А знаешь, я ничуть
А знаешь, я ничуть не постарел.
С тех пор как мне вогнали в сердце пулю.
Обидно, что попал я под расстрел —
в роскошном до безумия июле.
Ну ладно бы — декабрь, ну, пусть — октябрь.
Когда ветра в лицо — острее жести!..
Но все живые жить вдвойне хотят, —
любуясь на природы совершенство…
Успел убить двоих. Свинцовый град.
Удар. И вдруг померкли лета краски.
Мне жалко — молодых — святых — ребят, —
которые не знали женской ласки.
И счастлив от того, что ты была
в моей судьбе — до одури короткой!..
И, помня обо мне, — любить смогла.
И стала вдохновеньем для кого-то…
А знаешь… Уж давно презренья нет —
к убийцам. И рожали их — не стервы!..
В двадцатом появился я на свет.
Из тела вышел в диком сорок первом.
Вот здесь — в себя впустила нас земля.
Взяла тела. И я — для всех потерян.
Брожу по тихим, ласковым полям.
И в смерть мою, — по-прежнему, — не верю.
А где-то там
Рожденье северной весны. Май, приукрашенный снегами.
На мелких лужах — нежный хруст кусочков лопнувшей слюды.
И настоящее скрипит — в две скучных ноты — под ногами,
и остаются позади в слепую молодость следы.
Дохнёт заботливым теплом уютный маленький автобус
и закачает на волнах ведущей в прошлое реки.
И вновь закроются глаза, минут на десять-двадцать, чтобы
ты видел ярче те года, в которых был совсем другим.
А где-то там — поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и
душе не ведомы грехи, она пока что — не тюрьма.
Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,
и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума…
Картинки — будто наяву. Вот только в чувствах, что отрадно, —
не получается никак настроить яркость и контраст.
И заскорузлые мечты, и бестолковая бравада —
последних лет убиты градом и стёрты пламенем костра…
Вспорхнёт, как птица, чуткий сон. Но вновь дорога на работу,
пускай короткая совсем, — вполне законченная жизнь,
а в общем — пройдена ещё
одна ступенечка всего-то,
а над седою головой — уходят в вечность этажи.
А где-то там — поток страстей. Ещё не знаешь: это спам, и
душе не ведомы грехи, она пока что — не тюрьма.
Но веришь: следует судьбу творить когтями и зубами,
и всё не можешь разглядеть, что мир вокруг сошёл с ума.
А ну их!..
Привет!.. Дождался… Устали лапы.
Вот. Розы. Знаю — не в радость ноша, —
Куда ты с ними, с такой охапкой?..
Да брось их!.. В урну!.. Ну, я их брошу!..
Восторг секундный. Взрыв аромата.
Теперь — обуза. Всё, отслужили.
Почти на ощупь бредём куда-то.
Нам всё понятно. Мы всё решили…
Тьфу!.. Замечтался!.. Пора ложиться.
Иначе завтра — хана работе.
Когда ночами вот так не спится, —
Весь день насмарку. Весь день — в зевоте.
Что?.. Сердце жаждет?.. Наплюй на это!..
Ему дай волю — не то попросит!..
Анюты, Ксюхи, Марины, Светы —
А ну их в баню!.. Да ну их вовсе!..
Ложусь. Вздыхаю. Отбой мечтаньям!..
Смежаю веки. Но до рассвета —
Наташки, Ленки… Звонки, свиданья…
Целую руки. Дарю букеты…
А с меня стократный
Отмени руками взмахи,
непоседливый драчун!..
Все проблемы — в наших страхах,
я им верить не хочу!..
Не хочу стрелять и драться,
Жизнь дала не раз ремня!..
Пощажу вас щедро, братцы, —
пощадите вы меня!..
Маслом стелется дорога,
и шаги мои легки.
Стал я слишком близок к Богу, —
вы — от Бога далеки!..
Выхожу, седой и пьяный,
в неулыбчивый рассвет.
Нож увесистый в кармане,
а подмышкой — пистолет!..
Упадут на город звёзды,
сквер крапивою зарос…
Вам — грешить ещё не поздно,
а с меня — стократный спрос!..
Нет базара — я отвечу!..
А отвечу — нет вины!..
Но в такой чудесный вечер
нам разборки не нужны!..
Пролетел безумства ветер,
нет наездов — нет войны!..
Ах, какой волшебный вечер,
ах, как девушки нежны!..
А снег по грудь
А снег — по пояс снова. Местами снег — по грудь.
И от снегов становишься горбатым.
Но главное, ребята, с дороги не свернуть, —
прочерченной совковою лопатой.
И главное, ребята, позора не принять
и целоваться с Богом до упаду!..
Не ведая хмельного стопульного огня —
в стремлении за медною наградой.
Надень суровый китель, простреленный насквозь, —
в далёком прошлом смелой крысой роясь.
Ты не с самим собою, а с Чёртом будешь врозь, —
в снегах, судьбу засыпавших по пояс!..
И пусть поднадоели блестящие снега, —
как орды обнаглевших печенегов, —
люблю тебя, родная, — твой хохот, шум и гам, —
судьба, с лихвой засыпанная снегом!..
А тело где
Некстати встретил я ментов,
гнев их претензий — не по делу.
Признать свою вину готов.
Но — предъявите парню тело!..
Зачем убил, и чем убил?..
Картишки скорбные раскинем.
Я — не маньяк, я — не дебил.
И не в крови пока что имя.
Я — честный уличный пацан.
Могу со скуки врезать в ухо.
Порой не в меру груб и пьян.
Но не по мне — навек — мокруха!..
Хамите, крепкий срок суля, —
скажите: что во мне задело?..
Давайте всё начнём с нуля!..
И — предъявите парню тело!..
А тела нет. А где оно?..
Без тела песня — не допета!..
Давай, российский фараон, —
скорей снимай с меня браслеты!..
…Ах, как погодка хороша!..
Теплей весны и лета осень!..
Простила всё моя душа.
И новых… тел… ручонки просят!..
Дурная шутка. И струя
от них такая, что — противно.
А тело где?.. А тело — я!..
Себя убил я, став скотиной.
Алёнка
Вот наш милый дом.
Вот он — твой подъезд, —
девятый.
Мимо проходя,
я стреляю в дверь
глазами.
Выделить не мог
из других невест
когда-то, —
о тебе душа
полнится теперь
мечтами.
Слышал — говорят
парни во дворе:
«Красотка!»
Я же повторю
миллионы раз:
«Богиня!»
В мыслях о тебе
я горю в костре —
в охотку! —
Видимо, навек —
пленник чудных глаз
отныне!
Алёнка!
Да что ж ты делаешь со мной!
Девчонка!
Серьёзно болен я тобой!
Потеха —
друзьям, но не до смеха мне, —
в аптеках
лекарств от той болезни нет!..
Я при встрече вновь
в глазки загляну —
что толку!
Сквозь меня опять
смотришь, будто я —
прозрачный!
Что же сделать тут?..
Тяжело вздохну —
и только!
Видно, для тебя
ничего совсем
не значу!
Подкрадётся день —
праздник двух сердец, —
я — лишний!
К твоему крыльцу
на моих глазах
подъедет
белый лимузин
с парою колец
на крыше.
И, увидев вас,
дружно скажут «Ах!»
соседи.
Алёнка!
Да что ж ты делаешь со мной!..
Алиса
Наградил Господь лицом прекрасным.
Жизнь её всегда текла с размахом.
МГУ, МГИМО — с дипломом красным.
Стал отец недавно олигархом.
Подмосковье. Жаркий день. На дачу
понеслась в крутом автомобиле…
Хочет замуж. Только — неудача.
Тут ведь надо, чтоб тебя любили!..
Не диплом, не папу, не машину…
В банке — счёт, растущий, словно в сказке.
Как на мёд слетаются мужчины, —
а с любовью — вечно неувязки!..
…Позади всего лишь девять классов
у подруги детства — скромной Даши.
Родила уж двух детей, зараза!..
Муж цветы охапками ей тащит!..
И фигура — так себе, и рожа.
И отец — какой-то там сантехник.
С каждым днём Алисе всё тревожней:
почему её счастливей девки?..
Ведь она — волшебная красотка,
слаще самой солнечной клубники!..
Денег — тьма, и в Мурманске — подлодка.
Свой завод рожает медь и никель!..
Для неё, Алисы, — блеск столичный!..
Золотой чертог, алмазный кладезь.
Блеска нет лишь только в жизни личной.
Без него — и золото не в радость!..
Может быть, она переучилась,
и не впрок кудесница-наука?..
Окажите ей, подруги, милость —
объясните: «Ты, Алиса, — сука!..
Полезай на свой шикарный катер,
проскользи легко по речке звонкой.
За борт выбрось свой гнилой характер,
на причал вернись простой девчонкой.
Ты богата. В жизни — бездна смысла.
И в мозгу твоём — не счесть извилин.
Только нужно, чтоб тебя, Алиса, —
безусловно, искренне любили!..»
Апокалипсис
Взбудоражена планета:
вот уже который день
предвещают гибель света
все, кому вещать не лень.
Вероятно, повод главный
обсуждать пустой вопрос —
нежеланье строить планы
и работать на износ.
Кто смелее — ждут беспечно,
трусы плачут: «Быть беде!..»
Нечто злобное навечно
уравняет всех людей —
слабаков и каратистов,
президентов и бомжей.
Тех, кто только что родился —
с тем, кто при смерти уже.
Что ж, конец, возможно, кстати
всем раздавленным судьбой.
Нострадамус! Жди проклятий
от обманутых тобой!..
Впрочем, людям — крышка, кроме
не привыкших зря болтать:
апокалипсис не тронет
тех, которым наплевать
на него, на разговоры
о грядущей темноте, —
их стезя — лопатить горы
запланированных дел.
А удел всех прочих — скверен.
Ждёшь беду?.. — Встречай беду!..
Ведь воздастся всем — по вере!..
(И, конечно, — по труду).
Ах, зона, зона!..
Ах, зона, зона!..
Пустой рассвет.
Но здесь я — дома, —
На восемь лет.
Ах, зона, зона!..
Душа закат
Зовёт со стоном,
И рвётся мат!
Умом не тронусь,
Хоть смерть близка!
И дни — как пропасть,
Ночь — коротка.
Ах, зона, зона —
Скрипи душой, —
Честь не уронишь, —
Уже — герой!..
Пускай на воле
Никто не ждёт, —
Не меньше боли,
Что день — как год!
Не будь же слабым,
Ведь ты — жиган!
Не стань же бабой —
Умри, пацан!..
Ах, зона, зона!..
Пустой рассвет.
Но здесь я — дома, —
На восемь лет.
Ах, зона, зона!..
Душа закат
Зовёт со стоном,
И рвётся мат!
А тот — отвязный,
Он здесь король, —
Так врежет глазом,
Что в сердце боль!
Да только виду
Подать не смей,
Ведь ты — не гнида, —
Крепись — сумей!..
Ему не в тягость
Весь наш уклад,
И будто в радость,
Что прочим — ад!
Но сделай мину,
Что вровень с ним!
Хоть не скотина, —
Но будь таким!..
Ах, зона, зона!..
Пустой рассвет.
Но здесь я — дома, —
На восемь лет.
Ах, зона, зона!..
Душа закат
Зовёт со стоном,
И рвётся мат!
Ах, любовь
Я думал: без тебя я не смогу прожить ни дня,
Ни солнечного дня, ни праздничного дня.
Считал я, что ты значишь больше жизни для меня;
В огонь я за тебя, и в воду за тебя!
Но вот уже неделю я один, а ты — с другим;
В обнимку всюду с ним, и счастлива ты с ним.
Я — тихо наслаждаюсь одиночеством моим;
Я тоже — всюду с ним, и тоже — счастлив с ним!..
Ах, любовь!.. Ты, любовь, —
Непонятная штука.
Ты — набор нежных слов, —
Ты — и правда, и шутка.
На три дня и навек;
Ты — и мало, и много.
Ты и зной, ты и снег;
Ты — покой и тревога!..
Я знаю: день придёт — быть одному мне надоест,
Изрядно надоест, смертельно надоест.
И я на одиночестве решу поставить крест,
Большой и жирный крест, дубовый, прочный крест!
Но старое разрушить много проще, чем создать, —
Всё заново создать, решительно создать.
И буду о любимой в ночи звёздные мечтать;
Надеяться, мечтать, отчаянно страдать…
Ах, любовь!.. Ты, любовь, —
Непонятная штука……
Неправда, что любовь земная Богом нам дана.
Мысль эта — не верна, — отчасти лишь верна.
Имеют отношенье к ней — и Бог, и Сатана, —
И Бог, и Сатана. И Бог, и Сатана.
Поэтому она — и море счастья, и беда;
И счастье, и беда. И счастье, и беда.
Так было и останется, конечно, навсегда;
Конечно, — навсегда, я знаю — навсегда!..
Ах, любовь!.. Ты, любовь, —
Непонятная штука……
Ах, оставьте
Ах, оставьте пустые вздохи
для наивных смешных людей.
Жить на свете совсем не плохо
без любовно-хмельных ночей.
Без объятий безумно страстных,
нежно-сладких, счастливых мук.
Без мечтаний — таких прекрасных! —
в неизбежные дни разлук.
Без тоски под одною крышей,
где «сосед» — далёк на версту.
Без докучливых ссор в обрыдшем
неприглядно-простом быту.
Без приходов под утро в страхе,
если где-то в ночи блуждал.
И без криков: «Пошёл ты на хер!..
Ты конкретно уже достал!..»
Ах, оставьте пустые вздохи…
Бабам не везёт
Ох, эта жизнь!.. Не повезло!..
Сломалось старое весло.
И в парке Горького, в пруду —
мой милый друг пошёл ко дну.
А мне б детей вовсю рожать!..
Я — не бревно! В душе я — мать!..
Но нету в доме мужика,
и к бёдрам тянется рука…
А вот и муж. Ура! Мой муж!..
Вчера мой муж объелся груш.
Сегодня — выпил, — хочет сна.
Лежу, как будто я — одна!..
Ах, жизнь-река!.. Ты — глубока!..
Эх, всё бы знать наверняка!..
Вновь к бёдрам тянется рука, —
ведь не стоит у мужика…
Ах, как мне быть?.. Ах, как мне жить?!.
Без мужика и с ним — тужить.
Пускай открыта в пропасть дверь, —
я не готова на панель!..
И потому, и потому —
прильну я к мужу своему.
И совершу полёт лихой —
его безвольною рукой!..
Судьба моя, — ты не легка.
Найду другого мужика!..
Мы вместе славно заживём, —
найду навек опору в нём!..
Ну а пока, ну а пока —
скажу упрямо: «Жизнь — легка!..»
Считает только идиот, —
что бабам вечно не везёт.
Белая птица
Ветер тихо шепчет за окном,
под подолом липы хулиганя.
Я забудусь светлым, чистым сном —
лишь когда на небе звёзд не станет.
Океан блаженства в этом сне:
по весне, по Старому Арбату
сквозь толпу спешишь навстречу мне,
в запоздалом счастье виноватый.
Вновь меня волшебной назови!..
Я в твоих ладонях нежно таю.
От касанья ласковой любви —
белой птицей в небо улетаю…
Ни к чему копания в былом,
испарились лужицы обиды.
Завершён победой спор со злом, —
всё вокруг теперь прекрасно видно.
Спелым ливнем — тёплые слова,
полегли сомнений лживых травы.
Как всегда, любовь во всём права.
И любви поверившие — правы.
Вновь меня волшебной назови!..
Я в твоих ладонях нежно таю.
От касанья ласковой любви —
белой птицей в небо улетаю.
Белые лебеди
А звёзды — ярче и добрей,
в мерцанье — нет былой печали.
И стаи нежных лебедей
вдруг стали сниться мне ночами.
И шелест неба — белокрыл,
и легче пуха — дуновенье.
И грёзы утренней поры
мне дарят радости мгновенья.
Как только вновь растают сны,
увижу я в тумане зыбком
лицо, мне ставшее родным,
твою волшебную улыбку.
Свет милых глаз, их глубину.
И прошепчу с восторгом имя.
Всегда любил — тебя одну,
пытаясь жизнь делить с другими, —
не признаваясь в слепоте…
Теперь, устроившись в постели,
прошу, чтоб стаи лебедей
из снов моих — в твои летели.
Белый-белый
А снег ложится белый-белый,
рождённый северным апрелем.
И я, как этот снег, — растаю:
я — улетаю!.. Я — улетаю!..
Волшебный остров — весь зелёный.
Там каждый должен быть счастливым.
И океану бьют поклоны
туземцы, слушая приливы.
А ты — летишь со мной?.. Не знаю!..
Но верю в яркую мечту.
Ведь без тебя я — умираю, —
я умираю на лету!..
А снег ложится белый-белый,
рождённый северным апрелем.
И я, как этот снег, — растаю:
я — улетаю!.. Я — улетаю!..
Наскучат вскоре Филиппины.
Моей дорожке — круто виться.
Приснятся нежные пингвины
и их доверчивые лица.
Закрыта дверь Земного рая.
Мне всё равно, куда лечу.
Ведь без тебя я — умираю.
Хотя ужасно жить хочу.
А снег ложится белый-белый,
рождённый северным апрелем.
И я, как этот снег, — растаю:
я — улетаю!.. Я — улетаю!..
Блажен идущий
Как прежде, слишком много бреда,
судьба — фальшивый бриллиант.
Идти по собственному следу —
не самый лучший вариант, —
и плыть всё время по теченью,
и против яростно грести,
и наслаждаться заточеньем
среди наскучивших картин —
из жизни прошлой,
из дней грядущих.
Но жребий брошен, —
блажен идущий.
Замшелость помыслов банальных
терзает сердце, сушит мозг,
а до идей оригинальных
всего на треть построен мост.
Вторая треть — блеф неуклюжий,
тоска заезженных острот.
И ближе — затхлость мутной лужи,
чем свежесть доблестных высот —
из жизни прошлой,
из дней грядущих.
Но жребий брошен, —
блажен идущий.
Разрушить мир до основанья,
тянуться слепо к облакам,
твердить о трезвости, в нирване, —
потом опять напиться в хлам
и душу рвать, калеча тело,
стремиться в ад, хоть нужен рай —
бросает в крайность то и дело,
а где она, — там виден край —
и жизни прошлой,
и дней грядущих.
Но жребий брошен, —
блажен идущий.
Блажь
Что за блажь который день — не пойму!
Ведь ни грамма коньяка или водки, —
только сверлит мозг вопрос: «Почему
оказался я с тобой в этой лодке?..»
Мимо яхты проплывали, а я
вдруг решил, что вёсла больше по нраву.
Десять лет была семья как семья,
но десятый день любовь — как отрава!..
Запастись бы мне терпением впрок,
не сломать бы нашу жизнь торопливо!..
Злая мысль, всего одна, в малый срок
довела семью почти до разрыва.
И ушёл я от страданий в тайгу,
там с друзьями разошлись не на шутку:
водку пили на речном берегу
и стреляли по растерянным уткам…
Ночь. Палатка. Я проснулся в поту.
К звёздам выполз и уселся на кочку…
Лодка есть, а каково — на плоту?
Или вовсе — на бревне, в одиночку?..
Кто сказал, что я — мужчина-мечта?
Сам решил такое с бухты-барахты?..
Ну какой же из меня капитан
стометровой раскрасавицы-яхты?..
Мысли душу жгли кипящим свинцом.
Интересно, сколько в ней всякой скверны?..
Звёзды. Сосны. В них мелькнуло лицо, —
я люблю тебя, родная!.. Наверно.
Богатство
Я за дело брался смело,
А карманы — шить да шить!
И воскликнул: «Надоело
В нищете и грусти жить!..
Жизни хочется красивой,
Но копилочка пуста, —
А в безденежье счастливым —
Нет, конечно же, не стать!..
Жизни хочется красивой,
Но копилочка пуста, —
А в безденежье счастливым —
Нет, не стать!..»
Прочитал я массу книжек, —
Как богатство обрести.
День заветный — ближе, ближе.
Только где конец пути?!.
И считаю я копейки —
Там, где сотнями швырять!
И судьба — в малосемейке
До кончины куковать.
И считаю я копейки —
Там, где сотнями швырять!..
И судьба — в малосемейке
Куковать…
Получил от милой взбучку:
«Слушай, ты — «ни то ни сё»!..
Ты куда девал получку?..
Неужели это всё?!.»
И не знаю, что ответить, —
Я готов пахать, но — где?!. —
Учат в университете
Непонятной ерунде.
И не знаю, что ответить, —
Я готов пахать, но — где?!. —
Учат в университете
Ерунде…
Сладко спит богатство наше —
Чудно носики сопят.
Это — Ваня, это — Паша, —
Пара маленьких ребят.
Днём богатство это плачет
И дерётся меж собой.
Понимаю: всех богаче
Мы с Танюшкою-женой.
Днём богатство это плачет
И дерётся меж собой.
Понимаю: всех богаче
Мы с женой.
Боливар не выдержит
Триптих: Солнце, Ветер, Дождь, а в них —
конь спасёт, и он же — укокошит.
Боливар не выдержит двоих.
Боливар — не Бог, а просто лошадь!..
Вижу в голубых глазах вопрос:
«Раньше ведь всё складно получалось?..»
Только — будь добра! — не нужно слёз.
Знать должна: обманчиво начало!..
Был я молод, весел, нынче — стар.
Был удачлив, стал трудягой-зомби.
Наш бюджет — усталый Боливар —
одного меня нести способен.
Думал, будет буря. Вышел — пшик.
Солнце, дождь — ох, как же вы лукавы!..
Ветер одиночества проник
в душу, где была ты самым главным.
Не в деньгах извечный смысл пути!..
Позвонил, сказал: «Прости, я — грешен!..»
Боливар тебя решил нести!..
Ну, а я — пойду по жизни пешим.
Бомба
Долго
меня ты мучаешь, девчонка, —
Я для тебя — очередное увлечение.
Снова
ты надо мной смеёшься звонко, —
Тебе неведомы пока
любви мучения.
Вижу,
что для тебя — всего лишь случай
С тобою наших двух дорог
пересечение.
Вскоре,
игрой в любовь меня измучив,
Очередным уйдёшь навстречу
приключениям.
Бомба, —
я бомба с часовым заводом;
И то, что нет кругом народа, —
Лишь везение.
Страшно!
И я мгновения считаю,
Момента взрыва ощущая
Приближение.
Душно.
Подкрался вновь тревожный вечер,
И оживают потихоньку
точки злачные.
Знаю:
издалека тебя замечу,
И номер ждёт уже
в гостинице,
оплаченный.
Нервный,
но твой приход меня излечит, —
Душа моя пылает страстью нерастраченной!
Если
ты не придёшь опять на встречу, —
Моё взорвётся сердце
ровно
в час назначенный!..
Бомба, —
я бомба с часовым заводом;
И то, что нет кругом народа, —
Лишь везение.
Страшно!
И я мгновения считаю,
Момента взрыва ощущая
Приближение.
Брошенные дни
Часть меня самого —
злые прошлые дни.
Часто был сам не свой,
вспоминая о них.
Как частицы души —
октябри, декабри.
Их забыть не спеши —
собери, рассмотри.
Пусть они — хоть беда,
хоть обломки надежд, —
вставь на место, туда,
где тревожная брешь:
не ошмётки дерьма,
тоже — жизни куски, —
как и чёрный туман
их пронзившей тоски…
Дни — судьбы кирпичи,
их разбрасывать — жаль.
Строю счастье в ночи, —
созерцая печаль.
Будет ли в слезах
Тяжело навалится печаль.
Мысли бьют жестоким камнепадом.
Почему так хочется молчать, —
если ты опять со мною рядом?..
Осень вслед за летом пронеслась,
двор слезами горькими закапав.
Улеглась травой под снегом страсть.
А любовь — побитая собака.
Вновь огонь терзает голубой
обгоревших наших чувств поленья.
Быстро мы меняемся с тобой,
но — не в параллельных направленьях.
Как ни странно, дни мои — легки.
Обречённых новых встреч — не надо.
И смешат по пятницам звонки —
выпивших друзей моих — женатых.
Им понять пока что не дано, —
связанных условностями брака:
в общем-то, должно быть всё равно, —
будет ли над гробом кто-то плакать.
Ну и дети в семьях держат их,
искренних детей — прозрачны взгляды.
Ведь о них тревожимся, родных, —
даже если жизни нам не надо.
Слёзы льём в подушки по ночам,
душ бывалых плавится железо…
Забывать не стоит, что печаль —
никому на свете не полезна.
Будто не с нами
Есть у вас ощущенье, что всё происходит не с нами?..
Мы как будто попали в творенье садиста-фантаста.
Не водой перед сном: мы умоемся снова слезами —
от колючих вестей, как избавился мир от балласта.
Неуют площадей, опустевших и ставших чужими.
Безразличье шагов. Холод неба, презрительно-грубый.
И бессильным листком с ветви жизни слетевшее имя —
заставляет шептать непослушными ставшие губы.
Нам не хочется думать, что в нас, горемычных, причина.
Нам не хочется верить, что смерть, как обычно, серьёзна.
Бред унылый несёт, строго глядя с экрана, мужчина, —
говоря, что враги отравили дыханием воздух.
Лицемерно вздохнём, что не тем много лет дорожили.
Что идеи не те — то и дело — владели умами.
Мы приходим к тому, для чего неосознанно жили.
И за слабой волной вдруг поднимется к небу цунами.
Июнь 2020
Буду знать
Осень обозлённая затопила улицы,
Будто виноват народ в чём-то перед ней.
Под дождём расслабленным парочка целуется;
смотрим на влюблённых мы с женщиной моей.
Я — глазею с завистью, а жена — с усмешкою;
нам друг другу нечего полчаса сказать.
И сидим за столиком в маленькой кафешке мы, —
ни на миг не встретились скучные глаза.
Вывели влюблённые нас из равновесия —
наши руки встретились, бережно сплелись.
Из кафешки — понял я — скоро выйдем вместе мы.
Надо же! А только что — чуть не разошлись…
Ты прости, любимая, мне пренебрежение.
Не смогу, волшебная, опечалить вновь!..
Снова начинаются наши отношения…
Буду знать: заразная эта вещь — любовь!..
Будь скромнее
Я в этот вечер в шутках преуспел,
И правым глазом — Кате, левым — Неле.
И даже розы, белые как мел,
Стыдливо в вазах по углам краснели.
Она в отъезде. Я же — был в гостях.
Кругом — бомонд, — накрашен, напомажен.
Мечтал: «А вдруг в вечерних новостях
Меня случайно всей стране покажут?!.»
А там — и пользы, в общем, никакой, —
Цвели пустые, пошлые базары.
Лишь в баре было славно, где легко
Звенели струны ласковой гитары.
Но я в душе восторженно визжал,
Ведь видел ясно: мил красотке Жанне, —
Два раза ручку нежно ей пожал,
Шутливо в щёчку чмокнул на прощанье.
Проснулся утром: в голове — бардак,
Вина-подлюка прямо в сердце давит!..
Ну, вёл себя, похоже, как дурак;
Ну, флиртовал немного — ерунда ведь!..
И вся причина — в выпитом вине.
Но я поклялся быть скромней отныне,
Поскольку понял: дорогую мне
Поставил в ряд со всеми остальными.
Быть с тобой
Снова предсказанья обманули!
Им назло — погодка просто шепчет.
Звёзды нам лукаво подмигнули,
и, признай, на сердце стало легче!..
Я иду в потёртых джинсах старых,
на груди распахнута рубашка.
Я тебе, конечно же, — не пара, —
в белый дым одетая милашка.
Этой славной, тёплой, чуткой ночью
не тверда влюблённого походка.
Верить сердце глупое не хочет
в то, что мы с тобою — одногодки.
Мимо — табуном — прошли ребята,
к ним тебя, как юноша, ревную.
Дай-ка я, как в первый раз когда-то, —
обниму и нежно поцелую.
Деревце прикрыло нас листвою.
На тебя с восторгом сладким глядя,
вновь шепчу простое-непустое:
«Я живу — тебя, родная, ради!..»
Милая, прости, ведь так бывало:
на твоих глазах я видел слёзы…
Быть с тобой — так много и так мало!..
Надо же, смотри, — поплыли звёзды…
В аэропорту
Задержка рейса. Спит аэропорт.
Да, нет, — не спит: всего лишь — полудрёма.
Но мне давно плевать, что самолёт
Мой где-то в небе кружит незнакомом.
Как на ладони, — девушка одна.
Она — напротив, в ожиданье рейса.
Такой невинной кажется она,
Что подойти — не смей, а лишь надейся!..
В нелётный час аэропорт — тюрьма,
А я по жизни — много лет кочую.
И вдруг подходит девушка сама
С простым вопросом: а куда лечу я?..
Ответил честно: «Я — в Тюмень лечу…»
И, пребывая в радостном волненье,
Себе твердил: в глаза смотреть хочу! —
Но видел лишь красивые колени.
Она же мне: «Быть может, вы — поэт?..
Ваш взгляд такой, что впору удивиться, —
Он — сквозь меня: меня, как будто, — нет!..
А вот ведь — я, и это — вам не снится!..
И в нём такая видится мечта! —
Любая проза в ней бы стала песней!
И я решила: это — неспроста, —
Вы — человек, наверно, интересный!..»
Подумал я: «А почему и нет?!»
И на лице вдруг вспыхнула улыбка!..
Но вот насчёт того, что я — поэт, —
То, несомненно, — явная ошибка!
Ведь я смотрел — совсем не сквозь неё, —
Её, красотку, раздевал я взглядом.
Воображенье пылкое моё
Мне всё сказало точно, — буду гадом!..
Но, если хочет, — что ж мне отрицать?.. —
Ответил ей, что я — поэт, известный!
И предложил ей, нагло, — номер снять,
Не где-нибудь, — в гостинице, на месте!..
Я умолчу о наших с ней делах, —
Хоть не поэт я, но и не скотина.
Вот только после — в зеркале была
Моя совсем не радостная мина.
Мне стало ясно: в жизни всё — враньё!
И я плевался, думая при этом:
Уж лучше я — смотрел бы сквозь неё!..
Ах, почему рождён я — не поэтом?..
В глубоком чёрном небе
В глубоком чёрном небе звёзды светят,
гуляет по балкону лёгкий ветер.
И, глядя на рассыпанные свечи,
тоскует одинокий человечек.
И думает чудак — вполне серьёзно, —
о том, что под ногами — тоже звёзды,
и в центре бесконечности хрустальной
быть одиноким — вовсе не печально.
От этих странных мыслей человечку
вдруг снова почему-то станет легче.
К тому же, очень близко, по соседству,
Земное неустанно бьётся сердце.
Опять представив, как оно красиво,
вбирает человек Земную силу.
На звёзды глядя, он простится с болью, —
наполнив душу нежностью, любовью…
Растаяли меж звёздами заботы.
А утром человечку на работу.
В неё уже не в первый раз влюблённый,
уходит он с балкона обновлённый.
И думами полны о том же точно
другие человечки этой ночью.
И кто-то вывод сделает несложный:
быть одиноким — просто невозможно!..
В глухомани под Норильском
В снегах колючих протоптали путь неблизкий,
судьба незрячая с конвоем нас вела.
И вот осели в глухомани, под Норильском,
и нету света с неба, в душах нет тепла.
У всех от прошлого — нескладные осколки,
плюс к ним — баланда, нары, вышки и штыки.
И мы теперь живём, как северные волки,
и то и дело скалим злобные клыки.
А дома — жёны, дети, матери страдают
в тисках печальных бесконечного поста.
Рубли добытые — как снег апрельский тают,
в глазах навеки поселилась пустота.
Навряд ли явится на Божий свет мессия,
чтоб от Москвы пройти до дальнего села.
В полярной ночи утонула вся Россия,
как будто в небе солнца нет, и нет тепла.
Сейчас бы водки двести грамм, а лучше — виски,
чтоб ненадолго приукрасить серый век!..
Но мы… застряли в глухомани, под Норильском,
и лучший наш напиток — горький белый снег.
В городе жара
Летний полдень, и от зноя изнывающий народ,
в камень города безжалостно закованный,
то к мороженому рвётся, то водичку жадно пьёт,
грустно в тень ползёт почти организованно.
Кто по улицам болтается, как мы, средь бела дня?..
Если день — не выходной, — обычный, будничный.
Чем-то граждане вокруг слегка похожи на меня,
проходящего неспешно мимо булочной.
Отпуск близится к финалу. Лишь четыре светлых дня,
и работа, бесконечно надоевшая,
окружив забором, вновь потянет жилы из меня,
каторжанином дразня, не насмерть вешая.
Инженер, не попрошайка, но осадочек в душе:
жаль, что этим ремеслом всё дело кончится.
Нелюбимая работа, гроб на пятом этаже.
Не завидую другим, хотя и хочется.
Оглянусь по сторонам: вон там — полтонны толстяка,
тут вопросы задаёт спина сутулая.
Люди бродят по жаре. Почти у всех, наверняка,
о своём житье такие ж мысли снулые.
У киоска овощного выгружается «десант» —
поредевшие запасы пополняются.
Носит ящики с томатами парнишка-азиат
в майке с надписью «Всё только начинается!..»
В знак отличной погоды
А помнишь: с тобою нам было так сладко!..
Всегда перед сном мы тепло обнимались.
Дышала мне в грудь. И горел прикроватный
неяркий светильник, снимая усталость.
Теперь всё не так, будто мы охладели
друг к другу, и нас вдруг осыпало градом.
Лежим, как чужие, в холодной постели, —
хотя, как и прежде, — мы вместе и рядом.
Прощу, если чувства твои изменились,
и в страсти бокал дьявол влил дёгтя ложку.
Пусть так. Окажи, мне, уставшему, милость —
как прежде, клади на меня нежно ножку!..
Чтоб знал я: ты так же добра и послушна.
Ты — тот же волшебный небесный подарок.
Не рань невниманьем влюблённую душу, —
не стану до времени — грубым и старым!..
Когда нам с тобой улыбались рассветы, —
другим ухмылялись злорадно закаты.
Не верили мы в расставанья приметы
и счастье гребли самой жадной лопатой.
Считали абсурдом любые невзгоды,
всегда целовались легко на дорожку…
Пусть в знак нашей прежней семейной погоды —
твоя мне на бёдра уляжется ножка!..
В окопе
Что такое происходит, кто-то знает?..
Позади родной отчизны рубежи:
третий месяц, огрызаясь, отступаем,
а порою — без оглядки мы бежим!..
А три дня назад — и глаз поднять не смели,
покидая погрустневшее село:
с осужденьем старики на нас смотрели, —
стыдно было, даже скулы мне свело!..
Дайте время, люди, будет всё иначе!..
О победе нашей трубы протрубят!..
А сейчас сижу в окопе я и… плачу —
от бессилия и злости на себя!..
Злиться — глупо, но попробуй — пожалей-ка
сам себя и крикни в ночь: «Ядрёна вошь!
У меня в руках — всего лишь трёхлинейка, —
против танков с этой штукой не попрёшь!..»
Третий день вокруг взрываются снаряды.
То — не бой, а просто-напросто — расстрел!..
Не влетай же, смерть, в окопчик мой, не надо!..
Я пожить на свете толком не успел!..
Брился я — десяток раз, но мне поверьте:
лучше всякого лекарства лечит страх:
я три месяца назад боялся смерти,
а теперь она мне стала как сестра!..
Пусть не скажет мне она: «Ну здравствуй, старче!..»
Преждевременный визит — не удивит!..
Ведь сейчас сижу в окопе я и — плачу:
рядом — Вася, лучший друг, и он убит!..
Где ещё найти такого человека?..
И за год не рассказать, каким он был.
А вчера я опустил бедняге веки
и шинелью рваной бережно накрыл.
Жду, что кончится обстрел. Дай, Бог, мне силы:
жизнь продолжится с последнего листа.
Может быть, окопчик станет мне могилой?..
Мне — и Васе. И — ни палки, ни креста!..
Кто же, братцы, помирать так рано хочет?..
Но опять и снова — близко — бах!.. И — ах!
Осыпается окопчик, мой окопчик,
и песок скрипит противно на зубах…
…Непривычно. Вдруг всё стихло спозаранку.
Матюкнулся из окопа сгоряча:
снова — танки, танки, танки, танки, танки, —
а за ними — в серой форме саранча.
Подходите, ближе, ближе, супостаты!..
Я — солдат! Меня так просто не возьмёшь!..
У меня для вас — ещё одна граната,
три патрона и, как бритва, острый нож!..
…Мама! Я вернусь к тебе дождём весенним.
Спелым ветром в дверь скрипучую ворвусь, —
пролечу — шепча, волнуясь — через сени
и к родной щеке губами прикоснусь!..
Жизнь такая: снова в прошлом будут беды,
забелеют занавески на окне.
Я вернусь, мамуля, — залпами победы,
грустной песнею о прожитой войне!..
…Не дождаться мне желанной контратаки!..
Не коснуться вновь любимого плеча!..
Ох уж эти танки, танки, танки, танки,
а за ними — в серой форме саранча!..
В остальном
А в остальном всё, мама, — ерунда!..
Орут коты, их снег не испугает!..
Ну, нет свободы, мама, как всегда.
И в первый раз — тебя в начале мая.
Я перед сном с тобою говорю
и о тебе, работая, горюю.
Ну, и ещё, работая, — горю!..
А поселенье — день за днём ворует…
Вновь за окном хибары — кутерьма,
рвёт плотный ветер тучи снеговые.
Вдвойне понятно мне, что значит мать, —
когда читаю письма дорогие.
И вот итог последнего письма:
«Сынок, прости меня, я умираю!..»
Ты умерла, когда была зима.
И пусто мне — теперь, в начале мая.
В отпуске
Лукьяненкову А.В.
Я отпуск взял и к маме укатил.
Её домишко — в Краснодарском крае.
И я когда-то в этом доме жил,
Ну а теперь — лишь в гости приезжаю.
От дома к морю мне — рукой подать,
А вдоль дороги протянулась зона.
И хоть тепло, — совсем не благодать
Она для заключённых в ней, — девчонок!..
Иду от моря как-то я домой,
А две из них: «Отец!.. Эх, нам бы — квасу!..
Ведь нас здесь поят — тёплою водой,
А квас холодный — это было б классно!..»
Ах, бедолаги, — скромные мечты!..
И захотелось сделать всё красиво:
Купил бутылку — вылил на цветы,
А внутрь налил — холодненького пива!..
И в дни былые, отдыхая здесь,
Вполне был счастлив, а тогда — без меры! —
Мне те девчонки отдавали честь, —
Как рядовые — видя офицера!..
С тех пор мечта: в приезд очередной
К той зоне — с пивом — пару раз вернуться.
Пусть отойдут девчоночки душой
И лишний раз нелишне улыбнутся.
В поисках утраченного
Вновь дёрнулся состав. Поплыл перед вагоном
не сдавшийся годам старушечий базар.
Чужой мальчишка мне махнул рукой с перрона:
улыбка в пол-лица, лучистые глаза.
Я вспомнил отчий дом у станции Любимой, —
всё детство за окном гремели поезда.
Придумал, что они провозят счастье мимо,
чтоб выплеснуть его в большие города…
Прошло немало лет, но всё же я невежда
в вопросах бытия. А жизнь моя — в пути, —
поскольку вдруг решил, что счастье где-то между
стремленьем ехать вдаль — потребностью сойти.
Задумаюсь порой, стараюсь оглядеться:
«А что же я ищу?..» И снова слышу вздор:
«Что ищешь — потерял на станции из детства,
и путь назад закрыл сердитый семафор».
В прихожей
Туфли милой — у порога,
на крючке — плащ, цвета вишни.
Подойду к нему — потрогать, —
и — счастливый, как мальчишка.
Эти вещи — атрибуты
полноценной жизни, славной.
Дама в доме — это круто!..
Только быть желает главной.
Злая память — будто губка:
вижу я, нажав немножко:
здесь другой висела шубка,
были тут её сапожки…
…Месяц, два — и всё сначала, —
от повторов скучно в мире.
От любви — душа устала,
и опять в моей квартире
лишь мои остались вещи.
Ах, как сладок вкус свободы!..
Удалось в потоке женщин
отыскать спасенье брода.
В доме — мирно, а в прихожей —
аскетичная картинка:
мой пиджак из чёрной кожи,
а под ним — мои ботинки.
В прощальном вальсе
Уныло в грунт вжимаю тело:
«Перетерпи, потом — беги!..»
Возможно, снова стану смелым, —
когда за холм уйдут враги.
Когда их серые шинели
исчезнут мирно с глаз долой, —
тогда рвану — туда, где ели,
помчусь оврагами домой!..
Но разве свет вновь станет белым,
лишившись чести и борьбы?..
Пусть никогда не стану смелым, —
но жалким трусом мне не быть!..
Пусть не вернусь к старушке-маме,
но через жуть и дикий мат, —
я непослушными руками
сожму холодный автомат.
Давай, дружище, поднимайся, —
коротким будет этот бой.
И облака в прощальном вальсе
пройдут к востоку над тобой.
В следующей жизни
Я в следующей жизни не напишу ни строчки:
схожу с молитвой в церковь и там зажгу свечу.
И после — мыслить в рифму уж не сумею, точно,
А главное, стихов я — писать не захочу!..
Я буду бизнесменом, а может, кем-то круче, —
Зауважают пули мой крепкий медный лоб.
А кто с мечом припрётся, тот от меня получит,
Как говорят в народе, — по первое число!..
И ни для наслажденья, ни просто так, от скуки —
Марать бумагу будет мне вовсе ни к чему,
Ведь что сейчас волнует и причиняет муки, —
Не то что близко к сердцу, — и к заду не приму!..
И буду жить я классно — уверенно, красиво,
Взирая на поэтов несчастных свысока, —
Презрительно и даже немножечко брезгливо.
Но… в следующей жизни моей. Ну а пока…
Поскольку не умею другого ничего я —
Пишу стихотворенья, — стишата, так сказать.
Но все, кому читаю, — смеются надо мною;
Советуют мне с этим занятьем завязать!..
За что мои творенья с издёвками поносят? —
Ну никаких изъянов я в них не нахожу!..
Но раз они признанья и денег не приносят, —
Вот это докропаю и, точно, — завяжу!..
Мечты о светлой жизни — хорошее начало!..
Мечтать же легче с неким количеством деньжат.
Моя метла-подруга, наверно, заскучала;
Ну что ж, пора за дело. Ох, руки как дрожат!..
Познаний много ль надо, чтоб с нею управляться?
(Зачем пять лет мозгами ворочал в МГУ?..)
Нетрудно догадаться — с конца какого браться,
И вот уже я — профи: двор вымести могу!..
А ну-ка — расстараюсь, трудом по лени вмажу, —
Пусть на икру не хватит, но будет в доме хлеб!..
И дворик станет чистым, и господа не скажут —
Мол, дворник наш, бездельник, опять навеселе!..
В церкви гасят свечи
Вновь швырнул на церковь вечер
траурную шаль.
Семь часов, и гасят свечи,
праведно спеша.
Я свечу поставил маме, —
сам зажечь хотел.
Не коснулось свечки пламя —
окрик не велел.
Я — на выход, хлопнут двери
яростно за мной…
Наш не самый Крайний Север
дружит с темнотой.
Намела метель сугробы
под моим окном.
Чуть дыша, общался с Богом
страстно перед сном.
Говорил одно и то же
я Ему опять.
Он ведь умный, Он ведь сможет
глупого понять.
Не задержится с ответом
и подаст мне знак:
где мой путь — волшебный, светлый,
где — кромешный мрак.
Снова год промчался грозно, —
каша в голове!..
Лишь бы не был слишком поздно
Богом дан ответ!..
Поутру — сердитый, хмурый —
в церковку лечу…
Не зажгли старухи-дуры —
лишь мою свечу.
В этот вечер
Под занавес хмурого, мокрого дня,
любимая, ждёшь ты тепла от меня, —
пусть в сердце вольётся прохладе назло
пушистая нежность волнующих слов.
Как дочку свою — по головке слегка
поглажу, и дрогнет от ласки щека, —
на время забудешь, что дело к зиме.
Совсем ничего мне не нужно взамен.
Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть —
как хочешь. Прошу: просто счастлива будь —
сейчас и шагнув в темноту за порог.
А я в этот вечер — не так одинок.
Сказал бы: «Моя!..», только ты — не моя:
есть муж, дочь и сын, — золотая семья.
В достатке, в порядке и с радостью — дом,
и вечером этим была бы ты в нём, —
но ночи печалят и сводят с ума,
ведь каждый твой нерв — как тугая струна,
и мощный зигзаг появился в судьбе, —
в том доме любви не хватило тебе.
Ты руку мою можешь снять, оттолкнуть —
как хочешь. Прошу: просто счастлива будь —
сейчас и шагнув в темноту за порог.
А я в этот вечер — не так одинок.
Ваша светлость апрель
Вот, друзья, и весна. Не хотите — зимуйте.
Не бывало денька без обветренных слёз.
Ваша светлость апрель, — мне тепла наколдуйте, —
а не этот ворчливый, упрямый мороз.
Я смирился давно с неприязнью погоды
и по снегу бреду новый беличий круг.
Позвонить, пошалить?.. Но ведь вышли из моды
посиделки среди захмелевших подруг.
Шаг за шагом крадут — нежно — мысли о Боге,
обо всём остальном — будут мысли потом.
Я женат на Луне и на этой дороге,
что из дома ведёт в ставший крепостью дом.
Двоеженец святой, разведусь я мгновенно,
если вдруг на звонок приоткроется дверь, —
пусть вернётся любовь!.. Но приму — внутривенно! —
что подарите вы, ваша светлость апрель.
Ведь ты всю жизнь
Твоя обязанность — суметь
расслабить анус, мозг и плечи, —
когда свою увидишь смерть.
Ведь ты всю жизнь ей шёл навстречу.
Весенняя
Под напором весенним
Снова буря в крови!
Не прошу снисхожденья —
Сердце жаждет любви.
И однажды, как в сказке, —
Мне навстречу — она.
И в глазах, полных ласки,
Искра страсти видна.
Закружу, будто ветер;
Обниму, как туман.
Не поймёт, не заметит
То, что это — обман.
Лишь когда сном прекрасным
Вдруг исчезнет весна,
Станет девушке ясно,
Что, как прежде, — одна.
Распахнулась душа.
Отчего? — Я не знаю!..
То иду не спеша,
То, как птица, порхаю.
То лечу, как стрела,
То верчусь, как юла;
И, как снег — от тепла, —
От блаженства я таю…
Ну а может случиться:
В вихре радужных грёз
Я сумею влюбиться
Не шутя, а всерьёз.
Предложу обречённо:
«Будь моей навсегда!..»
И вздохну облегчённо
От ответного «да»…
Эх, разумнее стать бы, —
Ну зачем мне спешить
И друзей в шуме свадьбы
Глупым видом смешить?..
Подожду-ка я лета,
Пыл умерив хмельной,
А красавицу эту —
Обойду стороной.
Распахнулась душа.
Отчего? — Я не знаю!..
То иду не спеша,
То, как птица, порхаю.
То лечу, как стрела,
То верчусь, как юла;
И, как снег — от тепла, —
От блаженства я таю.
Весна
По утрам за окном беспокойный
щебет птиц, развесёлый, нестройный,
и от радости плачут порой целый день небеса.
Вдоль по улицам — звонкие воды,
и в душе — ощущенье свободы
и любви нескончаемой море. А это — весна!..
Ах, родная, прости меня, знаю:
был не прав. Только верь мне: скучаю.
И скучал в дни бескрайней разлуки. И буду скучать, —
если ты не откликнешься вскоре,
чтоб войти снова в тёплое море —
я мечтаю тебя этим морем прекрасным обнять!..
Нам так важно увидеть друг друга!
Вновь придут — и морозы, и вьюга,
и вернутся тревожные, серые зимние сны.
Но в душе, несмотря на ненастье,
будут вспыхивать искорки счастья —
отголоски оставшейся в сердце минувшей весны.
Ветер
Я тебя сегодня встретил,
К сожаленью, не одну, —
Налетел осенний ветер
И украл у нас весну.
Небо хмурое из стали,
Ты под ручку — не со мной, —
Не об этом мы мечтали
Нашей нежною весной.
Ветер кружит, кружит, кружит
Стайки листьев надо мной.
Видно, дьяволу он служит —
Этот ветер ледяной!..
Говорю: «Ты мне не нужен!..»
Плащ — плотней, а пояс — туже,
И — скорей, скорей по лужам,
Вдоль по улице — домой.
Оглянувшись, снова вижу
Я двоих — у них весна.
Ветер просто ненавижу, —
Впрочем, в том — моя вина, —
Что любовь твою уносит
Он куда-то, навсегда,
Оставляя мне лишь осень,
Да в душе — кусочки льда.
Ветер кружит, кружит, кружит
Стайки листьев надо мной…
Вечер озорной
Опять решил я загулять —
Пройтись по улицам знакомым,
Девчонку ветреную снять
И оказаться с нею дома.
Немного лёгкого вина
Закружит головы лихие,
И задурманит допьяна
Любви ворованной стихия.
Ах, вечер, вечер озорной!..
Луны волшебная улыбка.
Иду, как прежде, – заводной,
Но не клюёт капризно рыбка.
Мне впору сети расставлять —
Следа былой удачи нету!..
И буду я опять блуждать
Один до самого рассвета!..
Среди вечерней тишины
Иду, ненужный, и гадаю:
Быть может, много седины
Мою макушку украшает?..
А может, вышел перебор —
Всего, возможно, с полстакана?..
Какой же с пьяным разговор?
Да я и сам не стал бы с пьяной!..
Ах, вечер, вечер озорной!..
Луны волшебная улыбка…
Да и какой же я жених?..
Ах, где вы, годы молодые?..
Так много рыбок золотых,
Да только все они — чужие!..
Не подфартило? — Не беда!..
Что ж мне — стреляться, в самом деле?..
К тому же буду рад, когда
Проснусь один в моей постели!..
Ах, вечер, вечер озорной!..
Луны волшебная улыбка…
Вечно живая
У друга моего, в Сургуте,
В хрустальной вазе ветвь стоит —
Подарок кедра. И хранит
Лесную свежесть. Скоро будет
Пять лет. А ваза ведь — пустая.
И, приезжая, я мечтаю
Ту ветвь увидеть вновь живой.
И удивляюсь: «Боже мой!..
Вот волшебство!.. И как не верить
Молве о прочих чудесах?!.»
И я к хозяину, Валере,
Пристал с вопросом: «В чём секрет?!.»
Ответил он: «Его здесь нет.
И время, стачивая в прах
Гранит могучий, ветвь не губит,
На удивление твоё,
По той причине, что её —
Всесильный Кто-то очень любит!..»
Вечно втроём
Себя судил — и строго, и нестрого,
и превращал в успехи неудачи.
Я почитал — и Сатану, и Бога, —
хотя всегда был выбор однозначен.
Дарили оба ценные подсказки
и огревали искренне по шее!..
Я был воспитан плёткою и лаской, —
порой не зная, что из них важнее.
С любовью в сердце брёл по преисподней,
потом наглел и в небо рвался спьяну…
Ритм у судьбы — неправильный, походный:
живёшь в Москве, а близок к Магадану.
Окажешь помощь или плюнешь в лица?..
Как паутина, грань бывала тонкой.
Мне повезло, что я не стал убийцей,
свиньёй-ворюгой, ловкачом-подонком!..
Почти распяли и почти обрили.
Но на голгофе и в азарте боя —
и Сатана, и Бог меня хранили.
И потому — благодарю обоих!..
Вижу звёзды
Спроси — отвечу, —
в слезах нет смысла и во лжи:
«И хмурый вечер,
и злую ночь я заслужил».
Я вижу звёзды
лишь сквозь решётку на окне.
Здесь всё серьёзно,
но пошутить охота мне.
«Ах, мне бы к звёздам!..» —
так рвань-душа моя поёт.
Неужто — поздно,
и невозможен разворот?..
Эх, мне бы к звёздам!..
Не верю, что совсем пропал,
и навсегда
уделом стал лесоповал.
Спроси — отвечу,
что всё нормально у меня.
Но хвастать нечем.
Дым не родится без огня.
Погасло пламя
в далёком прошлом, под Москвой.
Укрыт снегами
нелёгкий долгий путь домой.
«Ах, мне бы к звёздам!..»
Спроси — отвечу
на самый каверзный вопрос.
Свободны плечи,
но на коленях — пара звёзд.
И это — важно,
всё остальное — ерунда, —
и хамство стражи,
и всплески позднего стыда.
«Ах, мне бы к звёздам!..»
Вкус летнего дождя
«Прощай!» — и всё. Была бы правда грубой:
с тобою мне встречаться нелегко.
Ведь каждый раз, твои целуя губы,
пью грушевый — наскучивший — ликёр.
Пока повтор не стал тоскливой пыткой —
привычно рву сценарий. Впереди —
всего лишь поиск нового напитка.
А ты — другого пьяницу найди!..
Возможно, вскоре станешь ты счастливой,
а мне — идти, по-прежнему, ко дну:
с болтушкой несерьёзной выпью пива
и с мудрой дамой красного хлебну.
Продолжив путь неверною походкой,
автопилот, по глупости, включив,
я нацелуюсь вдоволь сладкой водки
с девицей, заблудившейся в ночи.
И, пожалев о пройденном невольно,
припомню я, каким с любимой был:
сильнее всех фантазий алкогольных
меня невинный летний дождь пьянил.
Водила
Жена, пожалуйста — не булькай!..
Сейчас твоя мне пофиг стать.
Попью пивка с волшебной тюлькой.
И завалюсь — счастливый — спать.
В чём дело?.. Просто — перегрелся,
крутя баранку целый день.
Не нужно ужина: наелся!..
Уйди, родная, срочно, — в тень!..
Устал. И на хер — нервотрёпка!..
Не для неё — с тобою жизнь!..
А будешь вякать — выпью стопку.
Тогда, любимая, — держись!..
Конечно, бить тебя не буду.
Но ты — иди, ложись в постель!..
Я говорил со всяким людом:
полна машина новостей.
Не верещи!.. Прошу я: сгинь ты!..
Сейчас я — попросту осёл!…..
Россия — плачет, стонет, гибнет.
Водиле — грустно. Вот и всё.
Восемь
Один мудрец сказал, в лицо мне глядя строго:
«Ты знаешь, цель одна дана тебе и мне.
И вовсе не секрет: чтоб стать поближе к Богу, —
как можно чаще будь с собой наедине…»
Уверен, ни при чём врождённое упрямство, —
учи других, мудрец, а обо мне забудь!..
Нас — восемь, наша жизнь — немыслима без странствий,
поодиночке мы пройдём не каждый путь.
Пусть ветер на заре споёт о сложных тропах —
петляющих в горах, ведущих вверх и вниз.
Нам ввосьмером по ним с утра до ночи топать,
как будто бы мы все — единый организм.
Не от проблем бегу, отправившись в дорогу,
и нет мечты — покой в глухих лесах найти.
Я здесь лишь для того, чтоб стать поближе к Богу
и слиться с Ним в один надёжный коллектив.
Шестнадцать Божьих рук с рекой сражались смело,
шестнадцать Божьих ног взбирались на холмы.
Опять привал, костёр, и в восемь глоток пел Он,
и разлетались в ночь лохмотья скучной тьмы…
Под щебетанье птиц швырнуло солнце стрелы,
и восемь Божьих тел покинул сладкий сон.
Мы — восемь Божьих лиц, весёлых, загорелых,
и столько же сердец, стучащих в унисон.
Семь спутников моих когда-то помогли мне
понять, на берегу всклокоченной реки,
зачем в такую даль сквозь ветры, зной и ливни
упрямых восемь спин тащили рюкзаки.
Нас — восемь. Нам делить — и радость, и тревоги.
Я на друзей смотрю, и думается мне,
что больше в восемь раз сумел узнать о Боге,
чем тот седой мудрец услышал в тишине.
Вот и всё
Вот и всё!.. Навалилась лавиной зима.
«Вот и всё!..» — помню вздох обездвиженной мамы.
Не свихнуться — когда-то сошедшим с ума,
не рыдать — тем, кто стал в этой жизни упрямым!..
Вот и всё!.. Снег ложится на тихий порог.
Солнца луч, очарованный снежностью, скачет.
Ты прости: я пытался, но, грешный, не смог —
рассказать, как люблю я, и как много значишь.
Вот и всё!.. Барабанная слышится дробь.
Вот и всё!.. Вдаль бреду по безликой пороше.
Вот и всё!.. Но никто не отменит любовь, —
так как Бога на свете становится больше.
Вот поэтому
Опять пишу письмо тебе, —
Да, я скучаю — очень-очень.
Бегут вприпляску по судьбе
Из-под руки косые строчки.
Вам небо дарит теплоту,
И жизнь какая-то другая.
Какая?.. В точности не знаю,
Ведь я давно бессменно тут.
А за окном метёт метель,
Наш городок зарыть пытаясь, —
Такой на севере апрель,
И я им снова наслаждаюсь.
Я здесь останусь навсегда,
Тебе — лишь там, в тепле, спокойно.
И вот поэтому с тобой мы
Не будем вместе никогда.
Ты мне ответишь?.. Может быть.
Но это, в общем-то, неважно;
Как ветру дикому ни выть, —
Не оборвать поток бумажный.
Ведь вечера — не просто так,
Не для попоек до упаду, —
Мне написать тебе — в усладу;
Тебе читать моё — пустяк.
А за окном метёт метель…
Вновь погашу я верхний свет,
Настольной лампы круг — и только, —
И в полутьме летящих лет
Не так остра тоски иголка,
И мысли — легче теребят,
И ты — как будто где-то рядом.
Но быть со мной тебе не надо,
Ведь этот мир — не для тебя!..
А за окном метёт метель…
Время есть
Как сегодня тихо, скучно:
не бомбят, и нет атак.
Время есть — себя послушать,
в папиросный глядя мрак.
Время — штопать гимнастёрку,
время — близких вспоминать.
Как ты там, моя сестрёнка?..
Ну а ты, — здорова, мать?..
Тот, кто слаб, — о прошлом тужит,
созерцая облака…
Скоро нас начнут утюжить
танки злобного врага.
И тогда начнётся песня, —
взвизги пуль, снарядов вой!..
Смерть намного интересней,
если знаешь, для чего.
Чтоб сестрёнка замуж вышла,
чтобы был в семье уют!..
Не поможет кто-то свыше, —
я не зря погибну тут!..
Смерть в окопе — под копирку.
Верь: солдату будет рай!..
Всё. Успел заштопать дырку.
Немец, падла, — начинай!..
Время не лжёт
Что идеально в мире реальном?..
Странны — ведь правда? — раздумья такие.
Скажет, кто Верует: «Бог идеален!..»
«Звук идеален», — скажут глухие.
Может быть, кто-то припомнит про Будду.
Стоит ли спорить? Я и не стану.
Просто скажу: идеальны секунды.
След не оставив, тают и тают.
Эти малышки очень красивы.
Их непрерывен поток бесконечный —
лишь в непрерывности истинно живы
жизни картины. Смертной и вечной.
Время-поток — всем основам основа,
он бы исчез — всё бы разом пропало.
Капля за каплей — снова и снова, —
эта река не бывает усталой.
Каждая капля — связь наших судеб.
Связано с каждой светлое что-то.
Каждая капля — общею будет
и для живущих людей, и для мёртвых.
Время не лжёт, никому не мешает.
Не паникует, — ведь Время бесстрастно.
Время не думает и не решает.
Время не судит. Оно — безопасно.
Нет высоты для него или бездны.
Может быть кратким, хотя и безмерно.
Время бесценно. Время полезно.
Только оно идеально, наверно.
Время спешит
Время всё время спешит,
сводит людей неоправданно быстро.
Дай нам, мужчинам, души
в поступках,
женщинам — здравого смысла.
Дай нам возможность понять,
прежде чем сделаем шаг навстречу:
точно ли надо обнять
друг друга,
ну, а любовь — не на вечер.
Вряд ли подсчёты важны,
сколько вас было в моих объятьях.
Стёртые лица, а сны
напомнят
стройные ножки в разрезах платьев.
Страсти пожар, что взамен?..
Счастье — с улыбкой — мелькнуло мимо.
И холоднее ко мне
надежда
вдруг повстречаться с любимой…
Время ужасно спешит,
сводит людей неоправданно быстро.
Только не время грешит,
все знают:
грешны поступки людей и мысли.
Время спешит — се ля ви:
миг — и сменилась весна снегопадом.
Что же я понял в любви
за годы?..
То, что подмены — не надо!..
Время всё время спешит…
Вряд ли мне
Помнишь, милая, прежних нас —
в берегах Ангары и Лены?..
Как сердечно встречал Кавказ,
как Байкал провожал надменно?..
Мы любили ветрам назло,
но теперь всё у нас иначе:
мы — как в лодке с одним веслом,
как на паруснике без мачты.
Нас, друг другу чужих, не ждут
ширь полей и объятья леса.
И другие за нас поют
у костров золотые песни.
Видеть им, как рассвет красив,
как прекрасен пожар заката…
Всё припомни и согласись:
вряд ли лучшему быть когда-то.
Так давай соберёмся вновь —
вдаль, туда, где не знали лжи мы.
В мир, где наша жива любовь,
где мы, прежние, — вечно живы!..
Может быть, в лесах Колымы
или в жарких ветрах Ташкента —
снова скажем друг другу мы:
«Вряд ли мне будет лучше с кем-то!..»
Всё забудется
Говорят, всё забудется, — жди.
Что за глупость такая, ей-Богу?..
Не забудутся даже дожди,
прибивавшие горе к порогу.
Много было их, этих дождей, —
восемь лет — от июня до мая.
По конвертам я знаю, ты где.
Что же это за место, — не знаю!..
Знаю только, что холодно там,
знаю только: ты — валишь, не строишь.
Думал сын: ты — моряк-капитан,
только правды надолго не скроешь.
Жду невольно я новой беды:
вдруг нагрянут незваные гости.
Сын в шестнадцать — такой же, как ты, —
по походке, по взгляду, по злости.
Сын с друзьями. Они — близнецы.
Будто созданы все под копирку!..
Натоптали дорожку отцы —
через местную нашу бутырку.
Я уже — разнесчастная мать, —
тихо плачу в пустынной кровати.
Я пыталась тебя проклинать, —
но не стало светлей от проклятий.
Говорят, всё забудется, — жди, —
что за глупость такая, ей-Богу?..
Впереди будут те же дожди, —
взгляд тоскливый на ту же дорогу.
Всё закончится весной
Я знаю: всё закончится весной.
Такой тоскливой и такой чудесной!..
И ангелы, порхая надо мной,
споют мне о любви бескрайней песню.
И я — на удивленье — не хмельной,
вдруг стану светлой птицей легкокрылой.
За несколько мгновений над землёй —
припомню вдохновенно всё, что было.
Как брёл порой ненастной наугад.
Как трусом был, мечтая стать солдатом.
Как рушился бетонный плен преград,
со страху мной придуманных когда-то.
Весёлый в седине, дурной, чудной,
стремящийся вобрать побольше света…
Я знаю: всё закончится весной.
Но, Боже мой, пожалуйста, — не этой!..
Всё — как надо
Сколько слов потрясённых сказано,
заклинаний: «Не ждите в гости!..»
Пополнение алчно празднуют
молодеющие погосты.
Бритвой по сердцу плач голосистый,
на подходе
новые «лишние»,
треть из них — торгаши и таксисты,
больше четверти — просто нищие.
Заучили: кресты нелегко нести,
и не грех — на чужое зариться;
чтобы не было тяги к духовности —
должен печься народ о задницах.
Или страстно хотеть
забыться,
безысходной не чувствовать слабости.
Помогите народу спиться —
он с похмелья ещё покладистей.
Не по силам штакетину выломать,
если с детства повадки кроличьи.
Да, всё верно: считайте быдлом нас, —
заслужили, чего уж скромничать!
Презирая,
рассыпьте горошины —
вместо злата в ладони швырните медь;
отзываясь монетам брошенным,
громче пиру во время чумы шуметь.
Раболепнопослушные граждане,
шутовски жалким крохам рады мы.
И сыты
намёками радужными,
колесящими грудь наградами.
У безделья — края непочатые:
труд во имя труда — чудачество.
Стопудово, что нынче зачатые
не получатся выше по качеству.
Наше будущее обозримое
нефтедолларами не излечится, —
приумножится в душах звериное,
приуменьшится человеческое.
На разгром, холода и распутицу
поворчит Русь слегка, потревожится, —
всё, что вами предсказано, сбудется;
всё, что вами намечено, сложится.
Здесь не нужно работы топорной,
всё по Божьему выйдет укладу;
на устах — и покорно, и вздорно —
философское
спорно-бесспорное:
в мире всё происходит, как надо.
Ноябрь 2010
Всё не так
Проснусь. Всмотрюсь во тьму и вздрогну.
Вновь сны за прожитое мстят.
Всё ясно: молимся мы — Богу,
а поклоняемся — чертям.
Включаю свет. Мне здесь не рады.
Домашний призрачен уют.
О, где Ты, Бог?!. А черти — рядом.
И жрут, как мы, и с нами пьют.
И подбивают на проступки.
За них — в веках прощенья нет!..
Окно. Часы. Летят минутки.
И смерть — заслуженный ответ.
Христос глядит с иконы строго.
Святые грешных не простят.
Страдая, молимся мы Богу.
А поклоняемся — чертям.
А поклоняясь — жаждем Чуда.
А Чудо — просто мишура.
Мы все — предатели, Иуды!..
Мы Бога предали вчера!..
Нельзя объять судьбу-дорогу,
от грязи мелом очертя.
Наивно молимся мы Богу.
И — поклоняемся чертям.
Всё просто поздно
Всё просто. Мы встретились поздно.
Ты зрелою стала, а я — несерьёзным.
Смотри!.. Это видно по звёздам:
с тобою мы встретились — вовремя — поздно.
Медведицы ковш изогнулся
сильнее обычного. Это — знак добрый!.
Некрепко завязанный узел
развяжется сам. Согласись: как удобно!..
У каждого снова — свобода.
Не нужно нелепых и скучных усилий.
И зря ты с бокалом сегодня, —
ведь цвет у тоски — не зелёный, а синий.
Пусть будет отходчивым сердце.
Пусть будет январь не жестоко морозным.
В объятьях другого согрейся.
С которым тебе повстречаться не поздно.
Всё прошло
Всё ж я научился входить,
через восемь месяцев, в свою квартиру —
без тоскливой боли в груди
и без ощущенья, что не нужен миру.
Лечь и унестись в никуда,
тишина затопит бесконечный вечер.
В темноте сияет под иконой свечка.
Всё прошло, и неча ждать.
Всё прошло: тебя не вернёшь.
О былом напомнят пять магнитов с юга,
плюшевые Зайка и Ёж, —
мы уж так с тобой не назовём друг друга.
Капает из крана вода —
руки не доходят, но, чтоб стать счастливым
не нужны две рюмки водки с кружкой пива:
Всё прошло, и неча ждать.
Всё прошло, но слышен опять
ночью от подушки запах твой волшебный.
Мне тебя уже не обнять,
и такой мне больше не подарит Небо.
Ты с другим, а значит, беда —
не беда. Но вновь грустят, не веря в это,
бархатные розы под твоим портретом.
Всё прошло, и неча ждать.
Всё равно есть
Мне надоело умирать:
скрипя зубами, дико мучиться,
когда кромсает душу жесть.
Но пусть не сложится игра,
и жизнь красивой не получится, —
Бог — всё равно — есть!
Всё, что будет
Жизнью угасающею сыты —
грезим то ли адом, то ли раем.
Друг, анализируя, — не ссы ты!..
Все мы рано-поздно умираем.
Можешь ты не делать свой анализ.
Вправе злой работой загрузиться.
Оставаясь где-то там в начале, —
беспощадно в пятницу напиться.
Только грусть вернётся с облаками,
севером отпущенными щедро.
Старческими, слабыми руками
трудно собирать осколки-щепки
жизни, подарившей столько чуда!..
И убитой жадными страстями!..
Повторю себе: «Я — есть и буду!..»
Всё, что было, черпая горстями.
Отмечая путь крылатой галкой,
всплесками нежданных междометий, —
я нашёл ответы на загадку —
для чего я жил, скрипя, на свете.
Не в себе хотел убить увечность,
не мечтал за всех решать вопросы.
Просто заскучал, пронзая вечность, —
дым вдохнув похмельной папиросы.
Всё, что имеешь
Хотел бы он влюбиться, да — никак!..
Спросил себя мужик: «Кому ты нужен?..
Страдающий запорами чудак.
От этого — то грустен, то простужен.
А как вот с этим: жмёт вовсю должок!..
Ты видишь путь к спасению?.. Иди ты!..
Так что предложишь даме?.. Пятачок?..
Остаток от уплаты по кредитам.
Любовь к прелестной дамочке — враньё, —
когда ни денег долго нет, ни стула.
Ведь всё, что ты имеешь, — для неё!..
Но только лишь прекрасное, придурок!..
Любимой ничего не сможешь дать?..
Ты — не жених, — мужик седьмого класса.
Сначала научись хотя бы срать!..
А уж потом — пожалуйста! — влюбляйся!..
Любить — как класть в морозы кирпичи.
Любить — как долг исполнить трудный ратный.
Конечно, парень, проще — подрочить!..
И проще, и немножечко приятней».
Всегда один
Давно висков седой коснулся дым,
Попутный ветер-время — в жизни-парусе,
Но хочется остаться молодым,
Не дав тоске приюта в светлой старости.
Пускай, былое взвесив, не солжёт —
В нетрезвой болтовне ли, на бумаге ли.
И сделает торжественным уход —
Туда, где, не спеша, летают ангелы.
Припомнит, как цвела любовь в груди.
Но, может быть, её напрасно ищем мы?..
Как ни пылал, — опять совсем один,
И кружит вороньё над пепелищами.
Что толку пальцы гнуть — друзей считать?..
Тот — предал вдруг, и в спину шепчут новые;
И вот теперь мне — точно, наплевать,
Кто бросит камень вслед, кто горсть пуховую.
И с виду вместе, всё же — врозь с людьми, —
Ни с кем из них не связан вечной клятвою.
Ну что ж… Ведь я один явился в мир, —
И из него один уйду когда-то я.
Всегда себя
А на прощанье я скажу:
«За всё простить не обязуйся!..»
Хотя в обидах — смерти жуть.
А непрощение — безумство!..
А я — за всё тебя простил!..
За то, что был не в меру щедрым.
За то, что вдруг не стало сил —
любить, как я любил в Сан-Педро.
Простил тебя за то, что пьян
с тобою был я слишком часто.
За то, рушилась семья, —
а я — смеялся безучастно.
Благие мысли сладко спят.
Их не разбудишь, — станешь вором!..
Прощаем мы всегда — себя!..
И нам нет дела до партнёров.
Всего лишь китч
Закрой свой рот!.. Не нужен яркий спич.
Побереги натруженные нервы!..
Ведь жизнь — во всей красе — всего лишь китч, —
как ни старайся глупо над шедевром!..
Всё решено давным-давно за нас,
и ни к чему над пропастью ломанья!..
И будь ты — гений, серость, пидарас, —
вот твой итог: «прощай» и «до свиданья».
Ты преуспел? Швырнул деньгу на Кипр?..
Ну, пусть — в Китай. Всё выглядит убого.
Что нужно всем? Не взмах твоей руки, —
явленье грешным — нам — посланца Бога.
Хотя и он, посланец, не спасёт —
лишь пропоёт псалмы, нахмурив брови.
А на его явлении урвёт
какой-то скот — деньжищи для надгробья.
Всего лишь навсего
Был твой выход громким выстрелом, яркой вспышкою во мгле.
Я ведь нашу встречу выстрадал за бескрайние семь лет!..
Семь годков с тоскою об руку в ожидании звонка.
Там, где жизнь пуста, как обморок, и, как ниточка, тонка.
Те года… Нет, не напрасные. Неподкупные года.
Не совсем однообразные, не вполне белиберда —
разметали счастье по полю, обезглавили семью…
Ясным взором ты заштопала душу рваную мою.
Я моргнул — сверкнул наколками. Зная: выгляжу ослом.
Завязались взгляды долгие заковыристым узлом.
Вот как хочешь — так распутывай!.. Лишь подумал — вот он, мент! —
Из подъезда вышел спутник твой и распутал нас в момент.
Две секунды был он зрителем — стал судьёй и палачом:
посмотрел в лицо презрительно и слегка задел плечом.
Крут начальник: трепещи, братва! И в любви ему везёт…
Ни на что я не рассчитывал. Просто ожил — вот и всё.
Всего лишь упал
Упал со стены деревянный распятие-крест.
Я крепко повесил лет восемь назад, — буду гадом!..
Ну вот, началось!.. Дьявол — точно — обманет и съест!..
Да ладно, чувак дорогой, — только бредить не надо!..
Присел. И смотрю на него. Ну, а мысли — о том,
что сильным казался себе. На поверку же — слабый.
И мать до сих пор спит под крепким дубовым крестом.
А памятник мраморный ставить старушке пора бы!..
Земное создание — крест. Смерть и траурность бед.
А мысли при виде него — устремляются в небо!..
И в город, где не был, наверное, тысячу лет.
Где жжёт темнотища ослепшего братика Глеба.
А кто говорил: «Бог не выдаст, а Дьявол — не съест!..»?..
И снова опустятся скорбно и тягостно плечи.
Я знаю, зачем ты упал со стены, славный крест!..
Чтоб снова я думал о тех, кто любим бесконечно.
Слепой — не умерший. Он — искренне ждущий гостей,
чей день непустой — зряче, солнечно, радостно прожит.
Ах, как ты живёшь, милый брат, — в темноте, в черноте?..
И мысли какие — прозревшую душу тревожат?..
Ломаем судьбу. Жизнь бездарно кромсаем свою.
А после — ругаем себя и бессмысленно плачем.
Братишка, ты — прав!.. Над упавшим крестом признаю, —
что видеть уметь — совершенно не значит быть зрячим.
Вновь — мыслей поток. И мольбою его не унять.
Я крест подниму и с любовью повешу обратно.
Прости меня, Боже, что крест — где схоронена мать.
За то, что давно я не видел ослепшего брата.
Всем подряд
Мне приснились её глаза —
свет волшебный в душе остался.
И проснулся я в два часа,
вспомнить что-то ещё пытался —
форму губ и ушей. И нос.
Подбородок и шею тоже.
Цвет, объём и длину волос,
рост, фигуру и запах кожи.
Я себя до зари терзал, —
ждал: раскроется тайна ночи.
И смотрели из тьмы глаза —
это было красиво, очень.
Отыщу этот ясный взгляд,
обещающий бездну ласки!..
Встречным женщинам — всем подряд —
я заглядывать буду в глазки.
Вспомнил
Я вспомнил. Вслушался. Оттаял.
И лучшим другом сделал страх.
То, что забыл и не исправил, —
мне Бог напомнит в Небесах.
С ожившей в памяти картиной, —
себя давно простив уже, —
всё меньше я — подлец, скотина;
всё больше радости в душе.
Сперва — кошмары мне во благо,
а позже — славная игра.
Не стерпит крепкая бумага —
того, что сделано вчера.
Опять затянется силком нить
воспоминаний. Шапито!..
Сейчас неплохо бы всё вспомнить, —
чтоб меньше выслушать потом!..
Стою, обнявшийся с берёзой,
и ствол качнувшийся, — в крови.
А по щекам стекают слёзы.
А в них — остатки нелюбви.
Выбор есть
Сердцу холодно в груди.
А дорожка впереди —
стелется.
И чем дальше, тем сильней
жизни пасмурной моей
мельница.
Я, конечно же, — не плох.
Помогает Батька-Бог,
хмурится.
Не светлы мои дела, —
с малолетства увлекла
улица.
Скомкав памятную грусть,
на скамейке растянусь
сладостно.
Говорила правду мать:
всё сначала начинать —
тягостно.
Я — не трус, но — не герой.
Встало прошлое горой
мраморной.
Подневольные года.
И улыбка, как тогда, —
траурна.
Отдохнул?.. Хорош лежать!
Видишь? Вот легла межа
белая.
Выбор есть?.. Конечно, — нет!..
Жизнь хорошую, без бед —
сделаю!..
Я же сам себе не враг.
Эй, бродяга, твёрже шаг —
в светлое, —
где не надо ждать звонка.
Ну, а песенка зэка —
спетая!..
Гарантийный талон
Не раз был размазан бедой по земле
и часто терял я в туманах дорогу.
Жалел о поступках и глупо хмелел,
не слушая мысль: «Друг, иди же ты к Богу!..»
И вот я решился: икон накупил
и, в сумрак при свечке отправив квартиру,
всех сразу святых о простецком просил:
«Деньжат мне побольше, поездить по миру!..»
Не верилось в чудо, но вдруг чудеса
квартиру мою на заре посетили.
Мне дружно сказали святых голоса:
«Истёк в понедельник твой срок гарантийный!..»
Кошмар да и только!.. Мне так не свезло!..
Упущено время бездарно, нелепо.
И чтобы был выписан новый талон, —
придётся за ним отправляться на Небо.
А так неохота пройти новый путь.
Желания нет, и терпенья не хватит.
И жизни остаток — устало тянуть
уже без надежд и без всяких гарантий.
Ведь знал же, что время не ходит назад!..
Внимания хочет, — чтоб не было спешки…
Прости меня, Господи, — был виноват, —
всю жизнь игнорируя Службу поддержки.
Где начинается рассвет
Сообщил товарищ новость, —
в ней теперь сомнений нет:
где-то там, в горах суровых,
начинается рассвет.
Где-то там — обитель Божья
и торжественный покой.
И со сладкой в душах дрожью
мы идём крутой тропой.
Отдохни чуть-чуть, товарищ,
в гору путь — втройне далёк.
Встанем здесь, и ты заваришь
в котелке для всех чаёк.
Посидим у костерочка,
повздыхаем, помолчим…
На привале, ближе к ночи, —
разговор — неутомим.
Нас навряд ли остановят,
приказав залечь на дне, —
переломы, запах крови —
восхождений прошлых дней.
Это жгучая потребность —
покидать простор полей, —
чтобы быть поближе к небу,
оставаясь на земле.
Отдохни чуть-чуть, товарищ,
в гору путь — втройне далёк…
Где ты?..
Где ты, где ты, где ты,
Где ты, друг надёжный мой?..
Песни не допеты
Под сияющей луной.
Мы вдвоём с тобою, повезёт, — так вчетвером —
Вновь по тихим улочкам пройдём.
Влезть бы мне для шика
В старый супермодный клёш.
Жаль — в моих пожитках
Это диво не найдёшь.
Каблуков подковки по остывшей мостовой —
Был бы сверхпотрясным выход мой!..
Тёртая «Монтана»
Среди прочих тряпок есть.
Буду у фонтана
В пять, а лучше — ровно в шесть.
Опоздаешь?.. Ладно. Будешь поздно?.. Ну и пусть —
Я тебя, конечно же, дождусь.
Выпью кружку пива,
Пену горькую смахну.
Сплюну хмель красиво,
Папироску потяну.
Жизнь, как ты прекрасна! Наслажусь тобой сполна, —
Ты ведь у меня всего одна!..
…Столько лет промчалось
С незапамятных времён!..
Поминать досталось
с болью — множество имён.
Звёздочки на небе об ушедших говорят —
В честь моих товарищей горят!..
«Где ты, где ты, где ты,
Где ты, мой надёжный друг?..»
Глупо ждать ответа,
Голос гаснет на ветру.
Молодость умчалась. Хоть шикарный вечер мал, —
Я бродить по городу устал.
Глупая рыба
Какая-то мощная глыба
вновь давит заблудшую душу.
Я стал вдруг холодною рыбой,
бездумно стоящей под душем.
И кажутся струйки слезами.
Я плачу водою проточной…
Судьбина — кривая, косая —
ударит и утром, и ночью!..
Унынием боль не разрушишь —
останется тяжесть навечно.
Стою жалкой рыбой под душем —
безумной, бездарной, увечной.
Взгляд, в кафель направленный тупо.
И струйки, клюющие темя.
Не хочется быть рыбой глупой.
Но чтоб поумнеть, — нужно время!..
А силы — появятся снова, —
не радуйтесь, тёмные твари!..
Я буду к несчастью готовым, —
когда острогой вновь ударят.
Ловите серебряной сетью,
крючком золотым поддевайте.
Блесною — из стали, из меди —
поймать безуспешно старайтесь!..
Израненный, вырвусь на волю.
И вскоре — не падший, не жалкий —
нехоженым, в терниях, полем, —
счастливый, — пойду на рыбалку.
Глупая фантазия
Чёрт жесток. Кому из нас охота
под его рога подставить грудь?..
Дочек звали Гнидой и Страхотой, —
чтоб светлее был по жизни путь.
Почему?.. Придёт за ними Дьявол, —
содрогнувшись, скажет имена.
Заберёт — того, чьё имя Слава,
Рада, Счаста, Бога и Весна…
А мальчишек звали — Гадом, Пленом.
Нерадив и Пьян, и Пустозвон.
Может быть, теперь, сквозь поколенья —
всплыл со дна веков кошмар имён?..
Потому житьё у многих — падаль,
грусть и злость, и боль, и жуткий страх?..
Чтоб твой род погиб — да много надо ль?..
Назови детишек — Смерть и Прах!..
С давних пор в сердцах порок, наверно.
Предок древний, — сеял?.. Пожинай!..
Блуд, жестокость — всяческую скверну, —
нелюбовь, немир, неурожай!..
Ладно, хватит глупых шуток. Баста!..
У детей другие имена.
Хватит бить друг друга, хватит хвастать,
хватит ждать, когда придёт весна!..
Чтобы горечь жгла нас всех не часто, —
на весь мир закатим звонкий пир!…..
Пусть растут детишки — Рада, Счаста,
Погурман, Веселий… Владомир…
Гляну в небо
Гляну в небо, в серые проёмы,
цепким взглядом боль поворошу.
Грозный папа — с кожаным ремнём, и
в то же время он — забавный шут.
В оба глаза — снова — по соринке
и по капле горькой из души.
Врежь, отец, мне пряжкой, по старинке,
а потом, как в детстве, рассмеши.
Врежь за то, что встал на мостик шаткий —
без страховки, глупый во хмелю.
Бубенцы взволнуются на шапке:
«Мальчик милый мой, на боль — наплюй!..»
«Будь доверчив, сделав шаг из дома!..» —
даст совет с улыбкой грозный шут
Гляну в небо, в рыжие проёмы.
И надену папкин парашют.
Говорили звёзды
Он — изменщик. Неужели?!.
Будто прыгнула с качелей,
повстречалась с мощной елью
очень больно головой.
Что же ты творишь, зараза?..
Ах, как подло, ух, как грязно!..
И решила гордо сразу:
«Значит, он — теперь чужой!..»
Говорили с неба звёзды:
«Расстаётесь слишком поздно!..
Всё, что было, — так серьёзно!
Ты не сможешь без него!..»
Да, одной — совсем не просто
в грешной жизни на подмостках.
Но ударил — очень хлёстко,
так что — действуй и не вой!..
Платье новое надену,
выйду, яркая, на сцену.
Да, себе я знаю цену:
раз и восемь ничего.
Да и этой цифры — мало!..
До работы — два квартала;
мужики глядят из зала, —
только нету моего!..
Отпашу, вернусь с работы.
Мне вина хлебнуть охота.
Ну, так завтра же — суббота, —
выпей, девушка, чуть-чуть!..
Нет уж, лучше — чашка чая;
утро трезвое встречая,
вновь продумаю с начала
мой дальнейший славный путь…
Говорили с неба звёзды:
«Расстаётесь слишком поздно!..
Всё, что было, — так серьёзно!
Ты не сможешь без него!..
Да, одной — совсем не просто
в грешной жизни на подмостках.
Но ударил — очень хлёстко,
так что — действуй и не вой!..
Говорит с цветами
Островочки снега на траве пожухлой, препротивный ветер, гололёд местами.
Телефон проплакал, и с тех пор старуха стала вдвое чаще говорить с цветами.
«Милые, родные…» — жилистой рукою стебельки погладит, листья приласкает.
Конец ознакомительного фрагмента.
