Свет далёкой звезды

Лана Кузьмина

Совпадение? Случайность? Или судьба? Книга-размышление о жизни и смерти, о том, как трудно порой отпустить близкого человека.Генке было всего шесть лет, когда погибли его родители. Из светлого южного города он был вынужден переехать в Подмосковье к вечно недовольному строгому деду. Только сестра поддерживала одинокого и нелюдимого мальчика. Позднее он открыл в себе способности видеть умерших и общаться с ними. Непосильная ноша для самого обычного человека.

Глава 2

Описание своей жизни принято начинать с рождения. Ничего не могу о нём сказать. К сожалению, история не сохранила легенд о моём появлении на свет, которые так любят рассказывать знакомым. Поэтому я считаю, что вошёл в этот мир в самом заурядном месте — городском роддоме и появление моё не сопровождали тайные знаки, совпадения дат, стихийные и рукотворные катастрофы.

Моя старшая сестра Таня не проявила никакого интереса к новоиспечённому брату. Только подошла, взглянула на сморщенное маленькое личико и, презрительно хмыкнув, отправилась на диван листать книжку с картинками. Впоследствии она мало обращала на меня внимания. Должно быть ждала пока крохотное ничего не умеющее существо крепко встанет на обе ноги, начнёт разговаривать и кое о чём размышлять. Тогда-то она и вцепилась в меня мёртвой хваткой, взявшись обучать всему, что сама она давно знала и умела, в первую очередь чтению.

Книги всегда были Таниной страстью. Не нуждаясь в ином обществе, она читала везде и всегда. На русском, армянском и немного на английском. Научившись читать в три года, она решила и меня приобщить к этому таинству в том же возрасте. Я терпеливо выслушивал её объяснения, называл изображённые на карточках буквы, но читать ленился. Единственное на что меня хватало это остановиться у шкафа и, наклонив голову, разбирать написанные на корешках названия — угловатые русские и изогнутые армянские. Таня ругалась, недовольно сопя, и подсовывала мне книги, которые я швырял на пол. Сестра злилась и называла меня варваром.

Если Таня не читала, то спала. Везде, в любой позе. Могла заснуть прямо посреди оживлённого разговора. Казалось только что она смеялась и говорила что-то, а через минуту уже сопит, уткнувшись лицом в спинку кресла. Папа говорил, что с именем для дочери они с мамой промахнулись. Её нужно было назвать Соней и никак иначе.

Родителей я не помню. Знаю только, что у мамы были длинные светлые волосы и огромный запас любви и заботы для каждого, кто в них нуждался. Одна из самых больших трагедий моей жизни состоит в том, что я не могу вспомнить их лиц. Фотографий почти не сохранилось, а те, что уцелели такого плохого качества, что по ним невозможно судить о внешности запечатлённых на них людей.

Память причудлива, она так легко изменяет прошлое, переосмысливает события, подменяя собственные впечатления выдуманными, вычитанными в книгах или виденными в кино. Поэтому даже мои записи не могут считаться объективными. Отнеситесь к ним с изрядной долей скепсиса, а все фактические ошибки отнесите на счёт чересчур богатого воображения.

Как я уже написал, когда мне было лет шесть, мы поехали на море. До той поры я всегда рисовал море одним цветом — тёмно-синим, не подозревая о том, что на самом деле оно всегда разное. То сине-зелёное, то ярко-голубое, а иногда такое прозрачное, что кажется будто у него вовсе нет никакой окраски. Оно едко пахло рыбой и йодом, словно кто-то вылил в него целую гору пузырьков этого вещества.

Отдохнуть нам не удалось. Уже на второй день зарядили дожди, и я бессмысленно болтался по снятому нами домику, изнывая от скуки. Единственное, что меня хоть как-то развлекало — это поделки, заполнившие комнату.

— Хлам, — называла их хозяйка. — Давно пора выбросить. Только руки никак не дойдут.

Мне поделки нравились. Здесь был длинный змей из ветки, смешные человечки-шишечки, забавные газетные червячки, но самой чудесной оказалась кошка. Большая, сантиметров сорок в высоту, скрученная из толстой медной проволоки, она бесстрастно взирала на мир разноцветными глазами-камешками, красным и зелёным.

Когда мы уезжали, я долго махал ей рукой, обещая вернуться ровно через год.

— Пожалуйста, дождись меня, — шептал я еле слышно. — Не уходи!

В тот же день со мной произошло одно удивительное событие — я впервые поцеловал девочку. Она сидела на скамейке у вокзала и казалась такой миленькой в своей соломенной шляпке с развевающимися на ветру локонами, что я подбежал к ней, забрался на скамейку и звонко чмокнул её в губы. Кто-то захихикал, девочка удивлённо отпрянула, а я покраснев до пяток, убежал. Укрывшись за колонной, я тщетно пытался успокоить бешено стучащее сердце. Казалось, все вокруг заметили мой неосторожный поступок и теперь смеются над моей глупостью. В общество меня возвратила Таня.

— Пойдём уже, Ромео, — улыбнулась она, отдирая меня от спасительной колонны. — На поезд опоздаем!

Я ещё больше смутился и, уткнувшись носом в её подмышку, позволил себя увести.