Царства смерти

Кристофер Руоккио, 2022

Жертва придворных интриг, Адриан Марло, прозванный Пожирателем Солнца, отправляется в ссылку на далекую планету. Но император не забывает о своем рыцаре и советнике. Объединенные кланы беспощадных сьельсинов под началом Сириани Дораяики наносят имперским легионам поражение за поражением, и кто, как не Адриан, может изменить ход войны? Марло получает тайное задание: отправиться на другой край Галактики, в загадочное Лотрианское Содружество, где верховной властью считается книга, и договориться с давними конкурентами Империи о военном сотрудничестве. Но тривиальная на первый взгляд миссия принимает непредвиденный оборот… Впервые на русском!

Глава 6. Старые шрамы

Из всех мест, где мне приходилось жить, поместье Маддало было близко к идеальному. Идеальным оно стало бы, если бы было не на Нессе, а на Колхиде. Построившие его несколько тысяч лет назад сид-артурианцы выбрали место на отроге гор, над поймой реки и огороженными пастбищами, протянувшимися среди холмов до самой столицы. Стены дома были из побеленного камня, а островерхие крыши поддерживались резными деревянными балками с изображениями, связанными с рыцарским культом.

Дом не мог сравниться с дворцами высоких имперских лордов, но был прекрасен в своей горделивой скромности. Между двумя крыльями бывшего аббатства прятался внутренний двор и сад камней, в котором некогда стояли наковальня и меч Артура-Будды. Когда Несс был завоеван Империей, это изваяние было убрано и переплавлено по приказу Капеллы. И до сих пор вилла хранила следы инквизиции: срезы на дереве, где раньше красовались лотосы или граали, окаменелый пенек — все, что осталось от священной смоковницы. Кое-где на стенах традиционные изображения заменили неуместными артефактами: чучелом головы буйвола, портретом обнаженной палатинской женщины на кожаном диване и уродливой бесформенной скульптурой, которая казалась мне обычным корявым куском бронзы.

Я распорядился убрать буйволиную голову и скульптуру, заменив их ангелами с крыльями летучих мышей, похожими на горгулий, охранявших дом моего детства в Обители Дьявола. А вот избавиться от картины мне не позволила Валка. Меня это ни капли не удивило: глядя на картину, я постоянно смущался, и Валку это забавляло.

Наше длительное пребывание здесь оставило свои следы. По обе стороны центральной лестницы стояли хоругви Красного отряда с трезубцами и пентаклями моей ветви дома Марло в обрамлении орнамента-лабиринта, напоминавшего о греческих корнях моей матери. В библиотеку — приземистую башню в юго-западном углу — перекочевали почти все книги с «Тамерлана», а также десятки моих дневников с белыми и черными страницами, наполненные зарисовками, стихами и цитатами, собранными за годы странствий.

В одной из верхних комнат Валка устроила рабочий кабинет. Туда переехали фототипы, распечатанные карты и данные исследований всевозможных руин Тихих, где ей довелось побывать. Она много лет отходила от потрясения, связанного с тем, что покрывавшие руины круглые анаглифы оказались вовсе не глифами, а трехмерными следами высокотехнологичных пространственных механизмов Тихих. Но она была ксенологом и, даже получив опровержение своей языковой теории, твердо намеревалась разгадать тайну, которой посвятила всю жизнь.

Вместе с виллой я получил в распоряжение нескольких слуг, из которых спустя семьдесят лет осталась только старая Анжу. Когда мы с Валкой только поселились в поместье Маддало, она была посудомойкой. Тридцать лет назад мы повысили ее до поварихи. Ей было уже столько лет, сколько плебеи обычно не живут, но она все равно каждый день поднималась ни свет ни заря и готовила завтрак для себя и остальной прислуги: садовника и двух горничных. Я частенько завтракал с ними, прежде чем отправиться на тренировку в зал в восточном крыле. Когда-то в этом зале раздавался звон мечей спарринговавших друг с другом сид-артурианцев.

Шарнирные манекены для фехтования и голографическая камера были единственными артефактами монахов, которые не выбросили или не переделали. По утрам, пока Валка еще спала после тихой ночной работы, я обычно вставал в центр фехтовального круга, и вокруг меня начинали плясать мишени с подвижными металлическими руками. Голографический проектор придавал этим мишеням человеческий облик. Сид-артурианцы запрограммировали его так, чтобы они изображали средневековых рыцарей в готических доспехах, шлемах с опущенным забралом и ярких вышитых плащах.

По сравнению с ними я выглядел убого: босой, по пояс голый, одетый в одни лишь фехтовальные брюки, я сжимал в руках меч и тяжелый жезл из стеклопластика. Четверо моих «противников» были вооружены мечами и булавами; голограммы точно покрывали каркасы манекенов, так что каждый рыцарь был как будто стальной пуповиной соединен с круглым устройством на потолке. Не знаю, как это приспособление прошло инспекцию Капеллы, и тем более не знаю, как оно могло работать без искусственного интеллекта. Однако оно работало, и железные рыцари ни разу не использовали одну и ту же тактику. Случалось, я подумывал о том, чтобы разобрать его, — шарнирные крепления слишком напоминали Возвышенных и полумеханических солдат-химер, составлявших основу армии Пророка, но так и не смог поднять на устройство руку. Капелла и без того достаточно навредила этому старинному дому, убрав отсюда все религиозные символы, и я не хотел вредить больше. Вдобавок я начал испытывать к фехтовальному тренажеру некую привязанность. Голограммы напоминали картины, которые моя мать рисовала для своих опер, и поэтому, находясь среди этих древних рыцарей в металлических доспехах, я представлял себя персонажем ее историй.

Первый рыцарь сделал колющий выпад, и его красный плюмаж низко опустился. Я парировал удар, провел меч сквозь защиту и уколол рыцаря под забрало. Голограмма погасла, и автоматон в ватном доспехе отступил, опустив тренировочный меч, после чего механизм поднял его высоко к потолку. Один готов. Я успел вовремя отпрыгнуть от удара второго рыцаря, чей голографический образ был облачен в сине-золотой плащ-сюрко с лилией, похожей на герб дома Бурбонов. Остальные тоже напали: один в черно-золотом доспехе, вооруженный массивной булавой, другой — в красноватом, со шлемом-бочонком, к которому под прорезями для глаз были приделаны похожие на усы щетинки. Отразив атаку черного рыцаря, я сделал широкий шаг в сторону, чтобы рыцарь оказался между двумя другими. Нужно было диктовать ход поединка, выманивать противников по одному.

Я отступал под жестоким натиском черного рыцаря, скользя босыми ногами по гладкому полу. Синий решил обойти меня с левого фланга, зажать в клещи. Я ринулся на черного, отбил в сторону булаву и с силой ударил в шлем, так что тот отозвался колокольным звоном. Рыцарь пошатнулся и припал на колено; металлическая пуповина заскрипела. Это позволило мне развернуться и отразить рубящий удар синего рыцаря. Усатый тоже занес свой двуручный меч, как палач над головой приговоренного. Я сделал выпад, держа острие меча строго прямо, и аккуратно отбил меч противника в сторону. Клинок ударил по полу; я вытянулся в струнку и пронзил иллюзорный доспех, уколов манекен в центр тяжести. Рыцарь растворился в воздухе, тренировочная кукла уехала к потолку, а вместо нее на арену вновь вышел первый манекен, на этот раз приняв облик не рыцаря с плюмажем, а древнего ниппонского самурая.

За это время черный рыцарь успел подняться и скоординировать свои действия с синим. Теперь они работали в паре. Их призрачные ноги бесшумно ступали по отполированному лазером полу, доспехи не гремели, как у настоящих рыцарей. Они напали одновременно, и, хотя мне удалось контратаковать черного в голову, голографический меч синего ударил меня по спине, оставив красную ссадину.

Огрызнувшись, я заблокировал ведущую руку синего рыцаря своей левой и почувствовал легкую боль, хотя кости у меня там были искусственными. Крутанувшись, я ударил противника в височную область. Поверженный рыцарь тут же ретировался. Быстрая победа над тремя соперниками позволила мне передохнуть; чтобы перезапуститься, им требовалось время, и я остался один на один с самураем. Я принял защитную стойку «бык»^[1] — свою любимую еще с бойцовских ям Эмеша. Лицо древнего рыцаря под шлемом-кабуто покрывала устрашающая маска демона. Самурай двинулся на меня и рубанул. Я отразил удар, сместился вбок и почти попал самураю в глаз. Симулякр отступил и сменил стойку. Изогнутый клинок поднялся и резко опустился. Я ослабил хватку, позволив мечу уйти с траектории противника. Самурай шагнул слишком далеко, открыв мне плечо.

В детстве я часто мешкал с ударом, когда сэр Феликс заставлял меня спарринговать с братом.

Теперь я ударил.

Четвертая голограмма померкла, и все четыре привода теперь вращались надо мной. Манекены болтались на них, словно не внушающие доверия плоды. Я медленно кружил внизу, наблюдая, как металлические автоматоны опускаются на каменный пол и нацеливают на меня обитые палки, с помощью голограмм превращающиеся в стальные мечи древних рыцарей.

Я стиснул зубы и внимательно осмотрелся, оценивая ситуацию. На миг моя кривая марловская улыбка отразилась в зеркальном нагруднике рыцаря. Лицо при этом сохраняло серьезное, целеустремленное выражение, напоминая маску. Я был в превосходной форме, наверное лучшей, чем когда бы то ни было. Лучше уже не будет.

Первый рыцарь беззвучно похлопал клинком по ладони. Его соратники разошлись, окружив меня, как акулы — раненого пловца. Окруженный человек не может одновременно сражаться с четырьмя противниками. Обычный человек. Я крутился на месте, зная, что не услежу за всеми без помощи моего особого зрения. Четыре превратились в восемь. Восемь — в шестнадцать. В тридцать два. В шестьдесят четыре. В сотни. Тысячи.

Они напали — и тут же исчезли; их вероятности утонули в непрерывном потоке времени. Я развернул руку, и один клинок просвистел мимо. Я крутанулся, отбивая другой, и своим мечом рубанул голема по плечу. Ни на миг не прекращая движения, я поспешил отступить из гущи противников, держа их на расстоянии вытянутого клинка.

Сколько раз в этом зале звенели наши мечи? Я по сей день прекрасно помню солнечный свет, пробивавшийся сквозь решетки на окнах, и приятный холодок полированного пола под моими огрубевшими пятками. Тысячи утренних тренировок уже были позади, а впереди оставалось совсем немного. Вскоре в поместье Маддало поселится тишина. Тишина и призрачная тень по имени Адриан Марло, которая однажды на этом самом полу сразится с улыбчивым сэром Гектором и едва сможет поднять свой меч.

Вдруг серебряный рыцарь ткнул мечом мне в лицо.

— Прервать симуляцию.

С почти ультразвуковым свистом приводы металлических марионеток остановились. Голографический меч серебряного рыцаря замер в считаных дюймах от моего лица. Я расслабился и, обернувшись, увидел в округлом дверном проеме Валку, одетую в свободную рубашку без рукавов и брюки галифе. Компанию ей составлял трибун Лин. Он опирался на трость и изо всех сил старался смотреть куда угодно, лишь бы не на глубокие уродливые шрамы, покрывавшие мою левую руку, — следы, оставшиеся после едва не ставшей смертельной встречи с клинком из высшей материи на арене форумного Большого колизея.

— Лин! — воскликнул я, не выходя из окружения голографических рыцарей. — Я совсем забыл о времени.

На трибуне была черная повседневная одежда, поверх которой он набросил шинель. Белый берет зажат под мышкой свободной руки.

— Я смотрю, вы и это сохранили, — указал он тростью на желтый флаг на дальней стене зала.

На флаге красовался черный восьмикрылый ангел с голым черепом вместо головы. Этот флаг принадлежал Мариусу Венту, самопровозглашенному адмиралу и диктатору, которого мы свергли по пути на Воргоссос.

— Это тот, что висел над ратушей, — ответил я, посмотрев на флаг. — Джинан… лейтенант Азхар сняла его во время празднования.

Мы с Джинан залезли на крышу вместе.

— А у меня остался его меч, — сказал Лин и похлопал по спрятанным под шинелью ножнам.

Оружие он хранил еще с Фароса, хотя не был имперским рыцарем. Я удивлялся, почему никто до сих пор не поставил ему это на вид.

— Они с арены? — спросил Лин.

— Что?

Я рассеянно повернулся, не успев вложить тренировочный меч в руку автоматону. Античные рыцари замерцали и ретировались, уехали под потолок, словно покидающие сцену куклы. Лин имел в виду мои шрамы. Обычно я прятал их под черной кожаной перчаткой до локтя.

— Да. Напоминание о временах до последнего покушения Капеллы. Если они и дальше продолжат в том же духе, рано или поздно им повезет.

— Не говори так! — воскликнула Валка.

Я развел руками. Благодаря демархистским имплантатам Валки мы были уверены, что дом не прослушивается. Одной из причин, по которой я выбрал в качестве резиденции поместье Маддало, была его древность. То, что здесь когда-то располагалось аббатство, означало, что вилла плохо соединена с планетарной инфосферой — а то и вовсе не соединена. Никаких электронных замков на дверях и окнах, никаких камер, никакой внутренней системы связи. Если бы поблизости находился какой-нибудь передатчик, нейронное кружево Валки сразу бы его заметило.

— Лин, как вам Несс? — спросил я, подходя к нему. — Магнарх радует приятными беседами?

Я сам присутствовал на нескольких встречах лорда Венанциана с его величеством, где обсуждалась логистика императорского турне по внешним провинциями. Ужасно унылые мероприятия.

— Неплохо, — пожал плечами Лин. — Вам, очевидно, здесь вполне комфортно.

— В доме-то? — Я оглянулся на тренировочный зал и высокие узкие окна, выходившие на двор и английский сад, притаившийся за живой изгородью. — Этот дом — единственное удобство в моей тюрьме, которое меня радует. Не считая сокамерника.

Валка закатила глаза.

Лин подошел к окну, чтобы тоже взглянуть на сад, и сказал:

— Тем не менее могло быть хуже. По правде говоря, я удивился приглашению.

— Мы же упоминали об этом, когда вы прибыли, — вмешалась Валка.

— Да, но… — Не оборачиваясь к нам, он расправил плечи, оглядывая зелень внизу, и забарабанил пальцами по набалдашнику трости, как делала старая Райне Смайт. — Мы не всегда находили общий язык.

Я вдруг сообразил, что барабанил он пальцами той руки, которую я когда-то отрубил. Повисла неловкая тишина.

— Война затянулась… — добавил Лин, и его голос прозвучал натянуто, устало, выдавая возраст трибуна — несколько сот лет.

Он был патрицием, и фактически мы были почти ровесниками, но его менее знатная кровь старилась быстрее. Лин был уже немолод.

— Марло, я рад, что мы теперь на одной стороне.

К чему все это?

— Я тоже, Лин, — ответил я, не найдя других слов.

— А ведь я так и не поблагодарил вас за то, что вынесли меня из боя на Беренике.

— Не сто́ит, — сказал я, накинув на плечи полотенце.

— Сто́ит, — резко выдохнул трибун, повернувшись ко мне.

Выслушивать слова благодарности от Бассандера было некомфортно, и я попытался перевести разговор в другое русло:

— На Беренике пришлось тяжело.

— Что случилось с вашими ирчтани?

Почти две трети войска ирчтани погибло в решающем налете на Бахудде и таран, отправленный сьельсинами против нашей крепости.

— Они получили новое назначение, — ответил я. — Барда, их командир, отправился, кажется, на Зигану. Солдаты с ним. — Я переступил с ноги на ногу и сложил руки, словно оправдываясь. — Все больше их сородичей обучается, чтобы сражаться за нас.

На похоронах Удакса и других погибших ирчтани я пообещал Барде и его народу свое покровительство, но почти ничего не сделал, чтобы выполнить это обещание. Меня терзало чувство вины.

— Пожалуйста, мне нужно переодеться; скоро вернусь.

Я удалился в спальню, быстро вымылся и надел белую тунику со свободными рукавами, обычные черные брюки с ремнем и высокие сапоги. Пришлось немного повозиться с серебряными застежками кожаной перчатки, под которой я прятал шрамы. Мои лиловые глаза разглядывали отражение в зеркале. Рядом стоял античный умывальник. Когда-то он принадлежал Джинан — та по утрам и вечерам использовала его для омовений, как предписывал джаддианский бог огня. Когда мы расстались, умывальник остался у меня. В чаше я хранил всякие ценности. Мои кольца, одно из слоновой кости, другое из родия, третье — из желтого золота. Врученный мне Тихим осколок белой скорлупы, сияние которого вывело меня по рекам времени из Ревущей Тьмы. Серебряная генетическая филактерия в форме полумесяца — подарок Валки. Серебристый цилиндр, в который был помещен инертный пентакварковый резервуар меча из высшей материи, принадлежавшего убийце, подосланному Августином Бурбоном. Я вынул его, прежде чем отправить владельцу пустую гарду, чтобы тот знал, в чьих руках теперь его судьба. Сердечник я хранил с тех самых пор.

Чтобы не забывать, кем я был и кем не должен становиться.

Это напоминание шло рука об руку с тем, каким меня видел Бассандер Лин, с его благодарностью и благоговейным ужасом, что он испытывал передо мной.

Справившись с последней застежкой, я натянул поверх перчатки белый рукав. Отходя, я заметил блик света на серебристом припое, соединявшем две половины разбитого некогда умывальника. Я уронил его во время переезда на «Тамерлан», старый крейсер, подаренный мне императором. Его шрамы сияли так же ярко, как и мои, но их нельзя было прикрыть перчаткой.

Я подумал о Лине, переломанные кости которого были заново соединены с помощью старых проверенных инструментов, и о Валке, чей мозг едва не был стерт вирусом МИНОСа. Война оставила след в каждом из нас — таков удел тех, кто служит Времени.

Я встретился с Лином и Валкой в главном зале. Мы спустились по центральной лестнице, окруженной штандартами Марло, и я устроил Лину экскурсию по вилле и окрестностям. Мы болтали о всякой ерунде, изредка предаваясь воспоминаниям. Говорили о Райне Смайт, о Воргоссосе и более давних временах. Вспоминали Эмеш, сэра Олорина, Отавию Корво и других боевых товарищей, ныне спящих в ледяных склепах приколотого на орбите «Тамерлана».

— Большинство из них я последний раз видел еще до отправки на Фермон, — сказал я. — Паллино и Бандита отпустили со мной на Эйкану, а с Лорианом и Корво я общался по рации, но вообще меня к ним не пускают.

— И меня, — добавила Валка, развалившись в кресле.

Мы устроились за столом, который слуги вынесли в сад для ужина.

— Вина? — спросила она, доставая бутылку каркассонского голубого.

Как и в начале трапезы, от вина Лин отказался.

— Воды. — Он наполнил свой аметистовый кубок из такого же графина, как бы подчеркивая отказ. — Должно быть, нелегко быть отрезанным от друзей.

— Магнарх меня вообще не жалует, — ответил я, доедая перепелку.

— Он чересчур… ревностно отстаивает свои убеждения, — пояснила Валка, заметив удивление Лина.

— Я тоже, — хладнокровно произнес трибун.

— Она хочет сказать, что лорд Венанциан считает меня безусловно виновным в ереси, ведьмовстве… и всех прочих грехах, которые инквизиция вменяла мне на Фермоне, — проглотив кусок перепелки, пояснил я и терпеливо дожидался реакции Лина.

Лицо мандарийского офицера не выдавало эмоций; он лишь сильно помотал головой:

— В это я не верю. Я был свидетелем ваших действий на Беренике и на том корабле… если бы вы были машиной или результатом каких-то экспериментов, инквизиторы бы об этом узнали. Подсылать к вам убийц не понадобилось бы.

Я невольно нахмурился. Те же доводы я неоднократно повторял себе по ночам, когда пробуждался от настойчивых сновидений. Если бы я не был человеком, Капелла бы выяснила. Но я оставался собой; что бы ни сделали со мной Тихие, они не переделали меня, как Кхарн Сагара переделал себя, обменяв одно тело на другое.

Ветер колыхал стройные кипарисы и ореховые деревья, под которыми в легких вечерних сумерках уже зажигались огоньки светлячков.

— Так в том-то и загвоздка, — ответил я наконец. — Для них было бы лучше, если бы я оказался виновен. Тогда им бы стало ясно, что со мной делать, и меня не сослали бы сюда. — Я обвел рукой сад, поместье Маддало и весь раскинувшийся под темнеющим небом Несс.

— Могло быть хуже.

— Пожалуй, — согласился я, отпивая вина.

— Вы сказали, что император здесь из-за нас? — перебила Валка, кладя ладонь мне на руку. — Вы услышали разговор сэра Грея Райнхарта с вашим легатом.

Хотя Лин уже успел нам многое сообщить, ему стало заметно не по себе. Он был легионером до мозга своих больных костей и распускать слухи, как кадет-новобранец, не привык.

Бассандер отставил аметистовый кубок и пошарил глазами по саду и лужайке, где тень его флаера разрезала закат. Он словно опасался, что корабль может подслушивать.

— Сэр Грей считает, что император хочет назначить вас государственным ауктором.

Я втайне порадовался, что успел опустить бокал, иначе непременно выронил бы его из рук.

— Меня? Ауктором?

— Что такое ауктор? — спросила Валка, переводя золотистые глаза с трибуна на меня и обратно.

— Это старинная должность, упраздненная после Джаддианских войн, — ответил ей Бассандер.

— После войны за Возничего, — поправил я.

За несколько веков я успел почти наизусть выучить «Историю Империи» Импатиана.

Повернувшись к Валке, я положил руку ей на колено и сказал:

— Вы, должно быть, шутите?

Но Бассандер никогда не шутил. Он и улыбался-то редко, насколько я мог судить за годы нашего знакомства.

— А конкретнее можно? — Валка опустила бокал и спрятала левую руку под столом.

Судя по напряжению плеча, у нее снова начался приступ неконтролируемой дрожи. Я успокоил ее жестом, но не успел ответить прежде Бассандера.

— Аукторы были полномочными представителями императора, можно сказать соимператорами. Их решения были равносильны решениям императора, они могли издавать приказы, законы, командовать войсками, — объяснил трибун.

— Их можно было назвать суррогатными императорами, — добавил я. — Прежние императоры назначали аукторов и посылали в провинции от своего имени. Это были тщательно отобранные, проверенные люди. Они вершили дела от имени императора, пока в этом была необходимость, а потом возвращались. После войн за Возничего император — какой-то из Титов — вместо аукторов ввел должности магнархов и наместников. Так Империя стала более стабильной и менее централизованной.

Валка кивала, правой рукой растирая левую.

— Думаете, он собирается возродить старую систему?

Лин пожал плечами:

— Как я уже говорил, пять лет назад он приказал изменить курс ради этой остановки. Зачем, если не для этого? — Он склонился над остатками еды в тарелке. — Будучи ауктором, вы станете выше Капеллы. Они больше не отважатся замышлять против вас. Вы будете в безопасности и сможете покинуть эту планету.

Я инстинктивно прищурился:

— А с чего вы взяли, что император хочет, чтобы я покинул эту планету?

— Если верить Райнхарту, император изначально был против вашей ссылки. Считал, что здесь от вас не будет толку, — ответил Лин и отпил из аметистового кубка.

Я поразмышлял над этим. Сэр Грей Райнхарт руководил Разведывательной службой легионов и был, что называется, в одном шаге от Имперского совета. Возможно, разговоры о моем назначении ауктором были лишь слухами, но слухи, распространяемые главой имперских шпионов, наверняка ближе других к правде.

Впервые за долгое время во мне затеплилась абсурдная надежда. Я сдержал кривую улыбку, спрятал ее, опустив взгляд в тарелку, и произнес:

— Ауктор. Ауктор.

В этом была логика. Нужен был веский повод, чтобы соларианский император приказал изменить курс целой боевой флотилии на сотню световых лет, существенно продлив срок своего отсутствия на Форуме. Назначение имперского ауктора, первого за девять с лишним тысяч лет, безусловно, было таким поводом.

Сумерки вдруг наполнились звонким смехом Валки.

— Ох, поглядеть бы, как это понравится твоему другу-магнарху!

Примечания

1

Стойка, в которой боец удерживает меч горизонтально на уровне виска, а острие направляет в лицо противнику.