Холодный остров. Пропащий Джонни

Крис Вормвуд

Однажды промозглым вечером ты оказываешься на полузаброшенной пристани. Город за спиной застыл, укутанный туманом, словно саваном, а последний паром только что скрылся в ночной темноте, помелькав на прощанье огнями. И лишь подозрительный тип в классическом желтом дождевике соглашается подкинуть тебя на ржавом судёнышке до загадочного острова, из которого можно смело отправиться в любую точку мира… Что дальше? Выбор за тобой! Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

Эстер вернулась в свой привычный, воняющий подгорелой кашей и слезами, мир церковного приюта. Старое, пронизанное обречённостью, здание окружило её привычными тюремными стенами. Вереницы дней складывались в узоры из мёртвых мух на подоконниках, осыпались пылью на пол. Весь воздух был наполнен этой пылью, возвращая на десять лет назад в воспоминания бессознательного детства. Чёрная, как катафалк, машина социальной службы привезла её к воротам, чтобы оставить гнить до самого совершеннолетия. Но сейчас Эстер не мучили жуткие воспоминания из детства, её переполнял гнев реальности. Отсидев два дня в камере карцера, вытерпев долгие часы воспитательных бесед и принудительных молитв, она наконец-то могла приступить к приютской рутине.

Всё то же самое: сёстры милосердия в своих чёрных хламидах, девушки-воспитанницы в безликих серых платьях с накрахмаленными белыми воротничками, уроки и молитвы, чёртовы уроки и молитвы… ничего не изменилось со времён её побега. Ожившие страницы из «Джейн Эйр».

Эстер шла по коридорам, озирая невидящим взглядом одинаковые серые фигуры. Завернув в женский туалет на третьем этаже, загаженный настолько, что даже надзирательница брезговала заглядывать сюда в поисках прогульщиков, Эстер достала из лифчика сигарету и закурила. На глаза попались несколько новых надписей красной помадой на зеркале, одна из них гласила: «Иисус мёртв», ниже уже другим почерком выведено: «Нет, он просто гей».

Дверь одной из кабинок отворилась и оттуда вышла Кейт — худая и бледная одноклассница, кажется, за время разлуки она ещё больше похудела и осунулась. Увидев Эстер, она чуть заметно повеселела:

— Надо же, кого черти принесли! — вскрикнула она, вешаясь на шею подруге.

— Лучше бы унесли подальше, — печально вздохнула Эстер.

— Где ты была? — девушка вцепилась в неё мёртвой хваткой. — Все говорили, что ты нашла себе богатого любовника или ушла в бордель.

— Заманчивые слухи, но всё было куда прозаичнее. Я ушла, куда глаза глядят, после той ссоры с матерью-настоятельницей. Меня встретил какой-то тип, он был художником, надо сказать, весьма посредственным, ему было где-то лет шестьдесят, если не больше, для меня все старше тридцати — уже прах…

— И вы с ним спали? — спросила Кейт, переходя на заговорческий шёпот.

— Слава Богу, нет. Его сарделька протухла и разложилась. Так что, с технической точки зрения, я до сих пор невинна. Потом он умер… я ступила и позвонила копам, думала, успею скрыться, прихватив что-нибудь, но не судьба…

Эстер не успела договорить, как прозвенел звонок. Этот глубокий гулкий звук, разверзающий небеса, вторгся в небогоугодный разговор.

— Чёрт, если меня не досчитаются на вечерней молитве, мне крышка! — сказала она, выбегая из уборной вместе с подругой.

Когда стемнело и заговорческие рожки луны показались из-за туч, девушки покинули корпус через окно в подсобке и устремились вперёд к свободе. Туда, где их берегла кладбищенская тишь. Сразу на холме за приютом начиналось старое кладбище. Здесь, в полуразрушенном склепе, можно было развести костёр и спрятаться от вьюги.

— Я прихватила вино для причастия! — Эстер вытащила из-под плаща бутылку паршивого кагора.

— Всегда удивляюсь, как тебе это удаётся, — улыбнулась Кейт.

Они пили вино, сидя на старых досках. И пели песни. Звонким девичьим голосам подпевала вьюга.

— Я тебе кое-что не сказала, — начала Кейт, смахивая пьяную слезу. — Пока тебя не было, многое произошло, а сейчас я беременна.

Она выпалила эти слова и разревелась. Это повергло Эстер в шок:

— Почему ты не сказала об этом сразу?

— Потому что… я сама не сразу поняла, не сразу поверила, не сразу смирилась, — сказала она, чуть-чуть успокоившись.

— Как это вообще произошло?! Ты же всё время была в приюте. От Святого Духа что ли?!

Кейт опорожнила вино одним глотком и поставила бутылку на грязный пол склепа.

— К нам приезжал Отец Александр. Я сразу что-то недоброе заподозрила в нём на этот раз. Он так пристально на меня смотрел на проповеди, что я почувствовала себя голой. Он велел мне подойти к нему на исповедь. И вот мы остались одни в исповедальне, он расспрашивал меня о плотских желаниях, он спрашивал, трогаю ли я себя, спрашивал, терзают ли меня демоны по ночам. Я врала, как могла, но он настаивал на своём, он говорил, что я грешна. Тогда он вошёл в кабинку и прижал меня к стене, он сказал, что ничего страшного, что все старшеклассницы делали с ним это и даже монашки, что им это нравилось и ничего страшного, если помолиться потом, он отпустит все мои грехи… И я бы не сказала, что это было изнасилование. Он молодой мужчина, а я даже ни разу не целовалась раньше, когда он взял меня, мне даже почти не было больно. Но я не знаю, понравилось мне или нет. Три минуты небытия, а потом жуткое чувство стыда. Мы помолились вместе, и он отпустил мне грехи.

— Ну он охренел в край! — разозлилась Эстер. — Неужто Господь запрещает контрацепцию?!

Эстер всё понимала, понимала, что жертвы порой склонны оправдывать своего насильника, склонны очернять себя. Она обняла Кейт, её маленькое тело дрожало под одеждой.

— Я что-нибудь придумаю. Я постараюсь помочь.

— Но у нас же нет денег на аборт, тем более, как скрыть это?!

— Я слышала об одной старухе, к ней бегают монашки. Она ведьма или что-то около того. Завтра постараюсь разузнать больше. Ты только не паникуй. Я продам свой золотой крестик, это единственное, на что сгодится Бог теперь.

Луна скрылась за тучами, заскрипели ветви мёртвого леса и откуда-то с моря повеяло гнилью. Эстер взглянула на небо, где сияла лишь одна зеленоватая звезда, ей вдруг вспомнилось, как старый придурок любил коверкать её имя, говоря «Звезда Иштар».

***

В вышине играли и переливались звёзды. Догорали огни ночного города. Джону понадобилось несколько мучительных секунд для осознания того, что он лежит на асфальте в грязи и подтаявшем снегу.

— Эй, кто ты? Ты хотя бы имя свое помнишь? — послышалось откуда-то сбоку.

— Джон Доу, — выпалил он, в голове гудело как после контузии.

— Это хорошо, дружище, если никто не знает твоё имя, то тебя некому отпеть. Дай руку, чувак, нечего лежать в канаве, если ты не труп.

Джон ухватился за руку в кожаной перчатке. В голове мутило, он пытался поймать в фокус своего условного «спасителя».

Этот высокий силуэт, чёрные вьющиеся волосы и солнечные очки в любое время суток — нечто такое далёкое из каких-то забытых кошмаров.

— Мне кажется, я где-то тебя видел? — сказал Джон, потирая переносицу.

— Эх, ты даже не знаешь, насколько часто. Я вижу, ты любитель приколоться по веществам и суицидам. Сколько жизней мне с тебя списать на этот раз?

Джон нашарил в кармане смятую пачку сигарет и, прислонившись к стене, закурил. В канаве дымился покорёженный мотоцикл.

— Ну, вот так всегда, утром угоняешь возле байкерского бара свежий Харлей, к вечеру он становится грудой металлолома, — вздохнул Джон, сплёвывая в снег кровавую слюну. — Я не ошибся, ты же Смерть?

Незнакомец в чёрной шляпе хотел уже что-то возразить, но понял, что отпираться бессмысленно.

— Я знаю, — сказал Джон, выдыхая дым окровавленными губами. Он был блаженно пьян. —

Каждый раз перед встречей с тобой у меня в голове играет та самая песня «Blue Oyster Cult». Словно Бог ставит на небесах пластинку, как идеальный саундтрек для ухода.

— Встреча со мной не главное, — Смерть тоже закурил, — Попадёшь вот на стол судебного морга, встретишься там с шикарнейшей женщиной, но ничего уже не сможешь.

Джон рассмеялся, расплёскивая кровь из разбитого рта.

— Ха, чувак! Я и после смерти смогу, — он хлопнул Смерть по плечу.

Неровной походкой, он прошёлся по грязи, туда, где припарковался чёрный катафалк. Дёрнул ручку двери и запрыгнул на пассажирское сиденье. Смерть опешил от подобной наглости.

— Подвези меня домой, — сказал Доу.

— Мой катафалк не для живых.

— Погнали. Тут недалеко. У меня бутылка трофейного виски ещё жива! — в доказательство Джон достал из-за пазухи целёхонькую бутылку «Джека». — Сам разобьюсь, но бухло спасу!

Смерть нажал на газ, поражённый ослепительной наглостью Джона Доу.

***

Эстер брела сквозь рассветный лес. Оцепеневшее от ужаса тело почти не чувствовало холода. Кровавая корка покрывала её руки и платье. Такими же багряными были лучи восходящего рождественского солнца. Сегодня родился Христос, сегодня Кейт уже никогда не проснётся… Она будет вечно лежать там, под старой сгорбленной елью, куда Эстер со старухой отволокли её после неудачной процедуры выскабливания эмбриона.

Утром перед операцией в её глазах было столько страха, боли. Ещё там брезжила искра надежды, что когда-нибудь всё будет иначе. Кейт даже начала улыбаться, когда они шли вместе по лесной тропе прямо к дому старухи.

Приглушённый свет, стойкий химический запах, полнейшая антисанитария.

Она велела снять нижнее бельё и лечь на грязный стол. Затем достала свои зловещие инструменты, напоминающие орудия пыток: гинекологическое зеркало, маточную кюретку в виде заострённой металлической петли и вытянутые щипцы. Никакой анестезии «операция» не предусматривала, только рюмка отвратительного бренди для храбрости. Старуха продезинфицировала инструменты спиртом и огнём по старинке.

— Я прочту молитву? — спросила Эстер скорее для успокоения Кейт, нежели взаправду веря в облегчение её участи.

— Не стоит, — перебила её старуха. — Пусть молится 40 ночей подряд в церкви в круге из соли и обходит все детские могилы с подношениями.

Дальнейшее Эстер помнила смутно… Иногда подводит даже рука мастера с многолетним опытом, как и в этот злополучный раз. Ошмётки плода упали в таз вместе с потоками крови… Однако крови становилось всё больше и вот она уже стекала на пол, просачиваясь сквозь грязные доски. Старуха пыталась остановить кровотечение травами и компрессами, однако, что там народной медицине до разрывов внутренних органов. Эстер пыталась помочь, пока не поняла, что всё отныне бесполезно и глаза Кейт заволокла пелена безразличия и смерти. Вот так вот умирать в Сочельник.

Старуха накрыла её тело покрывалом, которое тут же окрасилось в красный. Сколько там в человеке литров? Шесть или семь? Она, казалось бы, вытекла вся до дна, как пустой сосуд, лишённый сока и жизни. Высушенная шкурка души.

У каждого врача в душе есть своё маленькое кладбище. У горе-повитухи это кладбище было самым настоящим. И ни крестов, ни надгробий, только ветер шумел в ветвях погребальные молитвы. Эстер бросилась бежать подальше от этого проклятого места, где мёрзлая земля приняла тело Кейт и её нерождённого ребёнка. Это существо так хотело жить, что выпило все соки из собственной матери, утащило её за собой в загробный мир.

Инстинкты твердили Эстер, что нужно спасать собственную жизнь. Если здесь будут копы, то она автоматически станет соучастником. Сквозь ночной туман она видела чёрный силуэт Жнеца, и на миг проглянувшая луна блеснула на лезвии его косы. Так же зловеще блестели инструменты повитухи в импровизированной операционной.

И только сейчас на рассвете, облокотившись о дерево, Эстер смогла перевести дыхание. Жалко ли ей Кейт? Оплакивает ли она её? Эстер не могла найти ответы на эти вопросы… всё, что она чувствовала — это страх и отвращение перед лицом смерти. Тянуло блевать от застывшего в ноздрях запаха крови, но слипшиеся голодные внутренности держали всё в себе. Кейт навсегда осталась в её памяти куском плоти с развороченными гениталиями.

Она посмотрела вверх, где почти уже встало солнце, кроны деревьев над головой закружились в диком танце. Последнее, что она слышала — это стук топора на опушке, отдающийся пульсацией в виски.

***

— Где мёртвая монашка? Да что ты гонишь?! — раздавались где-то вдалеке голоса.

— Да она живая, просто вся в крови. Мы должны взять её к себе.

— К нам нельзя девчонок. Ты помнишь?

Эстер приоткрыла глаза, теперь она лежала на чем-то твердом, и над ней проносилось бескрайнее голубое небо. Её куда-то везли на санях.

— Только не звоните копам, — прошептала она и снова отрубилась.

***

Она рывком пришла в себя, слабо соображая, где находится. Рядом с ней на продавленном диване сидел какой-то белобрысый взъерошенный тип. Он расплывался в странной улыбке.

Эстер не поняла, как схватила нож для масла с кофейного столика и занесла перед его лицом.

— Где я, чёрт побери?! — закричала она. — Думаешь меня изнасиловать? Я быстрее тебе яйца отрежу!

Резким движением он перехватил её руку и аккуратно завладел ножом.

На шум прибежали остальные трое. Приглядевшись, Эстер поняла, что они выглядят как панки или металхэды, стрёмные подростки, от которых монахини просили держаться подальше. Длинноволосые в грязной и рваной одежде, с множеством браслетов и цепей, как и те компании, что собираются порой на кладбищах и пьют дешёвое пиво.

Однако она поняла, что они представляют собой куда меньше вреда, чем городские банды.

— Почему все вечно пытаются меня убить? — спросил Джон, размахивая отобранным ножом.

— Но ты же труп, это логично! — ответил Рух.

Джон потёр рукой лоб:

— У меня адский бодун, а вы тащите сюда всяких оголтелых баб.

Эстер застыла, наблюдая за диалогом.

— Ой, бабища тоже ржавая! — выдал появившийся в дверях ещё один персонаж бомжеватого вида.

Тот, который выглядел самым младшим, сделал шаг вперёд и остановился перед ней.

— Теперь тебе придётся остаться с нами… ты знаешь о Доме Пропащих, ты теперь одна из нас.

Эстер поморщилась, разглядывая свои покрытые коркой руки и застывшую под ногтями запекшуюся кровь.

— А если я захочу уйти? — спросила она неожиданно.

— Тебя никто не держит, но захочешь ли ты туда. Насколько я знаю, у тебя проблемы с законом, — он особенно выделил слово «проблемы», так что Эстер показалось, что он знает о её делах всё.

Ей было не по себе от пронзительного взгляда этого парня, который представился Йоном. Кажется, он даже младше самой Эстер, но в его глазах есть какая-то холодная сталь. Он знал что-то, что ей было неведомо. Она не могла его ослушаться, она не могла ему перечить. Эстер лишь тяжело вздохнула, понимая, что должна остаться с этими людьми в этом проклятом доме. Мысли о смерти Кейт отошли на второй план, кто-то стирал, как старую плёнку, её прошлые переживания.

Эстер гордо подняла голову и сказала:

— Я хочу помыться, переодеться в чистое и спать! — все кивнули и разбрелись по углам.

Дом, несмотря на исключительно мужское население, показался ей чистым и уютным. Даже никаких волос в сливе и плесени в ванной.

Эстер стояла у зеркала в чужих мужских джинсах и свитере. Какой же это кошмар! Спасибо, хотя бы, что чистое. Надо срочно раздобыть денег и купить себе всю эту одежду из модных журналов, о которой она могла только мечтать в приюте. Боже! И о чём только её мысли, после всего пережитого? Это словно защитная реакция психики на весь произошедший кошмар; пережив смерти подруги, попав в логово каких-то наркоманов, она стояла перед зеркалом и мечтала о новых шмотках…, а ещё о том, что надо бы сделать завивку и купить косметику.

У дверей ванной она встретила рыжеволосого парня, тот опешил, столкнувшись с ней взглядом.

— Ты что, подглядывал за мной? — выпалила Эстер.

— Вовсе нет! — замялся он, — Я просто хотел поздравить хоть кого-то с Рождеством.

— А, ну и тебя туда же! — хмыкнула она. — У вас есть свободная комната, желательно, чтобы она закрывалась на ключ?

Он кивнул:

— Меня, кстати, Марк зовут, но все зовут меня теперь Раст или Ржавый.

— Очень мило, — с сарказмом ответила она.

Комната оказалась весьма пёстрой, оформленной в старушечьем стиле, напоминающая кабинет гадалки-шарлатанки: красные портьеры, большое зеркало, комод и кровать с балдахином. Здесь приятно пахло маслами и благовониями. Очевидно, кто-то постарался создать подходящую, на его взгляд, атмосферу.

— Мы сюда почти не заходили, — сказал Марк Раст. — Тут всё какое-то слишком бабское, что ли.

Эстер вздохнула — после приюта всё сойдёт.

***

Из магнитолы раздавались скрипучие звуки. Кажется, Джон называл такое смерть-роком или что-то в духе того. Говорят, от такого музла торчат только вампиры и подражающие им школьники. Марк объезжал окрестности на старом Кадиллаке в компании Джона. Несмотря на надвигающийся вечер, он прятал глаза за чёрными очками-авиаторами.

— Мне что-то кажется, что ты начал оживать, а то всё время, что я тебя вижу, ты молчишь или бродишь один по лесу, — произнёс Марк.

— Оживаю? Ну-ну, — Джон на секунду снял очки.

— Ты раньше вообще ни с кем не разговаривал, только и держался в стороне.

— Это потому что я бухать больше стал, — он достал из кармана флягу с виски.

Марк решил сменить тему.

— Как тебе тёлка? Ничего такая.

— Поверь мне, от баб одни проблемы, — вздохнул Джон. — От малолетних, тем более.

— Притормози у магазина. Я хочу ей чего-нибудь прихватить.

Джон остановился, прошипев что-то в духе: «тупые малолетки».