Вера без любви

Лана Савченко (2024)

Бургос, XVII век. Европа озарена огнем эпохи Просвещения, погрязла в ереси. И только Испания остается оплотом истинной веры. Первое церковное расследование Виктора, молодого слуги архиепископа Бургосского. Что победит — любовь или вера?

Глава 2. Подслушанный разговор

Мое сознание разрывалось надвое. В нем велась война — суровая, огненная, святая. Все, что я знал, во что верил и что свято чтил вступило в схватку с моим естеством. Мой разум твердил, что женщина, сидевшая сегодня подле меня, опасна, сердце же отвечало, что не может столь нежное создание с ангельским ликом отвернуться от Господа.

Но все же… То, что я испытал в камере, слишком походило на колдовство. Я вновь и вновь прокручивал события, каждое действие друг за другом, но не мог припомнить, в какой момент ведьма овладела моим разумом.

— Вспоминай хорошенько, она не касалась тебя? Чтоб пусто было этой охране! Я им устрою! Они обязаны создавать условия для допроса, неважно, кто ведет его — младший секретарь архиепископа или сам верховный инквизитор! — Филипп разбушевался, когда я рассказал ему о допросе и своих сомнениях. — Нельзя близко подходить к ведьмам, будто не знаешь! Сам хорош!

— Будет тебе, успокойся, — ворчливо отозвалась кухарка Марта, разливая по тарелкам горячую похлебку. — Видишь же, он сам не свой! А ведь перед отцом Араносо еще ответ держать. Дай ему в себя прийти. В следующий раз я ему святой водички с собой дам. Говорят, как лицо ей умоешь, сразу любой ведьминский сглаз спадает. Вот, что помогает! А не крики твои.

— Отцу Араносо про это не рассказывай, — уже более спокойным голосом продолжил Филипп, разламывая кусок хлеба. — Ты ему бумаги покажи, общее положение дел представь. Так и так, ведьма упорствует, еще допросы нужны. И не падай духом, никто с первого раза не справлялся. Тут опыт нужен. Да я тебя еще поучу, ты сейчас ешь.

После сырых казематов в тепле кухни было особенно уютно. И даже надоевшая до смерти картофельная похлебка казалась невероятно вкусной. Невольно я вернулся мыслями к заключенной: ей вряд ли от души нальют такой похлебки, да и свежего хлеба еретикам и колдунам не видать. Помню, поговаривали, что от него они сил колдовских набираются, так что в тюрьмы только сухари да плесень привозят.

Филипп торопливо доел ужин и протер тарелку корочкой хлеба. Ему не терпелось покончить с делами в кабинете отца Араносо. Доносов слишком много, и если отложить сегодняшние дела на завтра, то велик риск утонуть в потоке бумажной работы. Кроме того, в его обязанности входило подготовить все для завтрашней утренней службы в домашней капелле — разложить книги, найти нужные псалмы, проверить масло в лампадах.

Мне же спешить некуда, поэтому я гонял морковку по дну тарелки, не желая покидать приветливое тепло кухни. Если я еще немного задержусь, добрая Марта плеснет мне в кружку горячего отвара из сушеных груш и расскажет очередную байку, услышанную в городе. Или историю про глупого трактирщика, подравшегося с пьяным мельником прямо на торговой площади в минувшее воскресенье. Кухарка была моим окном в шумную жизнь Бургоса, шедшую своим чередом, пока я штудировал книги и гнул спину над бесконечными протоколами, которые мне доверяли переписывать начисто за Филиппом.

— Расскажи про ведьму, Виктор, — Марта придвинула табуретку к очагу и приготовилась слушать. — Ты сказал, что она из знатных? Дочка купца?

— Племянница.

— Видишь, как оно бывает… И положение в обществе ее не спасло от дьявольской сделки. Казалось бы, есть денежки, живи да радуйся. Что ее понесло… Ни работы черной не знает, ни голода.

— Она священство ругала. Слова такие, что даже в мыслях повторять грешно. Говорит, им все равно на простой люд. Мол, в роскоши живут, а миряне голодают.

— А я вот что скажу тебе: молодежь из знати нынче пошла странная. Выучатся в своих университетах, а потом смуту сеют. Простые люди всегда жили тяжко, на кусок хлеба кровью и потом зарабатывали. Но было все, и дом, и скотина. За это Господа благодарить надо и отцов святых, молятся они за нас. А как же, им о небесном думать, а нам земное для них обустраивать. Что, она тоже университетка?

— Да не спросил, не подумал даже. Она с таким жаром доказывала мне, что, знаешь, Марта… Я почти ей поверил, — шепотом закончил я.

— Ох грехи наши, грехи тяжкие! — Марта мелко закретилась. — Не говори никому такое, сынок. Одно дело старухе на кухне сказать — я уж тебя не выдам. А скажешь Филиппу, а то и отцу Араносо — в ереси обвинят. И не разберутся, что ты не подумав ляпнул. Ведьма околдовала тебя, не иначе. Ох, молод ты еще допросы вести, духом не окреп. Хотя кто я, чтобы решение отца нашего святого обсуждать. Он вернее знает, что для тебя полезно. И о карьере твоей печется, так что ты уж не подведи. А я тебе в следующий раз ниточку на запястье повяжу, шерстяную. Она тоже от сглаза оберегает. А теперь ступай к отцу Араносо, ступай, он, поди, ждет тебя давно.

Я поблагодарил Марту за ужин и отправился наверх, в кабинет отца Араносо. Дом уже готовился ко сну — в его коридорах было мирно и тихо. По закрытым ставням постукивал дождь; завтра с утра не останется и следа от последних островков снега за пригорками и у северной стены дома, куда почти не заглядывает солнце. А если снег сошел — это верный признак, что весна теперь утвердится.

Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как дошел до двери, ведущей в рабочий кабинет отца Араносо. Я уже занес руку, чтобы постучать, как до меня донеслись обрывки тихой беседы. Голос принадлежал отцу Харлену — толстому монаху, который иногда приезжал по делам в наш дом. Наверное, я пропустил, когда прибыл его экипаж. Хотя Марта меня не предупредила, что дома гости.

–…дело несложное, важно только твое согласие.

— И сколько из этого мне причитается?

Я с удивлением узнал голос Филиппа. Что мой брат делает наедине с гостем, да еще и общается так запросто?

— Примерно пятая часть. Сам понимаешь, многое осядет в карманах гвардейцев.

— Виктор! — голос отца Араносо почти оглушил меня. — Ты пришел доложить о допросе?

— Да, святой отец… Простите. Я думал, вы у себя, хотел постучать. Но…

— Оставим Филиппа заниматься делами, пройдем в приемную.

Отец Араносо зашагал прочь от кабинета. Он точно знает, что Филипп там не один. С его позволения мой брат принимает гостя, а значит, отец Араносо точно в курсе их общих дел.

В приемной было на удивление тепло, хотя камин погасили еще днем. Отец Араносо захватил свечу из коридора, чтобы зажечь свет в комнате. Глядя, как он неторопливо ступает по мягкому ковру, переходя от одного светильника к другому, я размышлял. То, что я невольно услышал под дверью кабинета, не отпускало. У Филиппа секреты от меня, а наш отец покрывает его.

— Виктор, ты хотел показать мне бумаги?

Я опомнился, когда отец Араносо уже расположился на диване и выжидательно смотрел на меня.

Я спохватился и передал архиепископу листы допроса. Только сейчас я заметил, что не внес ответы заключенной на последние стандартные вопросы. Отец Араносо пробежался взглядом по бумагам, будто не заметив, что добрая часть ответов отсутствует.

— Хорошо. Виктор. Когда планируешь следующий визит в тюрьму?

Я не поверил своим ушам: я провалил свой первый допрос, выскочил из камеры словно из клетки дикого зверя, а он и слова не сказал! И более того, хочет, чтобы я продолжал вести дело.

— В понедельник, отец Араносо. Назавтра вы велели привести в порядок все дела по дому, а по воскресеньям допросы не ведутся.

— Пойдешь во вторник, в понедельник освежи в памяти руководство праведного Бернара. Завтра жду тебя в своем кабинете. Столы и впрямь заросли бумагами, разберешься. А сейчас спать.

— Хорошо, отец Араносо. Доброй ночи.

Из приемной я направился прямиком в свою комнату, не задерживаясь у дверей кабинета. Меня разрывало от любопытства и смутной тревоги. В какие дела согласился ввязаться Филипп? Но подслушивать опасно, отец Араносо наверняка сейчас выйдет из приемной, и если он снова увидит меня, подозрительно болтающегося у дверей кабинета, мне несдобровать. Все равно я узнаю обо всем позже, от Филиппа.

Таинственный разговор в кабинете почти выбил из памяти сегодняшний допрос. Правда, засыпая в кровати под стук дождя за окном, я мысленно поблагодарил Господа, что тот даровал мне кров и теплую постель. То ли дело несчастная девушка, запутавшаяся в колдовстве и паутине собственных ложных помыслов. В ее камере сейчас должно быть сыро и холодно, и только пламенная молитва согреет ее.