Смешные рассказы и юморески

Костя Ермишкин, 2022

«Клоун Шустряков достиг, казалось, всего – его не воспринимали всерьез. Чтобы он не сказал – все начинали хихикать, но мечтал он совсем о другом – произвести неизгладимое впечатление на женщин. –Вы – замечательный остряк – воскликнула в восхищении одна из поклонниц – таинственная незнакомка. –Это потому, что я говорю то, что вы хотели бы услышать и выставляю самого себя на посмешище. –В противном случае вас ждало бы неотвратимое фиаско – догадалась она…»

encoding and publishing house

* * *

Смешные рассказы

Нельзя шутить серьезными вещами

Клоун Шустряков достиг, казалось, всего — его не воспринимали всерьез. Чтобы он не сказал — все начинали хихикать, но мечтал он совсем о другом — произвести неизгладимое впечатление на женщин.

— Вы — замечательный остряк — воскликнула в восхищении одна из поклонниц — таинственная незнакомка.

— Это потому, что я говорю то, что вы хотели бы услышать и выставляю самого себя на посмешище.

— В противном случае вас ждало бы неотвратимое фиаско — догадалась она.

— Задача юмориста заключается в том, чтобы приняв обличье публики, заставить их смеяться над собственной глупостью — лицемерием, равнодушием и наплевательским отношением друг к другу, призадуматься и возможно стать хоть немного лучше. А процветает неизвестно что, юмористика давно превратилась в мелкое жульничество, где откровенно дурят и играют на низменных чувствах не хуже наперсточников.

— Вот почему меня тошнит от этого гнусного шабаша, я бы скорей влюбилась в какого-нибудь рыцаря печального образа — призналась она.

— Потакая и пытаясь польстить этим придуркам, мы только способствуем всеобщей деградации и ведь никому неизвестно до чего дойдем, до чего докатимся.

— Никто никому не верит, как это страшно — сказала она.

— И за душой ничего святого — обрадовался Шустряков.

— Как тут и над чем смеяться — удивилась она.

— Меня радует только то, что я не такой как все и не похож на остальных.

— Согласитесь с тем, что это весьма слабое утешение.

— Зато я имею возможность себя всем противопоставлять — сказал Шустряков.

— Не думала, что вы такой — удивилась таинственная незнакомка.

— Мы все глядим в Наполеоны — продекламировал Шустряков.

— Как я вас разыграла — рассмеялась она — Вы наверное и сами не знали на что способны, какой вы гордый, смелый, правдивый.

— Нельзя шутить серьезными вещами — огорошил ее Шустряков.

Избранные

— Сколько этих непризнанных гениев. Людей с безнадежно больным самолюбием, эгоистов до мозга костей, ревниво оберегающих свое внутреннее я — сказала она.

— Не забывай, что я еще и потрепанный жизнью эстет — сказал я.

— Это не повод, чтобы меня высмеивать. Почему, когда вы встречаетесь с Эдуардом вас так и подмывает сказать мне какую-нибудь гадость.

— Мы еще и друг перед другом стараемся — воскликнул я.

— Такое поведение вас обезличивает. Вы становитесь похожи друг на друга, как близнецы — сказала она.

— Я всегда должен отличаться от всех.

— А по-моему вы все похожи на бездельников, которые чего только не выдумывают, чтобы оправдать подобное время препровождение.

— Что же нам, башню, что ли, Вавилонскую строить? — спросил Эдуард, как всегда опаздывая.

— Не всякая деятельность полезна моя дорогая Анжелика — сказал я — Одни мечтают разбогатеть другие сделать карьеру. К чему это приводит, думаю, объяснять не надо.

— Кто же тогда будет заниматься поиском смысла жизни? — возразил Эдуард — Секрет молодости в легкомыслии.

— С возрастом не все становятся мудрее. И мы не обязаны быть серьезными — сказал я.

— Лучше быть непризнанным гением, чем признанным идиотом — сказал Эдуард.

— И не поддаваться меланхолии.

— Квинтэссенция интеллекта. Знаешь что это такое? — спросил Эдуард.

— Какие вы оба безнадежные умники. И еще стремитесь перещеголять друг друга. Как все это фальшиво и по снобистски выморочено. Упустили вы что-то настоящее господа! — воскликнула Анжелика.

— Зато образовался любовный треугольник — Эдуард, Анжелика и я — сказал я.

— Разве это любовь? — удивилась Анжелика.

— А что же? — удивился Эдуард — Я лично своей жизни без тебя не представляю.

— Я тоже — сказал я.

— А по-моему вы никого не любите — сказала она — И пытаетесь объяснить отсутствие эмоций собственной исключительностью.

— Многие ведь не делают и этого — сказал я.

— Значит мы все-таки немногие — резюмировал Эдуард — Что называется избранные.

— И вы не сомневаетесь в своей исключительности? — спросила Анжелика.

— Это единственное в чем мы не сомневаемся — подтвердил Эдуард.

— В этом и сомневаться нельзя — сказал я.

Чертовщина

Администратора группы с подобным названием направили в командировку на курорт зондировать почву и просвечивать контингент, попросту подсчитать лохов мечтающих об этих диких воплях, чтобы обеспечить гастроли, вместо этого он подцепил белую горячку и провалялся в гостинице встречая каждого входящего фразой крылатой фразой — новенький — в магазин.

— Ну что, допился до чертиков? — вопросил его директор этой самой чертовни по возвращении.

— Можно сказать с самим дьяволом повстречался — ответил тот не без гордости.

— Тебе наверное шестикрылый Серафим явился.

— Самый настоящий дьявол умнейший, я тебе скажу, тип — сказал администратор.

— Ты что же с ним на брудершафт пил? — вопросил наивно директор.

— Никто не скажет, что я душу дьяволу продал, поскольку, судя по всему, он в меня вселился и теперь.

Я вижу вас всех насквозь наивные и жалкие людишки, которые до сих пор верят тому, что написано на сторублевке ин год ви траст.

— Чему же еще верить, интересно? — спросил директор.

— Вы ни на что не способны, жулик на жулике и жуликом погоняет, где уж вам подняться над суетой и взглянуть в глаза вечности, так и будете всю жизнь мелочиться. А если завтра сдохнете, что от вас останется.

— Говорила мне мама, что надо физикой заниматься, сейчас бы открыл принцип неопределенности Гайзенберга — сказал директор.

— Рабинович тоже звучит — подхватил администратор — Надо бы тебе в Бордо съездить, там рядом стоят два памятника — один Монтескье, другой Монтеню.

— А твоя то какая фамилия, забыл, Азеншпис что ли? — спросил директор.

— Надо быть выше этих мелочных дрязг. Мечтал же я когда-то быть композитором но видно пока с самим Дьяволом не схлеснешься, все бесполезно.

— Послушаешь Паганини и точно — согласился Директор.

— Вот сочинил, пока возвращался с того света — сказал администратор и подойдя к роялю, такое забабахал, что у Рабиновича челюсть отвисла.

— Жизнь — это борьба — сказал Рабинович — А если бы тебя не пинали, разве ты бы смог хоть что-то сотворить.

— Чего чего, а трудностей хватает, все завалено этим гнусным музоном, который льется из всех щелей.

— Похоже ты нашел свое призвание, а мне это еще только предстоит — сказал директор.

Открытие

— Можешь меня поздравить, Хитрованов, я совершил грандиозное открытие, Эврика называется, воскликнул Пустышкин.

Они сидели в забегаловке Тополиный пух, а что может быть романтичнее этого самого пуха в пиве.

— Да ты каждый раз их совершаешь, но умнее от этого не становишься. В прошлый раз ты, кажется, открыл, что все остальные — жулики.

— Мне всегда советовали никому не верить. Но это все ерунда, по сравнению с нынешним моим открытием, которое подводит черту под долгим и мучительным процессом исканий, сомнений и неожиданных озарений, как гром среди ясного неба, все женщины — двуличные существа.

— Да это всем давно известно — рассмеялся Хитрованов.

— Очевидное — невероятное — удивился Пустышкин.

— Лет то тебе сколько?

— Сорок пять — ответил Пустышкин — Но это неважно. Самое главное, что это явилось последним звеном в моем представлении о мире. Он двойственный, понимаешь, как рассуждал Аристотель — одно и тоже не может быть другим, оказывается может.

— Не может быть там и здесь — поправил его Хитрованов.

— Логично ты меня понимаешь, а эти — Надоело каждый раз слышать от этих родственничков — никчемный, никудышный, уцененный, когда женишься наконец и осчастливишь потомством. Короче вызвал по интернету эту мисс очарование, внимание и сочувствие в одном флаконе и так ей прямо и честно заявил, чтобы она не пудрила мозги, не набивала себе цену и не корчила из себя не пойми что, в ответ она только разрыдалась и сказала, что никогда не встречала такого.

— Дурака — подхватил Хитрованов.

— И понеслось, я и такой, и сякой, и правдивый, и искренний, и неравнодушный. Я потом проверил и смоделировал ее поведение все как учили слово в слово.

— А ты хотел, чтобы разное — удивился Хитрованов.

— Она здесь совершенно не причем, это мир так устроен, невозможно определить какой ты хороший или плохой, только расчетливость имеет смысл и это заставляет их притворяться, лицемерить и лгать — заявил Пустышкин.

— Ты что же пытаешься их оправдать?

— Эта лживость заключена в природе вещей. Ты хочешь от них правды, а ведь это, в принципе, невозможно, потому что правда не существует без лжи.

— Поздравляю тебя Пустышкин — сказал Хитрованов и заказал пива.

Жди обещанного

— Ты же обещал, ты же обещал — обратилась ко мне бывшая супруга моего бывшего приятеля Заливайкина.

Стоит только напечататься в паршивой бульварной газетенке, как некоторые женщины начинают воспринимать тебя всерьез.

— Чего я обещал и кому — удивился я — Я никому ничего не обещаю.

— Нет ты мне обещал — бесцеремонно заявила она.

— Мне ведь относительно тебя твой бывший супруг штормовое предупреждение прислал. Если хочешь, пойдем ко мне и ознакомимся.

Вы даже представить себе не можете, как несказанно она обрадовалась.

— Она — самая настоящая липучка — прочел я ей обращенное ко мне относительно ее предупреждение — Если ей пришла в голову очередная блажь, она обязательно своего добьется и неважно придется ли для этого стоять на коленях унижаться, просить прощения или рыдать. Ты же обещал, заявляет она капризно, а потом начинает откровенно предлагать себя. Ну почему ты не обращаешь на меня внимания?

— Вот именно почему? — удивилась она.

— Основным критерием ее интереса к тебе является твое положение на гребне успеха. Во как загнул — прочел я далее.

— Не стоит, по-моему, читать эту дребедень.

— Отвлеченные вопросы ее вообще не волнуют, хотя, она и способна бравировать разными эстетическими категориями. Не советую тебе попадаться на это, а тем более что-то обещать.

— Вот негодяй — воскликнула она — Знал бы ты какими последними словами он тебя крыл, как тебе завидовал, когда вышел твой нашумевший рассказ лажа, как он его называл. Я сразу поняла, что ты человек талантливый и достойный, и тот час же в тебя влюбилась.

— Не будем отвлекаться, пойдем дальше — предложил я.

— Может быть не надо читать этот гнусный пасквиль, написанный лицом заинтересованным злонамеренно пытающимся оклеветать невинную женщину.

— Так ли она невинна? Вопросил я сам себя, однажды застукав ее с таким совершеннейшим ничтожеством, как Шебуршевич. Как ты могла размениваться на подобное, имея такие неординарные представления о своей красоте, исключительном остроумии и т. д.? — видишь что он о тебе написал.

— Я и Шебуршевич — это даже не смешно — удивилась она.

— Но ведь что-нибудь в том роде все-таки было, не сомневаюсь, тебе есть, что скрывать — сказал я.

— Читай читай — сказала она дрожащим от наигранного волнения голосом — Пускай между нами не будет ничего такого, чего бы ты не знал.

— Пытается вызвать тебя на откровенность — прочел я дальше — Интересно, что я тебе все-таки обещал?

— Да, золотые горы и всякие чудеса, ты просто не помнишь, поскольку был пьян. Обещал, что будешь обо мне заботиться, исполнять все мои капризы и всячески ублажать. Обещал, что будешь ласковым, покладистым, нежным паинькой.

— Что же и жениться обещал?

— Угу.

Давай поспорим

— Самое страшное несчастье — это эгоизм — заявил Наливайкин — И представьте себе, что все мы неизбежно в него погружаемся и только с помощью литературы еще возможно вытащить всех из этого болота.

— Самого себя за волосы, как барон Мюнхаузен — подхватил Зазнайский.

— Да литературы давно никакой нет — захныкал Графоманов.

— Для этого надо погрузиться в совсем уж нечто глубокомысленное и совершенно заумное, чтобы отвлечь этих читателей от тех гнусных пороков, которыми они пробавляются — резюмировал Наливайкин.

— Да сейчас никто ничего не читает и ни во что не верит — сказал Графоманов.

— Это как раз то, что надо — сказал Наливайкин — Кто-то из великих кажется сказал, когда все ни во что не верят их проще всего заставить поверить во что угодно. Вот в чем заключается наша задача.

— Да они сочиняют стишки лишь с одной целью — выпендриться — сказал Зазнайский.

— Мы должны предоставить этим недоумкам развернутый анализ происходящего — сказал Наливайкин — И тогда им не захочется строить из себя не пойми что и вести себя так будто их на помойке нашли.

— Вы то сами верите во всю эту чушь, которую собираетесь высасывать из пальца — пришлось мне вмешаться.

— Это совсем не обязательно, главное упиваться красотой вымысла — сказал Графоманов.

— На западе, между прочим, сочиняют какие — то сказки и разводят, и дурят всех, как детей — поддержал его Наливайкин — А чем мы хуже?

— По-вашему не имея никаких убеждений, это нормально манипулировать словесной абракадаброй? — сказал я.

— Ты с кем, с нами или против нас? — спросил Зазнайский.

— Ты уж определись, против кого собрался дружить — сказал Наливайкин.

— Мы тебя пригласили, как порядочного, потому что ты произвел фурор, бросив вызов модернистам — сказал Графоманов — А ты и с нами не хочешь дружить.

— Вести себя вызывающе, в этом что-то есть — сказал Наливайкин — Только не забывай про закон отрицания, отрицания в результате которого возвращаешься на круги своя.

— Против этого и не поспоришь — сказал я и хлопнул дверью.

Почему

— Удивляюсь, почему ты до сих пор мне предложение не сделал. Я ведь и платье новое одела, и туфли на высоком каблуке, которые терпеть не могу и шампанское из холодильника достала — сказала Ванда.

— Вынужден развеять твои мещанские представления о свадьбе, ангелочках и прочей ерунде, поскольку погружен в свои буйные, на гране гениального помешательства мысли, мне сейчас не до этого — сказал я.

— Зря что ли я тебя обхаживала, ублажала, лебезила перед тобой, намеки прозрачные посылала.

— Для меня жениться все равно, что голову тигру в пасть засунуть — сказал я.

— Какие же вы все одинаковые — сказала Ванда.

— Вы тоже.

— Как я мечтала встретить какого-нибудь сказочного принца, а попадались одни мелочные жлобы — сказала Ванда.

— А какого мне, имея представления об идеале, испытывать разочарования, общаясь с хитроватыми вертихвостками, которых всегда бесило, что я не попадаюсь на их, шитые белыми нитками, уловки — сказал я.

— Лицемерие и расчетливость — вот что правит миром — сказала Ванда.

— Хочешь прослыть философом в юбке?

— Не знаю, как еще сбить твою насмешливость и цинизм, и доказать, что я — единственная в своем роде — сказала Ванда.

— Настоящая любовь трагична. Как не отшучивайся, но одному несчастному мыслителю не победить того зла, что твориться в мире, а когда герои уходят, остаются одни клоуны — сказал я.

— С тобой хоть в театр не ходи, рассмешил ты меня своим пафосом — сказала Ванда — Давай открывай шампанское, выпьем за то, что ты не собираешься на мне жениться.

— Вот это уже лучше, а то я не знаю, как к тебе подход найти. Все то ты прекрасно знаешь. Вот что значит пользоваться успехом у женщин.

— Ты то здесь причем?

Как развенчать представления о самом себе

Для это всего то и надо, что встретиться с новой женщиной или с той, о которой давным давно забыл.

— Ты думаешь, что ты — пуп земли, вокруг которого все вращается и все остальные тебе чем-то обязаны или по крайней мере во всем виноваты — наверняка заявит она.

— То что я — самодовольный и самовлюбленный, и самонадеянный я уже знаю, хотелось бы услышать что-нибудь новенькое о самом себе.

— Ты этим гордишься и выставляешь на показ, а чем ты собственно лучше других тем, что не разделяешь их представлений о жизни.

— Знала бы ты, чего мне это стоило, пока я наконец прозрел — сказал я.

— Ты просто потерпел фиаско, а сейчас ищешь оправдание.

— А кто воспитал несгибаемую силу воли, олимпийское спокойствие и железобетонный оптимизм? — сказал я.

— Ты ничего не добился, тебе даже нечем похвастаться.

— Зато я всегда был свободен в собственных умозаключениях, не искал выгоды и не пытался никого обмануть.

— Жил припеваючи, ничем не жертвуя — ни злобе, ни любви.

— Мне не в чем себя упрекнуть — сказал я.

— Сколько их таких мудрецов, которые себе на уме, пруд пруди, а ты думаешь, что ты единственный в своем роде?

Память девичья

— Боже мой, наконец то. Я стою здесь, как дура, а он даже не торопится навстречу своему счастью. И на кого ты похож — пиджак мятый, уши оттопырены? И где я с тобой познакомилась, не помню? Наверное была без очков и как я тебя не разглядела?

— И выпила по-моему лишнего, липла ко мне, как муха на варенье.

— И что же ты воспользовался слабостью бедной женщины? Врал, наверное, как сивый мерин и придумывал всякие небылицы.

— Что же ты до сих пор веришь разным обещаниям?

— Круиз по Волге точно обещал, как сейчас помню. Ты еще сказал, что она впадает в Каспийское море, тоже ведь соврал.

— Что-то я такого не припомню.

— Вот у кого память девичья — обрадовалась она — Уж я то прекрасно знаю, что тебе от меня нужно и как только ты этого добьешься, сразу позабудешь о своих обещаниях и начнешь хвастаться всем подряд. Я здесь только потому, что ты обещал на мне жениться, тоже скажешь не помню?

— Удивительно, как ты умудряешься так нагло и беспардонно врать — удивился я.

— С чего бы это спрашивается я стала переться сюда через весь город и стоять здесь, как у позорного столба.

— Я тебя никуда не приглашал, так вышел случайно прогуляться, смотрю ты стоишь и так обрадовался.

— Что же по-твоему, я все перепутала? Кто же это звонил тогда?

— Не один я у тебя, наверное, такой единственный в своем роде — сказал я.

— Ну этого тебе знать не обязательно.

— Как же у вас все рассчитано, разложено по полочкам наперед, известно, что с кем и о чем говорить.

— Ты ведь тоже прикидываешься черт знает кем, а на самом деле ведь себе на уме — сказала она.

— Предполагать о собеседнике худшее — вот на что вы способны.

— Один предполагает другой располагает — сказала она.

— Как бы мужчины плохо не думали о женщинах, женщины думают еще хуже.

— Запасся афоризмами, значит, только со мной это не пройдет.

— Наверное тебя выкинули отовсюду, если ты вдруг вспомнила обо мне — сказал я.

— Я не собираюсь тут предаваться всяким воспоминаниям.

— Это потому, что и вспомнить то нечего — сказал я.

Кокетка

— Интересно, что ты думаешь обо всем этом? — спросила она.

— Все это просто омерзительно, не сообщения, а сводки боевых действий — сказал я, откладывая в сторону газеты — Все воюют против всех.

— Это как раз меня и не волнует, я имела в виду мужчин.

— Дикари, самые настоящие, примитивные, грубые животные.

— Вот это я, именно, и хотела услышать.

— Я всегда говорю всем то, что они хотят услышать — заявил я не без самодовольства, чем она не примянула воспользоваться.

— Ты — единственный из них неподражаемый, проницательный мальчик, обаятельный клоун, истинный друг, светлое пятно в моей жизни.

— Наконец то ты поняла.

— Ты готов выслушать и прийти на помощь.

— На счет помощи не знаю — насторожился я.

— Ты конечно же шутишь, иронизируешь в своей обычной манере, на самом деле, ты готов ради меня на все, не так ли?

— Ты — единственная кому я верю и знаешь почему? Потому что ты — просто прелесть. Ты никогда не прибегаешь к различным уловкам, не пытаешься меня никому противопоставить, не разжигаешь ревность, нет в тебе свойственного многим коварства. Поэтому ты и была три раза замужем, хотя лет то тебе всего ничего.

— Дело не в количестве — сказала она.

— Что же ты хочешь от меня моя прелесть?

— Ничего особенного, просто пойти к нашим общим знакомым и сказать все, что ты о них думаешь.

— Так мало — рассмеялся я — Ни за что на свете нет и еще раз нет.

— Что-то я раньше от тебя такого не слыхала.

— Сама то подумай, просить человека, который никогда в жизни не говорил то, что он думает, именно это и сделать.

— А я как раз именно сегодня и собиралась уступить твоим домогательствам — сказала она кокетливо.

— Не надо никому никогда уступать — сказал я.

— Почему же?

— Уступая — унижаешься.

— И ты поверил, что я способна перед тобой унижаться? Скажи поверил — сказала она смеясь.

— Ну если тебе так хочется.

— Поверил поверил — обрадовалась она.

— Как мало надо человеку для счастья — воскликнул я.

— Ха-ха-ха. Меня в жизни уже ничего не радует, ты это знаешь по себе. Как человека избалованного, ничего не волнует. Единственное, чего бы мне хотелось, так это сбить спесь и обмануть такого хитрющего зануду как ты. Меня просто трясло от волнения, думала не получится, а ведь получилось.

— Ну чего тут можно сказать — сказал я.

Коркина и Остроухов

К — Мужчина, почему вы молчите? Ну скажите хоть что-нибудь.

О — Даже и не знаю, что и говорить.

К — Ну, например, любезность какую-нибудь, комплимент.

О — Как бы плохо мужчины не думали о женщинах, женщины думают о них еще хуже.

К — Сразу видно готовился к нашей встрече. Небось всего Петрарку законспектировал. Я ведь всегда мечтала встретить мужчину, который будет мне говорить только хорошее о том, как он меня обожает, какая я из себя самая обалденная.

О — Женщины стали не предсказуемы, они и сами не знают, чего хотят.

К — Я то как раз знаю.

О — Это я так пошутил, на самом деле, они слишком расчетливы, везде боятся свою выгоду упустить. Все то у них разложено по полочкам, кому, что сказать, перед кем лебезить, а кого и на место поставить.

К — А как же любовь?

О — Не смешите меня.

К — Неужели вы такой на самом деле?

О — Слишком рассудительный и это не нравится.

К — Да уж, от таких ничего не скроешь. Кому это приятно, когда отслеживают каждый твой шаг и взвешивают каждое слово.

О — Вы ведь тоже ищете дурачков, которыми можно помыкать.

К — А тебе не кажется, что мы с тобой в чем-то похожи и могли бы прекрасно договориться.

О — Каково это жить с похожим на себя субъектом и смотреться на себя, как в зеркало.

К — Это смотря какое зеркало. Не спроста ты меня в комнату смеха пригласил, пойдем, посмеемся.

Ха-ха-ха.

Весна

— Кому-то очень хочется выставлять свои чувства напоказ, чтобы ими любоваться — сказала она, когда мы спустились в аллеи весеннего парка — Я же предпочитаю их скрывать и держу всех на расстоянии, чтобы выглядеть загадочной и необыкновенной.

Действительно, она выглядела именно так, ничего не скажешь. И мне предстояло рассеять одно из основных заблуждений красивых женщин — им кажется, что все в них влюблены, ведь они подавляют своей красотой.

— Я в тебя нисколько не влюблен, поэтому мне и нечего выставлять — сообщил я ей.

— Так уж нисколько — удивилась она — Зачем же тогда ты мне об этом говоришь?

— Чтобы ты не строила в отношении меня далеко идущих планов.

— Я и не строю.

— Ты ха-ха-ха — рассмеялся я — Да я никому не поверю из вашей лживой семейки и особенно тебе.

Сколько мы с тобой знакомы, ты всегда преподносила мне разные сюрпризы.

— Неужели — воскликнула она.

— Одно время ты прикидывалась гордой, не терпящей возражений и все тебя возмущало, все тебя раздражило, все тебя коробило. Чем все это кончилось. Все твои подружки повыскакивали замуж, а ты так и осталась единственной и неприступной. Теперь ты ударилась в другую крайность и готова бегать за первым встречным, который случайно обратил на тебя внимание.

— Откуда у тебя такие сведения — удивилась она.

— Так ведь не трудно догадаться, обычная история.

— Я и не знала, что ты такой догадливый. Почему тогда ты не сделал карьеру, как все остальные, а шлялся неизвестно с кем и где, а теперь готов лопнуть от зависти.

— А чему тут завидовать — удивился я.

— Мой папа, как ты соизволил выразиться, не такой уж честный, зато вполне обеспеченный человек, да и все остальные родственнички тоже.

— Жулик на жулике и жуликом погоняет — констатировал я.

— Ха-ха-ха — рассмеялась она.

— Хочешь я добьюсь всего сразу и сейчас.

— Каким же образом.

— Женюсь на тебе. Надеюсь ты наслышана о моих похождениях — сказал я.

— Еще как, наслышана.

— Ну и что ты на это скажешь?

— Долго я ждала этого. Ты не представляешь, какое это наслаждение сбить с тебя спесь и самонадеянность. Я вынуждена тебе отказать — сказала она.

— Я рад, что тебе это нравится, можно сказать, ты торжествуешь победу надо мной, над собой, над всеми. Это прекрасно, торжествуй торжествуй — сказал я слегка ее обнимая.

— С каким бы удовольствием я бы выцарапала твои нахальные глаза.

— Ну зачем же так. Ты посмотри, как вокруг хорошо. Как прекрасно можно бы было жить, если конечно же захотеть.

Олухи

— Как ты могла жить с этим болваном, этим олухом царя небесного, серой лошадкой. Это какое-то мерзкое сожительство, а не семейная жизнь. Если ты конечно утверждаешь, что ни капельки не любила его — возмутился я, встречая ее в собственной прихожей.

— Он — мой муж и этим все сказано — возразила она.

— Сейчас ты утверждаешь, что воспылала ко мне какой-то неземной страстью, возвышенной, романтической любовью ни с того ни с сего. А где гарантия, что через два дня, все это не превратится в самое заурядное времяпрепровождение. И потом, откуда взялась эта романтическая любовь?

— Скучными вечерами, наедине с ним, я думала — Неужели это и есть счастье?

— Ну и что? — спросил я.

— Неужели это тот человек, ради которого я пожертвовала всем?

— Конечно не тот, тут и думать нечего — сказал я.

— Он — такой скромный, незаметный, порядочный, наивный. Он даже не догадывается, не подозревает, что я ему изменяю.

— Таких вокруг пруд пруди, что от них толку. Серые людишки, которые не совершают ничего предосудительного, потому что не умеют.

— Он — добродушный, ленивый, инфантильный слегка — сказала она.

— Да как ты могла любить такого или даже позволять любить. На что ты надеялась?

— Что ты кричишь — удивилась она.

— Я, в конце концов, у себя дома. И могу позволить себе говорить все, что считаю нужным — сказал я.

— Если тебе нужно выговориться — сказала она, делая мне какие-то непонятные знаки. Она стояла в прихожей, не снимая пальто. Только тогда до меня дошло, что кто-то скребется под дверью. И мне пришлось впустить того, о ком мы так горячо и проникновенно спорили.

— Люсенька, прости меня — захныкал он.

— За что прощать? — удивилась она.

— За то, что я подозревал тебя в неверности — сказал он — За то, что я так посмел о тебе подумать.

— А чего тут думать — сказал я — Тут и думать нечего.

— Я, конечно, тебя не стою — сказал он — И ты можешь полюбить кого тебе вздумается.

— Ты сам виноват в том, что произошло — сказала она.

— Я понимаю понимаю — пролепетал он.

— Нашли место для выяснения семейных отношений — удивился я.

— Мы сейчас уходим уходим — сказал он — Смогу ли я надеяться.

— Я так устала от всего этого — сказала она.

— Люсенька, я тебя умоляю.

Он повернулся ко мне спиной, пытаясь ее погладить, приласкаться. Она смотрела мне прямо в глаза и выражение ее лица постоянно менялось, как будто снимали и одевали разные маски — недоумение, высокомерие, хитрость.

— Да я и сам тоже хорош, связался с такой, нет слов. Значит я и сам ничем их не лучше — такой же болван и придурок.

Загадочный тип

К чему все эти разговоры, когда не в чем упрекнуть

— Я лечу к нему на крыльях любви, вся из себя, накрасилась, причесалась, а ему хоть бы что — набросилась на меня Вероника.

— Тебя интересует, почему я так себя веду? — удивился я.

— Да, неплохо было бы узнать.

— Потому что иначе ты решишь, что всего уже добилась чего хотела и перестанешь обращать на меня внимание.

— Интересно, что же такого я от тебя добивалась? — спросила она.

— Ничего особенного — прибрать к рукам, а потом уже и вить веревки.

— Ах как остроумно, неподражаемо.

Ты думаешь, что я такой остроумный, веселый, беспечный. Ничего подобного.

— А кто же ты на самом деле, кто? — спросила она.

— Ни за что не догадаешься, а когда узнаешь, сразу перестанешь хихикать, потому что тебя обуяет настоящий ужас.

— Я давно тебя подозревала. Ты мне казался себе на уме. Все смеются, а он нет, как это понимать? — сказала она.

— Я не разделяю общих мнений.

— Признайся, что ты оригинальничаешь и хочешь меня заинтриговать — сказала она.

— Ничего подобного, я хотел открыть тебе страшную тайну — сказал я — И объяснить, почему мы несовместимы.

— Скажи, что просто хочешь со мной расстаться — сказала она.

— А что у нас общего, ты ничего не понимаешь в жизни, твои представления примитивны до жути.

— Обязательно надо выдумывать какие-то таинственные обстоятельства. Скажи прямо, что ты решил со мной порвать, а то виляет и изворачивается, находит сто причин, прикрывается своим мнимым интеллектуальным превосходством. Да я такая дура, что не в состоянии тебя понять.

— Мы в принципе несовместимы, ты предпочитаешь оперировать осязаемыми вещами, а я отвлеченными, вот и все — сказал я.

— Как все просто. А то, что я такой же человек, со своими надеждами, мечтами и фантазиями тебе наплевать.

Несравненный талант

Хотелось бы так подумать о певичке в этом паршивом ресторанчике, если бы она не стала так орать, что пришлось даже заткнуть уши. Однако, ее это не смутило, а скорее обрадовало.

— Аделаида — представилась она подсаживаясь ко мне за столик — Впервые встречаю настоящего ценителя искусства. Певица это еще не значит, что я умею петь в нашем королевстве кривых зеркал, все наоборот, юморист — тот, кто не имеет чувства юмора, писатель обязан строчить доносы, а поэты сочиняют такие стишки от которых уши вянут.

— Вы будто читаете мои мысли — сказал я.

— Скажите еще, что я — умопомрачительно красива и вульгарна — сказала она напрашиваясь на комплимент.

— Между нами много общего — сказал я.

— Хотите я вам докажу, что в нашей чудесной стране все бездарны, а не только я одна.

Это был прозрачный намек, чтобы я пригласил ее в дом музыки, что я собственно и сделал.

— Я хожу на эту певицу, чтобы осознать свою полную ничтожность, я так никогда не спою — сказала она, когда мы прослушали в феноменальном исполнении Моцарта Генделя Россини.

— Действительно, все мы бездарны — сказал я.

— Со мной ты многое можешь себе позволить, потому что я обыкновенная женщина, а с ней ты будешь себя чувствовать не пойми кем.

— Эта музыка просто потрясает, ты все правильно рассчитала, услышав ее, я вернусь к чему-то родному не без причуд и знакомому — сказал я.

— Ну что, кто кого перехитрил? — сказала она — Соглашайся пока я не передумала — я выхожу за тебя замуж и не буду петь в твоем присутствии.

На балу удачи

— Какие ничтожества — шепнула мне на ухо одна очень импозантная мадам, когда я совершенно случайно очутился на каком-то банкете и просто не знал куда мне деваться.

— Очень похоже на — Миражный берег, как он возможен — подумал я и сказал — Вы что же собираетесь им себя противопоставлять?

— А кому этим расчетливым занудам, взбесившемся мещанам, которые если что и ищут только свою выгоду. Если бы вы только знали, как они мне все осточертели и опротивели вы — мой единственный шанс не умереть от скуки.

— В наше время, чтобы понравиться женщине вообще ничего не нужно — сказал я.

— А только оказаться в нужном месте и в нужный час — подхватила она.

— И даже клясться ни в каких чувствах не надо — удивился я.

— Согласна — сказала она.

— Оказывается, мне несказанно повезло, что я встретил такую умопомрачительную красавицу, а не стал цепляться ко всяким вертихвосткам.

— Которые примитивны до жути, способны любого подцепить, но не в состоянии удержать надолго — сказала она.

— Для этого у них не хватает обыкновенного женского коварства — сказал я.

— С этим у меня все в порядке — сказала она.

— Ну и слава богу.

— Мир полон противоречий. Кто бы мог подумать, что этот злосчастный банкет состоится в этом храме искусства, где прошла моя молодость — сказала она — Библиотека, концертный зал, эти таинственные переходы, где я встречалась с разными плэйбоями и которые не оправдали моих надежд.

Действительно, мы спустились в какой-то неосвещенный зал, за окнами которого темнел заснеженный парк.

— Верите ли вы в любовь? — спросила она.

— Мне больше ничего и не остается — сказал я и поцеловал ее.

— Как же мы мечтали когда-то о сказочной жизни и вместо этой дольче вита получили склоки, скандалы, разводы — сказала она.

— В этом вы ничем не отличаетесь от других.

— А ты отличаешься, я это сразу поняла по твоей ехидной улыбочке, что ты не такой как все, белая ворона — сказала она.

— Творческая личность — сказал я.

— В чем же твое творчество, высмеивать и потешаться, и злословить? Согласись, что ты чужой на этом празднике жизни, этой ярмарке тщеславия.

— Стоит хоть немного задуматься над происходящим и сразу перестаешь всех понимать — сказал я.

— Давай будем говорить загадками и рассказывать неправдоподобные истории — предложила она.

— Это как раз то, что надо. Я ведь литератор и буйство фантазии — мой конек, если все остальные поют о том, что видят — еду я на ишаке и т. д., то я сначала сочиняю, а потом узнаю тех о ком написал и тебя я, кажется, узнал — сказал я.

— Пожалуй, это единственный способ не воспринимать всерьез происходящее и не повторять те гнусности о которых говорят — сказала она.

— Никогда не думал, что такие как ты существуют на самом деле.

— Радуйся, что наконец встретил свой идеал — сказала она, когда мы вышли на улицу.

И действительно, меня понесло и на нее обрушилось всякого красноречия столько, что даже я сам не ожидал произвести на ее впечатление, которое произвел.

Простота — хуже воровства

— Ну и название, ну и сказочка! — возмутились на худсовете гидры, вампиры разные, минотавры — все кто там присутствовал.

— А чего такого, — возразил я, защищая свое творение.

— Похождения Иванушки — дурачка в королевстве кривых зеркал, — удивилась Змея подколодная.

— Да у тебя этот Иванушка всю волшебную страну пропил, а остальных разворовали?! — набросился на меня главный вампир.

— А разве так не бывает? — возразил я.

— Это же сказочка, — заявила Змея подколодная, — В ней все должно быть красиво, безмятежно и высоконравственно!

— Почему же тогда вы между собой грызетесь? — спросил я.

— Так мы ведь сказок не пишем, — ответил Вампир.

— Нам можно, — подхватила Гидра.

— А по-моему, то что происходит в моей сказке вполне реально, а вот вы все ненастоящие, вы — сказочные чудовища, только в обличье людей.

— Относительно Вампира я согласна, — заявила Змеюка, — Он уже столько крови попил. Но ведь я — такая умопомрачительная красавица?! Согласись, было бы странно заподозрить меня в связях с этими?!

— Сама ты — пресмыкающееся, — сказал про нее Вампир, — Перед кем только не пресмыкалась, чтобы ужалить исподтишка побольнее.

— С явным намерением окончательно погубить, — заметил я скромно.

— А ведь скольких уже погубила, — похвасталась Змея подколодная, смерив меня гипнотическим взглядом…

— Он нарочно нас всех поссорить хочет, чтобы протолкнуть эту свою халтуру через худсовет, — догадалась Гидра заморская.

— Больше-то уж нас и поссорить нельзя, — согласился Вампир, — Но ведь мы всегда объединимся, когда нужно задушить талантливое, самобытное, неординарное?!

— Это хорошо, что у тебя склочный характер, — подхватила меня Гидра заморская, — Не умеешь ты еще втираться в доверие, играть на противоречиях и вносить раскол в ряды оппонентов?!

— Так уж и быть, постараюсь тебя очаровать, — сказала Змея, — чтобы подсластить тем самым пилюлю.

— Значит, вы уже заранее сговорились за моей спиной, — догадался я.

— Ну откуда ты знаешь, — сказала Змея кокетливо, — И от тебя ведь многое зависит.

— Значит, чтобы протащит это гениальное произведение через худсовет, необходимо вступить с вами в сговор, — сказал я.

— Браво! — воскликнул Вампир.

— Умнеет прямо на глазах, — согласилась с ним Гидра.

А Змея подколодная уже обвилась вокруг меня, намереваясь задушить в своих объятиях.

— Тебя сразу придушить? — спросила она, — Или немного потрепыхаешься?

О театре

Если вы даже не представляете, что это такое — спросите у меня!?

— Ты действительно во всем разбираешься и слишком много знаешь, — согласилась жена, — В прошлый раз ты заявил, что являешься знаменитым музыковедом, не имея при этом ни голоса, ни слуха!?

— Чтобы ты там понимала, кукла с закрывающимися глазами. Я ведь и женился на тебе только для того, чтобы не казаться самому себе смешным, а выглядеть эдаким идолом на фоне твоей интеллектуальной серости.

— Я обожаю театр! — заявила она.

— Этот гадючник? — заявил я официально, как завзятый театрал.

— Только что ты был главным вулканологом?! — удивилась она.

— Это когда я завила, что живешь, как на вулкане.

— Если бы ты знал, как меня раздражает подобное ячество, все-то ты знаешь, все-то ты постиг, нет для тебя никаких секретов.

— А как же иначе, дорогая, многие прожили здесь всю жизнь и так ничего и не поняли. И имеют привычку оправдывать всякое низменное лицедейство.

— А как же возвышенное, воображаемое, необыкновенное!?

— Да их с малых ногтей учат притворяться и никогда не быть самим собой, — не выдержал я, — Тщеславные скоморохи — вот они все кто такие.

— Ну, а как же скопище муз, сосредоточие вдохновенного экстаза?

— Развлечение для слабоумных, — сказал я, — Подумать только, учат взрослых людей, как им жить на замшелых творениях столетней давности, потому что не способны придумать ничего нового, а упиваться властью над внушаемыми дебилами охота.

— Не терпиться тебе всех опорочить, — сказала супруга.

— Да если хочешь знать, в приличных странах этих актеришек на одном кладбище с нормальным людьми не хоронят, потому что считается, что они душу дьяволу продали, а у нас разгуливают и паясничают себе, где хотят и пользуются при этом дешевой популярностью, — окончательно взбеленился я.

— Не знала, что ты такой!?

— Чего-чего, а вранья-то у нас везде хватает. Ни у кого только вот смелости нет заявить, что это будет честное представление, а не балаган! Из всего шоу устраивают: из выборов, заседания правительства — нигде правды нет!

— Умеешь ты настроение испортить, — сказала она, — Как раз именно сегодня собиралась на «Гамлета» пойти, но после всего этого, боюсь умереть там от скуки.

— Ну и правильно оставайся! Со мной не соскучишься.

Когда Святые маршируют

Некоторые и понятия не имеют о том, что такое делириум трименес. Что не мешает, конечно любому заезжему светиле, ткнув в меня пальцем, безапелляционно заявить: Развяжите-ка этого идиота.

— Это наша гордость, — стелется перед ним на консилиуме, — главврач, — Заводится с первых тактов. Когда святые маршируют, впадая при этом в неоправданное буйство!

И на этот раз, конечно, очередная знаменитость не удержалась, чтобы не спеть: Нау вен ве сайнтс го мачинин…, отплясывая словно эстрадная дива, за что и схлопотала по физиономии.

— Не терпит никакой фальши, — прокомментировал главврач.

— У них там святые маршируют, — стал я оправдываться за нанесенные телесные повреждения и разбитые очки, — А у нас хоть святых выноси.

— А где они эти святые, почему они так безразлично взирают на подобное безобразие? — воскликнул главврач, желая замять неприятный инцидент.

— У нас вообще никаких святых нет, одни подонки! — воскликнуло в сердцах светило.

— Вот и он так заявляет, оправдывая свои неадекватные поступки, — подхватил главврач, — Кругом одно лицемерие и обман, некомпетентные профессора, прикрывающие свои дутые заслуги липовыми фиговыми листочками.

— А про жуликоватых политиков он ничего не говорил, а про продажных писак, о том что все мы погрязли в коррупции! — воскликнуло светило.

— Несправедливость окружающего мира странным образом трансформировалось у него в подсознании, вызывая навязчивое стремление изменить что-либо к лучшему, — сказал главврач.

— Мы то с вами ничего менять не собираемся, — сказал профессор.

— Мы же не сумасшедшие, — констатировал главврач.

— А по моему это естественное желание каждого жить среди нормальных людей, не держащих фигу в кармане, рассчитывая на взаимопонимание и не наталкиваясь на стену враждебности, — высказался светило.

— Нет в этом ничего маниакального, — согласился главврач.

— Следовательно, он абсолютно здоров и я намерен выпустить его под свою ответственность. — заявило светило.

— А если он залепит какому-нибудь коррупционеру по морде?

— Это и будет наш вклад по борьбе с коррупцией, — сказало светило.

Последнее, что я услышал, спускаясь по лестнице, было предложение знаменитости исполнить всем вместе: Когда святые маршируют.

— Неизвестно, кто из нас еще больший идиот, — подумал я, — Я то как заболел белой горячкой так и вылечился, а вот вас, судя по всему, лечить некому.

Мордор

Ну о чем можно спорить с прозаиком Никудышным /ну и псевдонимчик/ как только о том, кто из нас более бездарен и в чем.

— Высшая мудрость заключается в том, чтобы всех презирать — заявил он как обычно, чтобы прослыть оригинальным — Ты хотя бы где-то печатаешься и следовательно идешь на компромисс с этим изолгавшемся обществом, а я нет.

— Нашел, чем гордиться — удивился я.

Конец ознакомительного фрагмента.