Главная роль

Константин Тамерланович Давлетшин, 2020

Эта книга вмещает в себя огромный и удивительный мир. А точнее – миры. Жизнь на волшебных райских островах посреди Тихого океана, странные обычаи аборигенов, любовь прекрасной туземки. Трагические и неожиданные события пришлось пережить русскому моряку Алексею Лаврову после кораблекрушения.

Островная жизнь

На следующий день я решил осмотреть остров, но Хэнк меня остановил, по его словам, для этого нужно «высочайшее» разрешение вождя.

— А он его никогда не даст! — Сказал он с видом знатока.

Ловец крокодилов явно не хотел что-либо делать. Не на того напал! Сейчас я быстро научу тебя и службу, и родину любить.

— Я тебя понял, — сказал я с угрозой, — не хочешь — не ходи к вождю. Давай, отправляйся на пост и понаблюдай там, а вечером письменно доложишь мне обстановку в прилегающих водах. Если ничего важного не случится, то напишешь в каком направлении, с какой скоростью и в какое время дул ветер, сколько раз, куда и в каком количестве летали чайки, про высоту и интенсивность волн, про форму и размер облаков, в общем обо всем, что видел. Три страницы. Ясно?

Хэнк оторопел от такого приказа и стал нетерпеливо топтаться на месте:

— Виноват, сэр! Такого больше не повторится. Разрешите мне пойти с вами?

— А что так? — Стал я воспитывать его как молодого, ленивого матроса, — передумал? — Хэнк согласно затряс головой, — а я вот нет!

Хэнк взмолился:

— Сэр, прошу прощения, очень прошу вас, разрешите следовать с вами. — Потом, подумав, добавил, — я буду выполнять любой ваш приказ.

— Ты, что Хэнк, забываться стал? Ты и так обязан выполнять все мои приказы! Ладно, на первый раз прощаю. Иди за мной.

Вождь сидел за своим каменным столом и увлечённо читал какую-то бумагу. Мы подошли и спросили разрешения обратиться. Вождь оторвался от чтения и сказал:

— Да пожалуйста, господа! Прошу, не надо никаких церемоний, можете обращаться ко мне в любое время, даже ночью. Я потом прикажу принести для вас стулья, а пока вам придётся постоять. Сидеть передо мной имеют право только те, кому я лично разрешу. Так с чем пожаловали, джентльмены?

— Большой вождь (это его имя и титул одновременно), я хотел бы осмотреть остров. Определить наиболее опасные направления и решить, как организовать наблюдательную службу. И ещё мне нужен проводник.

— Это мне нравится! Сразу видно, что вы — военный человек! Можете передвигаться по острову как вам будет угодно и в любое время. А вот проводника я вам не дам! — Вождь выждал паузу и хитро подмигнул мне, — Я сам вас везде проведу! — И засмеялся. Мы тоже оценили его шутку. — Если у вас есть немного времени, не откажите мне в удовольствии показать вам моё хозяйство.

Выбора у нас не было, и мы любезно согласились. Вождь всё-таки, как ему откажешь? Да и мне самому было интересно посмотреть.

Вождь встал, крикнул двух бойцов с копьями, и мы двинулись в глубь острова. Сразу за деревней я увидел целую рощу деревьев с невероятно толстыми стволами. Реально — не меньше полутора метров в поперечнике! В стволы на протяжении метров пятнадцати по высоте были забиты клинья, которые их распирали. Тут же услышал ритмичные удары, то ли топора, то ли молотка, вождь перехватил мой взгляд и сказал, что это столярка и лодочная мастерская. Но пока лодка строится на неё посторонним смотреть нельзя — плавать не будет, и сама утонет и людей погубит. Вот когда её шаман на воду спустит, вот тогда можно будет и смотреть, и трогать, и даже в ней посидеть.

Дальше ровными рядами, на сколько хватало глаз, росли кокосовые пальмы, под ними собирали орехи мужчины.

— Это плантация, мы здесь копру собираем, волокно кокосового ореха. Её охотно покупают белые и набивают ей свою мебель. А вон там, — вождь показал рукой направо, растут кофейные деревья. Их тоже хорошо покупают. Как вы пьёте эту гадость? — Он повернулся ко мне и состроил кислую физиономию, — фу такая гадость!

Я подумал про себя, что кава, тоже та ещё гадость, а вот кофе я бы сейчас с удовольствием выпил.

Дальше шли другие плантации ровными рядами уходившие за горизонт. На всех копошились люди, что-то собирали, переносили и вообще было впечатление, что здесь всё очень хорошо организовано.

— Большой вождь, разрешите выразить вам моё восхищение! — Высокопарно высказал я своё удивление.

— Да, бросьте, сэр Алекс, этот дворцовый этикет. Тут моей заслуги мало. Это начал делать ещё мой дед, я — просто продолжатель, — стал прибедняться он, — давайте присядем, я вам кое-чего расскажу, думаю у вас ко мне много вопросов накопилось.

Барон фон Курицын

Вождь сел, неторопливо набил глиняную трубку своим вонючим самосадом, хорошенько затянулся, выпустил дым, от которого передохли все комары в радиусе километр, и начал. В детстве он, вместе с двумя братьями и старшей сестрой, учился в немецкой школе в Рабауле, на острове Новая Померания. Сейчас этот остров называется Новая Британия, в двух с половиной тысяч километрах отсюда, тогда там была столица Германской Новой Гвинеи. Но проучился он всего пять лет — началась Первая мировая и все крупные острова немецкой колонии захватили австралийские войска, а самые дальние и мелкие были сданы японцам без боя.

Наш архипелаг состоял из девяти островов, из них обитаемыми были только пять, остальные — это скалы, торчащие из воды. На картах архипелаг называется — острова Дагг, в честь какого-то английского капитана, а у местных в ходу другое название — Пого-Туи, Синие острова. Самый крупный как раз наш, он тоже называется Пого-Туи. На соседних островах живут маленькие племена — человек по сто — сто пятьдесят и экономически полностью зависят от доброй воли вождя Пого-Туи, который продаёт им товары по заниженным ценам, а покупает по установленной. Взамен мелкие островные вожди проявляют к нему полную лояльность и несут свою часть службы по наблюдению, охране и обороне островов. Большой вождь, здесь вроде главкома.

Когда здесь правили немцы, за этим, и двумя соседними архипелагами, присматривал жандарм — молодой барон Хайнц фон Хунердорф. (По-русски его фамилия звучит как «Куриная деревня», и если не понимать немецкий, то кажется, что это очень даже солидная фамилия. Наверняка предки барона разбогатели на разведении и продаже кур, или, что скорее, силой и угрозами обложили данью односельчан-куроводов.) Барон был на островах одновременно и судом, и полицией, и старшим наместником Бога на земле.

В начале века в Германии, да и вообще в Европе, были очень популярны идеи Маркса. Помните: «призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Вот и барон, потомок мрачных тевтонцев, не остался в стороне, начитался революционной литературы и ударился в марксизм. (Черт, есть, оказывается, идейные, а меня каждый год из-под палки заставляли писать конспекты и сдавать зачёт по марксизму-ленинизму!) Барона за отклонения от генеральной имперской линии быстренько вытолкали из армии, разжаловали и сослали куда подальше, с глаз долой, чтобы не сеял в войсках идеи всеобщего равенства и братства.

Барон-куровод был не только идейным марксистом, но и крупным землевладельцем, (как у него в голове уживались две противоречащие друг другу вещи: коммунизм и землевладение, не знаю), поэтому как правильно вести хозяйство он знал не понаслышке. Старый вождь много беседовал с бароном и тоже проникся новыми революционно-хозяйственными идеями. Для начала вождь поотнимал у хозяев пустующие земли и раздал её беднякам, попутно подавив бунт и расправившись с недовольными. (Догадываюсь какими методами в племени людоедов наводят порядок.) По совету барона организовал мастерские и завёл плантации. Стал за свой счёт оплачивать врачей и отправлять наиболее сообразительных мальчиков и девочек учиться. Теперь в племени есть плотник, агроном, ветеринар и фельдшер! Затем установил справедливые налоги и вменяемую систему наказаний. Кстати, мужики с копьями — это местная полиция.

Изменения коснулись даже самого святого — личной власти вождя! Был учреждён совет старейшин из самых уважаемых папуасов, которых избирали на всеобщих выборах. Но, как я понял, это было сделано не во имя торжества демократии, а для распределения ответственности и для облегчения поиска виноватых. Вождь, принимая непопулярное решение, всегда мог ткнуть пальцем на старейшин и сказать: это они!

Раньше деревня представляла собой беспорядочное скопление домов, разделённых кучами мусора и пустырями. На тонкую душевную организацию барона это действовало угнетающе. Он убедил вождя, и тот приказал снести деревню и на её месте построить новую, но уже по плану. Ломать и строить бамбуковые хижины можно хоть каждый день, поэтому уже через неделю папуасы радостно ходили по широким «проспектам», а барон удовлетворённо смотрел на свою «саксонскую» деревню. Новый дворец вождя, вообще, казался островитянам чудом архитектуры! (До этого вождь жил в такой же грязной лачуге, как и все)

Дальше барон обратил свой пытливый взгляд на неравноправие. Женщины с утра до ночи работали, а мужики, с утра на рыбалку сгоняли, да и то не все, а потом целый день сидели у своих лачуг на корточках и по вечерам пили каву. Больше ни делали вообще ничего! Барон предложил распределить мужской состав племени по бригадам: рыбаки, лесорубы, полеводы, сборщики орехов, животноводы и прочие колхозники. И отправить их работать на плантации, скотные дворы и в мастерские, пусть работают на благо острова. (Ничего не напоминает?) Женщинам оставить домашнее хозяйство, детей и кур. А для развлечения разрешить им плести верёвки и канаты, вышивать крестиком здесь как-то не принято.

Ещё барон предложил правильно организовать досуг, потому что все революционные идеи лезут в голову исключительно от безделья. Нужно, чтобы личный состав всегда был занят делом и желательно под тотальным присмотром командования. (Тут я с бароном двумя руками согласен!) За досуг мужчин взялся лично вождь. А что тут мудрить? Наливай, да пей! За женщин взялась сестра вождя. Она училась пению и танцам в Рабауле, поэтому все женщины были вовлечены в самодеятельность, пели и плясали на радость вождю и племени.

Со временем вождь наладил внешнюю торговлю, теперь маленький островок стал самым крупным поставщиком всего сразу в окрестностях на сотни миль вокруг. Остров продавал: свиней, кур, копру, кофе, табак, редкие виды бананов, сушёную рыбу, разноцветные ракушки, доски и самое главное — лодки. По словам вождя — самые лучшие на всём Тихом океане.

Теперь захудалый островок стал одним из самых богатых, чистых и здоровых. Видя такую красивую жизнь на остров косяком поплыли переселенцы, но здесь никого не приняли. Чужие здесь не ходят! Вождь начал вести политику самоизоляции и установил драконовские пошлины на проживание на острове. Даже жениться без его разрешения было нельзя!

За тридцать лет на остров четыре раза нападали объединённые армии с других островов. (Армии — это пять-шесть лодок и около ста бойцов). Крайний раз, двенадцать лет назад, враги захватили в плен старого вождя и старшего брата нынешнего, и сожгли деревню. С тех пор на острове была организована «береговая служба наблюдения». Но как-то странно — только днём, потому, что «ночью надо спать!».

На западном берегу острова ещё есть одна деревня, но маленькая, человек на пятьдесят, ею мудро правит младший брат вождя. Она так и называется «младшая деревня», там, в основном, занимаются рыбалкой и сбором редких ракушек. Младший во всем подчинялся старшему, а старший не лез во внутренние дела младшего.

На остров раз в месяц-полтора приходит большая, по местным меркам, парусная шхуна, загружается местными товарами и продаёт свои. Везут сюда всякую ерунду, которая на острове совсем не нужна: утюги, швейные машинки, комнатные камины, даже шапки и зимние пальто! Папуасы, у которых на руках много денег, с радостью покупают втридорога это барахло и хвастаются друг перед другом. Бывает в лачуге валяется по углам целая куча ржавых утюгов, сковородок и примусов! Как их использовать местные не знают!

Бешённым спросом пользуется женская косметика и платья, а также разные зеркала. Местные женщины какие-то зеркальные маньячки! Зайдя в лачугу сразу оказываешься в зеркальном магазине, все стены по кругу увешаны разнокалиберными зеркалами в тяжёлых бронзовых рамах.

По воскресеньям вся деревня идёт на службу в церковь, женщины намазывают на лица всю имеющуюся косметику, единственный раз одевают платья, обрезанные значительно выше колена, и шляпки, а мужчины — белые рубашки, сюртуки и цилиндры, штаны здесь не уважают. По дороге женщины хвастаются своим диким макияжем, платьями и несуразными шляпками, естественно с обливанием грязью соперниц. В церкви папуасы молча стоят со скорбными лицами и слушают песнопения пастора Людвига. Ма-Фи, уже в сутане по размеру, в одиночестве стоит на клиросе, изображая хор, и старательно поёт псалмы. После службы модное дефиле продолжается уже в другом направлении, и тоже с поливанием грязью, но уже буквально. Могли и камнем кинуть.

Интересный рассказ, но мне от вождя нужно другое. Я рассказал ему про свой план организации службы и обороны острова. Тот согласился и провёл меня по берегу, потом залезли на горный кряж, определили опасные направления и решили построить там каменные опорные пункты. Для наблюдения решили привлечь детей и молодёжь, и установить круглосуточную службу.

Жизнь с Ма-Фи

Когда с организацией службы было закончено, я решил внести свой вклад в уют нашего с Ма-Фи дома. Сколотил из досок стол, несколько стульев и табуреток, соорудил небольшой навес над ними и поставил в тени пальм большую широкую лавочку, для чего вождь лично выделил мне под счёт несколько десятков ржавых гвоздей. Никак не могу привыкнуть, что сюда нужно завозить даже такую мелочь! Надо посоветовать вождю, чтобы завёл на острове кузнеца.

Сижу за новым столом с аппетитом завтракаю, вокруг бегает Ма-Фи, подавая мне разные вкусные блюда, при этом не переставая трещать в своём духе. Я не слушаю, а любуюсь её точёной фигурой, красивым лицом и плавными движениями. Красота! Голая Ма-Фи была так естественна в своей наготе, что я уже почти привык к этому. Хотя, как к этому можно привыкнуть? Вызывающие изгибы её тела возбуждали меня так, что я еле сдерживался! Нам, советским людям, красивые голые женщины могли только сниться, а тут — пожалуйста, смотри сколько хочешь. И не хочешь — тоже смотри!

Я плотно поел и развалился на лавочке под пальмами. Только прикурил, смотрю, ко мне идёт Хэнк и издалека машет: разрешите, сэр? Я лениво махнул ему рукой: валяй. Хэнк сел, закурил и начал что-то рассказывать, но вдруг замолк на полуслове и ошарашенно уставился в сторону. Из кухни выходила великолепная, сногсшибательная, ослепительная, завораживающая своей красотой и, естественно, полностью обнажённая Ма-Фи! Красавица в полголоса пела песенку, плавно, в ритм песенке, покачивала крутыми бёдрами и счастливо улыбалась всему миру.

Во мне всё сразу закипело, и я чуть не крикнул:

— Хэнк! Что ты там увидел?! Это всё моё!

Австралиец тут же потупил взгляд, что-то невнятно пробормотал и быстро, воровато оглядываясь, ушёл.

Подошла Ма-Фи, села рядом и смотря на небо тихо спросила:

— Алёша, зачем ты прогнал Хэнка?

Я был вне себя от злости, но собрался и спокойно сказал:

— Цветочек, ты больше не будешь ходить без одежды. Хорошо?

Девочка, продолжая смотреть на небо, прищурила глазки, чуть поджала красные губки, помолчала немного и тихо ответила:

— Как прикажете, герр Алекс.

Вечером Ма-Фи обняла меня и как бы между прочим снова спросила:

— Алёша, почему ты прогнал Хэнка?

Интересно, зачем ей это нужно?

— С чего ты взяла? Он сам ушёл. — Я не врал, формально так и было, он сам встал и ушёл.

Ма-Фи помолчала с полминутки.

— Я так и подумала, мой господин. — В её голосе было торжество, — ты меня ревнуешь, и мне это очень нравится! — Она, прижалась сильнее и стала целовать, — любимый, мой…

Утром Ма-Фи была в полном монашеском облачении, размера на два больше, чем надо. Роскошные, длинные, волнистые локоны, которые так нравились мне, были кое-как собраны в старушечий пучок на затылке. Сама девочка стояла не как всегда с гордой, прямой осанкой и высоко поднятой головой, а была поникшая и сгорбленная, точно забитая нищенка на паперти. Только в глазах горел хитрый огонёк.

— Доброе утро, герр Алекс. — Совершенно без эмоций сказала она и поклонилась в пол.

— Доброе, доброе. Ты что с собой сделала? — Сказал я ласково и улыбнулся.

Девочка изобразила на своём красивом личике крайнюю степень удивления.

— О чём вы говорите, мой господин, глупая Ма-Фи вас не понимает.

Я рассмеялся и обнял её:

— Хватит дурачится, снимай это всё!

Красавица выпуталась из моих объятий и с деланным испугом произнесла:

— Как можно, мой господин, вы же сами приказали мне так одеться!

Вот женщина! Уже манипулирует, хочет, чтобы я её «правильно» попросил, с извинениями. Не будет этого. Пусть пока походит в монашеском балахоне. Это я, как-нибудь, переживу.

Ма-Фи поняла, что переиграла, насупилась и до самого вечера на снимала неудобной одежды, страшно мучилась от жары, путалась в длинном подоле и даже два раза упала. Я про себя смеялся над ней, но был непреклонен. Перед сном красавица с наигранным страхом скромно спросила:

— Герр Алекс, можно я буду спать без одежды?

Что ей сказать? Разрешить или нет? Или пусть ещё помучается? Ладно, шучу. Вдруг мне её стало жалко. Я улыбнулся, прижал к себе, распустил волосы, которые черным водопадом упали на плечи, расстегнул балахон и сбросил его вниз.

— Вот такой ты мне больше нравишься.

Девочка засмеялась, запрыгнула на меня и стала целовать…

Потом, всё же, я определил, когда она может ходить в одежде, а когда без. Ма-Фи отчаянно торговалась, ссылалась на нестерпимую жару и местные традиции, и, в конце концов, выложила на стол главный козырь:

— Я — самая красивая на острове, а ты меня стесняешься! Каждый мужчина гордился бы, если я стояла рядом. А я не только рядом с тобой стою, я — люблю тебя, бегаю за тобой, ухаживаю за тобой, но ты не ценишь этого!

В её голосе было разочарование, что я не понимаю своего счастья, и ни во что не ставлю её превосходство над другими женщинами. Вот что делать? Она снова припёрла меня к стенке! Теперь мне нужно срочно искать компромисс.

— Хорошо, цветочек, я куплю тебе новую, красивую одежду.

Ма-Фи обиженно надула губки:

— Не нужна мне никакая одежда, я хочу ходить голой!

Женщина — есть женщина. Хоть белая, чопорная европейка, хоть эмансипированная американка, хоть смуглая туземка с далёких островов. Девочка ещё минут пять пообижалась, потом женское любопытство взяло верх, и она воодушевлённо спросила:

— Ты правда купишь мне красивую одежду?

И тут я подумал: вот у нас девушку нужно упрашивать, чтобы она разделась, и, если она вдруг поддастся на твои уговоры, то будет раздеваться со словами «отвернись, я стесняюсь» или в полнейшей темноте, и сразу прыгнет под одеяло. В общем ничего не видно. А здесь не просто «видно», здесь можно рассмотреть всё в самых мельчайших деталях! И не «одним глазком», а как на витрине! Более того, прекрасная как Афродита, обнажённая Ма-Фи ещё возмущается, что я заставляю её одеваться и не сверкать своей красотой! Вот такой парадокс: у нас приходится долго просить раздеться, а тут наоборот, чуть ли не приказывать одеться!

Я засмеялся, но девочка приняла мой смех на свой счёт и снова обиделась:

— Не нужны мне твои платья! Я буду ходить голой! Я даже бусы сниму, чтобы грудь была виднее! — И показала мне язычок.

Вообще, Ма-Фи стала вести себя уже не как служанка, а почувствовала себя полноправной женой. Стала что-то требовать, учить меня жизни, говорить, что делать, что не делать. Ма-Фи очень красивая женщина, в деревне ещё есть несколько красивых мулаток, но они даже рядом с Ма-Фи не стоят. Но красота хороша только на картинах, но ты живёшь не с картиной, а с живой женщиной и со всеми её тараканами в голове. А у Ма-Фи их было много, очень много. Она очень быстро стала относится ко мне как к глупому ребёнку, за которым надо постоянно следить, учить, направлять: туда не ходи, сюда не смотри, это не делай, а делай так, как я сказала! И никак иначе, потому что это — плохо! Стала буквально задалбывать своими замечаниями и придирками. Чёрт, у меня так скоро комплекс неполноценности разовьётся! А если что не так, то она сразу обижается и плачет. Говорит, что она так делает, потому что очень любит меня. Мне мама в детстве тоже всегда говорила: «одень шапку!» — по её мнению это тоже высшее проявление любви и заботы! Да я эту шапку ненавидел!

Конец ознакомительного фрагмента.