Гена Портер и Зловещие Мертвецы

Константин Александрович Костин, 2023

Жил я себе, поживал, ни о чем худом не помышлял. На заводе от зари до зари вкалывал, да по пятницам с другими тружениками за воротник, как это бывает, закладывал. Там уж и пенсия не за горами – вот жизнь-то начнется! Можно вообще никуда не ходить, только в ларек бегать. Сплошные удобства!Вдруг, надо ж такому случиться было, Тоха помер. Причем ладно бы просто помер, как все порядочные люди. Нет же! Он же, негодяй, после смерти являться начал!Нехорошо это. Не по-нашему – из могилки-то выбираться…

Глава 1

Не знаю, чего там тебе наплели, но все то — брехня. Брешут люди. Откуда им знать, как дело было, ежели их там не было? А я — был! Все своими глазами видел и как есть тебе расскажу.

В пятницу все началось. Нам как раз на заводе получку выдали. Вот не сволочи? Это ж где такое придумано, чтобы в пятницу получку выдавать? Получку надо выдавать в понедельник. Чтобы человек потомился в предвкушении пятницы, настроение нагулял. Экономия, опять же! Не буду же я получку в понедельник пропивать, если понедельник — это не пятница? Я каждую копеечку считать буду, чтобы, как полагается православному человеку, в пятницу посидеть с мужиками, выпить по-человечески.

А ежели в пятницу труженику получку выдать — кто ж ее беречь будет? Да и зачем ее беречь, ежели это — пятница? В пятницу хорошо беленькой пропустить. А что? Имею право! Всю неделю горбатился, а пятница — это святое! Чего хочешь твори, но руки прочь от пятницы!

Бывает, еще пятницу на субботу переносят, когда праздники не к месту случаются. Тут — хоть волком вой. Внутренние-то часы не обманешь, они точно знают, что сегодня — пятница. А по календарю, хотя сегодня и пятница, но пятница будет завтра, в субботу. Стало быть, в воскресенье — суббота, а за ней — понедельник сразу. А должно быть воскресение. Только — хрен тебе, никакого воскресенья там нету, а вместо него — понедельник начинается. Как так жить-то можно, ежели понедельник? Мало того, что путаница сплошная выходит, так и на отдых времени не остается, коли после субботы — понедельник сразу. Не дело это. Ох, не дело.

Будь моя воля — я б вообще запретил эти понедельники. Все равно в понедельниках никакой радости. Пусть, вместо понедельника, будет полувторник. Уже как-то лучше, уже понятно, что пятница поскорее начнется. А саму пятницу на четверг бы перенес, чтобы работы поменьше было. А не так, чтобы вкалываешь-вкалываешь, ждешь себе выходных, а вместо заслуженного отдыху кукиш получаешь. Кабы наоборот было — чтобы два дня работаешь, а потом пять дней отдыхаешь — это я поддерживаю. Кого спроси — все поддержат. Даже те, кто про эту историю тебе набрехал. Потому что нет такого человека, кто бы супротив выходных был, потому что труженик — он всегда труженик, даже в нерабочее время и чем себя занять — всегда найдет!

Так, о чем это я? Ах, да!

Вот и в ту пятницу сообразили мы с мужиками на четверых. Я, Колька со второго цеха, Степан Ильич — ты не знаешь его, он, хоть и с нашнего заводу, но на пенсии давно. И Антоха-покойничек.

Антоха, хоть и малахольный — тощий весь, бледный. Шея — как у быка хвост. Соплей перешибить можно. Но, вроде как, тоже свой человек, нельзя его с собой не брать. Правда, не скидывался с нами никогда. Мы, втроем, по штукарю вносим, а Антоха — хоть бы копейку на общее дело дал! Хрен там! Не дождешься!

Правда, и пьет Антоха немного. Как воробушек, поклюет немного — и уже на ногах не стоит. Ему пробки понюхать хватит. Ильич — совсем другой разговор! Ты не смотри, что старик совсем. Жрет в три горла, а потом еще и жизни учит! Вот что значит — советской закалки человек. Он еще Хрущева живым помнит! Так пить, как Ильич в его возрасте — дай Бог каждому. Здоровья хватит всех нас пережить. И никогда я такого не видел, чтобы Ильич пилюлями или микстурами какими-то лечился. Чуть что — стакан водки с перцем жахнет — и здоров, как стеклышко! На ногах не стоит, матом всех кроет, зато хвори — как не бывало! Потому что народная медицина. Не дураки наши деды были, что водку придумали и перец изобрели, это вы тут только и придумали, как кнопки с телефонов убрать, чтобы честных людей совсем запутать.

Затарились мы, значит, и пошли в гараж мойный. А куда еще нам идтить? Верка еще с прошлого году сказала, что дома возливаться более не позволит. Так и сказала:

— Делай, — говорит, — что хочешь, но чтобы я тебя пьяного не видела!

Стало быть — выпивать разрешила. Лишь бы на глаза не попадался, а так — можно. Я с Веркой и не спорю. Зачем мне это? Рука у нее тяжелая, а как сковороду или скалку возьмет — хоть домой не приходи. Будто я на рюмочку права не имею! Да я всю неделю горбатился и тем самым право не только на рюмочку, а на флакончик целиком, от пробки и до самого донца. И не верь ты тем, кто говорит, что я до упаду напиваюсь. В жизни такого не было! Я ж почему падаю? Оттого что пятница! Умаялся на заводе за неделю, вот от усталости и валюсь с ног, а так — как стеклышко. А как тут с ног не валиться, коли от работы не только кони дохнут, но и трактора — и те ломаются, хоть и железные!

Вот мы и пошли в гараж мойный. Его еще деду на заводе еще при коммунистах дали. Потом обещали машину дать, но машину так и не дали. Потому что машины в дефиците были, а гаражи никаким дефицитом не были. Потому что и гаражей не было. Вместо гаражей кусок земли давали — вот и строй там, чего хочешь. Хочешь — гараж с погребом, а хочешь — гараж без погреба. Так дед с бабкой гараж построили вместе с погребом, потом там огурчики да картошку-моркошку хранили. Как померли — так гараж мне и достался, потому что коммунистов, чтобы гараж им взад вертать, уже не было. А гараж остался. Куда ему деваться, ежели уже построен? Не взад же его, в самом-то деле, разбирать!

Только у меня столько картошки никогда не было, чтобы в гараже хранить, так что я его под рюмочную приспособил. Ильич столик из ящиков сообразил, Колька стульчики из летнего кафе стырил — так и получилось у нас культурное место для приличного обчества. Зимой, правда, холодно, а летом — очень даже приятно, только дивана с телевизором не хватает, чтобы на диване лежать и телевизор смотреть. Были б диван с телевизором — я сюда жить ушел. Чтоб Верка меня под мухой в жизни не видала, а то у меня от ее причитаний дюже бока болят. И голова в шишках.

Сидим мы, значит, выпиваем. Душевно так сидим, особенно после второй бутылки. Ильича развезло — сразу видно. Обычную шарманку свою завел. Как говорится — не буди лихо, пока оно горячо.

— Разве ж это, — говорит, — водка? Горечь сплошная. И одна химия. Вот в мое время, при коммунистах, водка была сладкая, что компот. Ее даже и не закусывал никто, наоборот — еду водкой запивали. Такая вкусная водка была — детям давать можно было. Но ты, Антоха, зря морду воротишь. Пей такую, какая есть, скоро и такой не будет. Потому что все, что в этой жизни делается — все к худшему. Скоро такая водка пойдет, что в рот взять невозможно будет — настолько горькая. И голова не одно утро трещать будет — а прямо до понедельника. Потому что как коммунисты ушли — так и совесть с собой забрали, вот и не осталось ни у кого совести.

Только поздно он все это Тохе сказывал. Малахольный этот вырубился после третьей рюмки. Ну, мы его в сторонку снесли и аккуратненько так в уголок положили. Зачем человеку мешать, если он устал? Пущай отдыхает! Он тогда еще совсем живой был, вот тебе крест. Умаялся только.

И тут Коляна понесло.

— Ты, — говорит, — Геннадий Иванович, мужик правильный, всегда на бухло скидываешься. Ильич, хоть и пенсионер, но еще о-го-го! Кого угодно перепьет и нас с тобой переживет. И тоже свою лепту в кассу вносит. А вот Тоха — жидяра. Жмот, каких свет не видывал! Бухать — не бухает, ему вместо рюмки пипетку ставить нужно, зато жрет — в три горла. Как проглот! Куда в него, в тощего, столько хавчика умещается? И хоть бы сраную копейку хоть раз дал! Так нет же! Он все в себя, а из себя — никогда!

Я прямо протрезвел разом! А ведь так оно! Колян дело говорит! Как-то я не примечал доселе, что Антоха, хоть и пьет мало, зато хаванину трескает — за ушами трещит! Так это что получается? Мы сюда употребить приходим, как белые люди, а Тоха — что? Тоха — правильно, объедать нас приходит, как буржуй недобитый. Это ж он спецом так, пока мы тосты говорим — за здоровье, за все хорошее, причем здоровья-то не только себе желаем, а всем нам, стало быть — и ему тоже, эта падла утробу свою бездонную халявным хавчиком набивает!

Степан Ильич даже анекдот до конца не рассказал, на полуслове замер. Кумекать начал.

Решили мы еще по одной накатить, чтобы мыслю эту переварить и решить, что дальше делать. Как дальше жить-то с этой гнидой поганой, которую я у себя в гараже пригрел. Которая с нами дружит не потому что мы все — труженики, работяги. Я даже не побоюсь этого слова — пролетарии! А дружит эта скотина с нами оттого, что тут можно задарма и за воротник залить, и пузо набить.

Накернили по стопочке. Затем обчество посовещалось и постановило: вломить этой сволоте нужно! Вломить по первое число, чтобы знал, погань, как рабочий класс объедать!

Может, Тоха — вообще, не наш человек, а засланный. Оттудова засланный, из Америки. Чтобы самому хавчик трескать, а мы тут с голодухи пухли. Чтобы сил в руках не было. А коли силов в руках не будет — так Америка нас враз и захватит! И будем мы вместо водочки нашенской сладенькой ихневский сраный виски глушить. А оно нам надо — химией ихней травиться? У нас своей химии хватает!

Короче, меня тоже понесло. Еще по одной пропустили, для храбрости. Ну и для сугреву, конечно, а то к ночи подмораживать стало, чай, на Урале живем, а не в тропиках. Растолкали Тоху и давай ему предъявлять:

— Ты нас уважаешь?

— Уважаю, — отвечает Тоха, — но пить больше не буду!

Тут Колян вконец взбеленился. Это как это так — пить не буду? Вот скажи мне — какой нормальный мужик от халявного бухла морду воротит? Да не бывает такого! Засланный он казачок. Оттудова засланный, из Европы, а может быть, из самой Америки! Сам не пьет, нам подливает, чтобы языки у нас развязались, чтобы секреты выведать. А не пьет он потому что боится сболтнуть лишнего.

Вот тут-то все и сошлось! Потому и не скидывается! Оттого, что жадные они там все. Что в Америке, что в Европе. Одно слово — капитализм! Буржуи недобитые!

Здесь-то она и понеслась. Как всек Колясик Тохе. Прямо в ряху его бесстыжую, на наши кровные нажратую.

А Колян — парень крепкий. До завода в десанте служил, так что во всем, что касается шпиенов, Колясику верить можно. И под руку ему лучше не попадаться. Колясик сам рассказывал, а я — собственными ушами слышал, что учат их там в десанте приемам всяким специальным, по методике Джеки Чана, что даже простая ложка в евойных руках смертельным оружием стать может. Они там листы бумаги затачивают, чтобы шеи этими листами резать и голыми руками сердца из людей выдирают. Вот так-то! Страшный человек этот Колясик, а как выпьет — втройне! Потому что сила в нем просыпается богатырская, а богатырей — это даже ты знать должен — их трое было. Трое — это если лошадей не считать, конечно.

Но мутузил Тоху он аккуратно, по-дружески. Всего пару зубов выбил. Ильич тоже в армии служил, еще в той, в советской, а там тоже воевать умели. Степан Ильич советами помогал.

Я, когда Колька умаялся, тоже добавить хотел тварюге этой, да где там? Там уж добавлять некуда была, вся морда разбита.

Антон на жопу упал, кровавыми слезами умывается, да причитает:

— Так я разве оттого водку не пью, что горькая она? — Антоха плачется. — Или оттого, что вам не уважаю? Да я вас уважаю так сильно, что себя так не уважаю, как вас уважаю. Но нельзя мне. Хворь у меня с рождения, таблетки каждый день пью, что утром, что вечером. Пока все таблетки не выпью — бухать нельзя, только маненько прибухивать можно.

— С печалью я гляжу на ваше поколение, — Ильич говорит. — Его грядущее иль пусто, иль темно. Что ж вы, молодежь, делать станете, когда мы, старики, помрем все? Тупые вы все, что колода деревянная! Вы ж в портки срать начнете оттого, что снять их не догадаетесь, прежде чем на горшок сесть!

— А что такого? — Тоха отвечает. — Я — человек подневольный. Врачи сказали — таблетки пить — вот я и пью. Мне ж

— А коли врачи тебе скажут с девятого этажа спрыгнуть — тоже спрыгнешь? — Ильич интересуется. — Вот скажи мне, Антоха, ежели ты бутылку водки каждый день по чайной ложке пить будешь — ты ж с нее не окосеешь? А смысл тогда — водку пить, чтобы не нажраться? Вот так и таблетки эти. Ежели по одной пить — никогда не излечишься! Ты сразу упаковку закинь — и утром здоров, как бык будешь!

— Именно так, — Колян подтверждает. — Я этих врачей немало видывал. Дармоеды они все. И что главное? Чтобы ты таблеток побольше покупал. Вот и не лечат совсем, а только таблетки свои впаривают.

Тут и я согласился. Тоже замечать начал, что чем дальше — тем больше по врачам хожу. А чем больше по врачам хожу — тем хуже становится. Потому что водку пить запрещают, только таблетками и микстурами своими пичкают. А, порой, того хуже — уколы выписывают. Вот кому понравится, когда в него уколы укалывают?

Главное, по молодости по докторам не ходил — и здоров был! А как начал по докторам ходить — так никакого здоровью не напасешься! То там болит, то тут.

Нет у врачей цели такой, чтобы человека излечить, об одном пекутся — чтобы мучений своим лечением побольше доставить. Нет бы полезное что-то прописать — той же водки или пельменей с майонезом. Не дождешься! Наоборот — все полезное запрещают, а таблетки свои выписывают. Чтобы на людских болезнях наживаться.

Тоха прямо засиял весь, засветился.

— Как же я, — говорит, — раньше не додумался, что можно всю упаковку таблеток за раз выпить? Они ж там, таблетки, мелкие совсем, в одну горсть поместятся. Это ж вам не чебурек или беляш, который целиком в рот не запихнешь, а таблетки меленькие. Верно, — говорит, — люди говорят: век живи — век учись! Давайте, братцы, полный стакан наливайте, за такое дело и выпить не грех!