Бал виновных

Леа Рейн

1907 год. «Гарсиа» – роскошный отель на северном побережье страны. Сюда приезжают богатые люди Испании, чтобы отдохнуть от суеты больших городов. Это место кажется идеальным. Но… Таким оно только кажется.Изнанка красивой жизни оказывается такова: ложь, интриги, убийства. Чтобы определить, кто друг, а кто враг, Йону, Ивану и Альбе придётся пройти нелёгкий путь, полный боли и страданий.Это роман о друзьях, что стали врагами, о любви, которой нельзя существовать, и о правде, утопленной в крови.

Глава 6. Еще несколько подозреваемых

Состояние Йона становилось все хуже с каждым днем. Он то просыпался в больном бреду, не понимая, кто он и где находится, то забывался под действием лекарств и не просыпался сутками. Доктор дон Луис, которого пригласила Альба, боролся за его жизнь так же, как боролся за жизнь дона Хавьера. То, что доктор лечит официанта, очень удивляло работников отеля. Но Йон больше не был в их глазах пьяницей и неблагодарным сыном. Семье Гарсиа пришлось выступить с речью о том, что Йон Вергара спас сеньориту Альбу от пули, и поэтому вся обслуга теперь считала его героем.

— Как он, доктор? — спросила Альба, когда дон Луис в очередной раз пришел осмотреть Йона.

— Не буду врать. Его состояние становится все хуже. Вы колите ему морфий перед сном? — спросил он, обратившись к Ивану, который на протяжении всех этих тяжелых дней был похож на призрак — такой же бледный, молчаливый и словно пустой внутри.

— Да, пол шприца, как мне и говорили.

— Если так все будет и дальше, то нам придется пригласить священника, — горько сказал доктор и вывел Альбу в коридор, оставив сбитого с толку Ивана осознавать эти слова в одиночестве.

Священника. Понятно для чего его приглашать — чтобы отпустить Йону грехи. А после везти хоронить.

Ноги у Ивана подкосились, и он упал на кровать, едва не плача от горя и безысходности. Мало того, что его лучший друг лежал при смерти, а названная мать недавно была похоронена, так ещё и полиция подозревала его во всем, что случилось с его близкими людьми. Агенты получили ордер на обыск отеля и первым делом перевернули вверх дном его комнату, даже не заботясь о том, что могут навредить Йону. Однако ничего подозрительного они не нашли, поэтому им больше ничего не оставалось, кроме как пристально наблюдать за Иваном, следить, как он вкалывает другу морфий, и каждый раз пересчитывать, сколько баночек осталось. Это Ивана очень напрягало и даже обижало. Детектив Монтойя сразу ему не понравился. Он был заносчивым и самовлюбленным и вел себя так, будто купил весь этот мир. Хотя его зарплаты едва бы хватило даже на то, чтобы снять номер в этом отеле. Кем он себя возомнил? Зачем он пытается казаться тем, кем на самом деле не является? Иван не понимал. И надеялся, что детектив поскорее одумается и пойдёт искать настоящего убийцу вместо того, чтобы тратить время на пустяки.

Альба, которая шла по коридору вместе с доном Луисом, тоже поняла смысл страшных слов доктора. Но плакать уже не могла, хоть сердце забилось в груди беспокойной птицей и облилось горячей кровью. За эти дни она выплакала все глаза, поэтому слез уже больше не оставалось. Но где-то в глубине ее души жила скованная скорбью надежда, что все еще образуется.

— Сеньорита Гарсиа, — проговорил дон Луис, нарушив тяжелое молчание. — Помимо плохих новостей об этом юноше, у меня есть хорошие новости, касающиеся вашего дяди. Дону Хавьеру уже намного лучше. Вскоре он откроет глаза, вот увидите.

— Это радует, — произнесла Альба. Это была единственная хорошая новость за последние дни. И эта новость помогла той надежде, почти похороненной под толстым слоем боли и скорби, найти путь к освобождению.

***

Вопреки прогнозам врача Йон очнулся раньше дона Хавьера. Это произошло ранним утром, когда Иван не спеша одевался в униформу официанта.

— Вот черт. — Первое, что произнес Йон, когда к нему вернулось сознание.

Эти тихие скрипучие слова ввели Ивана в настоящий ступор. Он обернулся к кровати и несколько секунд смотрел на приподнявшегося Йона, пытаясь понять, мерещится ли это ему или нет. Когда он понял, что все происходящее реально, то отбросил в сторону фрак и со слезами на глазах кинулся к другу, крепко его обняв.

— Йон! Неужели… Наконец-то!

Йон поморщился от боли и едва слышно прохрипел:

— Можешь… Воды.

— Конечно! — спохватился Иван и тут же ринулся к тумбе, схватив кувшин и стакан. Йон проигнорировал стакан и стал пить прямо из кувшина, почти полностью его осушив.

— Как долго я спал? — спросил он, когда понял, что к нему вернулась способность говорить.

— Около двух недель.

Воспоминания о последних событиях вернулись к Йону не сразу. Но когда в голове возник образ стеклянных глаз матери, ее обагренных кровью волос, внутри у него все похолодело. Он не мог понять, правдой ли это было или всего-навсего страшным сном, и уставился невидящим взором перед собой. Всем своим существом он надеялся, что этот кошмар — лишь жестокий плод его сновидений.

— Где… мама? — нашел он силы спросить.

— Йон… Ты не помнишь? Мама… Ее… Мы похоронили ее. Уже как неделю.

Эти слова словно ударили его наотмашь. Не могло это быть правдой, не могло! Мама же еще недавно — казалось, только вчера, — наставляла его, помогала ему, пыталась образумить. Последние дни они вообще часто спорили и ругались. Не могли же те слова, которые он произносил во время ссор, быть последним, что он вообще сказал своей родной матери… Нет, все это неправда. Иван говорит неправду. Как он вообще может так жестоко шутить?!

Йон соскочил с кровати и кинулся к двери, едва не падая по дороге. Иван не сразу успел сообразить, что происходит, но когда сообразил, то бросился вслед за другом, догнав его только в коридоре.

— Йон, куда ты! — Иван подхватил его, чтобы потащить обратно в комнату, но Йон, на лице которого было самое настоящее безумие, с размаху ударил его по носу. Этот удар свалил Ивана с ног. Из глаз посыпались искры, а по подбородку потекло что-то теплое и красное. Иван коснулся ладонью залитого кровью носа, не веря в то, что Йон и в самом деле его ударил.

Никогда, даже в детстве и даже в шутку, они не дрались. Но Иван отнесся к этой выходке с пониманием и не рассердился на друга — как можно было сердиться на человека, который только что осознал, что его матери нет в живых?

Иван кое-как поднялся, пачкая кровью все вокруг, и поковылял вслед за Йоном, который уже скрылся в женском крыле.

Тем временем Йон навалился на дверь комнаты матери и влетел внутрь, застав там женщину, которая отдаленно напоминала Кристину. Тоже униформа кухарки, тоже длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок и покрытые белым чепчиком. Но это все же была не она. Это была ее соседка Карлота, которая за столько лет жизни в одной комнате с Кристиной невольно переняла некоторые ее черты.

Кровать Кристины была убрана. На ней не было ни постельного белья, ни покрывала, ни матраса. Просто голые доски, словно на ней никто никогда и не спал. Йон с безумными глазами оглядел комнату и понял, что кто-то уже успел позаботиться обо всех ее вещах. А ведь эти вещи — вся ее жизнь, пусть небогатая, но все-таки жизнь. И кто-то посмел избавиться от них, словно сделав так, будто Кристины никогда и не существовало. Признаться, в тот момент у Йона возникла страшная мысль, что лучше бы кровать Карлоты была убрана и что лучше бы избавились от ее вещей, а на ее месте сейчас бы стояла его мать.

С необъяснимой яростью Йон налетел на Карлоту, вцепившись в ворот ее униформы и прижав ее к шкафу.

— Где моя мать? — прошипел он, чем напугал бедную кухарку до исступления.

— Йон, пусти ее! — прокричал Иван, который с облегчением понял, что успел прибежать сюда до того, как Йон совершит что-то ужасное.

Позади него неожиданно выросла фигура доньи Валенсии, которая имела свойство появляться всегда, когда происходило что-то из ряда вон выходящее.

От вида друга с разбитым носом, возмущенной экономки и перепуганного лица кухарки, Йон наконец одумался и понял, что натворил. Он отпустил Карлоту, а после осел на пол рядом с кроватью матери и горько зарыдал.

***

Ближе к вечеру к Йону пришли Альба и дон Луис. Доктор принялся осматривать его рану, а Альба села на кровати рядом с Иваном и едва сдерживала слезы счастья от радостного известия, что ее возлюбленный, наконец, очнулся. За эти тяжелые, как гранитный монолит, недели она улыбнулась впервые. Это придало ее осунувшемуся лицу некую девичью свежесть, которой ее лишило горе.

— Рана начинает заживать, — заключил доктор, накладывая новую повязку. — Если не будете делать резких движений, то заживет она гораздо скорее. У вас ещё остался морфий?

— Да, конечно, — ответил Иван, потянувшись к лежащей на тумбе коробочке с ампулами. Но, к его удивлению, коробочка оказалась пуста. А ведь ещё вчера там оставалось около трёх баночек!

— Что такое, Иван? — спросила Альба, с беспокойством посмотрев на друга.

— Я не понимаю. Морфий пропал, — тихо сказал тот, словно кто-то мог это услышать и обвинить в пропаже его. Хотя, услышь это Монтойя, то Ивана бы снова повергли тщательному обыску.

— Как?! — ахнула Альба.

— Почему вы оставляете его на таком видном месте? — с укором сказал дон Луис.

— А что случится? Это ведь лекарство? — наивно спросил Йон.

— Им можно убить. Это лекарство является лекарством только в небольших дозах. В больших же оно становится настоящим оружием.

— О Боже, надо сообщить об этом Монтойе, пока кто-нибудь не пострадал! Это наверняка сделал убийца в маске. Он хочет убить кого-то ещё! — забеспокоилась Альба, подскочив на ноги. — Если вы позволите, я пойду. Нужно предупредить семью, чтобы никто не оставлял дядю одного даже на минуту!

— Конечно, сеньорита Гарсиа, — пробормотал дон Луис.

— А ты, Иван, следи, чтобы ничего не сделали Йону.

— Зачем кому-то что-то ему делать? — не понял юноша. Альба закусила губу, осознав, что проговорилась. Но объяснять было некогда. Сейчас, возможно, от ее знания о том, что кто-то выкрал пузырьки с морфием, зависела жизнь дяди.

— А вы, сеньорита Гарсиа? — спросил доктор, который тоже не особо понял слова девушки, но обсуждать распоряжение внучки хозяина отеля не решился. — Я просто обязан вас проводить.

— Хорошо, дон Луис, — мрачно ответила та, и они с доктором второпях покинули комнату.

— Я чего-то не знаю? — спросил Иван, глянув на друга.

— О чем ты? — ответил Йон.

— Ну, сеньорита Гарсиа… Ты ведь спас ее от пули…

— Это она так сказала? — удивился Йон.

— Ну да. Но зачем кому-то нападать на тебя? Или ты видел убийцу?

— Нет, я не видел убийцу. Возможно, Альба просто переживает за меня, — неуверенно сказал он. Стреляли в него, он чётко видел то зловещее дуло пистолета, направленное на него, но зачем Альба сказала всем обратное, он не понял. Однако он понял, что если бы то дуло было направленно на нее, то он бы поступил так, как она всем сказала.

***

Дон Луис проводил Альбу прямо до комнаты ее родителей, а после вежливо попрощался и удалился. Альба же очень невежливо влетела в номер, даже не постучав, чем удивила дона Хоакина и донью Адриану, которые спокойно сидели за столиком и пили чай.

— Альба, дочка, что-то произошло? — беспокойно спросила донья Адриана, поставив фарфоровую кружку в сторону.

— Да! — воскликнула девушка. — Кто-то украл из комнаты Йона весь морфий

— Что?! — побледнел дон Хоакин.

— Я уверена, что это был убийца в маске! Он, наверное, хочет попытаться закончить начатое. Кто сейчас с дядей?

— С ним были Беатрис и дон Игнасио, — ответила донья Адриана.

— Нужно их предупредить!

— Я почти уверен, что это тот юноша, которого подозревает детектив! — прошипел дон Хоакин, со злостью отбросив шелковую салфетку.

— Какой юноша? — не поняла Альба. Детектив ничего не говорил ей о том, что у него уже есть подозреваемый, хотя они часто рассуждали вместе на эту тему.

— Он же попросил не говорить ей об этом, — полушепотом заметила донья Адриана, чем ввела дочь в ступор. Альба выждала несколько секунд, во все глаза глядя на родителей, но когда поняла, что они не собираются ей ничего объяснять, с возмущением сказала:

— Не говорить мне о чем?!

— Детектив подозревает его соседа Ивана, — так просто ответил ей отец.

— Это невозможно! — воскликнула Альба. — Они с Йоном лучшие друзья… Точнее мы с ним друзья, — тут же поправилась она. — Он не мог в меня стрелять. И тем более он не мог убить Кристину, которая заменила ему мать!

— Мы не знаем, на что способен другой человек, — тихо проговорила донья Адриана. — Даже друг порой может оказаться врагом.

— Большего бреда я не слышала, — фыркнула Альба. — Нам нужно срочно предупредить остальных о пропаже морфия и дежурить рядом с дядей, — перевела она тему и размашистыми шагами пошла к выходу.

В коридоре она наткнулась на брата, который дрожащей рукой пытался открыть дверь собственной комнаты. В другой руке он держал наполовину пустую бутылку виски.

— Лукас! — воскликнула Альба. — Опять ты напился!

— Я просто не могу… — промямлил тот. — После всего, что произошло…

Все эти дни Лукас находил свое спасение в спиртном, чем становился большой обузой для всех, ведь его приходилось подолгу искать и переживать о его безопасности больше, чем о безопасности других членов семьи. Иногда его находили в ресторане, где он засыпал прямо на столе, а после получал взбучку от отца, ведь таким поведением он портил имидж семьи. Пару раз его вытаскивали за уши из таверны, где он от душевных мук избивал крестьян. А однажды Альба нашла его в комнате сеньора Рафаэля, где брат покуривал опиум, но об этом она никому не сказала, чтобы семья не ополчилась на него еще сильнее.

— Нам нужно срочно к дяде! — воскликнула Альба, подхватив Лукаса под локоть и потащив по коридору.

— А что случилось?

— Кто-то выкрал пузырьки с морфием. Нужно предупредить об этом дедушку.

— Я полчаса назад был с дядей. Там была еще Беатрис. С ним все в порядке, — пробормотал тот.

— Но все равно их нужно предупредить!

***

В комнате дона Хавьера сидели донья Беатрис и дон Игнасио. Лукас ушел около получаса назад в ресторан. Помимо Гарсиа дежурили еще агенты полиции, которые стояли у дверей, пристально следя за всеми, кто ходил по коридорам, и проверяя всех официантов и горничных, которые приносили обеды или чистые полотенца.

— Не переживай, дитя, мой сын крепкий. Я уверен, что он победит смерть. Иначе и быть не может, — сказал дон Игнасио донье Беатрис. На женщине который день уже не было лица. Она практически не ела и не спала. Даже спальню ни разу не покидала. Все завтраки, обеды и ужины привозили ей в комнату, но после увозили обратно, почти нетронутыми.

— Я знаю, — отозвалась донья Беатрис. — Я верю в это.

— А Лукас совсем стал плох. Смерть кузена и несчастье с дядей превратят его в настоящего пьяницу. Сейчас наверняка ушёл пить. Я даже боюсь представить, что станет с отелем, когда он перейдет в его руки.

— Как вы можете думать об этом в такое время?! — возмутилась женщина, подняв на старика блестящие от слез глаза.

— Я думаю о всей своей семье. А этот отель — ее будущее.

Донья Беатрис хотела еще что-то сказать, но неожиданно прямо рядом с ее ухом прохрипел голос:

— Отец.

— Сын! — воскликнул дон Игнасио, поднявшись со скрипучего кресла и сев на кровать рядом с доном Хавьером.

— Хавьер, ты очнулся! — донья Беатрис заглянула в лицо мужа, но увидела совсем не то, что ожидала увидеть. Оно не выглядело здоровым, оно не было похоже на лицо человека, который очнулся после долгой болезни. Теперь оно выглядело даже страшнее, чем тогда, когда он был без сознания. Словно с пробуждением он заболел ещё сильнее. Вены взбухли, кожа посинела, а глаза остекленели, словно в них уже больше не было жизни.

— Я должен сказать… Мой сын… Матео. Не единственный мой сын… Я все написал в письме, оно в портсигаре. — Было видно, что каждое слово для него — тяжелое испытание. Но он должен был пройти все эти испытания ради правды, которая слишком долго была сокрыта. Дон Хавьер понимал, что очнулся вовсе не для того, чтобы продолжить жить. Господь позволил ему сделать последний глоток жизни, прежде чем похоронить его под толщей зловещей темноты, именно ради правды.

— Что ты такое говоришь, — замотала головой донья Беатрис, скатившись на пол рядом с кроватью. По ее щекам опять заструились горькие слезы.

Дон Игнасио схватил портсигар сына, который был извлечён из его разорванного от падения на гравийную дорогу фрака ещё две недели назад и небрежно брошен на тумбу. Тут же все сигареты полетели на пол, и из-под них показалась сложенная вчетверо бумажка. Это письмо было подлинным и неоспоримым. Оно могло дать все одному и отобрать все у другого.

Дону Хавьеру очень повезло, что он спрятал его сразу, как только написал. Было ещё второе письмо, которое являлось лишь черновиком этого, но оно было без подписи, и, по сути, являлось просто бумажкой. Эту бумажку и уничтожил тогда загадочный человек из шкафа, наивно полагая, что таким образом можно избавиться от правды.

— Прости. Я изменил тебе. Это правда. А убийца… Убийца…

В этот момент в комнату вошла Альба, таща за руку пьяного брата. А позади них выросли мрачные фигуры дона Хоакина и доньи Адрианы.

— Лукас. Это… Ргх, — дон Хавьер не успел договорить. Этого глотка жизни не хватило, чтобы сказать самое важное. Он начал задыхаться, страшно захрипел, словно его легкие наполнились водой, а после побледнел так сильно, что почти слился с простынями. Его голова безвольно откинулась на подушку под душераздирающий крик доньи Беатрис.

— Хавьер! — кричала она. — Не смей, Хавьер! Очнись! Кто убийца?! Кто это был, Хавьер?

— Дядя! — спохватился Лукас, выронив бутылку, содержимое которой тут же разлилось золотистой лужицей на деревянном полу. Молодой человек кинулся к его кровати и горько заплакал, зарывшись лицом в одеяле.

— О Господи, — прошептала Альба, опустившись на пол и запачкав подол платья разлитым виски. Её радостное настроение моментально окрасилось в черный цвет, а лицо вновь осунулось и исказилось от боли и ужаса.

Донья Адриана съехала по стене и упала рядом с дочерью, прижав её к себе. А дон Хоакин так и остался стоять в дверном проёме, глядя на обмякшее тело родного брата и вспоминая их дурацкую войну за наследство, которая теперь казалась ужасно глупой и детской.

Дон Игнасио схватился за сердце и упал на кровать рядом с телом сына, бормоча сквозь слезы, что он никогда не думал, что сможет пережить своего первенца.

Мысли в голове доньи Беатрис закрутились, как водоворот. Она повторяла последние слова мужа про себя и неожиданно для себя поняла, что Хавьер только что назвал имя убийцы.

— Ты! — с яростью закричала она, толкнув Лукаса так сильно, что тот повалился набок и ударился головой о комод. — Ты убил его! Ты убил моего сына и мужа! Да как ты мог, мерзавец! — женщина набросилась на молодого человека и стала бить его со всей силой, на которую только была способна.

— Что ты несешь! — воскликнула донья Адриана, выпустив ошарашенную Альбу из объятий. Вмиг она подлетела к некогда подруге и пребольно схватила ее за белые волосы, оттаскивая от сына.

— Это не правда! — завопил Лукас. — Я не убивал дядю и брата! Как вы можете так говорить!

— Это был ты! — стояла на своем донья Беатрис, пытаясь вырвать волосы из цепкой хватки доньи Адрианы. — Он сам это только что сказал!

— Он не мог так сказать, потому что это был не я!

— Беатрис, не надо делать поспешных выводов! — не выдержал дон Игнасио, поднявшись в сидячее положение. Только сейчас он заметил, что невольно скомкал в руке письмо сына, поэтому аккуратно расправил его и убрал в карман пиджака. — Не думаю, что он имел в виду, что убийцей был Лукас. Я просто не верю, что мой внук мог убить моего сына. Особенно такой мягкотелый, как он.

— Сеньоры… — раздался посторонний голос, который не принадлежал ни одному из Гарсиа. Дон Хоакин, который так и стоял бледным истуканом в дверном проёме, подпрыгнул от неожиданности, потому что этот голос раздался прямо за его спиной.

Все отвлеклись и глянули в коридор, увидев детектива Монтойю, который был явно озадачен происходящим. Вот на полу лежит и плачет сеньор Лукас, к которому с яростью на лице тянется донья Беатрис, чьи волосы намотаны на кулак доньи Адрианы. Вот около двери, рядом с застывшей фигурой дона Хоакина сидит у стены сеньорита Альба. А вот заплаканный хозяин отеля полулежит на кровати рядом с безжизненным телом дона Хавьера.

— Я услышал крики. Что здесь происходит? — договорил детектив, выйдя из оцепенения.

— Детектив! — выпалила донья Беатрис. — Это он, это он убийца! — Она указала рукой на Лукаса. — Арестуйте его и казните! Это он убил моего сына и мужа!

— Это серьезно обвинение. С чего вы так решили?

— Мой муж сам только что это сказал! Перед смертью! Разве перед смертью можно солгать?!

— Он не говорил этого, — вмешался дон Игнасио. — Мы не можем судить его только по словам, которые даже не были досказаны.

Альба поднялась на ноги, кое-как, по стенке, но все-таки поднялась, и с удивительной даже для нее самой твердостью в голосе сказала:

— Мой брат острее всех переживал смерть Матео. Вы только взгляните на него! — Она указала на пьяного и рыдающего брата, который так и лежал на полу, подогнув под себя колени.

— А теперь погиб и дядя, — сквозь рыдания проговорил Лукас. — Неужели вы действительно думаете, что это был я?

— Примите мои соболезнования, — с горечью изрек Монтойя. — Мы найдем убийцу, даю слово.

— Но я говорю, что убийца — он! — отчаянно прокричала донья Беатрис, не понимая, почему только она видит очевидное. — Почему вы его не арестуете?!

— Я не могу арестовать его, сеньора. Я выслушаю каждого из вас. Но говорить я буду с каждым наедине.

***

После осмотра тела дона Хавьера выяснилось, что кто-то сделал ему инъекцию прямо в шею. Но вот кто её сделал? Это детектив Монтойя и пытался выяснить, разговаривая с членами семьи Гарсиа в директорском кабинете, который располагался в двух шагах от стойки регистрации. Дон Игнасио сам предложил это место для разговоров и уступил детективу своё кожаное кресло за огромным дубовым столом.

Первой говорила Альба. Она сообщила детективу об украденных ампулах морфия, и мужчина сразу сделал вывод, что дона Хавьера отравили как раз таки этим лекарством.

— Спасибо, сеньорита Альба за информацию.

— Это мой долг. — Руки у Альбы дрожали, а горло сдавливали слезы. Но голос ее был ледяной и неживой. — Спасибо, что вы мне так доверяете, детектив Монтойя. И если вы не поняли, это был сарказм.

— Простите, сеньорита, но о чем вы?

— О том, что вы подозреваете Ивана! — выпалила она, соскочив со стула и едва не смахнув стопку документов с дедушкиного стола. — Как вы можете его подозревать? Он вырос вместе с Йоном, а Кристина его воспитала! Неужели вы думаете, что он бы так поступил со своими близкими людьми?

— Не важно, что я думаю. Важно лишь то, что говорят улики. И вы-то должны это понимать.

— Вы тоже должны понимать, что не всегда улики указывают туда, куда надо. И какие вообще могут быть улики на Ивана?!

— Мы нашли рядом с трупом Кристины официантскую бабочку. Как выяснилось, единственным официантом, который потерял бабочку в тот вечер, был сеньор Эррера. Странно, не находите?

— Не нахожу, — бросила Альба.

— Но сеньор Эррера в свое оправдание сказал, что у его бабочки была сломана застежка, — продолжил Монтойя, сделав вид, что не заметил недовольное замечание девушки. — А на той бабочке, что мы нашли, она была целая. И еще он сказал, что сеньор Вергара тоже потерял в тот вечер бабочку.

— Да, это так. Когда мы были на балконе, на нем не было бабочки, — произнесла девушка, вспомнив, что Йон на балу был в краденной белой бабочке. Но вот куда тогда он дел свою официантскую? — И раз вы выяснили, что у бабочки Ивана была сломана застежка, а на той бабочке, что вы нашли рядом с телом, застежка была целая, то разве это не снимает с него обвинений?

— Не знаю, мне не понравилось, как сеньор Эррера себя вел, когда я его допрашивал.

— Вы его просто напугали. Он пугливый, так что не удивляйтесь.

— Хорошо, а что насчет пропажи морфия, как думаете? Сеньор Эррера мог запросто его взять

— Его мог запросто взять любой. Комнаты обслуги снаружи не запираются. К тому же Иван сегодня весь день работал. — Альба была уверена в своих словах. Мысль, что Иван был в той жуткой маске и стрелял из пистолета, была просто абсурдной. И она собиралась восстановить честь друга в глазах… Да в глазах всех! — Вот что! Я докажу вам, что Иван невиновен. И найду настоящего убийцу! — решилась она. Все же, у нее был в этом какой-то опыт. Пусть и не очень удачный…

— Вы не можете проводить расследование самостоятельно.

— А кто мне запретит? — сказала девушка, и прозвучало это весьма самодовольно. Она знала, что детектив Монтойя не станет ей препятствовать. Он не захотел бы терять дружбу с внучкой такого влиятельного человека как дон Игнасио. И он сам это понимал, а потому сейчас мог только тихо вздохнуть и произнести:

— Хорошо. Только будьте осторожны в вашей самодеятельности. Вы же понимаете, что мы имеем дело со страшным и опасным человеком.

— Непременно! — с этими словами Альба покинула комнату и вышла в вестибюль. В зоне отдыха на плетеных стульях и диванах разместились все Гарсиа. Но сидели они группками, словно разбившись на несколько лагерей. Донья Беатрис, мрачная и убитая горем, сидела одна под декоративным деревом, будто спрятавшись за его размашистыми листьями от остальных, и волком поглядывала на Лукаса.

Дон Хоакин и донья Адриана сидели на скамье вместе с Лукасом и утешали сына, как могли.

А дон Игнасио пристроился в другом конце зоны отдыха, как бы говоря, что он сохраняет в этой войне нейтралитет.

Как только все заметили, что Альба покинула кабинет, то закопошились и стали расспрашивать ее о том, что она говорила и что думает обо всем произошедшем детектив. А донья Беатрис молнией полетела прочь, желая поскорее вразумить недалекого детектива. Она с грохотом влетела в кабинет и плюхнулась на стул перед Монтойей, неразборчиво протараторив, что во всем виноват Лукас.

— Сеньора, успокойтесь, — сказал детектив. Он только отошел от нелегкого разговора с сеньоритой Альбой, но сразу понял, что этот разговор будет не легче. — Давайте обо всем по порядку. Как я понимаю, вы ни разу не покидали свой номер в течение этих дней?

— Да, — нервно кивнула женщина.

— Вы запомнили тех, кто входил в комнату за последний час?

— Я точно помню, что с Хавьером сидел Лукас. Прямо рядом с ним, на кровати. Это он мог вколоть ему морфий. Запросто! Дон Игнасио тогда уснул в кресле, а я просто сидела и думала о своем. Да, он вполне мог вколоть ему морфий!

— Ну а все же, кто еще входил в комнату?

— Ну, приходила служанка, меняла простыни.

— Что за служанка?

— Кармен, вроде бы. А нет, приходило две служанки. Они вдвоем меняли простыни.

— Как зовут вторую служанку?

Донья Беатрис на несколько секунд задумалась, а потом неуверенно произнесла:

— Виктория, по-моему. Но если честно, я не всех знаю по именам. А еще приходил официант. Вроде бы, за последний час приходило даже три официанта.

— Вы можете их назвать?

— Одного я знаю точно. Иван. Он тут с рождения.

— Ага! — воскликнул детектив. На протяжении разговора он записывал в блокнот все сведения, и когда услышал это имя, то пометил его тремя восклицательными знаками.

— Что такое? — с непониманием спросила донья Беатрис.

— Ничего, продолжайте. Как зовут остальных двух?

— Не помню. Спросите об этом дона Игнасио. Он точно знает всю прислугу по именам и фамилиям.

— Почему вы так уверены, что именно сеньор Лукас мог убить вашего сына и мужа? Почему не кто-то из персонала? Еще недавно вы говорили, что никто из ваших кругов так бы делать не стал, а теперь обвиняете члена собственной семьи.

— Потому что Хавьер очнулся, — сказала донья Беатрис, и не выдержала — весь разговор она старалась сохранять бесстрастность, но при воспоминании об ожившем на несколько секунд муже сердце снова болезненно сжалось, а к глазам подступили горькие слезы. — Он очнулся! — сквозь слезы сказала она. — Очнулся, чтобы сказать, что мне изменял, и назвать имя убийцы! Он сказал, что убийца — Лукас! Лукас, понимаете?! Он так сказал перед смертью!

Конец ознакомительного фрагмента.