А тебе слабо?

Кэти Макгэрри, 2013

Бет Риск всегда была той, кого называют трудным подростком: неблагополучная семья, плохая успеваемость, дурная компания. Все меняется, когда дядя Бет, в прошлом знаменитый бейсболист Скотт Риск, забирает девушку в свой дом. Новая семья, новая школа, новые знакомства, первая любовь. Но готова ли героиня к таким переменам и не помешают ли новой жизни неприглядные тайны прошлого?

Бет

Хочу курить; хорошо бы у кого-нибудь стрельнуть сигаретку. К сожалению, я не нашла никого подходящего за четыре часа, проведённых в подростковой версии «Исчезновения». Пока толпы учеников старших и средних классов устремляются на обед, я иду за двумя парнями с длинными волосами и в приспущенных джинсах. Надеюсь, что кто-то из них даст мне затянуться.

Они сворачивают за угол, я пережидаю пару секунд. Если подойти до того, как ребята закурят, они сделают вид, будто просто так стоят. И я никак не смогу убедить их, что не собираюсь стучать.

Я их понимаю. Новенькая девчонка в белой блузочке на пуговках!

Я просчиталась и ждала слишком долго. Сворачиваю за угол, собираясь посоветовать им расслабиться, но слова застревают у меня во рту. Парни исчезли.

За углом оказался короткий коридор с двустворчатыми дверьми, ведущими во двор. Я бросаюсь к окну и вижу, что оба моих парня, пригнувшись, бегут через парковку. С размаху стукаюсь лбом о дверь. Чёрт. Мне и в голову не пришло, что они прогульщики. В первый день! Сурово.

Раздаётся стук в дверь, и моё сердце едва не выпрыгивает из груди от страха, но при взгляде в окно оно тает, как масло. Это он. Я расслабляюсь с облегчением. Это в самом деле он. Я распахиваю дверь, и в ту самую секунду, когда тёплый солнечный луч падает мне на лицо, Исайя обнимает меня. Обычно я так не делаю: не прикасаюсь к нему так откровенно. Но сегодня мне всё равно. И даже больше — я всем телом прижимаюсь к нему.

— Всё хорошо.

Исайя целует мои волосы, гладит по голове, крепко обнимает. Он меня целует. Такие объятия должны меня насторожить, я должна его оттолкнуть. Мы так не делаем, когда не под кайфом. Но сегодня прикосновения Исайи лишь заставляют меня крепче прижиматься к нему.

— Как ты узнал? — лепечу я, уткнувшись в его грудь.

— Сообразил, что рано или поздно ты выберешься покурить. А здесь единственное место, где это можно сделать.

Его сердце бьётся сильно и размеренно. Несколько раз в поисках невесомости я заходила слишком далеко. Слишком много пила. Курила больше, чем нужно. Сближалась не с теми парнями. Я могла бы выйти за пределы невесомости, как воздушный шарик, которому перерезали ниточку, могла бы навсегда кануть в ужасающей пустоте. Но Исайя одним прикосновением умеет вернуть меня на землю. Его руки служат мне якорем, не позволяющим уплыть в никуда. Его мерно бьющееся сердце напоминает мне, что он никогда не подведёт.

Я нехотя отстраняюсь от него.

— Как ты узнал, что я буду в этой школе?

— Потом расскажу. Бежим, пока нас не поймали.

Он протягивает мне руку.

— Куда? — я подыгрываю ему, прекрасно зная, что он ответит. Но мне хочется помечтать, хоть минуточку.

— Куда хочешь. Ты как-то сказала, что хотела бы увидеть океан. Поехали к океану, Бет. Можем там жить.

Океан. Картина тут же оживает у меня перед глазами. Я в старых выцветших джинсах и майке без рукавов. Волосы развеваются на ветру. Исайя коротко стриженный и без майки, его татуировки отпугивают прогуливающихся туристов. Я сижу босая на тёплом песке и смотрю на волны, а Исайя смотрит на меня. Исайя всегда смотрит на меня.

Я обнимаю себя руками, стискиваю в кулаке полу блузки, чтобы не схватиться за его протянутую руку.

— Я не могу.

Он не убирает руку, но мои слова заставляют его вздрогнуть.

— Но почему?

— Потому что, если я сбегу, если нарушу правила Скотта, он отправит маму в тюрьму.

Пальцы Исайи сами собой сжимаются в кулак, рука падает вдоль тела.

— Да пошёл он.

— А мама?

— И она тоже. Нет, правда, зачем вообще пошла к ней в пятницу? Ты же обещала мне держаться от неё подальше! Она тебя била.

— Нет, это был её ухажёр. Мама бы никогда меня не ударила.

— Она позволила тебе прикрывать её, а сама сидела и смотрела, как её долбаный урод лупцевал тебя как грушу. Твоя мама — сущий кошмар.

На парковке громко хлопает дверца автомобиля, и мы поспешно вжимаемся в дверные косяки.

— Нам нужно поговорить, Бет.

Я согласна. Нужно. Я киваю на сосновую рощу.

— Пойдём туда.

Исайя высовывает голову наружу, оглядывается по сторонам. Потом машет мне рукой. Мы не бежим. Мы идём в полной тишине. Как только мы заходим поглубже в рощу, я оборачиваюсь, ожидая вопросов, которые наверняка переполняют его.

— Ты меня обманула, — Исайя засовывает руки в карманы джинсов и смотрит на бурые сосновые иглы, ковром покрывающие землю. — Ты сказала мне, что никогда не видела своего отца.

Ладно, это не вопрос, а обвинение, которое я заслужила.

— Я знаю.

— Почему?

— Я не хотела говорить о своём отце.

Он продолжает смотреть на хвою под ногами. Несколько лет назад я сказала Исайе ту же ложь, которую рассказываю всем, кто интересуется моим отцом. Но Исайя был настолько растроган, что рассказал мне о том, о чём никогда не рассказывал никому: что его мать понятия не имеет о том, кто был его отцом. Неправда, которую я сказала Исайе, привязала его ко мне на всю жизнь. Когда я догадалась, что наши отношения основаны на его вере в то, что у нас обоих стоят огромные вопросительные знаки в графе «отцовство», было уже слишком поздно открывать правду.

— Понимаешь, — я ненавижу себя за отчаяние, которое слышу в собственном голосе, — люди любят сплетни, а если что-то не так, они начинают копать, а я хотела навсегда забыть этого ублюдка! Когда я сказала тебе, что не знала своего отца, я понятия не имела о том, что ты — тоже. Я и подумать не могла, что именно из-за этого мы станем друзьями.

При слове «друзья» он зажмуривается и сжимает зубы, как будто я сделала ему больно. Но ведь мы и правда друзья. Он мой лучший друг. Мой единственный друг.

— Исайя… — я должна сказать что-то важное, что-нибудь такое, что позволит ему понять, как много он для меня значит. — То, что произошло с моим отцом… — мне больно дышать, — когда я училась в третьем классе…

Да скажи же наконец!

Взгляд Исайи встречается с моим. Доброта исчезает из его серых глаз, они становятся дикими.

— Твой отец где-то рядом? — хищной походкой пантеры он делает несколько шагов в мою сторону. — Тебе что-то угрожает?

Я качаю головой.

— Нет. Он ушёл. Дядя Скотт и мой отец ненавидели друг друга. Скотт даже не знал, что отец ушёл.

— Твой дядя?

— Он та ещё скотина, но он никогда до меня не дотрагивался. Клянусь.

Исайя моргает, дикость исчезает, но его мышцы всё ещё бугрятся от гнева.

— Я доверял тебе.

Тремя простыми словами он выворачивает меня наизнанку.

— Я знаю, — теперь я могу быть с ним честной. — Я бы хотела уйти с тобой.

— Так иди.

— Она моя мама. Я думала, ты понимаешь.

Это удар ниже пояса. Я стою молча, не шевелясь, выжидая, когда он справится с собой.

— Я понимаю, — с усилием выдавливает он. — Но это не значит, что я согласен.

Хорошо. Он меня простил. Чувство вины продолжает глодать меня изнутри, я немного расслабляюсь.

— Красивая блузка, — говорит Исайя, а я улыбаюсь в ответ на его игривый тон.

— Да пошёл ты.

— Узнаю мою девочку! А то я гадал, не изменили ли они для начала твою сущность.

— Ты почти угадал. (Время летит стремительно. Я так много потеряла в жизни. Я не могу потерять его.) Что будем делать?

— Чего хочет от тебя твой дядя?

— Не убегать, не видеться с тобой и Ноем.

По словам Скотта, он хочет, чтобы я полностью забыла свою старую жизнь. Видите ли, единственная возможность для меня начать всё с чистого листа — это вырвать все старые страницы, а если я не готова ампутировать своё прошлое, Скотт сделает это за меня.

Исайя морщится.

— Ещё?

— Не прогуливать школу. Не хамить его жене, учителям и другим людям.

— Ну ты попала.

— Пошёл ты ещё раз.

— Я тебя тоже люблю, солнышко.

Пропускаю его слова мимо ушей.

— Хорошие отметки. Не курить. Не употреблять наркотики. Не пить. И… не общаться с мамой.

— Хм. С последним пунктом я полностью согласен. Может быть, на этот раз у тебя получится?

Я злобно зыркаю на него. Он показывает мне средний палец. Боже, он меня бесит!

— Не материться. Быть дома вовремя.

Он вскидывает голову.

— Он тебя выпускает?

— Наверное, с GPS-маячком, вживлённым в лоб. Я должна отчитываться перед ним за каждую секунду, проведённую вне дома. О чём ты думаешь?

— Я думаю о том, что ты сообразительная девочка, которая сумеет у самого дьявола получить пропуск на выход из ада. Короче, ты выходишь из дома, я за тобой приезжаю. В любой день. В любое время. И в целости доставляю обратно вовремя.

Меня наполняет надежда, но этого мне недостаточно. Мне нужно больше, чем Исайя. Мне нужно кое-что ещё. Я тереблю полы блузки.

— Ты отвезёшь меня повидаться с мамой?

Он вздыхает.

— Нет. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Он её убьёт.

— Ну и ладно. Она сама это выбрала.

Я отшатываюсь, как будто он меня ударил.

— Как ты можешь так говорить?

Его взгляд снова становится гневным.

— Как? Несколько месяцев тому назад она позволила тебе истекать кровью у неё на глазах. Как она могла вернуться к этому ублюдку? Как она могла позволить тебе взять на себя её вину? Так что не надо давить на жалость, ладно? Не морочь мне голову. Ты поняла?

Я киваю, чтобы успокоить его, но знаю, что найду другой способ. Исайя прав. Я смогу обмануть Скотта, оставить при себе Исайю и найти возможность позаботиться о маме.

Он вытаскивает что-то из заднего кармана и суёт мне. Это новенький блестящий мобильник серого цвета.

— Мы видели, как Скотт выбросил твой мобильник в урну, поэтому я купил тебе новый и включил тебя в свой тарифный план.

Я улыбаюсь.

— У тебя есть план?

— У нас с Ноем есть план, и мы подключили к нему тебя. Так дешевле.

— Как это… (Ясное дело, без Эхо тут не обошлось.) по-взрослому.

— Ага. Это в основном Ной.

— Но как ты узнал, что я здесь? В Гровтоне? В этой школе?

Исайя смотрит на деревья.

— Это всё Эхо. В участке она подсела поближе к твоему дяде и подслушала, о чём они говорили с твоей матерью. Потом Эхо уговорила Ширли рассказать нам остальное. Скотт посвятил Ширли в свои планы.

— Круто, — бурчу я. — Теперь я в долгу у этой чокнутой стервы.

Ещё не договорив, я уже чувствую укол раскаяния. Эхо не совсем чокнутая, но мы с ней в контрах. Она милая, она красивая, она делает Ноя счастливым, но она принесла с собой перемены… слишком большие перемены… С какой стати мне это должно нравиться?

Исайя переминается с ноги на ногу. Это не к добру.

— Что ещё, Исайя?

— Эхо продала картину.

Я приподнимаю брови.

— И?

Эхо продаёт свои картины с прошлой весны.

Он снова лезет в задний карман и вытаскивает пачку денег. Ого! Не пойти ли и мне в художники?

— Это была одна из её любимых картин. Одна из тех, которые она нарисовала для своего брата незадолго до его смерти. Ной страшно разозлился, когда узнал.

Исайя протягивает мне деньги:

— Это тебе.

Я взрываюсь:

— Да пошла она со своей благотворительностью!

Эхо сделала это не для меня! Она это сделала для Ноя и Исайи, но больше всего для того, чтобы я оказалась у неё в долгу, ведь она знает, что гордость — это то немногое, чем я дорожу и никогда не поступлюсь.

Исайя подходит ближе и засовывает деньги мне в задний карман прежде, чем я успеваю отстраниться.

— Возьми. Я должен знать, что у тебя есть деньги на крайний случай. С меня причитается.

Пачка денег тяжело оттягивает карман. Как бы сильно я ни хотела, чтобы этот год поскорее закончился, нельзя забывать о том, что жизнь — сплошное дерьмо. И лучше быть к этому готовой.

Раздаётся звонок, предупреждающий об окончании обеденного перерыва.

— Мне пора.

Когда я прохожу мимо Исайи, он берёт меня под руку.

— Ещё кое-что, — его глаза темнеют в тени. — Звони мне. В любое время. Клянусь, я всегда отвечу.

— Знаю.

Не сразу я решаюсь произнести нужные слова, но Исайя — мой лучший друг, и он заслуживает, чтобы я это сказала.

— Спасибо тебе.

— Не за что.

Исайя отпускает меня, а я возвращаюсь в школу, поглаживая пальцами руку, всё ещё горящую от его прикосновения. Он мой друг… мой единственный друг.

Я берусь за ручку двери, через которую выходила, и у меня обрывается сердце. Дверь заперта. Блин! Я нарушила главное правило прогульщиков: заранее подумать, как будешь возвращаться. Дёргаю ручку. Ничего. Кручу ручку другой двери. То же самое. Страх появляется под ложечкой, и в ту же секунду меня охватывает жуткая паника. Я не могу вернуться обратно, значит, на следующем уроке меня отметят как отсутствующую. Когда Скотт об этом узнает, его хватит удар.

Обеими руками снова вцепляюсь в проклятую ручку.

— Ну же!

Дёргаю. Дверь открывается. Из щели высовывается рука, хватает меня за локоть и втаскивает внутрь.

Я вскидываю глаза на своего спасителя и мгновенно таю, поймав взгляд сказочно прекрасных карих глаз. Но обладатель этих глаз всё портит, открыв рот.

— Не уверен, что твой дядя, когда просил помочь тебе освоиться, видел это таким образом.

— Блин, ну что за жизнь! — цежу я.

Это Райан. Ненавижу этот мерзкий городишко.