Ошибки, которые мы совершили

Кристин Дуайер, 2022

«Ошибки, которые мы совершили» – трогательный, глубокий, пронзительный роман о первой любви, поисках дома и надежде на лучшее будущее. У восемнадцатилетней Эллис было трудное детство. Отец отбывал срок в тюрьме, а мать страдала алкоголизмом и закатывала истерики. К счастью, Эллис встретила Истона Олбри, и он и его братья стали для нее семьей. Они были неразлучны, но неожиданно в их судьбах случился резкий поворот. Одно поспешное решение перевернуло всю их жизнь, и отношения испортились. Эллис пришлось переехать на другой конец страны, подальше от всего, что было ей дорого. Спустя год мама Истона приглашает ее в гости на день рождения. Сначала Эллис отказывается, но потом решает приехать. Несмотря на боль и предательство, она все еще хочет увидеть своего лучшего друга, которого никогда не переставала любить. Для поклонников творчества Сары Дессен, Джона Грина, Адама Сильверы и Кейси Уэст. «Душераздирающая, болезненно романтичная и глубоко человечная книга». – Стефани Гарбер, автор серии бестселлеров «Караваль» «Роман, в котором чувствуешь себя как дома. Герои настолько реалистичны, что кажется, будто вы знакомы всю жизнь. Эта история непременно западет вам в душу». – Дженна Эванс Уэлч, автор бестселлеров по версии New York Times «Любовь и мороженое» «Великолепное размышление о разбитых мечтах и попытках загладить вину, обретении семьи и верности, а еще о том, что значит пожертвовать всем ради людей, которых мы любим сильнее всего. Дебютный роман Дуайер полон надежды и любви посреди тревоги тоски, сердечной боли и горькой сладости взросления. Он нежен и романтичен, чувственен и искренен, без единой капли пошлости». – Эшли Вудфолк, знаменитый автор романа «Когда ты была всем»

4

Одиннадцать лет

— Ты проблема, — цыкнула мать, прежде чем прикурить сигарету, свисавшую из сжатых губ. Зеленый лак облупился, и под ним виднелись желтые ногти заядлой курильщицы.

«Проблема» — добавила я к списку слов, которыми меня называли за мои одиннадцать лет.

На выдохе у нее изо рта вырвалось облачко, окрасив воздух в комнате пыльно-серой дымкой в фильтрованном солнечном свете. И я поняла, что это то же самое, что и ее слова: яд.

Я уже собиралась открыть книгу, чтобы избежать нотаций матери, как в гостиную вошел отец.

— Да ладно тебе, Анна! Что ты на нее накинулась? Она же не банк ограбила.

Папа подмигнул мне, взглянул на книгу у меня в руках, читая название: «Япония». Потом одобрительно кивнул. Отец дал мне эту стопку всего месяц назад — книги с голубыми корешками, на которых написано название какой-нибудь страны.

— Пока нет. Но именно с этого все и начинается — ложь и воровство, — и снова разочарованный выдох облаком дыма.

Я ничего не крала, ведь комикс принадлежал Истону. Я перевернула страницу книги, открыв картинку с цветущими ветками вишни рядом с заметками для путешественников, изучающих горы.

— Мне не нравится, что она общается с этими людьми, — добавила мама.

Папа расправил плечи и широко распахнул глаза.

Но моя мать только начала.

— Уверена, ты просто в восторге от того, что она спуталась с этим пацаненком Олбри.

Взгляд папы отчетливо говорил, что ему хочется прекратить эту ссору, и я не удивилась, когда он ответил ей:

— Я уже запретил ей туда ходить, Анна.

Я поджала губы, чтобы ничего не сказать. Отец не говорил ничего подобного, когда брал из руки Сэндри пирог и справлялся о матери Сэндри. Он обещал ей, что мы непременно вернемся и искупаемся в озере.

— Я и до этого говорил Эллис, но ты же знаешь, она никогда не слушается, — продолжил он.

Вот только он ничего не говорил.

Когда мама ему улыбнулась, я поняла, почему он так сказал — ее счастье было важнее правды, и он использовал меня в качестве дешевого полироля, чтобы скрыть пятна своей лжи.

Я прочитала слова на странице передо мной.

«Есть две вещи, которые обязан знать каждый путешественник, ступающий на землю новой страны: как сказать “Здравствуйте” и “Спасибо” на местном языке».

Мне стало интересно, как будет по-японски «проблема» и называют ли японцы так своих детей. Приносят ли они их в жертву на алтарь собственной лжи?

Я решила провести остаток дня, читая старые путеводители, и именно за этим занятием нашел меня Истон днем в воскресенье.

Я сидела на складном стуле на крыльце с путеводителем по Коста-Рике. То и дело ерзала, когда пластиковые полоски сиденья слишком глубоко впивались в меня, и читала о самом длинном в мире зиплайне, проходящем мимо водопада.

Мама ушла, не потрудившись сообщить, когда вернется, а отец уехал по делам. Я как раз дошла до рассказа о хостеле, где можно спать в гамаках на пляже, когда услышала, как кто-то говорит:

— Серьезно?

В грязи, что должна быть лужайкой, стоял Истон Олбри в своем лучшем воскресном костюме. Его галстук развязался, а ботинки покрылись пылью после прогулки по нашей подъездной дорожке.

— Что? — спросила я, опуская ноги на землю, и положила книгу рядом со стеклянной банкой с фиолетовым «Кулэйд»^[4].

— Ты просто сидишь на крыльце и ничего не делаешь — и это в воскресенье? — В его вопросе помимо неприятного удивления слышалось и обвинение, сути которого я не поняла.

Я посмотрела на дорогу, словно к дому в любой момент могла подъехать мама. Может, я что-то пропустила?

— Ну да, а что?

Лицо Истона скривилось, словно я ляпнула что-то неприличное, а потом он громко рассмеялся.

— Больше не будешь. Меня за тобой отправила моя мама.

У меня в животе нервы свились в тугой комок.

— За мной? А зачем?

— Чтобы я привел тебя на воскресную трапезу. Она не помнит, ходила ли ты на причастие, но пастор уверен, что ты не была на таинстве с тех пор, как… Ну, ты знаешь.

Я знала. Все знали. Моя мама могла быть… моей мамой.

Мы больше не ходили в церковь, но никто не спрашивал почему. Очевидно, всех вполне устраивало, что Трумэны оставались дома.

— Может, мы атеисты, — ответила я.

Он простонал. У нас в городе в церковь ходили даже атеисты.

— Ну сегодня ты пойдешь на трапезу.

— Да все нормально, — я подняла стакан и сделала несколько больших глотков.

Он наморщил нос, глядя на меня.

— Фиолетовый — это не вкус.

— Виноградный.

— Я никогда не ел винограда, который так выглядел бы. — Истон переступил с ноги на ногу. — Ну так ты идешь?

— Мне как-то не хочется идти.

— Ты думаешь, это я прошу тебя прийти на обед?

Мои ребра охватило болезненное чувство неловкости. Может, я ошиблась и он не хотел, чтобы я пошла с ним.

— Я не могу вернуться без тебя.

— Я не хочу никуда идти! — Уверена, ему не удастся меня заставить, более чем уверена.

Он глубоко вздохнул.

— Я тоже не хотел идти сюда, пока пироги не выставят на стол, и все же я здесь. И теперь мои братья съедят самые вкусные, а мне останется только отвратительный ванильный, который испекла миссис Уоллмонт.

Я решила с ним не спорить, чтобы он поскорее ушел. Велика вероятность, что домой вернется отец и увидит, кто здесь.

Истон подошел ближе, смахнул пыль с крыльца и сел.

— Выбирай: либо ты пойдешь со мной, либо я останусь здесь и проведу с тобой весь день.

Меня передернуло от мысли, что Истон так и будет сидеть у меня на крыльце. У отца, когда он появится дома, явно возникнут вопросы. Да и неизвестно, что скажет мать, вернувшись.

— У тебя есть другие книги? — Истон прислонился спиной к старым доскам.

Я встала.

— Ладно.

— Тебе, наверное, лучше переодеться. — Истон вроде бы не пытался меня обидеть, но по тому, как изменилось его лицо после этой реплики, я поняла, что он знает: обидел. От этого мне стало еще хуже.

Я вошла в дом. В моей комнате был бардак: одежда, листы бумаги, игрушки, что уже мне не по возрасту, чашки и тарелки, которые я не унесла на кухню, незаправленная постель и картинка с лошадью в дешевой рамке. Я поискала свою единственную юбку и негрязную кофту. Они лежали в углу моего шкафа рядом со старой парой туфель, которые мне принесла мама и которые мне нещадно жали. Переодевшись, я оставила короткую записку на конверте для папы, а потом вышла на крыльцо, расставив руки в стороны.

— Вот так отлично, — ответил Истон на мой молчаливый вопрос.

Мы вышли на дорогу.

— Тебе не нужно подождать и спросить у кого-нибудь, можно ли тебе уйти? — Истон оглянулся на мой дом.

— Нет.

Мы молчали, пока шли по дороге, ведущей к его дому. У нас под ногами скрипел гравий.

По воскресеньям время будто останавливалось. На дороге ни единой машины, никто не работал во дворе, потому что все были в церкви на воскресной трапезе.

Мы срезали путь через пустырь и вышли к маленькому коричневому дому, что был мне незнаком.

— Куда мы идем? — спросила я, следуя за Истоном.

Он не обернулся, отвечая:

— Мне нужно кое-что забрать.

Мы подошли к заднему крыльцу. В доме явно никого не было, царила странная тишина. Над деревянным крыльцом нависала оцинкованная крыша, а под закоптившимся окном стоял белый морозильник. Истон поднял крышку и порылся внутри.

— Что ты делаешь?

Вместо ответа он вытащил два фруктовых мороженых на палочке, покрытых ледяным налетом от морозильника.

— Это фиолетовое. — Истон протянул его мне, как меч. — Бери!

— Ты воруешь мороженое?

— Да его никто не ест. Оно тут лежит для внуков мистера Коннера, которые к нему не приезжают. Окажем ему услугу!

— Мы берем без спроса чужое. Это воровство.

— Я не ворую, — ответил он мне серьезным тоном.

Я взяла у него мороженое.

— Так он сказал, что его можно брать?

Истон пожал плечами. Похоже, это проверка. Я уже однажды послушала Истона и оказалась на заднем сиденье полицейской машины, а закончилось все пирогом. Истон снова хочет, чтобы я ему доверилась, но я не переставала думать о том, сколько еще раз все закончится чем-то похуже.

Я взяла мороженое. Мы сели рядом на ступеньках, сняли упаковку и быстро съели лакомство.

Истон наконец заговорил:

— На самом деле ты не плохая.

Пришел мой черед смутиться.

— Это еще что значит?

— Ты не хотела мороженое, потому что оно, возможно, украденное. И ты пошла со мной за комиксом, но только потому, что я сказал, что он мой, — он пожал плечами. — Ты хорошая.

Мне хотелось спросить, кто считал меня плохой, но я постеснялась.

Истон встал и вытер ладони о штаны.

— Люди думают, что я хороший, но это не так.

Я подняла обертки от мороженого и бросила в маленькую мусорную корзину рядом с морозильником.

Мы пошли обратно по полю, а потом Истон свернул к своему двухэтажному желтому дому с белой отделкой, где я побывала прошлой ночью. При свете дня я заметила озеро перед домом, из-за чего он еще больше походил на картину в рамке. Машины были припаркованы под огромными деревьями с большими ветвями, лужайка покрыта травой — зеленой и постриженной.

Трудно поверить, что от моего дома до этого можно дойти пешком, казалось, мы очутились в другом городе.

Миссис Олбри стояла на крыльце в пыльно-голубом платье с белыми цветами и говорила с другой леди. Когда они нас заметили, миссис Олбри коснулась руки женщины и извинилась.

— Эллис, ты пришла. — От ее улыбки по всему моему телу разлилось тепло, хотя я не совсем понимала, зачем она меня сюда пригласила. — Ты хочешь есть? Принести тебе тарелку?

Я не знала, что мне следует ответить, а потому пожала плечами и робко кивнула.

— Можно я пойду? — простонал Истон, переведя взгляд на толпу детей, что сидели на террасе.

Миссис Олбри ответила:

— Помоги Эллис!

Истон был сыт мной по горло, и я это видела.

— Не нужно, миссис Олбри.

Она ответила, слегка вздернув губы, будто прикладывая усилия:

— О, определенно нужно. Но с твоей стороны очень мило так говорить, дорогая. И называй меня Сэндри. Иди повеселись! Будь как дома!

«Будь как дома». Что за странное выражение? Будто люди могут вставать на место, подобно кусочкам пазла. Миссис Олбри сдержанно махнула в сторону еды.

Истон бросил на меня сердитый взгляд и жестом велел следовать за ним.

Мы зашли в распахнутые огромные стеклянные двери. Внутри на стойке стояло несколько больших блюд. Истон протянул мне тарелку, призывая поторопиться.

— Тебе необязательно ходить со мной, — сказала я.

— Моя мама, может, и кажется милой, но она сделает мою жизнь ужасной, если я оставлю тебя одну.

Я наложила себе в тарелку картофель с блюда и переспросила:

— Ужасной?

Диксон Олбри стоял рядом с братом с улыбкой на лице, угощаясь едой со стола без тарелки, сразу закидывая ее себе в рот.

— Это правда, Элвис, — произнес он между порциями.

Истон взял ролл.

— Сэндвичи с арахисовой пастой и вареньем на ланч. Забыть постирать мою футбольную форму…

— С арахисовой пастой и вареньем? — перебила я.

— Он их терпеть не может, — ответил за Истона Диксон.

Я покачала головой:

— Терпеть не может арахисовую пасту и варенье? Так не бывает.

— Бывает. Я их терпеть не могу! — Истон скрестил руки на груди.

— Звучит так, будто ты та еще проблема. — Я добавила на тарелку горку брокколи.

— Так и есть, — рассмеялся Диксон. — Когда ему было восемь, он ел только макароны с сыром — на завтрак, обед и ужин.

— Бе-е-е, — я поморщилась.

Истон нахмурился.

— Я не скажу тебе, где десерт.

Я трагично вздохнула.

— Ты сказал, что самое вкусное все равно уже закончилось.

Диксон снова засмеялся.

— А ты смешная, Элвис.

— Я не идиот, — проворчал Истон, — и припрятал немного, перед тем как уйти.

— Это, наверное, тыквенный пирог, — бросила я ему.

— С чего ты взяла, что тыквенный? — спросил он.

— Потому что тыква — самое гадкое из всего, что я знаю.

— Разве пирог может быть гадким? — с серьезным видом поинтересовался Диксон.

— Он ягодный, — ответил Истон, — мой любимый.

Я печально протянула:

— И мой.

Истон широко мне улыбнулся. Его взгляд загорелся от неожиданного открытия. Это застало меня врасплох, и воздух в легких на мгновение застыл.

— Я тебе не нравлюсь, — сказал он.

— Я… — У меня не нашлось слов, которыми можно описать мои чувства к Истону Олбри. Они были слишком неопределенными.

— Я всем нравлюсь. — Он произнес это не высокомерно, а будто загадку, что предстояло разрешить.

— Это правда, — добавил Диксон. Он жевал хлеб и смотрел на нас. — Он всеобщий любимчик.

— Я уверена, что ты хороший… — начала я.

— Да я не против, — перебил Истон, пожав плечами, — все думают, что я такой же, как братья.

Это предположение мне понятно. Истон на этой кухне казался не тем мальчиком, что убедил меня забраться в школу или украл мороженое, а выглядел так же.

— Все в порядке. Ты ничего мне не должна. Не нравлюсь так не нравлюсь.

Но он ошибался — Истон мне нравился. Мы вышли с едой на улицу и устроились на террасе. Ели с бумажных тарелок, которые постепенно промокали, и смотрели на гостей, которые усеяли двор подобно чернильным пятнам на бумаге.

— У вас всегда так много народу? — спросила я.

— Ага, — ответил он с набитым ртом.

Я зажмурилась и попыталась представить всех у нас во дворе. Это оказалось невозможно. Им просто не хватило бы места. Но у Олбри жизнь казалась безграничной. Она выплескивалась из дома и затапливала мягкую траву, что оттесняла озеро. Воздух наполнялся музыкой и смехом, и бриз с воды уносил их в неизведанные края.

Я словно оказалась на другой планете, в мире, где прежде не бывала, — безмятежном и радостном… пока я не услышала крики.

Около дома стояла мама. Ее волосы были пожелтевшими, с рваными от краски и лака концами. Она носила дешевую одежду как дизайнерскую. Стразы на карманах джинсов, черная блузка ей явно мала. Я на мгновение застыла от восхищения, ведь моя мать была красива иной красотой, нежели все вокруг.

Я заметила потрясенно приподнятые брови, рты, застывшие в форме буквы «о». Они видели Анну Трумэн не так, как я.

Сэндри пересекла двор уверенными спокойными шагами с единственной целью.

— Кто это? — спросил Истон у братьев.

— Анна, пожалуйста, — услышала я слова Сэндри.

Взгляд мамы был тяжелым, а лицо — красным, словно мама Истона сотворила что-то ужасное.

— Ты совсем обнаглела?

— Анна, это всего лишь трапеза, — голос Сэндри звучал разумно и взвешенно. И в этом заключалась ее ошибка. — Эллис здесь весело. Разреши ей остаться.

— Ага, трапеза. — Моя мать выплевывала слова, словно яд. — Эллис! — позвала она меня, и я отшатнулась.

Моя мать устроила очередную сцену.

Сэндри пыталась спасти ситуацию, которая стремительно развивалась.

— Тру не стал бы…

— Даже не начинай это дерьмо, Сэндри. Ты не имеешь никакого права так со мной разговаривать только потому, что вы с Тру когда-то были близки.

Я встала. Вместе со мной поднялся и Истон.

Сэндри не казалась обиженной или рассерженной, просто уставшей.

— Анна, я не пытаюсь…

— Я не хочу, чтобы ты общалась с Эллис, — усмехнулась моя мать. — Не хочу, чтобы ей промывали мозги культом.

Терпению Сэндри пришел конец — она выпрямилась и стиснула зубы.

— Тогда, надеюсь, в следующий раз, когда у Тру будут проблемы, ты сама его и вытащишь, — сказала она. — Не хочешь, чтобы я общалась с твоей девочкой? Так удели ей достаточно времени, позаботься о ней сама.

Я сделала шаг вперед, и Истон положил ладонь мне на руку. У него на лице отразилось замешательство, мне было ненавистно смущение, которое на меня нахлынуло. Я снова шагнула вперед, Истон меня придержал, но слишком поздно, моя мать меня увидела. Она двинулась к нам.

— Вот ты где, — сказала она. — Ты что, не слышала, как я тебя звала?

Я молчала, остолбенев.

— Я думала, мы это уже обсудили.

Из-за моего безмолвия в глазах мамы вспыхнул огонь.

— Пойдем! Тебе ждет Тэнни у бабушки! — Мама схватила меня за запястье. Я знала, что Тэнни меня не ждала. Этой ложью мать пыталась заставить меня делать то, что ей нужно.

Она посмотрела на руку Истона, и я ждала, что он отпустит и извинится. Но вместо этого Истон стиснул челюсти и сверлил мою маму взглядом, в котором явно читались неодобрение и гнев.

Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы ребенок так смотрел на взрослого.

Я высвободила руку и вслед за матерью пошла со двора. Она велела мне никогда больше не разговаривать с этими людьми, и я согласилась. Если уж на то пошло, так лучше для всех.

Я была проблемой, и это следует за мной повсюду.

Примечания

4

Сухая смесь для приготовления сладкого напитка с фруктовым вкусом.