Уродливая любовь

Колин Гувер, 2014

Колин Гувер – автор, которому читатели доверяют свое сердце. Она – мировой тренд, литературный феномен нашего времени, троекратная обладательница премии Goodreads Choice Award в номинации «любовный роман». Ее произведения переведены на десятки языков. Продажи книг Колин Гувер превысили продажи Стивена Кинга и Джорджа Мартина. Более 3 000 000 000 просмотров в TikTok. «Уродливая любовь» – это история о том, что иногда мы опускаемся на дно, чтобы оттолкнуться от него, и затем всплываем на солнечную поверхность. Вода – главный символ этой книги. Та, что тянет на дно, когда мы растворяемся в партнере. Та, которой становимся сами, окончательно растворившись в нем. И та, которая может навсегда забрать то, что нам дорого. «Внезапно хочется одуматься и сбежать, но вместо этого я киваю, потому что согласна на все. Рядом с ним я больше не Тейт. Я вода, а жидкость не способна проявить твердость. Вода просто течет. Именно этого я и желаю – просто плыть с ним по течению». Майлзу не нужна любовь, а у Тейт нет времени на серьезные отношения. Их тянет друг к другу, и он ставит условия: не спрашивай о прошлом, не рассчитывай на будущее. И она соглашается. Тейт пытается убедить себя, что все в порядке, но вскоре понимает, что хочет нарушить оба правила. Как сказать «нет» тому, кому желаешь говорить лишь «да»? И как спасти любовь, которая стала уродливой?

Глава 7

Тейт

Прошло две недели с тех пор, как я видела Майлза, и всего две секунды с тех пор, как последний раз о нем думала. Похоже, он работает так же много, как и Корбин. Конечно, приятно оставаться одной в квартире, но не менее чудесно, когда Корбин дома, и тогда есть с кем поговорить. Когда они с Майлзом оба отдыхают, это, наверное, тоже неплохо, но такого на моей памяти еще не случалось.

До сегодняшнего дня.

— Отец Майлза работает, а сам он свободен до понедельника.

Корбин стучит в квартиру напротив. Я только что узнала, что он пригласил Майлза поехать с нами к родителям на День благодарения.

— Все равно ему больше нечем заняться.

Кажется, я киваю в ответ, но тут же отворачиваюсь и иду к лифту. Не хочу, чтобы Майлз заметил мое волнение.

Когда они с Корбином входят в кабину, я уже стою у задней стены. Майлз приветствует меня кивком. Вот и все, чего я удостоилась. При нашей последней встрече я поставила Майлза в неловкое положение, а потому тоже молчу и стараюсь на него не смотреть, хотя трудно сосредоточиться на чем-то другом. Одет он небрежно: бейсболка, джинсы и футболка с символикой команды «Сан-Франциско Форти-Найнерс». Оттого и трудно не обращать на него внимания: я всегда предпочитала мужчин, которые не зациклены на собственной внешности.

Ловлю на себе его пронзительный взгляд.

Робко улыбнуться или опустить глаза? Не знаю. Просто стою и жду, когда он перестанет.

Но вот Майлз не отворачивается и молча продолжает смотреть на меня. Я отвечаю тем же.

Наконец мы внизу. Слава богу, Майлз покидает лифт первым и не видит, как я делаю глубокий вдох — я же целую минуту не дышала.

— Куда это вы? — спрашивает Кэп, когда мы все выходим из лифта.

— Домой, — говорит Корбин. — В Сан-Диего. А у тебя какие планы на День благодарения?

— В праздники всегда много полетов. Вероятней всего, здесь буду сидеть, работать.

Кэп подмигивает мне, а я ему.

— А ты, малыш? — обращается он к Майлзу. — Тоже домой?

Майлз пристально смотрит на старика — такой же взгляд, каким он сверлил меня в лифте. Какое разочарование. У меня уж было затеплилась слабая надежда, что Майлза тоже влечет ко мне. А сейчас, видя их с Кэпом молчаливый поединок, я почти уверена: если Майлз не сводит с кого-то глаз, это еще ничего не значит. Похоже, привычка у него такая — всех буравить взглядом.

Проходит секунд пять, молчаливых и тягостных.

Может, Майлз не любит, когда его называют малышом?

— С Днем благодарения, Кэп, — наконец произносит Майлз, даже не подумав ответить на вопрос, и шагает к выходу вслед за Корбином.

Я смотрю на Кэпа и пожимаю плечами.

— Пожелай мне удачи. Похоже, мистер Арчер опять сегодня не в духе.

— Да нет. Просто некоторые не любят лишних вопросов, вот и все.

Кэп плюхается в кресло и салютует мне на прощание. Я отвечаю тем же и спешу к выходу.

Непонятно, почему он пытается оправдать грубое поведение Майлза. Может, нравится он ему? Или у старика такая привычка — всех оправдывать?

— Хочешь, сяду за руль, — предлагает Майлз Корбину, когда мы подходим к машине. — Ты же не выспался еще. Поведешь на обратном пути.

Корбин соглашается, Майлз занимает место водителя. Я забираюсь на заднее сиденье и выбираю, где сесть. Позади Майлза, посередине или за Корбином? Что бы я ни выбрала, все равно буду чувствовать только Майлза. Он везде. Все вокруг — сплошной Майлз.

Вот что происходит, когда тебя влечет к человеку. То его нет вообще, то он повсюду, хочешь ты того или нет.

Интересно, а я для него тоже повсюду?

Нелепая мысль. Я в состоянии понять, тянет мужчину ко мне или нет, и к Майлзу это явно не относится. Значит, нужно положить конец тому, что со мной творится. Не до глупой влюбленности сейчас. И так учебу с работой совмещать нелегко.

Я достаю из сумочки книгу. Майлз включает радио, а Корбин откидывает спинку сиденья и вытягивает ноги на приборную панель.

— Не будите, пока не приедем, — просит он, надвигая кепку на глаза.

Я смотрю на Майлза, который в этот момент поправляет зеркало заднего вида. Он оборачивается назад, чтобы выехать со стоянки, и на миг наши взгляды встречаются.

— Тебе удобно? — спрашивает он и отворачивается, не дождавшись ответа. Включает переднюю передачу и вновь мельком смотрит на меня.

— Да, — говорю я и растягиваю губы в улыбке. Пусть не думает, будто я не рада, что он с нами поехал. Хотя трудно не казаться холодной, когда именно такое впечатление я и хочу на него произвести.

Майлз сосредоточен на дороге, я — на книге.

Проходит полчаса. От чтения и тряски разболелась голова. Кладу книгу рядом и устраиваюсь поудобнее: откидываю голову на спинку кресла и забрасываю ноги на консоль между передними сиденьями. В зеркале Майлз одаривает меня таким взглядом, точно скользит руками по всему моему телу. Смотрит так секунды две, не более, затем вновь переключается на дорогу.

Жаль…

Что же творится у него в голове? Непонятно. Он никогда не улыбается. Никогда не смеется. Не флиртует. И лицо у него такое, словно он постоянно создает непроницаемую завесу между собой и остальным миром.

Молчаливые мужчины мне всегда нравились. Большинство парней слишком болтливы — говорят обо всем, что лезет в голову. Правда, в случае с Майлзом я бы не отказалась, чтобы он молчал чуть меньше. Хочу знать каждую его мысль. Особенно ту, что занимает его прямо сейчас, скрываясь за маской равнодушия.

Все еще смотрю на Майлза, пытаясь его разгадать, и вдруг он снова перехватывает мой взгляд. Немного смущенная тем, что меня поймали с поличным, опускаю глаза на телефон. Но зеркало притягивает как магнит, и очень скоро я вновь их поднимаю.

Как только перевожу внимание на зеркало, Майлз делает то же самое.

Я вновь опускаю глаза.

Проклятие…

Похоже, эта поездка станет самой долгой в моей жизни.

Терплю минуты три и опять бросаю взгляд в зеркало.

Черт… Он тоже…

Я улыбаюсь. Такая игра меня веселит.

Он тоже улыбается.

Он.

Тоже.

Улыбается.

Майлз сосредоточен на дороге, но усмешка не сходит с его губ еще несколько секунд. Я это знаю, потому что не могу оторвать от нее взгляд. С радостью бы сфотографировала ее, пока она не исчезла, но боюсь показаться странной.

Майлз намерен облокотиться на консоль, которую заняли мои ноги.

— Извини, — говорю я и собираюсь их убрать, но его пальцы обхватывают мою босую ступню.

— Все в порядке, — произносит он.

Его рука держит меня за ногу. Я слежу за ним, не отрываясь.

Боже мой, он только что пошевелил большим пальцем… провел им по ступне. Мои бедра напряжены, дыхание сбилось. Будь я проклята, если Майлз не погладил меня по ноге специально, прежде чем убрать руку!

Приходится закусить себе щеку, чтобы не улыбнуться.

Похоже, тебя все-таки влечет ко мне, Майлз…

* * *

Мы только приехали, а папа уже поручил Корбину с Майлзом развесить гирлянды фонариков. Я занесла вещи в дом и освободила для Корбина с Майлзом свою комнату — только в ней есть две кровати. Сама заняла бывшую спальню брата и отправилась на кухню, помочь маме с ужином.

В моей семье День благодарения всегда отмечали без особого размаха. Родителям не хотелось выбирать между родственниками с обеих сторон, да и папа редко бывал дома в это время года, ведь праздники для пилота — самое напряженное время. Вот мама и решила, что День благодарения мы будем отмечать в тесном семейном кругу. Так и справляли его всегда вчетвером: я, Корбин, мама и папа, — если он был, конечно, дома. В прошлом году мы с мамой остались вдвоем, потому что и папа, и Корбин работали.

В этом году мы все вместе.

Плюс Майлз.

Как-то необычно, что он здесь, с нами. Мама встретила Майлза радушно — похоже, она не против. Папа вообще любит всех без исключения. Он только рад дополнительной помощи с украшениями, так что присутствие постороннего человека ему совсем не в тягость.

Мама подает мне кастрюлю с вареными яйцами, и я берусь за чистку, чтобы затем их нафаршировать. Сама она облокачивается о стол и подпирает голову руками.

— А этот Майлз просто красавчик, — замечает она, приподняв одну бровь.

Должна кое-что объяснить. Она прекрасная мать. Потрясающая. Но мне неловко разговаривать с ней о мужчинах. С тех пор как мне исполнилось двенадцать и у меня начались месячные. Мама тогда впала в такой ажиотаж, что позвонила трем подругам, прежде чем объяснить мне, что, собственно, со мной происходит. В общем, я еще в то время поняла, что секреты перестают быть таковыми, как только достигают маминых ушей.

— Да, ничего так, — небрежно отвечаю.

Я лгу. Бессовестно лгу. Майлз и правда настоящий красавец: золотисто-каштановые волосы, завораживающие голубые глаза, широкие плечи, волевой подбородок, покрытый легкой щетиной, когда Майлзу не нужно на работу… А еще от него всегда изумительно пахнет — как будто он только что принял душ и не успел вытереться…

Боже мой…

Ну и кто я после этого?

— А девушка у него есть?

Пожимаю плечами.

— Мам, мы с ним едва знакомы.

Подхожу с кастрюлей к раковине и обдаю яйца водой, чтобы легче чистились.

— Как папе на пенсии? — интересуюсь я, чтобы сменить тему.

Мама многозначительно ухмыляется, и эта улыбка мне совершенно не по вкусу.

Ей можно вообще ничего не рассказывать: она и так все поймет. Родительский инстинкт, как-никак.

Я краснею, поворачиваюсь к столу и продолжаю чистить эти дурацкие яйца.