Война, любовь и психология

Лев Горфункель

Павел Лейбович Горфункель – психолог, преподаватель, участник войны. Его любили и уважали студенты, коллеги, друзья и даже недруги. Незаурядная личность, он притягивал к себе своей искренностью, принципиальностью, умом и интеллигентностью. Написанная легким языком, с юмором книга рассказывает о том, каким он был в семье, о непростых отношениях отца и сына и о том, что запоминается из детства.

Война

Письма, которые отец писал своей маме во время войны, — единственные документальные свидетели его фронтовой жизни — не сохранились. Все, что я знаю о военных годах отца, я знаю от мамы — по ее рассказам и некоторым статьям, а также единичным документам, найденным мной в семейном архиве.

Война застала отца именно так, как это обычно показывают в фильмах о войне — выпускником школы. И именно во время празднования окончания школы в Петергофе у фонтанов объявление о нападении немцев. Отец вместе с другими одноклассниками сразу поехал в военкомат. Вскоре его отправили на шестимесячные курсы артиллеристов. Ему долго не могли подобрать форму: маленький, худосочный, размер ноги 38… Учили, конечно, максимально ускоренными темпами — а как же иначе, когда враг все ближе? И уже в декабре сорок первого отец прибыл на фронт, а дома остались его отец, мать, младшие сестра и брат. И Лена — его первая школьная любовь. Перед отъездом отца на фронт они решили пожениться сразу после войны…

Отец был назначен сначала командиром взвода, а затем батареи: четыре орудия, двадцать бойцов и еще кони — перевозить орудия. Это была двести восемьдесят шестая стрелковая дивизия Ленинградского фронта, основной задачей которого была защита Ленинграда. Отец всю жизнь гордился потом, что защищал свой родной и любимый город, свою семью, которая осталась там.

Он был самым молодым командиром батареи — восемнадцать лет. Период был самый тяжелый: немцы наступали, голод, холод, болотистая местность вокруг Ленинграда, кони застревают, не могут перетаскивать орудия. А ему надо не просто воевать, а еще и командовать людьми, отвечать за них, по крайней мере перед собой. Восемнадцать лет… Не могу себя представить на его месте в восемнадцать лет… Хотя, может, если бы я был на войне… Но я не был.

Кроме всех этих трудностей, еще были — и, наверное, самые тяжелые — трудности моральные. Ведь наступление на этом фронте началось только в начале сорок четвертого года. Это значит, больше двух лет в состоянии, когда каждый день очень тяжело, каждый день может стать последним в жизни, и нет никаких проблесков победы. Да еще и сознание того, что в городе голодают, умирают от голода. И это не какие-то абстрактные люди — это твои сограждане, твоя семья. Мама отца (моя бабушка Ева) писала ему на фронт письма, он тоже писал ей, а также отсылал все деньги, которые получал как офицер (это называлось, кажется, «аттестат»). Конечно, это были совсем маленькие деньги для семьи. Отец папы, мой дедушка, к началу войны уже серьезно болел, и бабушка все свои силы направляла на заботу о нем, на обеспечение его и всей семьи питанием. А еще были сестра отца Муся пятнадцати лет и брат Генрих, все его звали Геня, четыре года, и все они как-то должны были жить. А отец был на фронте и мог только посылать им деньги и узнавать о них из писем своей мамы. Сейчас, когда я сам глава большой семьи, я могу представить (да и любой мужик, отвечающий за свою семью, может), насколько это тяжело — знать, что в твоей помощи нуждается твоя семья, а ты должен делать что-то другое, быть где-то в другом месте. А можешь и погибнуть — и кто тогда будет заботиться обо всех? Наверняка эти мысли были с отцом все время. Но он защищал Родину — что тогда могло быть важнее? Бабушка писала ему письма, и это хотя бы давало ему возможность знать, что все живы, что еще осенью сорок первого года Муся уехала в эвакуацию с техникумом, в котором училась, что папу в эвакуацию не взяли, поскольку он болел, и поэтому она, мама, осталась с папой и с маленьким Геней в осажденном Ленинграде. А потом и письма перестали приходить.

И это, наверное, еще тяжелее — полная неизвестность. Но он терпел, терпел вместе со всеми и верил в победу и в счастливую жизнь после нее. Мне отец о войне практически ничего не рассказывал, по крайней мере, я этого не помню. Но я хорошо помню следы от одного из ранений на его спине — два пулевых отверстия совсем рядом, пуля прошла вскользь, под кожей, по мышцам… Опять как начинаю примерять на себя — ведь это смерть была совсем рядом… Или контузия — рядом с отцом взорвался немецкий снаряд… Вообще, за время войны у отца было четыре ранения. После первых трех он все еще оставался на фронте. В то время отца наградили орденом Красной Звезды. Это была редкость — во время отступления мало кого награждали.

Через некоторое время отец получил письмо от своей мамы — нашлась! Поскольку фронтовые письма отца не сохранились, я могу только, зная о произошедших событиях, предполагать: бабушка написала отцу, что в конце сорок первого года она была арестована, и ее осудили на десять лет лагерей. Но самым страшным для бабушки было то, что, когда ее арестовали, они — ее муж и сын — остались совершенно одни. И бабушка совершенно не знала, где они и что с ними. И об этом, наверное, тоже написала. Так что ко всем боевым сложностям у отца добавилась серьезная тревога за родных, особенно, наверное, за Геню — ведь он был совсем маленьким.

Все, что произошло на самом деле, стало известно уже несколько лет спустя. Но это история, о которой стоит рассказать. Так что рассказываю.