Серая мышка, которая всего боялась

Лев Горфункель

Это книга-исследование и книга-благодарность. Автор пытается отыскать источник той удивительной энергии и способности к преодолению, которые Анна Михайловна Горфункель продолжает демонстрировать и сегодня, в свои девяносто лет. Читателю как будто предлагается подумать о мотивах «хочу» и «надо» на его собственном пути и оценить обе стороны медали. Несмотря на серьезность темы, книга написана удивительно легким языком, с юмором и самоиронией, ставшими уже визитной карточкой этого автора.

Детство

Мама родилась в городе Гжатске Смоленской области 17 марта 1927 года. Ее отец — Михаил Лазаревич Витал — умер от менингита, когда маме было всего три месяца. Мама была первым ребенком, он очень радовался ей и с удовольствием проводил с ней все свободное время, нося ее на руках. Он был бухгалтером, профессионалом высокого класса, несмотря на молодость. Бабушкин папа, дед Василий, работал вместе с ним, хорошо его знал и уважал за его высокие интеллектуальные способности. Когда в доме только заговорили об их (Михаила и маминой будущей мамы) возможной свадьбе, дед Василий говорил, что вряд ли Михаил захочет жениться на Катьке (так звали потенциальную невесту, мою будущую бабушку Екатерину Васильевну Виноградову), «он ведь из одного ума состоит». Не знаю, что он имел в виду и почему наличие ума жениха должно было стать препятствием к свадьбе, невеста тоже была далеко не дура, к тому же его дочь. Вполне возможно, что дед Василий сам был не очень счастлив в браке и просто предполагал, что умный человек вообще не станет жениться, — мысль, как известно, не новая, изложенная многократно в разных формах, апогеем которых для нас стала песня со словами «если б я был султан — был бы холостой». Но тогда «Кавказской пленницы» еще не было, поэтому дед Василий для иллюстрации мысли использовал попавшихся под руку молодоженов. Но это только одна из многочисленных возможных версий. В любом случае свадьба состоялась, в результате чего на свет и появилась моя мама. Как я уже сказал, ее отец Михаил Витал был бухгалтером высокого класса, а в те времена бухгалтер был не только «учетчиком», но и — самое главное — ревизором, человеком, проверяющим хозяйственную деятельность других людей, которым было вверено какое-нибудь государственное — а другого тогда не было — имущество. Сочетание ума, профессионализма и высокой порядочности привело к тому, что именно его старались посылать на разные предприятия и в колхозы с проверками, так что ему приходилось много передвигаться по району и области, очень часто просто пешком. Однажды, возвращаясь из очередной такой пешей командировки, Михаил решил отдохнуть, прилег прямо в лесу, через который шел, и уснул. От долгого лежания на земле или, возможно, от ветра он заболел. Когда он пришел домой, вскоре почувствовал себя плохо, болезнь стала развиваться быстро. Его срочно повезли в Москву, где жила его сестра Ольга, но было поздно, его спасти не смогли. Когда я узнал эти подробности, я представил себе, как он, ложась в лесу отдохнуть, засыпая, думал, что вот скоро придет домой, будет опять проводить время с дочкой и как все здорово, и как много времени у них впереди…

После смерти мужа бабушка с дочкой переехала к своим родителям, которые считали, что она уже больше замуж не выйдет, ведь ее умерший муж был еврей, да еще с ребенком. Но они ошиблись: за бабушкой стал ухаживать самый видный «парень на деревне» — учитель Алексей Орлов, очень уважаемый в городе человек, мечта многих девушек, надежда и опора своих родителей. Так что, когда он пришел свататься, мама бабушки требовала от нее немедленного согласия, а папа бабушки — уже знакомый нам дед Василий — на согласии не настаивал в первую очередь потому, что он все еще помнил умершего бабушкиного мужа, которого, как я уже сказал, он очень уважал. Кстати, дед Василий тоже был бухгалтером высочайшего класса и вообще очень хорошим, добрым человеком. Мама очень любила этого своего дедушку, и, когда он заболел и уже лежал и не мог говорить (у него был рак горла), мама — ей было три или четыре года — оказалась единственной в семье, кто каким-то чудом мог догадываться, что ему надо, и поэтому все время была около него. Когда его хоронили, мама очень сильно плакала, няня долго держала ее на руках. Сама мама вспоминает эти события как первое серьезное испытание в жизни.

Другим серьезным испытанием детства мама считает историю с коровой. Было начало тридцатых годов, время расцвета коммунистического способа ведения сельского хозяйства — кулаков раскулачить, всех коров отобрать и отдать в колхозы для эффективного управления. Первую часть выполнили успешно, а потом коровы в колхозах закончились, остались только в личных хозяйствах, у тех, кто не надеялся на колхозы. А есть хотелось всем. Поэтому коммунистическая партия в лучших своих традициях решила оставшихся коров опять поделить поровну, при этом геройски начать с себя. Было принято постановление, что в хозяйстве члена партии не должно было быть больше одной коровы. То есть такая простая математика — в семье может быть два: либо две коровы, но тогда ни одного члена партии, либо один член партии и одна корова. Уж и не знаю, что было в семьях с двумя членами партии, надеюсь, от них не потребовали производить молоко самостоятельно. В маминой семье коровы вообще не было, но зато был член партии — ее новый папа. И жили они с мамой бабушки — тогда уже вдовой деда Василия Анной Павловной. А у нее была корова. И у родителей маминого нового отца, коммуниста, тоже была корова. Родители жили отдельно, но коровы считались общими для семей родственников. Поэтому дедушка, член партии, должен был отдать одну корову, и, как настоящий коммунист, он считал, что надо отдать корову из той семьи, где живет он сам. В то время корова давала, наверное, половину всего витаминного рациона, и лишиться ее — значит существенно снизить свой и без того низкий уровень жизни. Услышав об этом, Анна Павловна пришла в ярость. Она ни в какую не хотела отдавать корову, устраивала скандалы, плакала и рвала на себе волосы, пытаясь таким образом повлиять на свою дочь, чтобы та, в свою очередь, угомонила своего мужа-коммуниста. Еще недавно настаивавшая на их женитьбе, теперешняя Анна Павловна ежедневно разражалась истериками и причитаниями, среди которых неизменно присутствовало «мы врага пустили в свою семью». Все это продолжалось довольно долгое время и осталось в маминой памяти очень тяжелым воспоминанием. Внесла Анна Павловна свою лепту. Видимо, были у деда Василия основания…

Кроме испытаний, начавшихся в раннем детстве и никогда потом не покидающих маму, она рано познакомилась со страхом. Таких страхов у нее было несколько, и исходили они в основном от няни, которая, не справляясь с детьми и, конечно, не ведая, что воспитывает будущего профессора педагогики и психологии, прибегала к простому народному средству убеждения — запугиванию. Пугала она всем, что «попадалось под руку»: и Бабой-ягой, и Кощеем, и сверчком, и волком, и богом. Такая вот компания. Прямо и не знаю, как туда затесался сверчок. А еще кукушкой. Мамина няня любила спрашивать кукушку, сколько кому лет осталось жить, и мама очень боялась, что ее маме, моей бабушке, кукушка не накукует достаточно. При этом и сама «кукуемая» бабушка любила подпевать: «Мама, ты спишь, а тебя одевают в белый, совсем незнакомый наряд…», окончательно вгоняя свою дочь в слезы, а заботливая няня в это же время просила маму не плакать и «поберечь глаза». Согласитесь, в таком водовороте трудно удержать равновесие. Мама до сих пор помнит эти страхи, а отсутствие слез сегодня связывает и с этими событиями тоже.

Еще из маминых детских страхов — иконы. Няня периодически брала маму в церковь. Вообще, маму окрестили в возрасте трех лет втайне от ее папы — члена партии. Конечно, его согласие на это дело вряд ли могло бы быть получено, ведь партия бога не признавала вообще, а дедушка был настоящим, преданным и политически подкованным коммунистом. Я сам лично помню из своего детства, как он сидел летом на веранде и читал газету (наверное, «Правда») с двумя карандашами — синим и красным — в руках, подчеркивая, видимо, наиболее важные места. Я не разбирался в подробностях: что он подчеркивал красным, а что синим и каковы были последствия, но сам подход! Так что никаких шансов на крещение, стань о нем известно дедушке, не было. Теперь-то, конечно, все изменилось, и нынешнее поколение партийных и государственных идеологов отчаянно крестится по команде, поглядывая на «старшего» и стараясь не забежать вперед и не отстать, полагая, видимо, что этот процесс из той же серии, что и марш в колонне. При этом у них такие же лица, как в новостных передачах с их заседаний в правительстве, — сосредоточенные, нахмурившиеся, вспотевшие от напряжения и старательности. Никак не смахивает на счастье разговора с богом. Дедушка с его карандашами был гораздо убедительнее. Так вот, няня водила маму в церковь. Наверняка предполагалось при этом, что поход в церковь является желанным событием. На самом же деле все было не так: мама ужасно боялась мрачной обстановки церкви, в особенности икон со святыми, и эти страхи тоже остались с ней до сих пор. Правда, все было не так плохо: от этих страхов мама начинала отчаянно молиться, это старание не оставалось без внимания и воспринималось как усердие и послушание, за что маме первой подавали ложку с причастием, а это уже был положительный момент, который маме нравился и тоже запомнился.

Конец ознакомительного фрагмента.