Кость от костей

Кристина Генри, 2021

Мэтти и ее муж Уильям ведут уединенную жизнь в лесу на вершине горы – кажется, они надежно спрятались от всего мира. Но когда Мэтти обнаруживает изувеченный труп лисы, молодая женщина понимает, что гора стала домом не только для них. В лесу появился кто-то еще – монстр с острыми клыками и когтями, огромный и неуловимый… Уильям считает, что это демон, посланный Богом, чтобы испытать его. Мэтти не должна перечить мужу, иначе ее ждут проблемы. Но кого же ей стоит бояться сильнее – чудовища, явившегося словно из преисподней, или человека, которого она знает всю жизнь?

Глава вторая

После завтрака Уильям сказал:

— Пойду сегодня в лес, попробую выследить того медведя.

Удивление Мэтти, должно быть, отобразилось на ее лице, и Уильям сделал нечто ему совсем несвойственное — он принялся объяснять:

— Боюсь, как бы он не подошел близко к хижине. В сарае мясо, а если медведь убьет всю дичь в округе, куда как легче будет воровать мясо из сарая, чем спускаться с горы и искать добычу там. Медведи и раньше забирались в сарай, сама знаешь.

Мэтти кивнула. Однажды два бурых медведя, а может, один и тот же, но дважды, вломились в сарай, просто сумев нажать на дверную ручку, и наелись до отвала их запасами.

Когда это случилось впервые, Мэтти была в хижине одна. Уильям ушел в город. Она беспомощно стояла у окна и не могла ничего поделать, ведь Уильям отказался учить ее стрелять из винтовки. Медведь несколько часов громыхал в сарае, а Мэтти оставалось лишь слушать. Потом он распахнул дверь и побрел в лес.

В тот раз им повезло: стоял конец весны и в сарае осталось не так уж много мяса. За зиму они почти все съели, а летний сезон охоты еще не начался.

Повезло и самой Мэтти: Уильям обвинил в случившемся не ее, а себя. А это бывало так редко, что она запомнила этот момент навсегда.

— Надо было поставить другую ручку. Знал же, что медведи умеют открывать двери. Теперь и окно надо закрыть ставнями.

Мэтти не стала спрашивать, откуда ему известно, что медведи умеют открывать двери, поверила ему на слово. Медведь, проникший в сарай, именно это и сделал — одной лапой нажал на ручку, механизм щелкнул, и дверь распахнулась.

Через пару дней медведь вернулся, а Уильям еще не успел заменить ручку. Впрочем, в этот раз он оказался дома, и в скором времени зверь сам занял почетное место на стене сарая.

После этого Уильям заколотил окно и законопатил все дыры в стенах.

— Наверняка он заглянул в окно и увидел мясо, свисающее с крюков. Медведи — умные твари.

Он заменил ручку круглой — не каждый медведь смог бы ее повернуть — и поставил дополнительный замок.

С тех пор с медведями у них проблем не было, но сейчас Уильям явно тревожился. Меж его бровей залегла морщинка, которая появлялась, лишь когда его что-то сильно беспокоило.

Мэтти боялась заговорить: когда она критиковала Уильяма или ему казалось, что она его критикует, он всегда очень расстраивался. Но сегодня муж был в несвойственном для себя настроении, и она решилась.

— Ты же говорил, что из винтовки такого зверя не снимешь, — пролепетала она.

— Не снимешь, — согласился он.

Тогда-то Мэтти и поняла, что Уильям действительно встревожен; он никогда не позволял ей самостоятельно рассуждать, всегда поправлял ее.

— Убивать я его, может, и не стану, по крайней мере сегодня. Но я хотел бы его увидеть, а может, проследить за ним до берлоги. Холодает, он наверняка выбрал место для зимовки, пусть и не проводит там все дни. Нам известно, что зверь большой; не так уж много мест, где он может перезимовать. Но я хочу понять, насколько он большой. Дичь он всю здесь поел, это ясно как божий день.

— Да, — ответила Мэтти и добавила: — Пожалуйста, будь осторожен.

Ведь это должны говорить жены мужьям, когда те отправляются в лес, где их может поджидать опасность? Хотя она по-прежнему не понимала, что должна чувствовать, если с Уильямом произойдет что-то плохое.

Она отчасти желала этого (ты же знаешь, что это грех — желать своему мужу плохого), но в то же время беспокоилась, что случится с ней, если он умрет. Муж так много скрывал от нее, что она сомневалась, сможет ли выжить без него.

— Ты пойдешь со мной, — вдруг сказал он.

— Я? Но зачем?

Мэтти думала, муж велит ей остаться в хижине и заняться обычными домашними делами. Так было всегда, когда он уходил охотиться.

Уильям пристально на нее посмотрел, словно пытаясь решить, отвечать ли ей. Наконец он произнес:

— Мне не помешает лишняя пара глаз, а кроме тебя, у меня никого нет. Был бы сын…

Он многозначительно помолчал. Мэтти зарделась от стыда, как полагалось, и ощутила под сердцем знакомую дыру. Горе подкралось незаметно и стиснуло ей грудь.

Она пыталась выполнить супружеский долг, но не могла выносить ребенка до полного срока. Дважды ребенок вытек с кровью; после второго раза Уильям страшно ее избил, пылая от ярости и обвиняя ее в том, что она прибегла к ведьмовству, чтобы избавиться от детей. После этого левая рука у нее так толком и не зажила. Она ныла в холода, а когда Мэтти вытягивала руки, то видела узловатую шишку на левом предплечье, где кость срослась криво.

Третий ребенок родился раньше срока, так рано, что, когда выскользнул из ее чрева, там толком и ребенка-то не было. Мэтти покачала его, хотя он не плакал и тельце его похолодело прежде, чем она успела дать ему имя. Тогда она впервые видела слезы Уильяма.

— Прости, — сказала Мэтти, поскольку знала, что всему виной ее ущербное тело, и к тому же, когда она извинялась, у мужа всегда улучшалось настроение.

Даже если бы наш сын выжил, он был бы еще маленьким и не смог бы пойти с тобой на охоту. Он был бы таким маленьким, что не дотянулся бы до завязок моего фартука, и что бы ты тогда стал делать, Уильям? Не было бы у тебя лишней пары глаз, потому что мне пришлось бы сидеть дома с ребенком.

Мэтти встала и быстро убрала со стола, потому что негоже было дерзить мужу даже мысленно; он как-то угадывал, когда дерзость, которую он пытался в ней искоренить, вновь давала о себе знать. Он видел это по глазам.

— Заканчивай с посудой после завтрака и надевай брюки, — скомандовал Уильям. — В юбке бегать неудобно, да и шуршит она.

У Мэтти имелись только одни брюки, и носила она их редко: муж считал их неприличной одеждой для женщины. Несмотря на это, он признавал, что порой в них есть необходимость, особенно когда нуждался в помощи с тяжелой работой.

В брюках двигаться было намного легче, чем в тяжелой шерстяной юбке и двух нижних юбках. Ноги словно легчали, шаг становился свободнее. Казалось, вот-вот, и Мэтти взлетит.

(Или сбежит…)

Склонившись над раковиной, она мыла посуду, не глядя на Уильяма. Тот бы заметил, что Мэтти думает о побеге, пусть даже мысль эта была мимолетной и на самом деле она имела в виду совсем другое.

(Хотя ты имела в виду именно это.)

Задавить дерзкие мысли, задушить! Негоже хорошей жене об этом думать, а Уильям не уставал напоминать, что ее главная задача — быть хорошей женой.

Вскоре они выдвинулись в лес. В этот раз пошли вниз, а не наверх. Уильям сказал, что чуть выше хижины есть небольшая поляна, а на краю ее — отвесный утес, и в нем несколько пещер.

— Пару раз видел, как оттуда выходили гризли, — объяснил он. — Такой большой медведь не станет рыть себе берлогу. Он будет искать готовое жилище. Но ты все равно смотри в оба, мышка Мэтти. Мало ли где он залег.

Мэтти не понимала, с чего Уильям так зациклился на этом звере. Якобы из-за мяса, что висело в сарае, но ей казалось, причина в другом. Не нравились ей и обходные пути, которыми он пытался найти хищника. Почему они не вернулись туда, где вчера нашли следы, почему не начали оттуда? Все это было так не похоже на Уильяма, всегда руководствовавшегося в своих поступках порядком и логикой.

«Он чего-то боится, — подумала она, шагая позади мужа. — Боится, но не из-за того, что этот зверь может залезть в сарай и съесть припасы, нет; причина в другом».

Мэтти уставилась в затылок Уильяма, пытаясь понять, что же его напугало. Ключ к разгадке крылся в словах, которые он произнес вчера, но она никак не могла вспомнить, что именно вызвало ее подозрение.

Как бы то ни было, она ведь пошла с ним, чтобы служить лишней парой глаз, и если все время так и будет смотреть ему в затылок и думать о вчерашнем дне, то ничего вокруг не увидит.

Сегодня лес казался приветливее, чем вчера; деревья не обступали со всех сторон, как молчаливые стражи. Солнце вышло из-за облачной завесы, и снег заблестел яркой бриллиантовой белизной. В кронах деревьев порхали птицы, щебеча друг другу о своем. С ветвей или из-под кустов на них смотрели белки и бурундуки, привыкшие терпеть людей, неуклюже ломившихся через лес.

Мэтти сомневалась, что зверь поблизости (в какой-то момент она перестала думать о нем как о медведе и почему-то была уверена — это не медведь, что бы ни говорил Уильям). Лес ощущался другим, не таким, как вчера, когда в нем бродил зверь. Вчера она почуяла неладное, как только вышла проверять капканы. И вовсе не из-за лисы; Мэтти с самого начала поняла: что-то не так — хоть и не распознала тогда это чувство.

Уильям шел молча и останавливался, лишь чтобы осмотреть следы, которые для Мэтти ничего не значили. Сломанные веточки, взрыхленный снег, кусок потрескавшейся коры. Едва ли эти следы оставил зверь. То, что они видели вчера, выглядело намного красноречивее.

Мэтти ощущала растущее раздражение Уильяма и уже пожалела, что он взял ее с собой. Не найдет следов зверя и свалит все на нее, скажет, мол, она виновата.

Примерно через час они дошли до поляны. Та была раза в четыре больше поляны, где стояла их хижина. Должно быть, летом она превращалась в цветущее покрывало из ромашек, колокольчиков, гайлардий и люпинов. Мэтти представила, как они покачивают головками на теплом ветру. Уильям научил ее названиям всех цветов; от него она узнала, как находить съедобные растения и ягоды.

Перед глазами пронеслось воспоминание: Уильям, наклонившись, показывает ей цветок водосбора. В воспоминании Мэтти совсем маленькая. Она видит свою руку, протянутую к цветку, — это ручка ребенка.

Сейчас поляна казалась побуревшей; лепестки высохли, и ветер их унес. Над поляной возвышался утес. Наверху в скале виднелось несколько пещер.

— Если он здесь, то должен быть наверху, — сказал Уильям.

Мэтти оглядела утес. Тот был почти отвесным, щебень в нескольких местах осыпался. Подъем выглядел опасным, и она не понимала, зачем подвергать себя такому риску, ведь ничто не указывало на то, что эту поляну недавно пересекал кто-то крупнее мыши. Если медведи и приходили сюда зимовать, было глупо и даже чревато бродить тут и разнюхивать. Разве Уильям этого не понимает?

— Если здесь зимуют медведи… — начала было Мэтти, но муж ее прервал:

— Думаешь, я не знаю, что они могут быть тут? Мы их не разбудим. Просто поищем у входа в пещеры, вдруг найдем следы вроде тех, что видели вчера. — Он сжал кулак, но не занес его. — Не указывай мне, что делать, Марта. Не отходи от меня ни на шаг и веди себя тихо.

Не отходи от меня ни на шаг и веди себя тихо.

В голове зазвенело — тьма, грубая рука, зажавшая ей рот. Шепот. «Не отходи от меня ни на шаг и веди себя тихо».

Уильям заметил, что Мэтти не идет за ним, повернулся, и мускул на скуле задергался. Она поспешила за мужем, прежде чем тот успел что-то сказать или как-то иначе напомнить, что дал ей приказ и она должна подчиняться.

Он легко взбирался вверх по склону. Мэтти с трудом за ним поспевала. Она редко поднималась в гору с тех пор, как Уильям велел ей не отходить от хижины. У первой пещеры муж остановился и осмотрел землю. Мэтти потерла заболевший бок; она тяжело дышала.

— Тише, — предупредил Уильям. — Пыхтишь, как кузнечные мехи.

Мэтти кивнула и попыталась дышать не так шумно.

— Может, мне здесь побыть, а ты ступай дальше? Мне очень тяжело, Уильям.

Она старалась не ныть; его это всегда раздражало.

— Ты пойдешь со мной, — сквозь зубы процедил муж. — Не отставай.

Он подошел ко входу в следующую пещеру, не проверив, следует ли жена за ним. Куда ж она денется.

Почему он так себя ведет, почему настаивает, чтобы я шла за ним? В другой раз оставил бы меня, даже не подумав, если бы я его тормозила. Зачем задерживаться, ждать, пока я его нагоню?

Когда Мэтти только начала жить с Уильямом, он тоже таким был — настаивал, чтобы она ни на шаг от него не отходила. Но это было давно.

Тогда он боялся, что я убегу, если он выпустит меня из виду. Неужели снова испугался? И все из-за зверя.

Мэтти не понимала, почему эти мысли лезут ей в голову. Что-то она упустила. Она лишь знала: со вчерашнего дня что-то изменилось, и это связано с появлением рядом с их домом нового хищника.

Но ей не следовало об этом думать. Не следовало пытаться понять, почему у мужа такое настроение, а не другое, ведь у нее никогда не получалось расшифровать правильно, и Уильям всегда говорил, что из них двоих думать должен он, а не она.

Второй вход в пещеру зиял намного выше по склону, чем первый, и, когда они вскарабкались туда, у Мэтти закружилась голова. Ее даже немного затошнило.

Уильям присел на корточки, вгляделся в участки голой земли между камнями. Мэтти глубоко дышала, пытаясь успокоить мечущееся сердце.

Она почуяла запах гнили — густую, влажную вонь разложения, — и кровь отхлынула от лица. Холодный пот покатился по вискам; Мэтти зажала нос и отвернулась. «Не дай бог стошнит, не дай бог стошнит», — повторяла она про себя, но было уже поздно; она и так чувствовала тошноту, а запах оказался последней каплей.

Пошатываясь, она отошла в сторону на несколько метров от Уильяма — тот всегда с отвращением смотрел, как ее рвет. Кажется, он считал, что, если бы жена умела лучше себя контролировать, ее бы не тошнило.

— Я же велел не отходить… — начал было он, но услышал звуки рвоты. Она оставила завтрак за камнем. — Мерзость.

Когда все кончилось, Мэтти прижалась щекой к холодному камню. Хотелось пить. В горле пылал огонь, во рту ощущался кислый привкус.

Тут Уильям схватил ее за воротник, поднял и протащил; она царапнула пятками по земле. Пальто было застегнуто на все пуговицы и врезалось в горло; воротник душил ее, она начала задыхаться. Муж грубо швырнул Мэтти на землю в метре от себя; она упала на спину.

Он сел сверху, уперся коленями ей в бока, не давая пошевелиться. Схватил ее за грудки, приподнял, затряс.

— Ты беременна, Марта? Носишь моего сына и не сказала мне? — Его лицо побагровело, рот злобно оскалился, слюна брызгала ей в лицо. — Не думай, будто сможешь что-то от меня утаить! Не думай, будто твое колдовство опять поможет ребенку выйти с кровью!

— Нет, — отвечала Мэтти голосом тонким, как нить. Она не могла дышать, не могла думать, не могла толком говорить. — Нет, я бы не стала.

Муж давил ей на живот, и все ее внутренности словно бились о грудную клетку.

— Я не стала бы… не осмелилась… это все запах…

— Какой еще запах? — Уильям снова встряхнул ее, да так, что у нее застучали зубы.

— Не могу, — она стала царапать его руки, — не могу…

Дышать. Я дышать не могу.

Муж резко отпустил ее пальто, и голова шмякнулась оземь. Острый камень вонзился в затылок, и что-то теплое потекло по волосам. Звезды вспыхнули перед глазами, на миг затмив фигуру Уильяма.

— Объяснись, — сказал он голосом, напомнившим Мэтти замерзшие реки и остроконечные сосульки.

Она попыталась вздохнуть глубоко, но муж придавил ей ребра. Однако Мэтти должна была объяснить; если этого не сделать, его ярость обрушится на нее с ужасной силой.

— Я… плохо… себя… почувствовала… после подъема в гору, — выдавила она. — Потом… учуяла запах из пещеры. Запах гнили.

Уильям прищурился.

— А я ничего не почувствовал.

— Я… иди посмотри еще раз.

— Так ты не скрываешь от меня беременность?

Мэтти покачала головой, и от этого перед глазами снова заплясали звезды.

— Я… никогда не стала бы.

Наклонившись к ней, он перестал так сильно давить на грудь, но пахнул в лицо своим горячим дыханием, и желудок ее снова скрутило. Мэтти взмолилась Господу, чтобы ее снова не стошнило, потому что, если ее вырвет на мужа, он на ней места живого не оставит.

— Надеюсь, ты не врешь. Сама знаешь, что бывает с лгуньями.

Холодная тьма. Звук захлопывающейся крышки. Кулаки, опухшие от отчаянного битья о доски.

— Ящик, — прошептала она. — Я не лгу. Никогда не стала бы лгать.

Муж, кажется, увидел в ее лице то, что хотел, и быстро слез с нее. Мэтти еще полежала. По затылку стекала кровь; она надеялась, что рана не слишком глубокая. В открытую рану может попасть инфекция, а когда Мэтти болела и Уильяму приходилось за ней ухаживать, он раздражался.

— Вставай, — велел муж.

Она встала медленно, потому что мир кружился перед глазами и по-прежнему было трудно дышать. Уильям равнодушно смотрел на нее и даже не пытался помочь.

«Он не дорожит тобой. Не любит тебя, — подумала Мэтти, но следом возникла та же мысль, что и всегда: — Куда я пойду? Куда денусь?»

Она зависела от него во всем.

Как только Мэтти встала, Уильям подтолкнул ее к зияющему входу в пещеру. Почти сразу их захлестнула волна зловония. Мэтти отвернулась, закрыла рот и нос шарфом. Даже Уильям, обычно такой хладнокровный, подавился желчью.

Услышав, как он давится, Мэтти не сдержалась и тихонько улыбнулась с удовлетворением, а поскольку рот ее был закрыт шарфом, она не скрывала улыбки. Уильям все равно никогда не узнает.

Он тоже закрыл шарфом рот и нос, зашел в пещеру, сделал несколько шагов, и глубокий сумрак тут же поглотил его.

— Похоже, это тайник, — пробормотал он. — Но медведи обычно не устраивают его в берлоге или там, где не могут закопать еду.

— Если это тайник, может, лучше убраться отсюда? — спросила Мэтти.

Сама она внутрь заходить не хотела; там было темно и пахло мертвечиной. Колени подкашивались, она еле стояла ровно, а перед глазами до сих пор плыло. Все размывалось, потом прояснялось и подпрыгивало вверх-вниз, потом снова размывалось, и снова, и снова…

— Если бы медведь был здесь, мы бы уже узнали. Он бы бросился на нас, как только тебя начало рвать. Зря я, что ли, шел в такую даль? Явно не для того, чтобы повернуть обратно лишь потому, что тебе не хватило силенок подняться в гору.

Он достал из кармана две свечи и протянул их жене. Зажег их длинной деревянной спичкой.

— Не отходи ни на шаг и освещай мне дорогу. Я не могу держать винтовку и свечу.

Мэтти кивнула. Раз Уильям решил войти в пещеру, спорить с ним не имело смысла, даже если это была самая дурацкая затея, что когда-либо приходила ему в голову. Страх застрял в горле, как кусок, который она никак не могла проглотить.

Зря они идут в эту пещеру. Пусть медведя (или не медведя) там нет, он может вернуться в любой момент. И когда он вернется, они окажутся в ловушке, зверь перекроет им путь к отступлению.

Они вошли. Мэтти шагала в ногу с Уильямом. Горячий оплавленный воск капал на варежки, но те были толстыми и плотно прилегали к рукам, чтобы холод не пробрался внутрь. Воск застывал мгновенно, не обжигая кожу.

Через несколько шагов запахло гораздо хуже. Коридор резко свернул и сузился; потолок стал ниже. Мэтти и Уильям все еще могли идти рядом, но им уже было тесно.

— Вот, — сказал Уильям и указал на землю впереди. Сунул винтовку под мышку, взял у жены одну свечу и присел на корточки, разглядывая что-то внизу. — Видишь?

Мэтти подошла ближе и прищурилась. В трепещущем пламени свечи она разглядела два следа, такие же, как вчера; они виднелись рядом на расстоянии примерно шага.

— Ему здесь пришлось наклоняться, — заметила Мэтти.

— Так и знал, что это здесь, — торжествующе произнес Уильям. — Так и знал! Теперь я убью его прежде, чем кто-то явится за ним.

— Явится? — удивилась Мэтти. — Зачем?

— Такой большой зверь наверняка привлечет охотников за трофеями и всяких… типов, — мрачно проговорил муж. Он не стал объяснять, что это за «всякие типы». — Достаточно одному дураку увидеть большого зверя на горе, и они набегут сюда, как муравьи. Станут топтать наш лес и убивать нашу дичь, стучаться нам в дверь, задавать идиотские вопросы и просить воду и еду. Но я могу этого не допустить…

Тут он, кажется, понял, с кем говорит и что говорит. Встал, сунул свечу Мэтти в руку и сказал:

— Идем.

— Но зачем идти в глубину? — выпалила она не подумав.

И отшатнулась, когда Уильям повернулся к ней.

— Затем, что я так сказал. Не перечь, а то сама знаешь, что будет.

В его голосе слышалась холодная ярость. Он двинулся вперед, а Мэтти направилась следом, поскольку знала, что будет, если не пойти за ним.

Он злится, потому что слишком много пришлось объяснять. Злится, потому что теперь я знаю: на самом деле он боится людей. Звери в лесу не пугают его так сильно; ему все равно, что может сделать зверь. Он не хочет, чтобы люди пришли и нашли нас.

(Нет. Не нас. Меня. Он не хочет, чтобы нашли меня.)

Мэтти не успела додумать эту мысль: вонь, к которой она уже успела привыкнуть, вдруг стала невыносимой. Потом ее ботинок наткнулся на что-то круглое и скользкое, она полетела вперед и приземлилась на локти. Свеча выпала из рук и укатилась; и без того слабый источник света погас.

— Тупая корова, — прошипел Уильям.

Мэтти услышала, как он роется в карманах в поисках свечи и спичек.

Тьма обступила ее со всех сторон, сдавила грудь, и дышать стало невозможно. Она упала на что-то: на какую-то груду предметов, торчавших из земли под разными углами и бренчавших, как бусины на веревке.

Кости. Слово испуганным светлячком пронеслось перед глазами. Мэтти отползла назад, вытирая руки об пальто, чтобы удостовериться, что на них ничего не осталось.

Уильям зажег спичку, и на миг она отчетливо увидела его лицо. Потом зажегся фитиль. Муж поднял свечу высоко, и Мэтти отпрянула, увидев, что скрывала тьма.

Они очутились в большом зале, где потолок был на пару метров выше, чем в коридоре. Вдоль стен высились пирамиды из костей. При виде них Мэтти хотелось броситься наутек, но она не осмелилась. Уильям со свечой подошел ближе и пробормотал:

— Господи боже, что это?

Тогда она заметила, что кости рассортированы: черепа лежали в одном месте, ребра — в другом, берцовые кости в третьем и так далее. Останки принадлежали разным животным, крупным и мелким; Мэтти узнала оленя, лося и пуму, но также бурундука, белку, лисицу и койота.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал Уильям.

Его голос дрожал, чего Мэтти за ним прежде никогда не замечала. Интересно, заметил ли он сам. Вид костей словно загипнотизировал его.

— Животные так себя не ведут. Медведь бы ни за что так не сделал. Но если это не медведь, то кто?

Мэтти тихонько пятилась, отходя как можно ближе к коридору. Ей хотелось побежать по нему и затем вниз со скалы; вернуться в хижину, где тоже было страшно, но этот страх был ей знаком и понятен. Здесь же, в пещере, страх оказался новым, неведомым. Что за животное будет хранить кости жертв и раскладывать их по кучкам?

— Уильям, давай уйдем. Пока он не вернулся.

Муж не обратил на нее внимания и стал ходить по пещере и рассматривать пирамиды из костей. А когда дошел до дальнего угла, голова его потрясенно дернулась.

— Вот откуда такая вонь. Глянь.

Мэтти смотреть не хотела. Она хотела уйти из пещеры, а не заходить в нее глубже, но Уильям приказал, а она не могла не повиноваться.

Мэтти медленно двинулась вперед, шаркая ногами, с замершим от страха сердцем. Надо уходить, надо бежать из этого ужасного места; это противоестественно, это ненормально, этот зверь в любой момент вернется и нас убьет, и наши черепа и ребра будут лежать рядом с остальными.

— Посмотри, — настойчиво произнес Уильям.

Подняв руку в варежке, Мэтти зажала шарфом рот и нос. Вонь была невыносимой. Она выглянула из-за спины Уильяма, а через миг ахнула и попятилась.

В углу оказались свалены внутренности — сердца и кишки разных размеров от разных животных и разной степени разложения.

— Не смей падать в обморок, — велел Уильям, когда Мэтти зашаталась и схватилась за его плечо для опоры.

— Я не могу дышать, — пролепетала она. — Прошу, Уильям, пожалуйста…

Он отвернулся. Состояние жены его явно не интересовало; его интересовала пещера.

— Пожалуйста, — прошептала Мэтти, а может, просто подумала, потому что муж никак не отреагировал.

Как он поступит, если я побегу? Если выйду на воздух, ко входу в пещеру, может быть, он не будет так сильно злиться, особенно когда поймет, что я не от него пытаюсь убежать, а просто хочу выйти из пещеры? Он же не слишком разозлится?

Нет, он разозлится, да еще как. Мэтти знала это.

И все же ей не терпелось скорее и как можно дальше убраться от гниющей кучи внутренностей и зловещих пирамид костей, даже если для этого пришлось бы выйти из круга света, отбрасываемого свечой Уильяма. Мэтти осторожно попятилась и так подошла к началу коридора. Тьма поглотила ее, крепко сдавила грудь.

— Прошу, прошу, — еле слышно шептала она. — Пожалуйста, давай уйдем из этой ужасной пещеры, давай просто уйдем.

А потом она услышала рычание. Странное рычание, такое же, как они слышали вчера в лесу, — яростный рев, совсем не похожий на медвежий.