что щепки врезались в ладонь. Ее выдадут замуж ради выгоды. А когда этот союз провалится, как терпели неудачу все брачные союзы, ее оттеснят в сторону. Отправят в монастырь, бросят и удалят от жизни.

В голове Лады возник образ их матери, почти забытой с тех пор, как она их оставила. Память об этой женщине вызывала у нее отвращение. Бессильная. Сломленная. Ее брачный союз рухнул, и теперь она живет, заключенная в чьем-то чужом доме, в другой стране.

Лада еще сильнее прижала руку к щепкам. Теплые капли крови выступили на ладони, поверх шрама, оставшегося от игры с Богданом. Счастливого брачного союза равных людей для нее не будет, никто не согласится отдать бразды правления в ее руки.

— Я никогда не выйду замуж.

Раду внимательно посмотрел на ее раскрытую ладонь и попытался выдернуть из нее занозы. Лада не сопротивлялась. Он обращался с ее ранами гораздо мягче, чем она с его.

— Откуда ты все это знаешь? — с удивлением спросила она. Она полагала, что Раду проводит все дни в мечтаниях. В его больших глазах чаще всего читалась приятная пустота, как будто он не замечал лиц и не слышал разговоров вокруг себя. Пока Лада сосредоточилась на тактиках и Хуньяди, она упустила из виду интриги бояр. Теперь она поняла, что это была ошибка.

— Люди забывают о том, что я слушаю. А я всегда слушаю.

— Мы должны рассказать отцу о планах Мирчи.

Раду замолчал и повесил голову. Ладе не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять его мысли. Он испугался.

— Он рассердится. А Мирча меня убьет. Я боюсь умирать.

— Все когда-нибудь умирают. Я не позволю Мирче тебя убить. Если кто-то тебя и убьет, так это я. Понял?

Раду кивнул и прильнул к ее плечу.

— Ты будешь меня защищать?

— Вплоть до того дня, когда я тебя убью, — она ткнула его пальцем бок, в то место, где он больше всего боялся щекотки, и он вскрикнул, то ли от боли, то ли смеясь. Он бросил на нее взгляд, который она хорошо знала: тот же голодный и отчаянный взгляд, которым она смотрела на отца. Раду любил ее и хотел, чтобы она чувствовала то же самое. Впервые с той минуты, когда его ввели в ее жизнь, безмятежного, красивого и никчемного, она сочла Раду интересным. Возможно, даже полезным. Даже более того: в отсутствие Богдана она почувствовала, будто кто-то ей снова принадлежит.