Всего лишь я

Ксения Пашкова, 2023

У меня и в мыслях не было, что можно в деталях распланировать свою жизнь на годы вперед и что дни не обязательно измеряются количеством боли. Думая о прошлом, я всегда вспоминаю, как в тот или иной год чувствовала себя мама и как ее состояние отражалось на нас с папой. Представляя будущее, я беспокоюсь о том же самом: изменится ли хоть что-то в лучшую сторону, не появятся ли у мамы новые болезни, будет ли рядом папа и как со всем этим справляюсь я.Но затем я встречаю Тамаза, который видит жизнь в совершенно ином свете. Он представляет, что в будущем его имя будет ассоциироваться с чем-то хорошим и правильным. С чем-то, в чем он не просто преуспеет, но и сможет стать лучшим среди многих других.Карты говорят маме, что я стану зависима от чувств, которые сведут меня с ума. И я впервые в жизни с ними согласна.

Искорка

Если бы меня попросили одним словом описать отца, я бы назвала его собранным. Всегда готовым к принятию важных, хоть и непростых решений. Хотя, судя по рассказам мамы и сохранившимся фотографиям, в студенческие годы он был совсем другим. Стеснительным и неуверенным в себе, предпочитающим провести вечер за учебниками, нежели встретиться с друзьями. Возможно, он изменился из-за знакомства с мамой, точно шторм ворвавшейся в его спокойную жизнь.

Папа ожидает меня в гостиной, устроившись в большом кожаном кресле, которое до сих пор закреплено за ним, несмотря на его окончательный переезд несколько месяцев назад. На спинке стоящего неподалеку компьютерного стула висит его серый пиджак, с которым он не расстается уже пару лет.

— Эми, — кивает он, как только я оказываюсь перед ним. — Как прошел твой день?

— Пап, давай не будем тратить время. Что ты намерен делать с мамой?

— Мне правда интересно, как поживает моя дочь. И мы не начнем говорить об Анфисе, пока ты не расскажешь, что нового и как прошел твой день.

Уверена, что именно таким тоном он общается со своими подчиненными. Но я уже привыкла и не обижаюсь на присущие ему строгость и официальность.

— Да ничего особенного. Все как обычно. Послушала лекции о дизайне в универе, потренировалась на катке и поехала домой.

— Перед тем как уснуть, Анфиса сказала мне о парне с поцарапанным лицом. Твой новый друг?

Я пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица, но это практически невозможно, потому что речь явно идет о Тамазе.

— Эми? — зовет отец, нахмурив темно-каштановые брови.

— С чего ты взял, что речь идет о реальном человеке? — спрашиваю я, опускаясь на компьютерный стул. — Она сказала, что это был сон.

— Ну, пару часов назад она так не считала. Ты же помнишь наш уговор? Никаких парней в доме.

— По-твоему, я нарушила запрет и привела сюда парня из маминых снов? — усмехаюсь я. — Похоже, не у меня одной начался индуцированный бред.

— Что это?

— Неважно, — отмахиваюсь я, разочарованная тем, как развивается наш разговор. — Моей вины в происходящем нет. Надеюсь, тебе достаточно моего слова. Или хочешь расспросить соседей, не приходил ли сюда некто с поцарапанным лицом?

— То, что ты сейчас грубишь, уже о многом мне говорит, — спокойно парирует он.

— Ты ведешь себя так, будто это форсмажор на работе, который нужно срочно решить.

— Это гораздо серьезнее любого форсмажора, Эми. Речь идет о вашем с Анфисой благополучии. Я уже позвонил в центр, но у них сейчас нет свободных мест. Мне искренне не хочется искать что-то еще, потому что только там она получала должный уход и бережное отношение.

— Так и не ищи. Мы справимся, — уверенно заявляю я, хотя насквозь пропитана сомнениями.

— Это невозможно, Эми. Знаю, что ты не хочешь отправлять ее в обычную лечебницу, поэтому предлагаю вот что… — Сделав паузу, он откашливается и достает из кармана брюк телефон. — Я созвонюсь с несколькими организациями, которые предоставляют соответствующие услуги и найду для нее сиделку. Как только в том медицинском центре освободится место, мы сразу же перевезем ее туда. Я уже обо всем договорился, мне позвонят и сообщат.

— И что я должна на это сказать? — негодую я. — Ты уже все решил и просто ставишь меня перед фактом. Как обычно.

— Скажи честно, Эми, ты все еще веришь, что ей можно помочь?

— Да.

— Я дал тебе шанс найти специалиста, который что-то изменит, но ты только потратила время и деньги. Как долго ты собираешься тянуться к звездам?

— Пока не достану одну из них.

Кивнув, отец протягивает мне телефон, чтобы я взглянула на резюме представленных на сайте сиделок.

— Мы не можем оставлять ее одну в таком состоянии, — напоминает он. — Это не выход, но временное решение. Соглашайся.

— А ее ты спросил? — Взрываюсь я. — Мама вообще в курсе твоих планов? Думаешь она обрадуется, когда проснется и увидит рядом с собой постороннего человека? Ты только пытаешься быть заботливым, но совсем о ней не думаешь!

— О, Эмилия! Я только и делаю, что думаю о ней. С тех самых пор, как она заявила, что беременна тобой и…

— А при чем тут это? — не понимаю я.

По его испуганному взгляду становится ясно — на эмоциях он ляпнул лишнего, и теперь обдумывает, как повернуть время вспять.

— Ни при чем. — Забрав у меня телефон, он спешно прибирает его в карман и встает с места. — Будем считать, что договорились. Я сам выберу сиделку, попрошу ее приехать завтра утром. Введешь ее в курс дела, а потом поедешь на учебу, ладно?

— Ничего не ладно! — Фыркнув, я преграждаю ему путь к выходу. — Почему я должна общаться с сиделкой, которую ты решил нанять?

— Потому что это в интересах твоей матери. — Он старается говорить тем же ровным и спокойным голосом, что и в начале беседы, но у него ничего не выходит.

— А вот и нет, — спорю я. — На следующей неделе у нее встреча с новым врачом. И по-настоящему в ее интересах рассказать ему, что с ней произошло.

— Она так и делает.

— И ты тоже?

— Ты хочешь меня о чем-то спросить, Эмилия?

— А сам как думаешь? — Я не могу унять своего возмущения, потому он явно что-то скрывает. — Если окажется, что ты знаешь, о чем она молчит, и специально не говоришь об этом врачам, я с тобой больше никогда не заговорю.

— С каких пор ты мне угрожаешь? — спрашивает он, явно пораженный моей решимостью добиться своего. — Начинаю думать, что твоя мама права, и ты спуталась с нехорошим человеком.

— Можешь не переживать. Вы с мамой сделали все возможное, чтобы я ни с кем и никогда не спуталась.

— К чему ты ведешь?

— Сам знаешь.

— Нет, не знаю. Я поддержал Анфису, потому что в то время ты была слишком юна для отношений с мальчиками.

— И все же ты разозлился из-за моего якобы парня.

— Я злился не на наличие парня, а на его присутствие в этом доме. Ему здесь не место.

— Почему?

— Потому что Анфиса не любит, когда в квартире ходят посторонние.

— Например, сиделка? — ехидничаю я.

— Прекрати, Эми. Мы и так в непростом положении, не усугубляй все еще больше.

— Как скажешь, пап.

Сделав шаг в сторону, я киваю в сторону выхода, предлагая ему уйти прямо сейчас.

— Если ты кого-то встретила, то я с радостью с ним познакомлюсь. — Теперь он говорит мягким и заметно потеплевшим голосом. Морщины на его лбу разглаживаются, а уголки тонких губ приподнимаются в осторожной улыбке. — Мне не все равно на твою жизнь, и я хочу быть ее частью.

— Знаю, пап, — киваю я, виновато потупив взгляд. — Прости, что нагрубила. Я так сильно переживаю за маму, что…

— Договаривай, — тихо просит он, приобняв меня за плечи.

— Кажется, ее предсказание про человека с поцарапанным лицом сбылось.

— То есть?

— В тот день, когда мама предупредила меня о надвигающейся опасности, я познакомилась с парнем. Он новенький в нашей группе, недавно перевелся из другого универа. И у него глубокий шрам над верхней губой. Она никак не могла об этом знать, понимаешь? Эти мысли буквально сводят меня с ума, пап.

— Вспомни, сколько всего она говорила за эти годы. Рано или поздно что-то должно было сбыться.

— Но ей стало хуже именно из-за этих видений, — не унимаюсь я. — Знаю, что это галлюцинации, но вдруг…

— Никаких вдруг, Эми, — строго обрывает меня отец. — Шрам над губой и поцарапанное лицо — далеко не одно и то же. У меня тоже есть шрам над бровью, видишь?

— Да, — киваю я.

— Тогда, может, речь идет обо мне?

— Может, и идет, учитывая, что ты задумал, — усмехаюсь я.

— Ее слова ничего не значат, не смей зацикливаться на том, что говорит Анфиса. Обещай, что не станешь об этом думать.

— Я не могу это контролировать. Тем более, когда вижу перед собой этого парня.

— Он тебе нравится? — неожиданно спрашивает папа.

— В смысле… как парень?

— Да.

— Мы с ним два дня знакомы.

— Порой этого достаточно, чтобы все понять, — рассуждает он. — Я лишь хочу сказать, что он просто человек, а не злодей из видений Анфисы. Помни об этом, когда в следующий раз с ним заговоришь.

— Хорошо. Не хочешь подождать, пока она проснется? — интересуюсь я, имея в виду маму.

— Думаю, это будет не скоро. Ей вкололи большую дозу седативного.

— Тогда ладно, идем, я тебя провожу.

Мы прощаемся на позитивной ноте, хотя я все еще с трудом представляю, как пройдет завтрашнее знакомство с сиделкой и как на эту новость отреагирует мама. Ее пробуждения я жду так же сильно, как и боюсь этого.

Отправив спортивную одежду для тренировок в стирку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить поесть, но обнаруживаю в холодильнике нетронутые остатки вчерашнего ужина.

— Так и не поела, — сокрушаюсь я, едва не расплакавшись от мысли, что все это время мама лежит в кровати голодная.

Я разогреваю в микроволновке небольшой кусок овощной запеканки и уже собираюсь сесть за стол, когда раздается характерный звук телефона, оповещающий о новом сообщении. У меня из рук выпадает вилка, когда я читаю имя отправителя. Открыв наш, до этого момента пустой, диалог, вижу фотографию моего рисунка лебедя, прикрепленного к стене двумя черными канцелярскими кнопками. И больше ничего. Ни единого слова.

— Что я должна на это ответить? — спрашиваю я у Летты, позвонив ей по видеосвязи.

— Отправь ему какой-нибудь милый стикер.

— Стикер?

— Я же дарю тебе их на каждый праздник, — напоминает подруга.

— Думаешь, я ими пользуюсь?

— Больше не подарю. Ладно, тогда напиши «круто».

— По-твоему, это нормальный ответ?

— Зачем ты вообще мне звонишь? Ты можешь справиться с этим сама.

— Не могу. Я не знаю, что делать в таких случаях, — признаюсь я. — Мне не пишут парни. Никогда. Понимаешь?

— Не говори ерунды, — смеется она, не воспринимая мои слова всерьез. — Тебе же постоянно пишут поклонники.

— Поклонники моего катания по льду, а не… вот это.

— Это просто Тамаз. Да, странный. Да, мрачный. Да, он тебе совсем не подходит. Но не стоит так реагировать. Напиши первое, что приходит на ум, да и все.

— Ты совсем мне не помогла, Ви. Ладно, до завтра! — С трудом улыбнувшись, я дожидаюсь ее прощального кивка и заканчиваю звонок.

Поужинав, я снова беру в руки телефон. Пальцы зависают над виртуальной клавиатурой, пока в голове жужжит целый рой мыслей. Но ни одна из них мне не подходит. Я не умею общаться с такими, как Тамаз. И это не та проблема, которую можно решить за один вечер. Но и оставить его без ответа я не могу. Сделав глубокий вдох, начинаю печатать.

Эми: Ты повесил его в комнате?

Отправив сообщение, я откладываю телефон и прячу лицо в ладонях. Он отвечает почти сразу.

Тамаз: Да, рядом с кроватью.

Эми: Рада, что он тебе понравился.

Тамаз: Ты красиво рисуешь.

Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?

Тамаз: Со вчерашнего дня.

Эми: Это шутка?

Тамаз: Возможно.

Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.

Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?

Эми: Да.

Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.

Эми: Спасибо еще раз.

Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.

Эми: Ты правда собираешься меня так называть?

Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.

Эми: Ладно. Доброй ночи!

— Почему ты улыбаешься? — спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. — Кто тебе пишет?

— Ты проснулась, — улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. — Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?

— Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?

Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.

— С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.

— Какую еще вечеринку? — Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.

— В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.

— Вы снова дружите?

— Немного, — пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. — Тебе лучше?

— Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.

Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.

— Не говори так, — тихо прошу я. — Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.

— Ты… — Ее глаза снова расширяются от ужаса. — Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?

— Никто меня не забирал. Я очень долго спорила с отцом, но у нас нет выбора, мама. Либо так, либо он действительно тебя куда-нибудь сдаст.

— Не могу поверить, что ты так быстро сдалась, — сокрушается она, схватившись за растрепанные волосы. — Ты разве не чувствуешь, что больше себе не принадлежишь?

— Ты правда хочешь знать, что я сейчас чувствую? — Я уже давно не срывалась на крик в присутствии мамы, но больше молчать у меня просто нет сил. — Я делаю все возможное, чтобы тебе помочь! И речь сейчас не о времени и деньгах, о которых так беспокоится папа. Речь идет о надежде, которую я храню все эти годы, хотя это очень сложно. Чертовски сложно, мама!

— Не смей упоминать черта в моем доме! — Буквально закипая от злости, она движется в мою сторону, но я подскакиваю с места и сжимаю руки в кулаки.

— Не подходи ко мне. И не указывай, что мне говорить. Это и мой дом тоже.

— Куда ты дел мою дочь, отвечай! — ревет она нечеловеческим голосом.

— Я здесь! Стою прямо перед тобой, пока ты делаешь все, чтобы разрушить мою и без того хреновую жизнь! Я устала, мама! Как ты этого не понимаешь?

— Моя Эми никогда бы так не сказала. У нее прекрасная жизнь. В этом году она стала чемпионкой мира, — бормочет мама, опустив голову.

— И что мне делать с этим титулом, если он не может тебе помочь? Ни деньги, ни медали, ничего не может изменить того, как ты на меня сейчас смотришь! Как ты не видишь, что это я. Твоя дочь…

Расплакавшись, я падаю на кровать и, свернувшись в клубок, прижимаюсь к холодной стене.

— Эми, искорка моя, — шепчет мама, сев рядом. — Прости меня, пожалуйста. Мне показалось, что это кто-то другой.

— Это я… я… — отвечаю я сквозь всхлипы.

— Знаю, милая. Теперь я знаю, что ты в порядке. Все будет хорошо, не плачь.

Будет ли? Сомневаюсь. Но я позволяю нам обеим поверить в эту гнусную ложь. Хотя бы на еще одну ночь.