Наследники князя Гагарина

Лариса Королева

В 1917 году курсистка Алиса бежит из Санкт-Петербурга, прихватив из квартиры своего любовника князя Гагарина коллекцию русского авангарда. 60 лет спустя в Баку из-за этих картин убивают её детей-близнецов. Виновники наказаны, но коллекция исчезла.В 2003 году в Москве правнук князя предприниматель Таир выходит на след своего потерянного в детстве наследства и знакомится с филологом Ладой. Таир обретает в девушке помощника в поисках картин, но в это время кто-то начинает охоту на них самих.

ЗО ИЮЛЯ 2003 ГОДА, СОЧИ

Лада Миленина проснулась от звука шагов, исходящих не от одной пары ног, а от многих и разных. Некоторое время она лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к этим шагам — шлепающим и подпрыгивающим, торопливым и размеренным, беспечным и острожным. Ее комната находилась у самой лестницы, и сквозь деревянную дверь утренние звуки пробуждающейся гостиницы доносились приглушенно, но утомляли своей настойчивостью. Снующие вверх-вниз постояльцы поворачивали в замках ключи и переговаривались между собой, словно напоминая о том, что настал новый курортный день, и надо подниматься, одеваться, спешить на завтрак. А потом двигаться в сторону моря или отправляться на очередную экскурсию, чтобы не тратить даром драгоценное отпускное время, которое предназначено для активного отдыха, а вовсе не для сна.

Спать уже не хотелось, но и вставать тоже. Солнечные лучи сквозь задернутые плотные шторы не проникали и не тревожили, а по телу разливалась такая сладкая истома, что совсем не тянуло ни к каким действиям, тем более — активным.

Раздался тихий дробный стук в дверь комнаты. Лада распахнула глаза и лениво потянулась, но и не подумала пойти открыть или хотя бы отозваться. В полумраке односпального номера ее стройные ноги смотрелись очень выигрышно: кипенно-белая простыня оттеняла еще не яркий, но уже заметный золотистый загар. Женщина перевела взгляд на покрытые перламутровым лаком ногти, так сильно выгнув при этом в подъеме ногу, что ее свела судорога. И в это время из холла донесся раздраженный женский возглас:

— Костя, Костя, это я, Вера! Не вешай трубку! И не делай, пожалуйста, вид, что ты так сильно занят. Ты должен поговорить со мной прямо сейчас! Ты должен сегодня же решить вопрос о нашем отдыхе! Это же просто невозможно!

Догадавшись, что начались очередные разборки в урологическом семействе, Лада тихонько хмыкнула, Этот чисто курортный курьез здорово веселил всех без исключения обитателей пансионата, рассчитанного на одновременный прием сорока человек, а в самый разгар сезона — и гораздо больше. Все началось со вчерашнего утра, когда хозяйский сын Саша привез с Адлерского вокзала двух новых отдыхающих — мать и сына. Это были члены семьи известного московского хирурга-уролога.

Пышная дама с нелепой на морях высокой прической и ее долговязый сын-очкарик, тоже уролог, расположились в комнате на третьем этаже. Они сразу же потребовали завтрак, хотя и изрядно на него опоздали. Лада к тому времени уже вернулась с пляжа и поднялась на веранду, где в углу находились плитка и раковина, чтобы приготовить себе чашку кофе. Она присела на стул напротив вновь прибывших, и дама представилась:

— Вера Антоновна. Мой сын Леонид. Наш папа — заведующий урологическим отделением клиники. Ленечка работает врачом в той же клинике. Мы из Москвы. А вы?

— Лада. Тоже москвичка.

— Ну, и как здесь отдыхается?

— Отдыхается везде хорошо. Работается плохо.

— А кем вы работаете?

Миленина задумалась, как бы поточнее ответить. «Я — филолог»? Разве что по образованию, ведь по специальности она не проработала ни одного дня: ни научные изыскания, ни преподавательская деятельность ее не прельщали, в журналистике тоже себя не нашла. В последние годы подвязалась на рекламной ниве, да и там не сильно преуспела, а в настоящее время Лада и вовсе была свободна от всяческих договоров и обязательств по отношению к кому бы то ни было, в том числе и работодателям, как бывшим, так и потенциальным. И она сказала:

— Я не работаю. Могу позволить себе просто отдыхать.

— О, как это чудесно! Вы, я вижу, уже успели загореть. А мы такие неприлично белые! Море теплое?

— Теплое, — односложно ответила Лада, осторожно подув на кофейную пенку.

Она не любила этих однобоких, праздных и бестолковых вопросов, предполагающих точно такие же ответы. Как можно определить теплоту моря? Исключительно термометром! Ибо личностные ощущения сугубо индивидуальны. Сибиряки готовы к погружению в вожделенный соленый водоем и при десятиградусной температуре воды, сочинца и при двадцати выше ноля в море не затащишь.

Вера Антоновна резко отодвинула от себя тарелку с размазанными по ней недоеденными яичными желтками, порывисто подскочила и устремилась к каменной балюстраде. Море прекрасно было видно, даже если не вставать из-за стола, но экзальтированная дама, только подойдя к свежевыкрашенным каменным перилам, восторженно воскликнула:

— Ах, какой отсюда открывается вид! Ленечка, ты только посмотри, какое море! Какое чудо, какая синь, какая гладь!

— Чего уж не в стихах, — буркнула Лада.

Не расслышавший ее фразы уролог-сын поднял на девушку близорукие глаза и хотел было переспросить, но тут восторженно-патетические нотки в голосе его матери сменились визгливо-истерическими:

— Леня, иди скорее сюда! Леня, я глазам своим не верю! Кто это, Леня? Леня, это же ОНА!

Леонид встал и подошел к матери, перегнулся через перила и принялся напряженно всматриваться вдаль, а мадам не умолкала:

— Какое хамство, какая наглость! Как она только посмела, эта дрянь!

— Да где, мама? Ты о ком?

— Да неужели ты не видишь, Леня! Вон поднимается по склону в зеленом сарафане! Это же Катька! Хорош же твой отец! Отправить жену и сына в пансионат, где отдыхает его любовница!.. Ну, я ей устрою!

— Да тише ты, мама, — досадливо поморщился Леонид, но и он был заметно озадачен создавшейся пикантной ситуацией.

Скандал не замедлил разгореться. Вера Антоновна бросилась вниз по винтовой лестнице, увлекая за собой сына. Лада осталась допивать свой кофе на свежем воздухе, но гневная отповедь, последовавшая через несколько минут с другой стороны двора, донеслась до нее вполне отчетливо.

— Ах, кого мы видим! Какая встреча, — вскричала мать и жена урологов, по-видимому, подстерегшая Екатерину Семеновну у самого входа в ворота пансионата. — Я все поняла! Это именно здесь вы были вместе с Константином Борисовичем прошлым летом! И опять сюда заявились! Какая наглость!

Ополоснув под краном свою чашку, Лада поставила ее на сушилку и пошла в свою комнату. Открывая дверь ключом, увидела поднимающуюся по лестнице тридцатилетнюю красавицу брюнетку Катю и карабкающуюся вслед за ней мясистую и растрепанную Веру Антоновну.

— Костя сказал, что у вас с ним все кончено, — полувопросительно прохрипела последняя.

— Ну, если он так сказал, — равнодушно пожала плечами Катерина, направляясь к своей двери.

— Вы должны немедленно собрать свои манатки и выместись отсюда, — снова обрела голос Вера Антоновна.

— И не подумаю.

— Но мы же не можем находиться на одной территории!

— Если вы не можете — вы и уезжайте. А мне и здесь хорошо, — последовал хладнокровный и вполне резонный, с точки зрения Лады, ответ.

После этого сквозь закрытую дверь до нее продолжал доноситься голос обиженной жены, которая звонила мужу в Москву по сотовому телефону:

— Костя, Костя! Ты куда нас отправил? Я думала, что это заведение для приличных людей, а не притон какой-нибудь!.. Что случилось? Ты еще спрашиваешь, что случилось?! Да ты со своими членами совсем мозги растерял. Здесь твоя Катька! И что прикажешь теперь делать? Мы уже и деньги за всю неделю заплатили вперед.

К вечеру о скандальном инциденте узнали все обитатели «Крутой горки», и симпатии большинства из них, особенно представителей сильного пола, оказались на стороне бывшей ли, настоящей ли, но любовницы, а не законной жены. Мужчины отчетливо представляли себе, почему неизвестный им московский уролог обратил свои взоры на элегантную и ироничную Катю — достаточно было взглянуть на нелепую во всех своих проявлениях Веру.

Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Екатерина являлась коллегой Константина Борисовича — врачом все той же загадочной московской клиники. Это обстоятельство стало предметом для постоянных шуток хозяина гостиницы Давида, зажигательного пятидесятилетнего брюнета, который каждое утро носил Кате кофе в постель. Она единственная не выходила к завтраку и не запирала дверей своей комнаты на ключ. И вот каждое утро, ровно в восемь ноль-ноль, Давид Михайлович после короткого стука, не дожидаясь ответа, входил к ней с подносом, на котором дымилась чашка ароматного кофе, сваренного его женой.

— Доброе утро, Катюша, — говорил Давид с порога гортанным воркующим голосом. — Как спалось? Погодка сегодня — просто прелесть. Как и вы… Но у меня, доктор, честное слово, такие проблемы, такие проблемы. Вы должны меня посмотреть. Ведь врач не имеет права отказать в помощи больному человеку!

— Да разве же вам откажешь, Давид Михайлович! Непременно и посмотрю, и потрогаю!

И весь холл третьего этажа заливал грудной Катин смех — такой волнующий, что даже и не мечтавшая о счастье Лада просыпалась с ощущением возможности большой любви или хотя бы короткого романа. А мужчины выходили к утреннему столу кто с игривой улыбкой, кто с озабоченным выражением лица, но все — с явным желанием сегодня же завести с кем-нибудь новые любовные отношения или хотя бы покрыть ореолом романтичности старые.

Вот и сейчас по холлу гулко разносился веселый смех Екатерины, а на его фоне звучал угрожающе-требовательный голос обманутой жены московского любовника:

— Костя! Костя! Ты только послушай, как она хохочет!

Наверное, Косте приятно услышать за тысячи километров такой жизнеутверждающий и сексуально окрашенный смех любимой женщины, подумалось Ладе. Нет сомнений в том, что любимой. Разве можно не восхищаться такой прелестной умничкой, как их Катя? Лада вполне естественно назвала про себя эту женщину «нашей». Здесь, в атмосфере по-семейному уютной гостиницы, все приезжие сразу же становились своими.

— Это она над нами смеется! Нет, ты должен немедленно решить вопрос о нашем отдыхе и устроить нас с Леней в другую гостиницу… Да что значит «мы сами»?! Где мы сейчас, в разгар сезона, найдем номер за ту же цену? Ты хотя бы о ребенке подумай!

«Ребенок» тем временем что-то неразборчиво басил. Судя по тону, увещевал мать не орать на всю гостиницу и не вовлекать в семейные проблемы посторонних людей, которых, за неимением с утра пораньше других развлечений, здорово веселила эта театрализованная перепалка.

— Нет, не дадут поспать, покой нам только снится, — сказала Миленина самой себе вслух и, соскочив с широкой двуспальной потели, потянула за шелковый шнурок.

Плотные темно-синие шторы раздвинулись, впуская в комнату яркие лучи пробуждающего дня, и Лада подошла к зеркалу. В зеркальной глади дверцы шкафа она отразилась вся, в полный рост. Ну, что тут скажешь? Хороша, да и все! Стройная, но не худая, высокая, но не длинная, симпатичная, хоть и не красивая. Впрочем, последнее — смотря на чей вкус. Вчера ее весь вечер именовали именно красавицей, а сегодня впервые за последний год она провела полноценную ночь любви. И это было не то чтобы здорово, но вовсе неплохо.

Лада встряхнула длинными волосами, откидывая их назад, и встав вполоборота к зеркалу, оглядела себя со спины. Пепельные пряди вперемешку с пшеничными доставали почти до поясницы. Новые знакомые считали, что такого потрясающего эффекта ей удалось достичь при помощи мелирования, а ее волосы никогда не знали краски и завивки — так распорядилась природа, подарив ей блестящие двухцветные косы, которые она со школьных лет и до сих пор еще иногда заплетала.

Курортница продолжила ревизию. Живот почти плоский, если еще немного подкачать мышцы пресса — вообще будет то, что надо. И шрам совсем не портит — он тонкий и бледный, практически косметический. Конечно, талия могла бы быть чуть поуже, а бедра чуть пошире, но тут уж ничего не поделаешь. Зато грудь — в ее-то тридцать два года! — и вовсе мечта поэта. Не большая, не маленькая, округлая и упругая. Интересно, как бы она смотрелась в старинном платье с безумным декольте? Лада приподняла обеими руками груди, так что они соединились меж собой и стали похожи на два детских мячика. Она улыбнулась нелепости своей позы, и в этот самый момент страшная мысль вдруг ожгла ее с такой внезапной очевидностью, что женщина бессильно опустила руки вниз и прижалась лбом к холодному стеклу.

— Нет, — прошептала она, оставляя на гладкой зеркальной поверхности затуманенные следы горячего дыхания, — этого не может быть! Нет, нет, нет!

Из-за двери послышалось:

— Эх, денек-то какой! А может, не пойдем сегодня на завтрак, возьмем пивка и сразу к морю, а?

После завтрака Виктор еще раз постучался к Милениной, но снова безрезультатно. Это настораживало, и он занервничал: спит или ушла? Еще вчера он не стал бы так беспокоиться, но прошедшую ночь они провели вместе, и возникала мысль, что Лада впервые за всю неделю не спустилась к завтраку, потому что не захотела столкнуться с ним за одним столом на глазах хозяев и постояльцев. Стесняется? Но ведь, скорее всего, никто ничего и не заметил. Ну, зашел мужчина к женщине поздно вечером выпить перед сном стакан вина, так никто же не знает, что вышел он только под утро. Даже если бы это обстоятельство и было предано огласке, что с того? Курортники весьма снисходительно относятся и к легкому флирту, и к более серьезным увлечениям коллег по отдыху, тем паче, что они с Ладой — свободные и вполне самостоятельные люди. В конце концов, они никому не мешают и не привлекают к себе общественного внимания. Не то, что этот московский дуэт жены с любовницей. Устроили тут бесплатный цирк!

Виктор спустился вниз, вышел из дверей четырехэтажного особняка и присел на лавочку у небольшого фонтанчика, выложенного диким камнем. Хозяйский сын Александр работал в беседке — очищал от углей и пепла длинный мангал, на котором ежедневно жарились ароматные шашлыки или готовился азиатский плов. Виктор огляделся вокруг, залюбовался аккуратными цветочными клумбами, разбитыми между выложенными каменной плиткой дорожками, и вдохнул полные легкие прохладного утреннего воздуха. Красота! Все-таки правы были его друзья, когда решись уехать из Новосибирска и построить в Сочи частную гостиницу. Он вспомнил, как Лена, когда им случалось всей компанией смотреть прогноз погоды, всякий раз говорила мужу:

— Давид, ну, почему у них там плюс пятнадцать, а у нас минус пятнадцать. Поехали жить в Сочи!

И они поехали. Правда, Лена и сейчас не очень довольна своей жизнью: была инженером на производстве, а стала горничной в собственном доме, да и заработки оказались не столь велики, как представлялось. Впрочем, бывает ли женщина когда-нибудь целиком и полностью довольна своей жизнью, будь она хоть прислугой, хоть королевой? И все же юг есть юг, что ни говори. Однако Виктор еще не решил для себя, хочет ли и он жить здесь постоянно, а не просто приезжать раз в год на отдых.

Он несколько раз порывался спросить у Александра, не видел ли тот Ладу, но было как-то неловко справляться о девушке, с которой завел роман. И только когда Саша подошел к нему сам и попросил зажигалку, Виктор задумчиво произнес:

— В центр, что ли проехаться? Да одному скучновато, а компаньонка моя куда-то пропала.

— Лада? А она ушла минут пятнадцать назад.

— Как была одета: как на пляж или как в город?

Саша лишь широко улыбнулся, разведя руками. Жест его говорил: разве их, женщин, поймешь, что у них считается выходным нарядом, а что повседневным, тем более что во время отдыха они и в ресторан, и на пляж зачастую одеваются одинаково: шорты да майка.

Повесив ключи от своего номера на специальный стенд с множеством крючков, Виктор вышел за ворота. Спустился вниз по крутой горке, давшей название пансионату, к морю. Когда немолодые, нехуденькие дамы, разморенные жарой, с трудом взбирались по асфальтовой дорожке вверх, пеняя на крутость подъема, Леночка смеялась:

— А это у нас бесплатная антицеллюлитная программа!

Вспомнилась песенка «На недельку до второго я уеду в Комарово», на мотив которой один из отдыхающих написал такие слова:

Каждым летом, нету мочи,

Снова тянет в город Сочи,

Чтоб забыть про все заботы,

Суету и канитель.

Там кого-то ждет коморка,

А меня «Крутая горка»,

Есть на улице Медовой

Замечательный отель!

Виктор прошелся вдоль все полосы пляжа Курортного городка, Ладу среди купающихся и загорающих не обнаружил и тогда поехал в Центральный Сочи на маршрутном такси. Полчаса спустя он уже бесцельно брел по Приморской набережной и, несмотря на то что был в солнцезащитных очках, щурился от ярких полуденных лучей.

— А-а-а-а! — донесся откуда-то сверху хрипловатый протяжный крик.

Вскинув голову, Виктор увидел болтающуюся на двух резинках фигурку. Девушка взмывала ввысь и снова низвергалась почти до самой земли, натужно визжа и нелепо дрыгая в воздухе ногами. Виктор пригляделся, и вдруг с удивлением узнал в летающей женщине свою постоянную спутницу последних дней, с которой вчера впервые занимался любовью. Сначала хотел подойти поближе, но решил, что лучше будет проследить за ней издали, раз уж она решила почему-то побыть сегодня одна.

Резинка почти прекратила колебательные движения. Два парня ловко поймали Ладу и вмиг высвободили ее из стреляющей людьми рогатки. Смеясь и покачиваясь, она пошла по набережной в сторону аквапарка «Черномор» и вскоре скрылась за его воротами. Виктор тоже купил билет и был при входе окольцован вокруг запястья пластиковой лентой, дающей право в течение всего дня беспрепятственно входить в парк недешевых, хотя и весьма однообразных развлечений.

Он прошел на территорию и сразу же увидел Ладу. Она стояла у стойки бара, уже в белом купальнике, и полусонный бармен наливал в ее стакан прозрачную жидкость из восьмигранной бутылки «Звезда Давида». Виктор как-то покупал эту водку Давиду в подарок. Запив поглощенные залпом сто граммов кока-колой, Миленина почти бегом понеслась к пожарно-красной лестнице ближайшего аттракциона. Энергично вскарабкалась на верхнюю площадку и стремглав покатилась по извилистому металлическому желобу, чтобы вывалиться из него в прозрачно-голубой бассейн.

Виктор присел за столик и заказал светлого пива и сушеных кальмаров. В течение пары часов он с неприятным всевозрастающим изумлением наблюдал, как девушка его мечты лихорадочно металась от барной стойки к очередному аттракциону, периодически выпивая по пятьдесят граммов без закуски, как заправский алкоголик, и каталась с горок, как проказничающая школьница. И это та, которая говорила, что водки не пьет вообще, а вино — только во второй половине дня. И это та, которая утверждала, что не любит острых ощущений, потому что ее мутит даже на колесе обозрения! Как прикажете понимать эту метаморфозу? Что, он отказывал ей в выпивке или запрещал развлекаться? Или она притворялась умницей и скромницей только для того, чтобы произвести на него благоприятное впечатление?

Будучи человеком серьёзным, он не любил непредсказуемости. Хватило ее с избытком и с первой женой, чьи милые девичьи странности обернулись в семейной жизни извечным недовольством мужем и беспрерывными скандалами. Какое он испытал облегчение, когда наконец-то с ней развелся! Нет уж, в сорок лет хочется определенности, относительного покоя и домашнего уюта. Все эти ужимки и прыжки явно неуместны и несвоевременны.

Серьёзный мужчина заказал третью банку пива «Невское». Он все ждал, что Лада обратит на него внимание. Гадал: смутится нежданной встречей или подойдет, как ни в чем не бывало? А может, сделает вид, что не заметила? Но ей не надо было делать вида — она и так никого вокруг не замечала. И он проследовал за ней до «Простоквашино». Они уже ходили вместе в зимнее кафе с тем же названием у центрального рынка, но он не знал, что на набережной есть и летнее заведение от этой фирмы.

Сидя в кафе, находящемся напротив, он наблюдал, как Лада набирала на тарелку разнообразные закуски с воза или телеги, как называют эти импровизированные столы с разносолами. Она говорила, что и в Москве, если выходит в рестораны, то предпочитает «Елки-палки» — сеть раскинувшихся по городу трактиров, идею создания которых воплотили потом во многих городах, называя кабаки то «Любо-дорого», то «Русская кухня».

Ударившаяся в загул женщина выпила графинчик водки, опустошила тарелку и отправилась в другое кафе, расположенное на эстакаде, выдающейся в открытое море, где снова заказывала спиртное и слушала музыку, глядя в пространство невидящим взором.

Виктору уже давно надоела эта бесцельная слежка, хотелось подойти к ней, заговорить, спросить, что такое с ней случилось за пару предрассветных часов, на которые он ее покинул, почему она внезапно решила сбежать и напиться до неприличия в одиночку. Но он почему-то все не мог решиться на открытый контакт и машинально вновь побрел за удаляющейся в сторону Морвокзала одинокой фигуркой, одетой в светлые шорты и черную майку с глубоким вырезом. Он переживал, что она, сильно пьяная, может влипнуть в неприятную историю, чреватую непредсказуемыми последствиями.

Было уже около часа ночи, когда Лада вошла в очередное заведение. Он видел сквозь стеклянную фасадную стену ресторана, как она изучала меню, и зашел на минутку в близстоящий белый домик с буквой «М», но, когда вышел оттуда, ее столик уже пустовал. Виктор заглянул в ресторан и спросил у официантки:

— Здесь только что сидела девушка. Она ушла?

— Сказала, что раз свежей клубники нет, то делать у нас нечего, — фыркнула в ответ девчонка, недоумевающая, кто это интересуется такой заносчивой и капризной дамочкой, которая набралась до такой степени, что, «гордо удаляясь», с трудом попала в дверной проем и едва не разнесла вдребезги стеклянную витрину.

Преследователь вышел на набережную: куда она пропала? Поднялась по неосвещенной лестнице на верхний ярус с тем, чтобы поймать такси, или отправилась на поиски дальнейших приключений? Влекомый странно ведущей себя женщиной, он так устал от бесцельных скитаний, что решил прервать это неблагодарное занятие и вернуться в пансионат.

Такси довезло его до Адлера и притормозило у автозаправочной станции, но Виктор не стал сразу подниматься к дому друзей, а прошел к морю, чтобы окунуться перед сном. Покрытый крупной галькой морской берег, казалось, был абсолютно пустынным, и он принялся уже стягивать брюки, как вдруг до него донесся чистый голос, который четко, хотя и с некоторым надрывом выводил:

Извела меня кручина,

Подколодная змея.

Ты гори, сгорай моя лучина,

Догорю с тобой и я.

Невидимая во тьме безлунной ночи певунья дошла до конца куплета и затянула его снова: по-видимому, знала только один.

— Господи, что ж так жалостливо, что ж так безысходно? — тихим шепотом проговорил неудачливый любовник, обращаясь то ли к мерцающему морю, то ли к сливающемуся с ним беззвездному небу.

Он не сомневался в том, что пела Лада, и стало так мучительно ее жаль, что захотелось разыскать во тьме, идя на голос, обнять, схватить в охапку, отнести на руках в свою комнату и любить на пахнущих лавандой Леночкиных простынях до рассвета, задыхаясь от нежности. Впрочем, все это уже было прошлой ночью. И после этого она сбежала от него на целый день, чтобы сходить с ума в одиночку.

Он ведь не последний человек — чиновник высокого ранга в администрации крупного города, а обратил внимание на обычную девчонку без роду-племени, хоть и москвичку! Целую неделю весьма романтично ухаживал, а сегодня собирался сделать официальное предложение. И это ответ? Что он сделал не так, черт возьми? Был недостаточно хорош в постели, запугал своей страстью или же она узнала в нем по родинке на заднице родного брата, потерянного в раннем детстве? Виктора вдруг охватила такая жестокая обида, что он, снова натянув брюки, пошел прочь, а вслед ему еще печальнее, чем прежде, с размеренными паузами между отдельными словами, понеслось:

То не ветер! Ветер ветку клонит,

Не дубравушка-а шумит,

То мое! Мое сердечко сто-о-нет,

То моя, моя душа болит.