Спасти или уничтожить

Константин Гурьев, 2018

Летом 1941 года в суматохе первых дней Великой Отечественной в Белоруссии пропали несколько грузовиков с документами, отправленными в Москву… Некоторые документы представляют особую важность не только для военного командования, но и руководства страны. Задание по их поиску выполняют несколько групп специального назначения, но результата нет… В этих чрезвычайных условиях по личному распоряжению И. Сталина розыск документов поручен группе во главе с опытным разведчиком Артемом Кольчугиным. Правда, состав группы очень уж необычный…

1941 год, сентябрь, Белоруссия

Товарищ Голубев, который Петру Миронову так не понравился, вскоре появился, но уже не один, и спутника его Миронов видел много раз. Чаще на фотографиях в газете, но два раза видел живьем, правда, издалека.

Заместитель председателя Совнаркома Белорусии Василий Иванович Козлов сюда, на запад республики, в районы, освобожденные только осенью тридцать девятого года, приезжал часто, поэтому люди его знали и к мнению его прислушивались.

Поэтому, когда после быстрого вынужденного рукопожатия с Голубевым — уж, куда денешься! — радостно протянул руку новому гостю, поприветствовал:

— Здравствуйте, товарищ Козлов!

Гость не удивился, улыбнулся широко и искренне:

— А вот я вас, товарищ Миронов, в первый раз вижу! Давайте знакомиться.

И, повернувшись к Голубеву, попросил:

— Вы тут уже были, товарищ Голубев, так что отдохните с дороги, а мне надо местность оглядеть, так сказать, освоиться.

Повернулся, полностью переключаясь на Миронова:

— Конечно, если хозяин не против.

Поначалу гость задавал вопросы об окрестностях, о населенных пунктах, расположенных поблизости. Позже, когда отошли метров на пятьдесят, резко сменил тему:

— Ну, давай к делу, Петр Кириллович. Надо тебе знать, что я оставлен тут для организации партизанского движения, подчиняюсь непосредственно Москве. Не скажу, что прямо товарищу Сталину, но уровень высокий. Это я к тому, что знать мне хочется как можно больше, понимаешь?

Козлов говорил, как привык на совещаниях, где присутствовали люди знающие, глубоко изучившие те вопросы, которые обсуждались, поэтому не надо было тратить время на «ликбез», неизбежный, когда к делу привлекали неспециалистов.

Миронов, однако, удивил:

— Понимаю, Василий Иванович. Чем выше уровень, тем, конечно, шире картина, но тем выше риск аберрации.

Он повернулся к Козлову и наткнулся на вытянувшееся лицо.

— Вы извините, я иногда по-учительски выражаюсь, — поправился Миронов. — Аберрация — это явление искажения, возникающее непроизвольно, вследствие взаимодействия различных физических сред.

Козлов громко расхохотался, но тут же оборвал себя и оглянулся.

Досмеялся уже тихо:

— Это ты меня хорошо поучил, Петр Кириллыч, молодец.

Потом посерьезнел:

— Главное, ты суть понял моментально: чем больше мы будем пользоваться неверной информацией, тем меньше вероятность успеха. А иногда так получается, что некоторые товарищи стараются картину подправить, подрисовать, так сказать, и чем выше уровень товарищей, тем больше бывает… неточностей. Тебе это особенно важно понимать: ты из числа командиров образованных, умеющих и собирать информацию, и ставить задачу по ее поиску. А какого результата мне ждать от тех, кто, к сожалению, образованием не может похвастаться? Образования нет, а с врагом сражаться рвется! Кто мне позволит его остановить, отстранить? Вот и ищу людей, как говорится, перспективных, умеющих за деревьями видеть лес в целом. Аккумулировать, так сказать, разрозненную информацию и создавать на ее основе некоторую систему.

Посмотрел на Миронова, продолжил:

— Ты не думай, что я тебе льщу, ты не девка крепкогрудая. Немец далеко на восток ушел, Красная армия обратно не скоро придет, так что у нас с тобой дел впереди много, и должны мы собирать тех, в кого верим, кто не подведет.

Оглянулся по сторонам, осмотрел берег реки:

— У вас тут, говорят, рыбалка знатная? Ну давай, показывай!

Когда вышли за пределы лагеря партизанского отряда, Козлов стал закуривать и вертелся при этом, прикрываясь от ветра так, что Миронов невольно улыбнулся.

Козлов, увидев его улыбку, нахмурился:

— Привычка, Петя.

Помолчал, еще раз оглянулся, потом пояснил:

— На тебя бы посмотреть, как ты будешь от слежки уходить, — потом добавил: — Хотя, конечно, лучше бы без этого.

Прошли еще несколько метров, и Козлов сказал:

— Теперь ты оглянись, посмотри внимательно — нет ли кого?

И только получив ответ, что никого нет, заговорил:

— Дело тут серьезное, а мы тебя не знаем, товарищ Миронов. С одной стороны, это плохо — никто не даст подробную характеристику, с другой — хорошо, потому что о тебе никакой предатель почти ничего немцам рассказать не сможет.

Миронову показалось, что это «почти» было какое-то нарочитое, с намеком. Козлов после паузы глянул на Миронова и, кажется, был рад, что тот шагает молча.

— Получается так, что ты в настоящее время — одна из лучших кандидатур для очень серьезного дела, Петр Кириллович. Придется тебе немного передислоцироваться в целях улучшения материальной базы.

Миронов невольно поморщился, естественно, предварительно отвернувшись в сторону: что за страсть у партработников к мудреным речам! Говорил бы проще.

А Козлов, будто подслушав, сказал:

— В общем, давай, я тебе проще расскажу: решено твой отряд сделать базовым отрядом для операций особого назначения. Что за «особое назначение», сказать не могу — дело секретное, узнаешь в свое время. В настоящий момент, что это будет для тебя означать? Придется провести некоторые, так сказать, преобразования, что ли… В общем, отряд твой мы усилим, но не за счет каких-то новых бойцов, а просто освободив тебя от женщин и детей, от пожилых людей. Мы их переведем в другое место, в другие отряды, чтобы твой отряд стал мобильнее, понимаешь?

Но Миронов не понимал:

— Это как же — «переведете»? Это же семьи, это же родные люди! Как же они согласятся на такое? Я их уговаривать не буду!

Козлов резко остановился и развернулся так, что перегородил дорогу Миронову, и лицо его приняло неприятное выражение. И голос стал каким-то неприятным, требовательным, укоряющим:

— Ты, Миронов, эти школьные штуки брось! «Семья», «родные люди» — это там было, — Козлов махнул рукой за спину, в далекое уже довоенное прошлое.

Потом махнул рукой обратно и вниз, будто упираясь в землю:

— Перед тобой будет такое задание, что ты, возможно, через день да каждый день в боях будешь, а ты детей и стариков с собой брать хочешь!

Он снова достал папиросу, но сейчас уже прикурил спокойно, не оглядываясь по сторонам, и двинул дальше, не обращая внимания, идет ли Миронов за ним следом.

Потом, едва повернув голову, продолжил уже спокойным тоном:

— Война, Петр Кириллыч, дело, конечно, непривычное не только для тебя, но и для тех, кто постарше. Война-то сейчас новая, другая. Не всякий командир свой маневр понимает, не все могут брать на себя ответственность. Ты хоть и партизан, а не сам по себе, не артель собрал. Тут ведь есть люди, которые поначалу обстановку-то и не поняли. Некоторые просто под немцем оставаться не хотели, боялись. А теперь у них, понимаешь, психика меняется. По лесам-то ведь не пару-тройку дней хорониться придется. Всем уже ясно, что борьба предстоит долгая. И важно тебе понять, Петро, что в этой борьбе героизм-то понадобится особый, я бы сказал, повседневный героизм, героизм ожидания. Сидеть и знать, что в любой момент враг может нагрянуть, это, я тебе доложу, выматывает и бывалых мужиков, а уж детей и стариков тем более. Так что война, товарищ Миронов, — наша с тобой война — дело серьезное, тут самодеятельность не нужна. Много бед она принесла и еще много принесет, если не оберечься. Ты над этим подумай! Серьезно подумай! Как коммунист!

— Так, я ведь не коммунист, товарищ Козлов, — почти растерянно признался Миронов.

Козлов остановился и резко развернулся всем корпусом в сторону Миронова, и на лице у него отражались и недоумение, и досада.

— Вот так вот! — воскликнул он. — Вот тебе и недостатки того, что не готовили тебя заранее на такое дело! Ну хоть комсомолец?

И, не дожидаясь кивка, сказал как о решенном:

— Придем в лагерь, и, пока я с людьми буду говорить, объяснять ситуацию, пиши заявление о приеме в партию, рассмотрим.

Повернулся и пошел дальше.

Потом, повернув голову, сказал:

— Да ты не волнуйся! Ты делом доказал свою партийность, так что возражений не будет, я полагаю. И давай не отставай, шагай шире, иди рядом!

Поздно вечером, перед уходом, забирая заявление Миронова, отвел его в сторону:

— А задание будет тебе такое, что дня через два-три придет к тебе скоро товарищ один, скажет, что от Баранова Ивана Васильевича привет принес…

Услышав, как Козлов «переиначил» свое имя, Миронов не смог сдержать смех. Да тот и сам улыбался, а потом пояснил:

— Я, брат, коммунист без подпольного стажа, конспирации сейчас приходится учиться на ходу. Баранов — фамилия простая, и не всякий поймет, что я ему «родственник по животной части»!

И Козлов снова засмеялся.

— Так вот, ты этого товарища и тех, кого он приведет, должен будешь сопровождать по маршруту, который только он знает и тебе назовет.

Потом помолчал:

— И ты должен их безопасность обеспечивать всеми силами и способами, Петр.

Снова помолчал:

— Дело, надо полагать, опасное, поэтому не исключено, что… не вернутся они… Сам понимаешь — война. И это ты тоже должен иметь в виду. И то имей в виду, что, возможно, кто-то по их следам отправится в твою сторону, понимаешь? Я про то, что следом за ними могут пойти немцы. Они сейчас создают спецгруппы для борьбы с партизанами. Называются «каратели». Зверье туда понабрали всякое: тех, кто в плен сдался, кулаков, уголовников, ну и тому подобную злобную шваль! Но местность они хорошо знают, и в крайнем случае для скорости могут и на грузовиках перемещаться. Это ты тоже имей в виду и людям разъясняй. Мы, конечно, можем и приказать, но, сам понимаешь…

Козлов как-то неопределенно повел рукой в воздухе.

— В такое время с близкими разлучаться тяжелее: никто не знает, что будет через день, через два, а то и через пару часов. Так что всех, кто не может принимать активного участия в боевых действиях, надо переводить в безопасное место.

И снова замолчал ненадолго, потом сказал, стараясь говорить мягче:

— Не обижайся, что сказано тебе немного, а будет сказано еще меньше, но дело это важнейшее. О нем, чтобы ты знал…

Козлов запнулся.

Продолжил, понизив голос:

— Так тебе скажу, что, возможно, сам товарищ Сталин это задание дал.

Потом, после недолгого молчания, спросил:

— Мать-то с сестрой в селе остались?

Миронов не сразу понял, что речь идет о его маме и старшей сестре, потом кивнул:

— В селе.

— Ты вот что, Миронов, — Козлов задумался, потом продолжил: — Даю тебе полчаса — напиши-ка маме письмецо, но так хитро пиши, чтобы чужим непонятно было, что это от тебя, но чтобы она это сразу поняла, с первой буквы. С этим письмом верные люди пойдут в село и переправят ее туда же, куда твоих стариков и детей отправят.

И, увидев недоумение на лице Миронова, пояснил:

— Ты, в самом деле, думаешь, что немцам никто не скажет, чья она мама? Немцы, брат, шутить не будут, сам понимаешь. Так что место ей в лесу, так и напиши, чтобы и не вздумала возражать, я и так лучшими людьми рискую для этого случая.

Еще немного помолчал, будто взвешивая «за» и «против», потом все-таки сказал:

— Сестру-то, думаешь, не тронут, если муж ее полицай?

Миронова после этих слов будто кипятком окатило, а Козлов продолжил как ни в чем не бывало:

— Поначалу подумали, что это он по твоему заданию в полицаи пошел, а потом смотрим: гад он настоящий, кого хочешь продаст, если выгоду увидит. Смотри, Петя, может, и сестру с племяшами увести в лес?

О маме и сестре Миронов узнал совсем недавно: люди, посланные на разведку, сообщили, что встретили дальнего родственника, а уж от него и узнали новости о семье командира. Они и о сестрином муже полицае сказали как-то невнятно, вроде слышали, а вроде и не слышали.

Ну, а теперь все стало ясно. Дмитро, пришедший с Волыни сразу после Гражданской, долго жил бобылем, присматривался, а потом посватался к сестре Елене, Ёлочке. Жили вроде, как все, ребятишек родили, а вот, поди ж ты, как человек меняться может. Детишек жалко, Марека и Зосю.

Миронов зло сплюнул.

Козлов шагал, будто ничего не видел, не слышал.

Человек от него появился через три дня, и пароль произнес без смеха, без улыбки. Пожав руку, осмотрелся, предложил:

— Пойдем-ка, проверим твои дозоры.

Оставить свой заплечный мешок отказался, только взглядом мазнул как-то странно.

Отойдя метров на сорок, зайдя за кустарник, предварявший лес, заговорил:

— Зовут меня Левашов, Андрей Силыч. Формально прибыл сюда для важного дела, для помощи в организации партизанского движения. Ты об этом завтра перед строем объяви. Буду твоих орлов, да и в других отрядах тоже, взрывному делу, тактике боевых действия обучать, да много чему еще. Сам увидишь. Но есть дело, о котором никому, кроме тебя, знать не надо. Сейчас мы с тобой прогуляемся до моих товарищей, которые пока в лесу нас ждут.

Миронов перебил:

— Так давайте их в лагерь! Поедят, отдохнут с дороги! — он снова наткнулся на взгляд Левашова, который коротко кивнул:

— У тебя свои заботы, а о нас пока твои люди должны знать как можно меньше, — и продолжил: — Сейчас я тебя познакомлю со своим заместителем, Переверзевым. Имя-отчество у него…старорежимные… Аристарх Иович. Потому любит, видишь ли, когда к нему по фамилии обращаются, имей в виду. Мужик он серьезный, дело свое знает и останется у тебя. Я потому и сказал, дескать, буду и в других отрядах работу вести, что через день-другой уйду, а Переверзев тут останется с несколькими людьми за базой присматривать. Работать будете в тесном контакте, постепенно он тебе все расскажет. А мы, как дела сделаем, так и вернемся.

Люди, прибывшие с Левашовым, ждали в лесу, километрах в трех от базы отряда. Сколько их там было, Миронов не увидел, понимал, что есть люди, а видеть, почти не видел. Так, промелькнет силуэт среди деревьев и никакого шума. Сразу видно — люди обученные и дело свое знающие.

Когда начало темнеть, Миронов с Переверзевым отправились в отряд. По дороге почти не разговаривали, а как пришли, тот наскоро перекусил и спать лег, где указали, проронив за вечер не больше десятка слов.

Конец ознакомительного фрагмента.