Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Лев Троцкий

II. Основные задачи Советской власти весной 1918 г

Л. Троцкий. ТРУД, ДИСЦИПЛИНА, ПОРЯДОК^[161]

(Доклад на Московской Городской Конференции РКП 27 марта 1918 г.)

Товарищи! Конференция собирается в дни глубокого внутреннего перелома нашей вообще переломной эпохи и в такой момент, когда настроение не может быть подъемным и боевым. Несомненно, что мы переживаем период внутренней заминки, больших затруднений и, главное, — самокритики, которая, будем надеяться, поведет к внутреннему очищению и новому подъему революционного движения.

Мы ведем свою родословную, как власть, от Октябрьской революции, от которой кое-кто из тех, кто держался в рядах, близких к нам или шел параллельно с нами, склонен теперь как будто отказываться. И еще теперь Октябрьская революция рассматривается многими мудрецами не то как авантюра, не то как ошибка.

Мы, коммунисты, не можем рассматривать вопрос об Октябрьской революции под этим субъективным углом зрения. После 1905 г., в течение ряда лет, предшествовавших революции 1917 года, мы не только предсказывали неизбежность новой революции, но утверждали, теоретически предвидели, что если эта революция придет к победоносному завершению, то она обязательно поставит у власти рабочий класс, опирающийся на все беднейшие слои населения. Наш, оправдавшийся в Октябре, анализ называли утопией. Теперь называют утопией нашу социалистическую перспективу, нашу коммунистическую программу. Но для всех очевиден тот факт, что диктатура рабочего класса, которую мы предсказывали, осуществилась, и что все те «трезвенники», которые видели в этом предсказании утопию и наши субъективные пожелания, оказались отброшенными прочь развитием классовой борьбы в нашей революции.

Февральская революция обнаружила основное соотношение сил: во-первых, совокупность всех имущих, владельческих классов, — совокупность, возглавляемую кадетской партией, внутри которой растворились все противоречия, все антагонизмы между различными группами имущих, именно потому, что революция поставила ребром коренной вопрос о собственности, как таковой, и тем самым устранила разногласия внутри собственнических классов.

Соглашательские группы представляли собой второй большой лагерь революции, политически гораздо больший, чем это отвечало их действительным социальным силам (по причинам, о которых я скажу сейчас несколько слов). Третий лагерь представлял возглавляемый нашей партией рабочий класс и трудящиеся массы, связанные с ним.

Я сказал, что соглашательский лагерь, который наложил свою роковую печать на первую эпоху революции, казался самому себе и другим несравненно более могущественным, чем это на самом деле отвечало социальной природе того слоя, из которого этот лагерь вербовался. Я говорю о той буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, из которой соглашательские партии рекрутировали не только своих вождей, но и свои боевые кадры.

Чем же объясняется тот факт, что в первую эпоху революции партии эсеров и меньшевиков играли руководящую роль и тем задерживали развитие революции, усугубляли разруху и придали всему дальнейшему процессу развития крайне острый и болезненный характер? Это объясняется тем, что наша революция выросла из войны, а война мобилизовала и организовала наиболее отсталые темные народные массы из среды крестьянства, придала им военную организацию и таким путем заставила их в первую эпоху революции оказывать прямое и непосредственное воздействие на ход политических событий, прежде чем эти массы, под руководством пролетариата, прошли хотя бы элементарную политическую школу.

Полки, дивизии, корпуса выбирали своих депутатов в Советы Рабочих и Солдатских Депутатов, наравне с рабочим классом. Но рабочий класс выбирал своих депутатов, исходя из своих естественных трудовых очагов — фабрик, заводов. Крестьяне же выбирали, будучи включены, через посредство государственной машины, в принудительные организации армии, и потому они выбирали не крестьянских депутатов, а полковых, ротных и иных.

Через армию крестьяне были привлечены к непосредственному активнейшему влиянию на ход политических событий, прежде чем, повторяю, политическая школа под руководством рабочего класса дала им для этого необходимые внутренние побуждения и необходимый минимум политических идей. Естественно, что эта крестьянская масса искала для себя представителей и вождей вне себя, и она находила их в среде мелкобуржуазной интеллигенции армии: в вольноопределяющихся, в молодых, более или менее революционных офицерах, словом, в выходцах из буржуазии, которые обладали известными формальными преимуществами перед солдатско-крестьянской массой — умением выражать свои мысли более или менее членораздельно, грамотностью и проч. Вот почему так расплодились в первую эпоху кадры соглашательских партий эсеров и меньшевиков. Они опирались на многомиллионную крестьянскую армию. И поскольку рабочий класс инстинктивно стремился не отрываться от тяжелых крестьянских резервов, он сам обнаруживал известное тяготение к соглашательству, потому что это последнее было для него мостом, связывающим его с крестьянскими и солдатскими массами. Вот та причина, в силу которой в первую эпоху революции эсеры и меньшевики накладывали печать всеопределяющего внимания на ее развитие. Свое внимание они выражали, однако, в том, что не только не приступали к разрешению хотя бы одного из поставленных революцией вопросов, но прямо затягивали, тормозили все вопросы, усугубляли все трудности и придали характер страшного исторического бремени тому наследству, которое досталось нам в Октябре.

Когда внутренней логикой классовой борьбы наша партия, стоящая во главе пролетариата, оказалась у власти, был призван к испытанию третий лагерь, лагерь рабочего класса, который, по всей своей природе, является единственно способным разрешить основные задачи революции.

В смысле политическом и непосредственно боевом, Октябрьская революция прошла с неожиданною и ни с чем несравнимою победоносностью. В истории еще не бывало примеров такого рода могущественного наступления угнетенного класса, который бы с такою планомерностью и быстротой отбрасывал господство имущих, правящих классов во всех частях страны, распространяя из Петрограда и Москвы по всем углам и закоулкам России свое собственное господство.

Эта победоносность Октябрьского восстания показала политическую слабость буржуазных классов, коренящуюся в особенностях развития русского капитализма.

Слагаясь в условиях полного разложения мелкой и средней промышленности и старой капиталистической идеологии в Западной Европе, русский капитализм, сразу выступивший в самом концентрированном виде, развил, несомненно, большое экономическое могущество и, вместе с тем, внутреннюю способность перехода к более совершенным формам хозяйства, т.-е. создал почву для национализации предприятий. Но, вместе с тем, эти же условия превратили представителей русского торгово-промышленного и финансового капитала в небольшой привилегированный класс, малый по численности и оторванный от широких народных масс, без идеологических корней в народе, в его толщах, без своей политической армии.

Отсюда ничтожество того политического сопротивления, которое наша буржуазия оказалась способной противопоставить нам в октябре, ноябре и в последующие месяцы, когда в отдельных местах страны поднимались восстания калединцев, корниловцев, дутовцев^[162] или Украинской Рады. И если Украинская Рада временно победила или побеждает в настоящее время Советскую власть на Украине, то это происходит исключительно при помощи могущественной машины германского милитаризма.^[163]

Как в передовых, так и в отсталых, наименее промышленных частях страны, везде и всюду наши имущие классы оказались бессильны собственными средствами задержать военно-революционное наступление пролетариата, боровшегося за завоевание государственной власти. Это указывает нам, прежде всего, на то, товарищи, что, если бы силою и волею исторических судеб, — чего я не думаю, и чего не думаете и вы, — мы оказались отброшенными от власти, то это было бы только эпизодом, только на самый короткий промежуток времени, ибо развитие шло бы дальше по той же самой основной линии, по которой шло оно и до сих пор. Глубокая социальная пропасть между буржуазными верхами и трудящимися классами и глубокая спайка всех обездоленных масс с пролетариатом говорят за это и ручаются за это.

Будучи даже временно отброшен от власти, пролетариат остался бы вождем огромного большинства трудящихся масс страны, и новая ближайшая волна неизбежно поставила бы его у власти. В этом мы должны почерпать глубочайшую внутреннюю уверенность во всей нашей политической работе. По всей социальной структуре России и по той международной обстановке, в которой мы живем, мы, в полном смысле слова, непобедимы, несмотря на все затруднения и даже несмотря на наши собственные недостатки, ошибки и промахи, о которых я еще буду говорить.

Военное сопротивление буржуазии оказалось сломленным в кратчайший срок. Она выдвинула тогда другой механизм сопротивления, в виде саботажа чиновничьего и технического персонала, всех квалифицированных и полуквалифицированных интеллигентных сил, которые служат в буржуазном обществе механизмом технического руководства и, вместе с тем, классового господства, классового правления.^[164]

Все эти элементы встали на дыбы после завоевания власти рабочим классом. Теоретически это не должно было быть и не могло быть для всех нас неожиданностью. По поводу Парижской Коммуны Маркс писал, что рабочий класс, встав у власти, не может механически завладеть старым государственным аппаратом: он его должен перестроить целиком.^[165] И этот факт невозможности для рабочего класса просто овладеть старой машиной выразился у нас в двух формах: в недоверии рабочих масс и Советов к старым чиновникам и в ненависти старого чиновничества к новому хозяину — к рабочему классу. Отсюда саботаж, дезертирство, дезорганизация всех правительственных и многих общественных и частных учреждений со стороны их руководящего технического и административного персонала.

Этот саботаж, — поскольку он не был простым продуктом паники интеллигентских элементов перед тяжелой рукой рабочего класса, взявшего в свои руки власть, поскольку он преследовал политическую цель, — упирался в будущее Учредительное Собрание, как в естественную свою цель, как в новый мост имущих классов к власти.

Если русской буржуазии, русским имущим классам вообще, по их природе, по их политическим интересам, отвечала, как политический идеал, цензовая ограниченная монархия, то интеллигентским элементам, возглавляемым соглашательскими партиями, их интересам, их понятиям отвечает больше всего Учредительное Собрание, которое отводит мелкобуржуазной интеллигенции непропорционально большую роль, потому что она, благодаря своему бойко привешенному языку, выступает в парламенте от лица всех наиболее темных и отсталых масс, которые еще лишены языка, и потому что она, оказываясь посредине между имущими классами и трудящимися массами, играла бы свою роль соглашателя, маклера, посредника. И Учредительное Собрание, по ее мысли, было бы великой примирительной камерой, великим соглашательским учреждением русской революции.

Советы, т.-е. рабочий класс, организованный в Советы, отбросили Учредительное Собрание, заявив, что в эпоху прямого и непосредственного столкновения классовых сил открыто и прочно может править только тот или другой класс, — что в этот момент может быть либо диктатура капитала и землевладения, либо диктатура рабочего класса и беднейшего крестьянства.

Упразднив Учредительное Собрание, Советы, прежде всего, политически разбили позвоночный столб интеллигентского саботажа. Сопротивление всех этих технических, административных, чиновнических элементов было преодолено. Прямая открытая гражданская война, как и борьба с саботажем, — все это, до известной степени, отвлекало наше внимание от основных, органических, хозяйственных и административных задач. С другой стороны, естественно, у нас создалось такое убеждение, что, сломив калединцев, корниловцев, взяв окончательно власть в свои руки, подавив саботаж, мы приступим, наконец, к настоящей подлинной творческой работе.

После того как военное сопротивление буржуазии, корниловцев, калединцев, было разбито в открытом бою (не благодаря нашей военной технике, которая была на самом низком уровне, а благодаря тому, что у буржуазии не оказалось надежных боевых масс), после того как был сломлен саботаж административно-технического персонала, и оказалось возможным впрягать эту интеллигенцию в работу, — после этого мы оказались впервые лицом к лицу со всеми огромными задачами, затруднениями и препятствиями, какие мы получили в наследство от прошлого.

Естественно, что гражданская война и методы, с помощью которых мы сламывали чиновничий саботаж во всех учреждениях, сами по себе усиливали разруху, которую мы получили в наследие от войны и от первой эпохи революции. Мы это сами видели, отдавали себе в этом ясный отчет. Но это не останавливало нас, ибо мы знали и были глубоко уверены — эту уверенность мы почерпали из всего нашего анализа исторических событий в России, — что у нас есть лишь один выход на большую дорогу исторического развития, и этот выход — только через диктатуру рабочего класса. Мы знали, что если есть на пути этой диктатуры препятствия, они должны быть сметены. Если это сметание препятствий временно усугубляет разруху, то все это впоследствии должно окупиться сторицею политикой интенсивного хозяйственного творчества, которую, без промедления, должен будет развернуть, ставши у власти, рабочий класс.

Теперь, товарищи, преодолев политические препятствия, мы стоим перед всеми этими организационными трудностями вплотную. История ребром ставит перед рабочим классом, перед вами — его представителями — вопрос: сможете ли вы справиться со всеми затруднениями, которые накопили для вас предшествовавшие десятилетия и столетия, кое-где завязав их в гордиевы узлы, а кое-где предъявив их вам в виде совершенно бесформенной всероссийской разрухи? Справитесь ли вы, справимся ли мы с этими задачами? Другими словами, рабочий класс, руководимый коммунистической партией, в часы величайшего испытания, которому когда-либо подвергался рабочий класс во всей истории, окажется ли на исторической высоте?

Затруднения, стоящие перед нами, могут быть разделены на две категории: на затруднения объективного характера и на затруднения характера субъективного.

Затруднения объективного характера заложены во внешних условиях. Они состоят в самом факте всеобщей разрухи, в том, что пути сообщения у нас расстроены; вагоны у нас ободраны и расхлябаны; у нас огромный процент заболевших паровозов;^[166] здоровые паровозы двигаются по рельсам не так, как следует (война все выбила из колеи); фабрики и заводы у нас дезорганизованы, вследствие сперва мобилизации, а потом частичной, крайне несовершенной демобилизации; у нас величайшие продовольственные затруднения^[167] отчасти потому, что мы обеднели вообще, отчасти потому, что у нас расстройство всех средств и путей транспорта, учета и контроля. Вот те колоссальные, по своей глубине, затруднения, которые стоят перед нами, и которые мы должны преодолевать во что бы то ни стало. Если мы не совладаем с ними, крушение страны в ближайшую эпоху несомненно, ибо заменить нас некому.

Если мы, по словам Маркса, как рабочий класс, не можем просто механически овладеть старым аппаратом государственной власти, то это вовсе не значит, что мы можем обойтись без всех тех элементов, которые входили в состав старого аппарата государственной власти.

Несчастье рабочего класса в том, что он всегда занимал положение угнетенного класса. Это отразилось на всем: и на уровне его образования, и на том, что у него не было тех навыков управления, какие имеет господствующий класс и какие он передает по наследству через свои школы, университеты и проч. Ничего этого у рабочего класса нет, все это он должен приобрести.

Ставши у власти, он должен был рассматривать старый государственный аппарат, как аппарат классового угнетения. Но он должен, в то же время, извлечь из этого аппарата все ценные квалифицированные элементы, технически ему необходимые, поставить их на надлежащее место и повысить этими элементами свою пролетарскую классовую мощь. Это, товарищи, задача, которая стоит сейчас перед нами во весь свой рост.

Первая эпоха борьбы с саботажем заключалась в беспощадном разрушении организации саботажников. Это было необходимо, и потому правильно.

Сейчас, в период, когда власть Советов обеспечена, борьба с саботажем должна выражаться уже в том, чтобы вчерашних саботажников превратить, где это нужно, в слуг новому режиму, в исполнителей, в технических руководителей. Если мы с этим не справимся, если не привлечем все необходимые силы и не поставим их на советскую службу, то наша вчерашняя борьба с саботажем, борьба военно-революционная будет тем самым осуждена, как совершенно напрасная и бесплодная.

Как в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, бывших офицеров вложен народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если, вообще, хотим разрешить основные задачи, которые стоят перед нами.

Демократизация состоит не в том вовсе — это азбука для каждого марксиста, — чтобы совершенно упразднять значение квалифицированных сил, значение лиц, обладающих специальными познаниями, а только в том, чтобы, по необходимости, замещать их выборными коллегиями, главным образом, как органами контроля.

Выборная коллегия, состоящая из самых лучших представителей рабочего класса, но не обладающих необходимыми техническими познаниями, не может заменить одного техника, который прошел специальную школу и который знает, как выполнять данное специальное дело. Тот разлив коллегиальности, который ныне наблюдается у нас во всех областях, является естественной реакцией молодого революционного, вчера еще угнетенного класса, который отбрасывает единоличное начало вчерашних повелителей, хозяев, командиров и везде ставит своих выборных представителей. Это, говорю я, совершенно естественная и в источниках своих здоровая революционная реакция. Но это не есть последнее слово хозяйственного государственного строительства пролетариата.

Дальнейший шаг должен заключаться в самоограничении коллегиального начала,^[168] в здоровом и спасительном самоограничении рабочего класса, который знает, где может сказать решающее слово выборный представитель самих рабочих, и где необходимо дать место технику, специалисту, вооруженному известными познаниями. На него нужно возложить при этом большую ответственность и взять его под бдительный политический контроль. Но одновременно необходимо специалисту предоставить возможность свободной деятельности, не стесненного творчества, потому что ни один сколько-нибудь способный, даровитый в своей области специалист не может работать, подчиняясь в своей специальной деятельности коллегии людей, не осведомленных в этой области. Политический коллегиальный советский контроль нужно вводить всюду и везде, но для исполнительных функций необходимо назначить специалистов-техников, ставя их на ответственные посты и возлагая на них ответственность.

Те, которые боятся этого, бессознательно относятся с глубоким недоверием к советскому режиму, думают, что привлечение на технические специальные посты вчерашних саботажников грозит самим основам советского режима; они не отдают себе отчета в том, что не о какого-нибудь инженера или вчерашнего генерала может споткнуться советский режим: в политическом, в революционном, в военном смысле советский режим непобедим, — но он может споткнуться о свою собственную неспособность справиться с творческими, организационными задачами.

Необходимо извлечь из старых учреждений все, что там было жизнеспособного и ценного, с целью запрячь в новую работу.

Если мы этого, товарищи, не сделаем, то с нашими основными задачами мы не справимся, ибо в кратчайший срок выдвинуть из своей среды всех необходимых специалистов, отбросивши все, что было накоплено в прошлом, решительно невозможно.

В сущности говоря, это было бы то же самое, как если бы мы сказали, что все те машины, которые доселе служили для эксплуатации рабочих, мы теперь отбрасываем. Это было бы безумием. Привлечение ученых специалистов для нас так же необходимо, как взятие на учет всех средств производства и транспорта и всех вообще богатств страны.

Повторяю, нам надо, и притом безотлагательно, взять на учет техников-специалистов, которые у нас есть, и ввести для них трудовую повинность, предоставивши им в то же время широкое поле деятельности под нашим политическим контролем.

И здесь, товарищи, перед нами вырастают те затруднения субъективного характера, о которых я упоминал и которые лежат в самом рабочем классе. Здесь тоже сказываются прошлые века русской истории, дают себя знать те времена, когда массы народные были придавлены к земле, обобраны материально и духовно и лишены необходимейших навыков управления.

Мы и раньше знали, что нам не хватает необходимой организации и дисциплины, т.-е. необходимой исторической школы. Но это нисколько не мешало нам с открытыми глазами идти к завоеванию власти. Мы были уверены, что всему научимся и все наладим.

Теперь, взявши власть в свои руки, мы, представители рабочего класса, должны совершенно ясно и честно отдать себе отчет в том, каковы наши внутренние грехи и недочеты, которые представляют собой величайшие опасности для дела социалистического строительства.

Они имеют, как сказано, свое историческое объяснение, которое покоится в старом «сплошном» мужицком быту, когда не было еще пробужденной свободной, самостоятельной человеческой личности, а была, по выражению Глеба Успенского, «вобла», сплошная масса, которая жила и гибла, как живет и гибнет сплошная масса саранчи. Революция, пробудившая человеческую личность из ее подавленного состояния, естественно, на первых порах, придала этому пробуждению крайний, если хотите, анархический характер. Это пробуждение элементарнейших инстинктов личности имеет нередко грубо-эгоистический, или, говоря философским термином, «эгоцентрический» характер. Вчера еще человек массы, он был ничем, рабом царя, дворянства, бюрократии, придатком машины фабрикантов. В крестьянском быту он был только тяглецом, плательщиком налогов. Сегодня, освободившись от этого, он впервые почувствовал себя личностью и начинает думать, что он — все, что он — центр мироздания. Он стремится взять для себя все, что может, думает только о себе и с народной классовой точкой зрения не склонен считаться. Отсюда разлив дезорганизаторских настроений, индивидуалистических, анархических, хищнических тенденций, которые мы наблюдаем особенно в широких кругах деклассированных элементов страны, в среде прежней армии, а затем в известных элементах рабочего класса.

Это есть не что иное, как болезнь роста. Мы были бы, товарищи, слепцами и трусами, если бы видели в этом какую-нибудь роковую опасность, гибельный симптом. Нет, этого нет. Как корь у ребенка или как боль при прорезывании зубов, это — органическая болезнь роста класса, муки пробуждения его классовых сил, его творчества. Но это есть все же болезнь, и мы должны постараться преодолеть ее в кратчайший срок. Отрицательные явления наблюдаются везде: на заводах, на фабриках, в мастерских, в профессиональных союзах, на железных дорогах, в учреждениях среди нового чиновничества, всюду и везде…

Мы разбили старый саботаж и вымели метлою большинство старых чиновников. Но заместившие их оказались далеко не всегда первоклассным материалом. С одной стороны, на освободившиеся посты пошли наши товарищи по партии, которые проделали подпольную работу, прошли революционную школу, лучшие элементы — боевые, честнейшие, бескорыстные. С другой стороны, пошли карьеристы, интриганы, вчерашние неудачники, которые при старом режиме были не у дел. Когда оказалось необходимым привлечь сразу десятки тысяч новых квалифицированных работников, немудрено, если многим мародерам удалось проникнуть в поры нового режима.

Нужно к тому же сказать, что многие из товарищей, работающих в разных ведомствах и учреждениях, далеко не всегда оказывались способными к органическому, творческому, настойчивому труду. Мы наблюдаем в министерствах сплошь и рядом таких товарищей, особенно из рядов октябрьских большевиков: они работают четыре-пять часов в день и то не весьма интенсивно, в то время как все наше положение сейчас требует от нас самого напряженного труда не за страх, а за совесть.

Многие, хотя и честные, но слабовольные люди легко поддаются внушению, что теперь, в том состоянии расслабления страны, когда все развинчено, разболтано, незачем проявлять энергии, ибо все равно она не учтется в общей экономии государственной жизни; многие говорят себе «что, мол, мне одному надрываться в этом хаосе?».

Поэтому, товарищи, на представителей нашей партии ложится совершенно новая задача. Если мы первыми были в революционных боях, как еще раньше первыми были в подполье, а потом первыми брали с бою позиции враждебного нам класса, то теперь нам нужно на всех постах, которые мы занимаем (ни на минуту я не забываю, что мы сейчас господствующий класс), проявить максимум добросовестности, исполнительности, творчества, — словом, тех качеств, которые характеризуют класс подлинных строителей новой жизни. И нам необходимо внутри своей партии создать новую мораль или, вернее сказать, такую, которая должна явиться развитием нашей вчерашней революционно-боевой морали. Если вчера наиболее ценился тот, кто с наибольшею беззаветностью был способен жить по нелегальным квартирам, отказываясь от всякого личного интереса и чувства, кто был способен в любой момент жертвовать своей жизнью, то теперь те же самые основные качества русского революционера, которыми мы гордились, должны найти себе новое применение на всех постах, какими бы прозаическими они нам ни казались по своей внешности.

Везде должны стать передовые исполнители всех функций, всех задач, всех потребностей Советской Социалистической Республики и в выполнение их внести все свое самоотвержение, весь свой энтузиазм.

Мы должны, через посредство нашей коммунистической партии, на каждом заводе создать образцовую ячейку, которая была бы трудовою совестью данного завода. Нужно, чтобы эта ячейка следила, наблюдала, под углом зрения общенародных интересов, за жизнью данного завода и внушала рабочим необходимость везде и всюду выполнять элементарнейшие обязанности по отношению к нашей советской стране, ответственность за судьбы которой всею своею тяжестью лежит ведь на нас, и за которую отвечаем только мы, как правящий класс и правящая партия, особенно теперь, когда группа левых эсеров ушла от нас, и когда на одной коммунистической партии лежит прямая и всеобъемлющая ответственность за все то, что делается в государственной, а через государственную и в хозяйственной жизни страны.

Необходимо через партию и через наши профессиональные союзы прививать это новое настроение на заводах и фабриках, вводить в массы это новое сознание трудового долга, трудовой чести и, опираясь на это сознание, вводить трудовые суды, чтобы и тот рабочий, который относится безучастно к своим обязанностям, расхищает материал, небрежно с ним обращается, и тот, который не заполняет всех пор своего рабочего времени трудом, подвергались суду, чтобы имена этих нарушителей социалистической солидарности печатались во всех советских изданиях, как имена отщепенцев.

Такую коммунистическую мораль, товарищи, мы обязаны сейчас проповедовать, поддерживать, развивать, укреплять. Это есть первейшая задача нашей партии на всех поприщах ее деятельности. От ее разрешения зависит судьба нашей политики. Для примера возьмем железные дороги. До сих пор в железнодорожном деле мы обвиняли друг друга, мы делали нападки на прежнее правительство, на старые правления дорог, на Викжель.^[169] И мы были правы. После того как мы оказались победителями, власть и руководство и в этой области перешли к нам. Теперь железные дороги находятся в наших руках, но это, товарищи, еще не все дело и даже не половина дела, это, может быть, только десятая часть дела. Теперь необходимо аппарат железных дорог превратить в часовой механизм, и это в настоящее время одна из самых важных политических задач коммунистической партии и Советской власти. Вот в чем все существо дела, и это нужно понять.

Если раньше политическая задача состояла в агитации, в пропаганде, в уличной открытой борьбе на баррикадах, в завоевании власти, в выборах, то теперь организация железных дорог, создание на них трудовой дисциплины, полной ответственности каждого за свой пост, представляют именно политическую задачу нашей партии. Почему? Потому что, если мы с этим не справимся, мы будем опрокинуты, и в мировой истории пролетариата великим минусом учтется этот факт. Разумеется, мы понимаем, что пролетариат, в конце концов, победит, но не бесследно пройдет и тяжко учтется то, что в данный момент наша партия и наш класс испытания не выдержали. Вот почему все отмеченные мною организационные, творческие государственные задачи превращаются прямо и непосредственно в политические обязательства нашей партии.

Все это относится целиком и к той области, к которой я сейчас имею теснейшее отношение, — к военной. Я не буду сейчас говорить о международном положении страны, о внешних перспективах и опасностях. Для моего доклада будет достаточно, если я скажу, что поскольку судьба русской революции зависит от мирового положения, она связана с судьбою европейской революции. Если в Европе не будет революции, если европейский рабочий класс окажется неспособным подняться против капитала в результате этой войны, если бы это чудовищное предположение осуществилось, это означало бы, что европейская культура осуждена. Это означало бы, что на исходе мощного развития капитализма, в результате той мировой бойни, в которую мировой капитализм вверг народы, европейский рабочий класс оказался неспособным овладеть властью и освободить Европу от кошмара империалистического ада. Это означало бы, что Европа обречена на разложение, на вырождение, на возвращение назад. Да, разумеется, если Европа будет отброшена назад к варварству, и если культура будет потом развиваться где-нибудь на Востоке, в Азии, в Америке, если Европа превратится в отсталый полуостров Азии, как Балканы, которые были когда-то очагом культурного развития, потом замерли и превратились в самый отсталый юго-восточный угол Европы, — если все это совершится, тогда, разумеется, не устоять и нам. Но поскольку у нас нет решительно никаких оснований для принятия такого рода чудовищной гипотезы, поскольку мы убеждены, что европейский пролетариат, в результате этой войны и, вероятно, еще в процессе ее, поднимется, а его толкает на этот путь новое наступление на Западном фронте, снова обнаруживающее перед рабочими массами всю безвыходность его положения, постольку мы можем сказать, что будущее нашей революции, неразрывно связанной с судьбою революции европейской, а, стало быть, и с судьбою Европы в международном масштабе, скорее благоприятно. Но нам, как фактору этой европейской революции, как ее составной части, нужно позаботиться о том, чтобы быть сильными, т.-е., в частности, о том, чтобы быть вооруженными такой армией, которая, во-первых, отвечала бы характеру и духу советского режима, а, во-вторых, сумела бы оборонять его и содействовать мировой революции.

Вы читали основные положения, с которыми обращается к вам Народный Комиссариат по военным делам.^[170] Мы считаем, что, так как дальнейшее развитие международных отношений может уже в ближайший период снова поставить нас перед жестокими военными испытаниями, нужно для ближайшего же периода создать прочные и надежные кадры армии, и они не могут быть образованы на принципе всеобщего обязательного набора, потому что в ближайшие два месяца мы такого набора не произведем. Вот почему нам приходится временно опираться на принцип добровольчества, который, разумеется, должен быть очищен путем установления строгого личного и политического критерия для всех добровольцев.

Партийные организации, комитеты и ячейки везде и всюду обязаны заботиться о том, чтобы элементы, вступающие в армию, были доброкачественны в политическом и моральном смысле и чтобы, уже войдя в состав армии, они не теряли своей связи с рабочими массами, а подвергались бы систематическому воздействию с их стороны.

Забегая несколько вперед, я должен сказать, что некоторые товарищи из нашей собственной партийной среды боятся, как бы армия не стала орудием или очагом контрреволюционных замыслов. Это опасение, поскольку оно имеет известное оправдание, должно заставить нас целиком направить наше внимание на низы, на солдатские ряды Красной Армии. Здесь мы можем и должны создать такой фундамент, который сделает бесплодными всякие попытки превращения Красной Армии в орудие контрреволюционных покушений. Первейшею задачею на этом пути является пополнение кадров всеобщим обучением рабочих на заводах и фабриках и крестьянской бедноты в селах и деревнях. До сих пор, товарищи, многие декреты и положения, которые издавались нами, оставались только на бумаге. Первостепенной задачей партии является достигнуть того, чтобы имеющий быть опубликованным на днях декрет о всеобщем обязательном военном обучении на заводах, фабриках, в мастерских, школах и т. д. был, на самом деле, проведен в жизнь. Наблюдать за фактическим осуществлением этого декрета есть задача партийных организаций и ячеек.

Только широкое военное обучение рабочих и крестьянских масс везде, где это окажется сейчас осуществимым на практике, обусловит возможность превращения добровольческих кадров в тот скелет, который в минуту опасности обрастет плотью и кровью, т.-е. действительно широкими вооруженными рабоче-крестьянскими массами.

Здесь я перехожу к щекотливому пункту, который сейчас, до известной степени, составляет больное место в нашей партийной жизни. Это один из вопросов организации армии, а именно вопрос о привлечении военных специалистов, т.-е., попросту говоря, бывших офицеров и генералов, к созданию армии и к управлению ею.^[171] Все основные, руководящие учреждения армии строятся теперь так, что составляются из одного военного специалиста и двух политических комиссаров. Таков нынешний основной тип руководящих органов армии.

Мне приходилось уже не раз говорить на открытых собраниях о том, что в области командной, оперативной, боевой мы на военных специалистов возложим всю полноту ответственности, а, стало быть, дадим им и необходимые права. Этого-то у нас многие боятся, и их опасения находят свое выражение в резолюциях некоторых партийных организаций. У меня в кармане есть одна такая резолюция. Я получил ее вчера из Северо-Западного края. В этой резолюции есть прекрасная характеристика тех трудностей, перед которыми мы стоим. Как много всякого произвола — констатирует эта резолюция — наблюдается со стороны кое-каких советских представителей, как много неряшливости, даже бесчестности и воровства, — да, и воровства! — наблюдается со стороны отдельных носителей Советской власти, выборных от рабочих организаций. Да, много этого, очень много этого есть сейчас! И здесь опять-таки задача партии со всею беспощадностью относиться к такого рода явлениям в нашей собственной среде, ибо они губят страну, позорят и разлагают нашу партию. Нужно преследовать не только тех, кто прямо или косвенно повинен в расхищении народных денег, но и тех, кто будет снисходителен по отношению ко всякого рода явлениям распущенности и разврата. Мы должны проводить отбор с железной беспощадностью, потому что в этой области есть много опасных и тревожных симптомов. Именно об этом и пишут товарищи из Северо-Западного края в упомянутой резолюции, которая прекрасно характеризует положение и требует от партии драконовских мер, — мер выжигания нравственных язв каленым железом.

И эта самая резолюция с равной тревогой указывает на другую опасность — именно на привлечение генералов, которые, дескать, поведут страну навстречу новой корниловщине. Конечно, опасность корниловщины не исключена. Но только питается эта опасность не привлечением на службу десятка или двух бывших генералов, а более глубокими корнями.

Откуда развиваются произвол, неряшливость и даже беспечность? Сплошь и рядом, это есть результат того, что люди занимают посты, с которыми они не могут справиться. Вглядитесь, что происходит сейчас на Украине. Те, которые великолепно и геройски сражались против калединцев, дутовцев и корниловцев, которые победили этих врагов, стоявших технически на том же уровне, спасовали и почувствовали свою полную беспомощность, когда оказались перед немецкой военной машиной. Отсюда их недовольство собою. Они, эти начальники партизанских отрядов, борются друг с другом, обвиняют друг друга и нередко с немцами борются меньше, чем с местным населением.

Происходящее на Украине показывает нам, что если мы говорим серьезно о защите Советской революции путем вооруженного отпора, путем войны, то нужно отбросить прочь всякие лево-эсеровские фразы о партизанском восстании, кружковых мероприятиях; нужно поставить перед собою задачу создания регулярной армии. Только при наличности этой регулярной армии, на ее флангах могут сыграть положительную роль партизанские отряды. Но для создания такой армии нам необходимы квалифицированные специалисты, в том числе и вчерашние генералы. Как я раньше говорил, трудность советского режима состоит в настоящее время не в борьбе с саботажем, позвоночник которого сломлен, а в умелом привлечении к делу бывших саботажников.

Есть еще один вопрос в области организации армии: так называемое выборное начало. Весь смысл его вообще заключается в том, чтобы бороться со старым составом офицерского аппарата, чтобы контролировать командный состав.

Пока власть была в руках враждебного нам класса и командный состав являлся орудием в руках этой власти, мы обязаны были стремиться к тому, чтобы, путем выборного начала, сломить классовое сопротивление командного персонала. Но сейчас политическая власть в руках того самого рабочего класса, из рядов которого рекрутируется армия.

При теперешнем режиме в армии — я говорю вам это совершенно открыто — выборное начало является политически бесцельным, а технически нецелесообразным, и декретом оно уже фактически отменено.^[172]

Я спрашиваю: везде ли у вас в профессиональных союзах или кооперативах проведено выборное начало? Нет. Выбираете ли вы чиновников, бухгалтеров, конторщиков, кассиров, выбираете ли вы служащих со строго определенною профессией? Нет. Вы избираете из наиболее заслуженных и доверенных деятелей профессионального союза ваше правление и уже ему поручаете назначение всех необходимых служащих и специалистов-техников. То же самое должно быть и в армии. Раз мы установили советский режим, т.-е. такой строй, при котором во главе власти оказываются лица, непосредственно избранные советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, не может быть антагонизма между властью и рабочими массами, как нет антагонизма между правлением союза и общим собранием его членов, а, следовательно, не может быть и оснований опасаться назначения лиц командного состава органами Советской власти. Подлинное решение вопроса о командном составе состоит в том, чтобы создать инструкторские курсы для передовых солдат и рабочих и, таким образом, постепенно воспитать новый командный состав, отвечающий духу советского режима. И эту задачу мы поставили перед собой.^[173]

Вопрос о создании армии есть для нас сейчас вопрос жизни и смерти. Вы сами это понимаете так же, как и я. Но создать армию мы не можем только через посредство административного механизма, который у нас, пока что, в высшей степени плох. Если у нас есть могущественный механизм, то это механизм идейный, этот механизм — наша партия. Она и будет создавать армию, товарищи, и сделает все, чтобы искоренить предрассудки, о которых я говорил, поможет нам пополнить кадры революционной армии боевыми и преданными рабочими и крестьянами, приложит руки к тому, чтобы провести на заводах, фабриках и в деревнях обязательное военное обучение, и создаст, таким образом, боевой аппарат защиты Советской Республики.

Л. Троцкий. СЛОВО РУССКИМ РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ О НАШИХ ДРУЗЬЯХ И ВРАГАХ И О ТОМ, КАК УБЕРЕЧЬ И УПРОЧИТЬ СОВЕТСКУЮ РЕСПУБЛИКУ

(Речь, произнесенная на рабочем собрании 14 апреля 1918 г.)

Товарищи! Наша страна — единственная, где власть находится в руках рабочего класса. И мы со всех сторон слышим голоса советчиков: бросьте, это дело не по вас. Смотрите, сколько затруднений на пути Советской власти! И верно: затруднений много, препятствия на каждом шагу. Где причина? Оглянемся вокруг, оценим положение, подсчитаем друзей и врагов, заглянем вперед.

Мы получили от наших предшественников — царя, Милюкова, Керенского — в конец расстроенное государство. Нет никакого сомнения в том, что сейчас наша страна находится в тяжких условиях, но условия эти сложились в результате всей предшествовавшей истории и, в частности, этой войны. Царь с Милюковым вовлекли нас в войну. Царская армия оказалась разбита. Разразилась революция. Трудящиеся всех стран ждали, что революция даст мир. А Милюков с Керенским шли на поводу у союзных империалистов, затягивали войну, обманывали ожидания, компрометировали революцию. Тогда рабочие восстали и взяли власть в свои руки. Мы сделали с своей стороны все возможное для того, чтобы поднять доверие к русской революции, для того, чтобы сказать европейским рабочим, что русская революция — это не Милюков, не Керенский, что русская революция — это рабочий класс, это трудящийся пролетариат, это крестьянин, который не эксплуатирует чужого труда. Это мы сделали. Да, товарищи, мы не имеем теперь еще победы, мы не обманываем ни себя, ни вас. Европейский милитаризм оказался еще слишком сильным, еще движение рабочих масс не нанесло ему того удара, который будет спасительным и для европейских рабочих и для нас. И европейский милитаризм использовал вполне и целиком ту отсрочку, какую ему дала история. Русская революция достигла своей вершины, европейская еще не началась. И вот на этом промежутке развернулись наши переговоры с Германией и Австро-Венгрией, после того как доверие к русской революции было подорвано политикой Милюковых, Керенских, Церетели и Черновых. Нам говорят: вы подписали Брест-Литовский мирный договор, который является договором грабительским и угнетательским. Верно, верно, нет более грабительского, нет более угнетательского договора, чем Брест-Литовский. Но что такое этот договор? Это есть вексель, старый вексель, который был уже подписан Николаем Романовым, Милюковым и Керенским, а мы только платим по этому векселю, который ими был написан и подписан (шумные аплодисменты).

Разве мы начинали эту войну? Разве рабочий класс разнуздал кровавую стихию этой бойни? Нет! монархи, имущие классы и либеральная буржуазия прежде всего. Разве мы вызвали эти страшные поражения, когда несчастные солдаты оказались на Карпатах без винтовок и без снарядов?^[174] Нет! это сделал царизм, поддерживавшийся русской буржуазией.

А разве мы промотали 18 июня, в этом позорном и преступном наступлении, капитал русской революции, ее доброе честное имя, ее авторитет? Нет, это были соглашатели, правые эсеры и меньшевики, совместно с буржуазией. И нам был предъявлен счет за все их преступления, и мы вынуждены были, стиснув зубы, по этому счету производить расплату. Мы знаем, что это есть счет ростовщический, но, товарищи, не мы заключали эти займы, не мы за них нравственно отвечаем пред народом, наша совесть чиста. Мы стоим перед рабочим классом всех стран, как партия, которая выполнила свой долг до конца. Мы все договоры опубликовали, мы искренно заявили, что согласны заключить честный демократический мир. И это заявление осталось, эта мысль осталась в сознании, в совести рабочих масс Европы и там совершает свою подпольную, внутреннюю, глубокую работу. Верно, товарищи, то, что сейчас границы нашей страны и на востоке и на западе не обеспечены. На востоке — там Япония давно покушается отхватить у нас плодороднейшие и богатейшие пространства Сибири,^[175] и японская правительственная печать спорит только на тему о том, до какого места Япония призвана «спасать» Сибирь. Так они говорят, так и пишут: «Мы дадим ответ перед небом и богом за судьбы Сибири». Одни говорят, что небо приказало им захватить Сибирь до Иркутска, другие говорят — до Урала. Это есть единственное разногласие в среде имущих классов Японии. Они искали разных предлогов для своего набега. Это началось не со вчерашнего дня. Еще при царизме, затем в эпоху Терещенко-Керенского шли со стороны России тайные глухие жалобы путем секретных документов насчет того, что Япония подготовляет захват наших дальневосточных владений. Почему? Да потому, что они плохо лежат. В этом ведь и состоит вся политика международного империализма. Всякие формы, фразы: «демократия», «судьбы малых народов», «справедливость», «веления бога», все это слова, фразы — для того чтобы обманывать народ, для того чтобы дурачить темных людей, а по существу они норовят в карман захватить все, что плохо лежит. Вот в чем сущность политики империализма! (шумные аплодисменты).

И вот, товарищи, японцы пустили сперва, этак месяца полтора тому назад, по всему миру слух, будто Сибирская железная дорога не сегодня-завтра будет захвачена германскими и австро-германскими пленными, которые там-де организованы и вооружены, и будто 20 тысяч этих пленных ожидают только приезда германского генерала. Даже и фамилию этого генерала называли, все с полной точностью. Об этом говорил японский посол в Риме, и вести о предстоящем захвате Сибирского пути по радиотелеграфу из японского генерального штаба распространялись по всей Америке. И вот я предложил здешней английской и американской миссиям, чтобы показать перед общественным мнением всего мира, какая тут кроется постыдная ложь для подготовки грабительского, разбойничьего захвата, — я сказал военным миссиям английской и американской: «Дайте мне одного английского и одного американского офицера. Я пошлю их сейчас вместе с представителями нашего Военного Комиссариата по Сибирской железной дороге, пускай они посмотрят, сколько там немецких и австрийских пленных, вооруженных для захвата Сибирского пути» (аплодисменты).

Им, товарищи, неудобно было отказаться. И назначенные ими офицеры поехали, получивши от меня документы, чтобы им сибирские советы оказывали самое полное содействие: пускай осмотрят все, что захотят видеть, пускай получают полный, свободный доступ всюду. И потом мне показывали каждый день их доклады по прямому телеграфному проводу. Разумеется, нигде решительно никаких враждебных нам вооруженных пленных они не нашли. Они увидели, что, в отличие от русской железнодорожной сети, сибирская сеть лучше охраняется и лучше работает. Они нашли только 600 вооруженных венгерских пленных, которые являются социалистами-интернационалистами и передали себя целиком в распоряжение Советской власти против всех ее врагов. Вот все, что они там нашли. Обнаружилось с полной ясностью, что японские империалисты и японский генеральный штаб сознательно и злонамеренно обманули общественное мнение для того, чтобы оправдать предстоявший грабительский набег на Сибирь, чтобы сказать: немцы угрожали Сибирской железной дороге, а мы, японцы, спасли ее своим набегом. Эта уловка сорвалась. Тогда они выдвинули другую — экспромтом, сразу. Во Владивостоке кто-то убил каких-то двух или трех японцев. Следствия по этому поводу еще не было. Кто их убил? Убили ли их японские агенты, простые грабители или германские или австрийские шпионы, — этого никто еще не знает. Но 4 апреля они были убиты, а 5 апреля японцы высадили первые две роты во Владивостокском порту. Что же! Если не помогли сказки про захват Сибирской железной дороги германскими пленными, то помогла кровь двух или трех убитых японцев, убитых, по всей вероятности, по заказу японского же генерального штаба, чтобы создать благовидный предлог для наступления на нас. Такого рода убийства из-за угла входят целиком в практику международной капиталистической дипломатии. Но тут произошла заминка — высадили две роты и прекратили десант. Агенты английские, французские и американские приходят к нам в комиссариаты и говорят: «Это не грабеж, это не начало грабежа и захвата — нет, это так, местное приключение, местное временное недоразумение». И мы наблюдаем, действительно, как бы колебание у самих японцев. Во-первых, страна истощена у них милитаризмом, а поход против Сибири есть большое и сложное, дорого стоящее дело, ибо ясно, что сибирский рабочий и крестьянин, сибирский крестьянин, крепкий, кряжистый, — я достаточно хорошо познакомился с ним в прошлую эпоху, — сибирский крестьянин, который не знал крепостного права, разумеется, не даст японцу взять его голыми руками. Там нужна будет долгая и упорная борьба. И в самой Японии есть партия, которая этого боится. А с другой стороны, американские капиталисты, которые конкурируют непосредственно с Японией на берегах Тихого океана, не хотят усиления Японии, своего главного врага.

И вот, товарищи, наше преимущество в том, что мировые грабители, хищники с большой дороги, друг с другом враждуют, друг у друга рвут куски. Вот эта вражда Японии с Соединенными Штатами Северной Америки на дальневосточных берегах есть для нас большой выигрыш, ибо дает нам отсрочку, дает нам возможность свои силы собирать и выжидать того момента, когда поднимется нам на подмогу европейский и мировой рабочий класс.

А на Западе, товарищи, мы наблюдаем сейчас новое ожесточение страшной 45-месячной бойни.^[176] Казалось, все адовы силы уже пущены в ход, казалось, больше придумать нечего, война уперлась в тупик. Если страны, которые боролись раньше со свежими силами, не одолели друг друга, то, казалось бы, чего ждать дальше, откуда ждать победы? Но в том-то и дело, что чародей капитализма вызвал этого дьявола войны, а заклясть его снова не может. Не может буржуазия, скажем, германская, вернуться к своим рабочим и сказать: вот мы вели эту страшную войну в течение четырех лет, столько-то жертв вы понесли, а что вам принесла война? — ничто, нуль. И не может английская буржуазия вернуться к своим рабочим, имея круглый нуль для них в результате неслыханных жертв.

И вот почему они тянут эту бойню автоматически, без смысла, без цели, дальше и дальше, вот, как лавина падает с горы, так они скатываются под тяжестью своих собственных преступлений.

Это мы наблюдаем теперь снова на почве несчастной обескровленной Франции. Там, товарищи, фронт на французской земле имеет другой характер, чем он имел у нас. Там каждый аршин заранее изучен, записан, занесен на карту, там каждый квадрат взят на определенный прицел. Там колоссальные средства истребления, колоссальные чудовищные машины массового убийства собраны с обеих сторон в таких размерах, каких не могло представить себе самое чудовищное воображение.

Я сам, товарищи, жил во Франции два года во время войны, и я помню эти приливы и отливы наступлений и потом медленные эпохи выжидания. Стоит армия против армии. Зацепились так туго одна за другую, окоп против окопа, все расчислено, все подготовлено… И начинается нетерпение во французском общественном мнении. И в буржуазии и в народе говорят: «До которых же пор этот страшный удав — фронт будет поглощать все соки народа? Где же выход? Чего ждать? Нужно либо прекратить войну, либо путем наступления одолеть врага и добиться мира. Одно из двух». И тогда буржуазная пресса начинает подбадривать: «Ближайшее наступление — завтра, послезавтра, ближайшей весной — нанесет немцам смертельный удар».

А в немецких газетах, в те же самые дни, другие, такие же растленные, продажные перья писали для немецких рабочих и крестьян и для немецких матерей, работниц, сестер, жен: не отчаивайтесь, вот еще одно наступление на французском фронте с нашей стороны — и мы сокрушим Францию и дадим вам мир. И потом, действительно, начиналось наступление.

Неисчислимые жертвы, сотни, тысячи и миллионы в течение нескольких дней или недель погибали, а в результате? В результате — фронт передвигается в ту или другую сторону на две-три версты, на десять верст или на двадцать верст, но обе армии продолжают по-прежнему давить одна другую в мертвой хватке. И так было раз пять или шесть. Так было раньше на Марне, при первом натиске на Париж, так было потом на Изере, так было потом на Сомме, при Камбрэ^[177]… То же самое происходит сейчас в колоссальных боях, каких еще не видала история. Там сейчас гибнут сотни тысяч и миллионы, без смысла и без цели сжигается лучший цвет европейского человечества. Это показывает, что на том пути, на каком стоят правящие классы и их лакеи, лже-социалисты, спасения нет.

Америка присоединилась к войне свыше года назад^[178] и обещала ее закончить в течение ближайших месяцев. Чего хотела своим вмешательством Америка? Она сперва терпеливо наблюдала, как там, за океаном, Германия боролась против Англии. А потом вмешалась. Почему?

Что нужно Америке? Америке нужно, чтобы Германия истощила Англию, чтобы Англия истощила Германию. И тогда американский капитал явится, как наследник, который будет грабить весь мир.

И когда Америка заметила, что Англия гнется долу, склоняется к земле, а Германия одерживает верх, она сказала: «Нет, нужно поддержать Англию, — вот, как веревка поддерживает повешенного, — так, чтобы они друг дружку истощили в конец, так, чтобы европейский капитал был совершенно лишен возможности снова подняться на ноги».^[179]

И сейчас мы читаем, что в Вашингтоне, согласно новому закону о наборе в армию, будет призвано под ружье миллион пятьсот тысяч человек.

Америка думала сперва, что дело ограничится пустяком, небольшой поддержкой, но когда она вступила на путь войны, лавина захватила ее, и ей тоже нет остановки, и она тоже вынуждена идти до конца. А уже в самом начале войны, в самом начале американского вмешательства — это было в январе или в феврале прошлого года — в Нью-Йорке я сам наблюдал уличное движение, прямое восстание американских женщин-работниц из-за страшной дороговизны. Американская буржуазия нажила миллиарды на крови европейских рабочих. А американская хозяйка, работница, она что получила? Она получила недостаток съестных припасов и страшную дороговизну. Это — во всех странах одно и то же, побеждает ли буржуазия той или иной страны, или терпит поражение. Для рабочих, для трудящихся масс, — для них результат один и тот же: истощение продовольственных запасов, обеднение, увеличение кабалы, гнета, несчастий, ран, калек, — все это обрушивается на народные низы. Буржуазия сама уж не может свободно выбирать свой путь — этим именно и объясняется то, что Германия не додушила нас до конца. Она остановилась на Восточном фронте. Почему остановилась? Потому, что у нее есть незаконченный счет с Англией, с Америкой. Англия взяла Египет, взяла Палестину, Багдад, подчинила себе Португалию, Англия задавила Ирландию, но… Англия «борется за свободу, за мир, за счастье малых и слабых народов». А Германия? Германия ограбила пол-Европы, подавила десятки малых стран, взяла Ригу, Ревель и Псков; а читайте их речи: они заявляют о том, что они «заключили мир на основе самоопределения народов».

Сперва они заставляют народ истекать кровью, превращают его в труп, а потом говорят: теперь он самоопределился для того, чтобы Германия могла наложить на него руку (аплодисменты).

Таково положение русской революции, русской Советской Республики. Ей грозят опасности со всех сторон: с Востока — японская опасность, с Запада — германская опасность и, разумеется, существуют для нас, хотя и на втором плане, и английская опасность и американская опасность.

Все эти сильные, могучие хищники не прочь растерзать Россию на части. И если есть у нас против этого заручка сейчас, сегодня, она состоит в том, что эти страны между собой не поладили, что Япония вынуждена вести скрытую, подпольную борьбу с такою могучею державою, как Соединенные Штаты. А Германия вынуждена вести открытую кровавую борьбу и с Англией и с Соединенными Штатами.

И вот, товарищи, в то время когда мировые разбойники схватились в последней, судорожной схватке, честные люди могут временно отдохнуть, усилиться, окрепнуть, вооружиться, — выжидая того часа, когда этим мировым разбойникам рабочий класс нанесет последний смертельный удар.

С самых первых дней революции мы говорили, что русская революция может победить и освободить русский народ только в том случае, если она превратится в начало революции во всех странах, но что если в Германии останется царство капитала, если в Нью-Йорке останется господство биржи, если в Англии будет господствовать великобританский империализм, то нам не сносить головы, ибо они сильнее нас, они богаче нас, они пока что образованнее нас. Их военные машины крепче наших. И они задушат нас, потому что они сильнее нас — это раз, и потому что они ненавидят нас — это два. Мы восстали, мы низвергли у себя господство буржуазии. Вот откуда ненависть к нам имущих классов всех стран. Там, в Германии, в Англии буржуазия не чета нашей буржуазии. Там она крепкий класс, там у нее было свое прошлое, когда она создавала культурные завоевания, двигала науку вперед и испокон веков думала, что кроме буржуазии никто не может господствовать, никто не может, кроме нее, править государством.

Каждый настоящий буржуа считает, что сама природа предназначила его для того, чтобы господствовать, командовать, ездить верхом на трудящемся народе, а вот рабочий, трудящийся человек живет изо дня в день под ярмом, у него горизонты узкие. Он с молоком матери воспитан в самых рабских предрассудках и думает, что править страной, держать власть в своих руках — это совсем не по нем, что он для этого не создан, что он сделан из неподходящего теста, из негодного материала.

Но вот рабочие и беднейшие крестьяне в России сделали первый шаг, хороший крепкий шаг, но только первый — для того чтобы покончить с имущими классами своей страны и всех других стран. Они показали, что рабочий народ сделан из того же самого материала, из которого вообще люди делаются, и что этот рабочий народ хочет сам держать в своих руках всю власть и управлять всей страной.

И когда буржуазия увидела, что мы эту власть в свои руки берем не для того, чтобы шутки шутить, а для того, чтобы уничтожить господство капитала и создать господство труда, то ненависть буржуазии к нам стала возрастать во всех странах не по дням, а по часам. Сперва они, все имущие и эксплуататоры, думали, что это только временное недоразумение, что это нас шальная волна революции раскачала и случайно подбросила наверх, что рабочие захватили власть в свои руки только на время, и что все это прекратится через неделю, две, три.

Но потом они стали замечать, что рабочие крепко стоят на своих новых местах и хотя и говорят, что время тяжелое, что предстоят еще большие испытания, что придется терпеть еще большую разруху и еще более сильный голод, но что, раз они взяли власть в свои руки, то уже больше никогда ее не выпустят. Никогда! (аплодисменты).

Буржуазия всех стран стала замечать, что страшная зараза идет с Востока, из России. И действительно, после того как русский рабочий, самый темный, самый загнанный, самый затравленный, взял власть в свои руки, то рабочие других стран должны раньше или позже сказать себе: если русские рабочие, более бедные, более слабые, хуже организованные, если они смогли взять власть в свои руки, то мы, передовые рабочие всего мира, если возьмем в свои руки русскую дубину да сбросим свою буржуазию, да организуем общенародное хозяйство, — то будем, поистине, непобедимы и создадим всенародную республику труда.

Да, товарищи, мы страшны им, — мы, которые грозным призраком стоим перед сознанием имущих классов. Английские империалисты борются с немцами и нет-нет озираются на нас с целью схватить за горло русскую революцию. И германский империализм, прикованный к своему врагу, тоже озирается на нас, как бы улучить момент и нанести нам удар в сердце. И империалисты всех других стран думают точно так же. Тут нет разницы национальной, ибо общие интересы грабителей, хищников направлены против нас. И мы вам всегда говорили, товарищи, я вам снова напоминаю, что если не развернется революция в других странах, то мы будем, в конце концов, подавлены европейским капитализмом. Спасения нам не будет никакого, и наша задача сейчас — это протянуть, продержаться до того момента, когда революция начнется во всех европейских странах, протянуть и укрепиться, стать потверже на ноги, ибо сейчас мы ослабели, расшатались, расхлябались, товарищи.

Мы сами знаем свои грехи, и нам не нужна критика со стороны, из среды буржуазии и соглашателей, которые подорвали почву под ногами русского государства и русского хозяйства, их критике — грош цена. Но нам нужна своя собственная критика, чтобы свои собственные грехи оценивать. И тут нужно прежде всего сказать следующее: русскому рабочему классу, русскому трудящемуся народу нужно осознать, что раз он взял власть в свои руки, то он и отвечает за судьбу всей страны, всего хозяйства, всего государства.

Конечно, нам и сейчас еще пытается мешать буржуазия со своими лакеями. И каждый раз, когда она нам будет мешать, мы будем по-прежнему отбрасывать ее в сторону. Под Оренбургом она снова посылает на нас своих Дутовых; Корнилов пытается наступать на Ростов. Там мы будем расправляться с бандами буржуазных белогвардейцев со всей беспощадностью (аплодисменты). Это для всех нас разумеется само собою. Тут никакой перемены курса не будет. Если буржуазия все еще надеется стать у власти, так мы из нее выбьем раз навсегда эту надежду (аплодисменты). Она поднимется, мы снова ее опрокинем, и, если она разобьет при этом себе позвоночник, тем хуже для нее. Она отвечает за это сама. Она предупреждена.

Мы ей предлагаем общий, артельный котел, всеобщую трудовую повинность — трудовой порядок, без угнетенных и угнетателей, а если это ей не нравится, если она будет упираться и восставать, то будут приняты самые суровые, самые беспощадные меры по отношению к ней со стороны Советской власти (аплодисменты).

Но, товарищи, именно потому, что все мы, как один человек, не хотим допустить больше восстановления власти буржуазии, дворян, бюрократии, именно потому, что мы готовы до последней капли крови отстаивать власть рабочего класса и крестьянской бедноты, — мы должны сказать себе, что величайшая задача ложится отныне на нас, и что мы должны в своей стране установить твердый порядок, новый порядок труда. Мы получили в наследие от прошлого: от царизма, от войны, от эпохи Милюкова и Керенского, полное расстройство железных дорог, расстройство заводов и всех отраслей хозяйства и общественной жизни, — мы должны все это наладить и направить, мы отвечаем за все это.

Советы, профессиональные союзы, крестьянские организации — вот кто теперь хозяин в стране. Если прежде, товарищи, над нами была палка капитала, палка бюрократии, то теперь этой палки нет. Есть только организации рабочих, беднейших крестьян, и эти организации должны научить всех нас знать и помнить, что каждый из нас — не сам по себе, а прежде всего сын рабочего класса, часть общей великой артели, которая называется трудовой Россией и которая может быть спасена только общим трудом. Если железнодорожники провозят контрабандой какой-либо груз, если мы наблюдаем расхищение интендантского или вообще государственного имущества отдельными личностями, то это — величайшие преступления перед своим собственным народом, перед революцией. Мы должны неусыпно бодрствовать и каждому такому отщепенцу говорить: «Ты ограбляешь не имущие классы, не буржуазию, а самого себя, свой собственный народ!» Теперь каждый из нас должен себя чувствовать, на заводе ли или на железных дорогах, везде, повсюду, как солдат, который поставлен своей рабочей армией, своим народом на ответственный пост, и каждый из нас должен выполнять на этом посту свой долг до конца (аплодисменты).

Эту, товарищи, новую трудовую дисциплину мы должны создать во что бы то ни стало. Анархия, распад погубит нас — трудовой порядок спасет. Нам на заводах необходимо создать выборные суды, которые карали бы уклоняющихся от работы. Каждый рабочий, раз он стал хозяином своей страны, должен ярко чувствовать свой трудовой долг и свою трудовую честь. Каждый из нас должен выполнять одно и то же обязательство: известное число часов в день я работаю со всей энергией, со всем прилежанием, потому что теперь этот труд идет на общую пользу. Я работаю для того, чтобы вооружить крестьянина необходимыми орудиями труда. Я создаю для него веялки, сеялки, косы, гвозди, подковы, все, что нужно для сельского хозяйства, а крестьянин должен мне дать хлеб.

Здесь, товарищи, мы подходим к вопросу о хлебе. Это ныне самый острый вопрос у нас. Хлеба не хватает. Города живут впроголодь. А между тем крестьянская буржуазия, кулаки где-нибудь в Тульской, Орловской, Курской и других губерниях в своих руках сосредоточили огромные количества хлеба, десятки миллионов пудов, и ни за что не отдают, держат у себя и оказывают сопротивление попыткам реквизиции.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

161

Первый раз вышла брошюрой в Москве в 1918 году под названием «Труд, дисциплина и порядок спасут Советскую республику». (Издат. «Жизнь и Знание».)

162

С первой волной контрреволюции, о которой говорит тов. Троцкий, удалось справиться сравнительно быстро и легко. В начале ноября 1918 г. отряды Красной Гвардии разбили под Красным селом наступавшую на Петроград по приказу Керенского казачью дивизию генерала Краснова. (При занятии Гатчины, 14 ноября, был взят в плен и сам Краснов.)

Борьба с юнкерами в Москве 14 ноября также закончилась победой.

Контрреволюционное восстание Дутова в Оренбурге (8 — 11 декабря н. ст.) уже к концу января 1918 г. было ликвидировано упорной борьбой уральских рабочих.

В это же время на Дону свирепствовала казачья контрреволюция; атаман донского войска Каледин 15 декабря занял Ростов и повел жестокую расправу с рудничными рабочими и крестьянами. 6 января в Харькове, взятом революционными отрядами еще 31 декабря, сформировывается штаб революционных войск Южфронта во главе с Наркомом тов. Антоновым для борьбы с контрреволюцией на юге.

Борьба с контрреволюционной Украинской Радой началась 11 января; 18 января была взята Полтава, а 25 января красные отряды вступают в Киев. Чтобы воспрепятствовать передвижению наших революционных войск с Северо-западного фронта на Украину, польский корпус Довбор-Мусницкого занял 18 января железные дороги, ведущие с Украины на Могилев. 25 января 1-й минский революционный отряд разгромил 2-ю польскую дивизию под Жлобиным, а 13 февраля красные отряды одержали победу над польским корпусом под Рогачевым.

В феврале началось наступление на контрреволюционный Дон. После удачных боев под станицей Каменской и Таганрогом (10 февраля) и занятия станиц Торговой и Тихорецкой (12 февраля) красные войска 22-го берут Ростов, а 25-го — Новороссийск. Во всех местах, освобожденных от белогвардейцев, установилась власть Советов, и только германское наступление вновь отдало на время Украину и Дон в руки немецких империалистов и русских белогвардейцев. 13 марта немцы заняли Чернигов. 16 — Киев и 30 — Полтаву. (См. примечание 146.)

163

О событиях на Украине и ее взаимоотношениях с РСФСР см. примечания 65 и 112.

164

Саботаж специалистов и служащих начался забастовкой чиновников в Петрограде и Москве на другой день после Октябрьской революции. Забастовка вскоре была ликвидирована. После этой забастовки начался длительный и организованный саботаж, в своих наиболее резких формах продолжавшийся, примерно, до середины 1918 г.

165

В своей работе «Гражданская война во Франции» К. Маркс писал:

«Рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей». В другом месте, в письме к Кугельману от 12 апреля 1871 г. (во время Парижской Коммуны), он писал, что задачей революции является «не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее».

Это положение Маркса, естественно, не нравившееся оппортунистам, замалчивалось или искажалось ими. Одной из величайших заслуг тов. Ленина является то, что в своей работе «Государство и революция» (т. XIV, ч. 2) он восстановил марксистское учение о государстве и задачах пролетариата в революции, дополнив его рядом положений, основанных на опыте последних десятилетий.

166

Процесс ухудшения железнодорожного транспорта начался еще во время войны. Резкий толчок к его дальнейшему ухудшению дала внутренняя борьба 1917 г. и особенно стихийная демобилизация армии. Процент больных паровозов и вагонов составлял:

Паровозы. Вагоны.

1916 17,0 3,7

1917 23,4 7,4

1918 40,7 14,7

Постройка нового подвижного состава и ремонт старого упали до ничтожного уровня, прекратилась смена шпал и вообще ремонт путей.

167

О продовольственном положении страны см. речь тов. Троцкого «На борьбу с голодом» в наст. томе.

168

Единоначалие и коллегиальность. — В первый период закрепления Советской власти на всех ступенях советского и хозяйственного аппарата были созданы коллегии. При всех своих положительных сторонах коллегиальная система служила источником целого ряда конфликтов, проволочек в работе, перекладывания ответственности друг на друга и т. д. Наиболее ярко выявились отрицательные стороны коллегиальности в период обострения продовольственного и военного положения. Поэтому уже с марта 1918 г. руководящими работниками Центрального Комитета была выдвинута идея перехода от коллегиальности к единоначалию. Выступление тов. Троцкого имело в этом пункте задачей подготовить рабочие массы к этому переходу. Первое принципиальное разрешение этот вопрос нашел на сессии ВЦИК 29 апреля 1918 г., когда по докладу тов. Ленина об очередных задачах Советской власти была принята резолюция, в которой принцип единоначалия получил одобрение. Переход к единоначалию, совпадавший с переходом к большей централизации и к привлечению буржуазных спецов, вызвал большую оппозицию внутри партии, а также со стороны левых эсеров. Против принципа единоначалия выступили внутри партии левые коммунисты (Осинский, В. Смирнов, Бубнов и др.), ряд профессионалистов (Томский и др.) и хозяйственников (Рыков, Милютин и др.). Оппозиция указывала на то, что коллегии служат формой обучения и участия рабочих в управлении производством и составляют основу демократизма, что единоначалие создает оторванность рабочих масс от хозяйственных органов, порождает бюрократизм и т. д. Расхождение по вопросу о единоначалии и коллегиальности, впоследствии осложненные вопросом о милитаризации труда, продолжались почти до введения новой экономической политики. Частью оппозиции противопоставление коллегиальности единоначалию переносилось и на армию, где максимум исполнительности, быстроты, строгой ответственности и согласованности в работе является первейшим условием победы. Выборные войсковые комитеты в армии, бывшие здоровой реакцией в период 1917 г., стали с началом формирования Красной Армии тормозом для создания сильной дисциплинированной вооруженной силы. Отстаивание коллегиального начала в армии оппозиция связывала, как и в вопросах хозяйства, с вопросом о привлечении буржуазных военных специалистов (см. примечание 153), а также с вопросом о выборном начале в армии

169

Викжель — всероссийский исполнительный комитет союза железнодорожников, избранный на учредительном съезде союза в августе 1917 г. Ввиду полного разгрома большевистских организаций (съезд состоялся после июльских дней) из 500 делегатов съезда оказалось лишь два большевика и один сочувствующий; в остальной своей массе съезд состоял из эсеров, меньшевиков и кадетов. Такой состав съезда и предопределил состав избранного на нем исполнительного комитета и всю политическую линию последнего, которая была резко направлена против большевиков. В период Октябрьского восстания Викжель пытался быть «нейтральным» и играть роль посредника между борющимися лагерями. Захватив в свои руки не только руководство профсоюзным движением, но и административные функции на железных дорогах, Викжель препятствовал передвижению войск обеих сторон, задерживал военные грузы и т. д. В частности, после победы Октябрьской революции в Петрограде Викжель препятствовал перевозке революционных войск в Москву, настаивая на создании правительства из всех социалистических партий.

После всеобщей победы Советов Викжель быстро потерял всякое влияние и продержался недолго. Состоявшийся в конце 1917 и начале 1918 г. второй чрезвычайный съезд железнодорожников раскололся на сторонников Учредительного Собрания и сторонников Советской власти. Последние избрали Викжедор, который взял в свои руки административную власть, объединив деятельность железнодорожных комитетов.

170

Речь идет об обращении Народного Комиссариата по военным делам от 21 марта 1918 г. («Наша задача», стр. 232 наст. тома).

171

Вопрос о привлечении специалистов во всех областях строительства и, в частности, вопрос о привлечении военных специалистов — офицеров царской армии — в Красную Армию, представлял собой один из коренных вопросов, стоявших перед партией и Советской властью в 1918 году.

Совершенно ясно, что партия не имела в тот момент, как не имеет в достаточной мере и в настоящее время, специалистов, способных руководить работой хозяйственных и военных органов. Между тем в среде партии было довольно сильное течение, возглавлявшееся левыми коммунистами, которое самым решительным образом высказывалось против привлечения к работе под контролем партии «капитанов промышленности» и «царских генералов». Поскольку такая точка зрения вносила разложение и сеяла недоверие к привлекаемым специалистам, что грозило особо большими опасностями в армии, руководители партии со всей решительностью выступали против дезорганизаторов. На II съезде советов народного хозяйства тов. Ленин грозил «беспощадными репрессиями по военному положению» всем, кто пытается «заменить дело рассуждениями, представляющими воплощение близорукости и самого грубого тупоумия, интеллигентского самомнения», заключавшегося в утверждении, «будто только коммунисты, среди которых, несомненно, есть и весьма хорошие люди, могут проводить определенную работу». Капитализм — говорил он — оставил нам громадное наследство, оставил нам своих крупнейших специалистов, которыми мы должны непременно воспользоваться и воспользоваться в широком, массовом размере, пустить всех их в ход. Тратить время на подготовку специалистов из наших коммунистов нам совершенно некогда, потому что сейчас все дело в практической работе, в практических результатах.

В частности, большую работу по вопросу о привлечении специалистов пришлось вести тов. Троцкому как внутри партии — с левыми коммунистами, так и вне ее — с левыми эсерами, при строительстве армии. Хотя становилось все яснее, что без привлечения офицерства не удалось бы создать основных кадров армии и, уж конечно, не удалось бы отразить первый натиск контрреволюции, левые коммунисты продолжали еще в апреле в «Тезисах по текущему моменту» (приложение N 15) утверждать, что «в области военной политики… практически… восстанавливается старый офицерский корпус и командная власть царских генералов», что «в армии правят не выборные лица, а определенные контрреволюционеры». С своей стороны левые коммунисты предлагали выборный комсостав и, в лучшем случае, назначенный комсостав из рабочих и крестьян. Теоретически левые коммунисты были, конечно, правы в том отношении, что лучше командир-коммунист, чем офицер царской армии."Незачем говорить, — указывал тов. Троцкий, — что, при прочих равных условиях, Советская власть предпочла бы командира-коммуниста не коммунисту, но никто не предлагает нам «выбирать между командирами-коммунистами и не коммунистами. До недавнего времени у нас почти вовсе не было „своего“ — в партийном смысле — командного состава… Стоя в стороне, можно, разумеется, сколько угодно резонерствовать о преимуществах коммунистического командного состава над иным. Но кто участвует в сегодняшней работе по строительству армии и имеет дело с конкретными полками, батальонами, ротами, взводами, которым нужны сегодня, немедленно же, живые полковые, батальонные, взводные командиры, — тому приходится не резонерствовать, а отбирать командиров из того материала, который имеется налицо».

Ясно, конечно, что одновременно с привлечением офицерства, Советская власть усиленно подготовляла свой красный комсостав в военных школах и курсах (см. примечание 155) и вовсе не «упускала из виду задачи создания пролетарского офицерского корпуса», как это изображали левые коммунисты. Ясно также, что далеко не все привлекавшиеся офицеры были вполне надежны. Для наблюдения над ними и был создан институт военных комиссаров, осуществлявших над ними контроль (см. примечание 184). Курс на привлечение военных специалистов проводился партией неуклонно, несмотря на противодействие части ее. Уже 29 июля были мобилизованы офицеры, военные чиновники и медицинский персонал годов рождения с 1892 по 1897, а через два дня и унтер-офицеры.

Жизнь впоследствии показала правильность этого шага, и уже в конце декабря 1918 г. тов. Троцкий мог заявить в интервью с сотрудником «Известий ВЦИК», что «теперь, после того как сотни авторитетных партийных работников сами работали на фронте и на месте уяснили себе положение дела, никакого „вопроса“ о военных специалистах не осталось». После некоторых рецидивов спецеедства (см., напр., примечание 241), наблюдающихся кой-где, впрочем, и до настоящего времени, VIII съезд партии мог, однако, констатировать уже, что «вопрос о командном составе, представляя большие практические трудности, не дает по существу дела никакой почвы для принципиальных разногласий».

172

Введение выборного начала в армии — имело большое политическое значение в период, когда власть была в руках враждебного пролетариату класса. Тогда выборное начало представляло собой могучее орудие для уничтожения классового сопротивления старого комсостава. С закреплением власти Советов выборное начало стало политически ненужным и технически нецелесообразным и тормозящим дело. Первые попытки Наркомвоена к ограничению выборного начала встретили большое сопротивление как в армии, так и в партии. При одновременном привлечении военных специалистов — офицеров старой армии — на командные посты уничтожение выборного начала неправильно рассматривалось, как возврат к старому, как «восстановление власти царских генералов». При этом совершенно упускался из виду тот коренной факт, что власть перешла в руки пролетариата. Внутри партии выборное начало в армии отстаивали левые коммунисты.

Ликвидация выборного начала в армии происходила постепенно. В декрете Совета Народных Комиссаров об организации социалистической армии от 28 (15) января 1918 г. предусматривается еще выборность командного состава.

Немецкое наступление в феврале 1918 г. настоятельно выдвинуло вопрос о реорганизации армии, в том числе о ликвидации выборного начала.

Выборное начало было почти окончательно ликвидировано декретом о порядке замещения должностей в Красной Армии от 22 апреля 1918 г.

173

Вопрос о создании красного комсостава — был поднят одновременно с вопросом о создании армии вскоре после Октябрьской революции. Юнкерские училища и школы прапорщиков были расформированы и превращены в командные курсы с целью подготовки рабочих и крестьян к руководству армией. Приказом Наркомвоена от 14 февраля 1918 г. открылись ускоренные курсы по подготовке командного состава в Петрограде, в Москве, Ораниенбауме, Твери, Казани и других городах. Целью обучения являлась подготовка инструкторов военного дела, стоящих на платформе Советской власти.

Целый ряд командных курсов создавался повсюду по инициативе мест. Для объединения работы по подготовке красного командного состава в феврале 1918 г. Комиссариат военно-учебных заведений Российской Республики и б. Главное Управление военно-учебных заведений были слиты в «Военно-Учебное Управление», которое 2 мая 1918 г. становится частью Всероссийского Главного Штаба. В функции «Военно-учебного управления» входила на первых порах и постановка всеобщего военного обучения.

174

Речь идет о знаменитом наступлении русской армии в Карпатах в феврале 1915 года. Преступная халатность и продажность военного министерства заранее обрекала поход на неудачу: армия оказалась в самый разгар наступления без винтовок, без огнеприпасов, без обмундирования и продовольствия. Бросившим на этот участок свои силы австро-германцам удалось нанести русским войскам жестокое поражение.

175

Смотри сноску 150

176

В период произнесения речи военный перевес и военная инициатива были в руках коалиции центральных держав. Грандиозное немецкое наступление началось 21 марта 1918 г. Уже к 25 марта немецкие дивизии совершенно разбили 5-ю английскую армию и заняли города Бапом, Комбль, Нель и Нуайон. Удачное наступление освободило немецкой армии путь на Амьен. Продолжавшаяся с 30 марта по 1 апреля атака на Амьенскую крепость была, однако, отбита. Тогда немецкое командование решает повести наступление на фландрские горы (по линии Кеммель-Кассель). 9 апреля немецкие части разбили 2 португальских дивизии, а на другой день 4-я армия заняла высоты Мессины, потеснив англичан. К 15 апреля германские части сильно продвинулись на запад. После кровопролитных боев с 25 апреля по 1 мая немцы взяли гор. Кеммель и оттеснили части союзников. Начавшееся было контрнаступление союзников было отбито новым наступлением немецких войск, начавшимся 29 мая. Вскоре, однако, собравшиеся с силами союзники перешли в контратаку, закончившуюся поражением немцев 18 июля 1918 г.

177

Имеются в виду крупнейшие военные эпизоды империалистической войны 1914 — 1918 гг. на французском фронте:

178

Присоединение Соед. Штатов Америки к войне произошло вскоре после Февральской революции в России. Поводом к выступлению С. Штатов против коалиции центральных государств послужило объявление Германией 1 февраля 1917 г. неограниченной подводной войны. Присоединение С. Штатов к Антанте фактически решило исход войны в пользу последней.

179

Соображения тов. Троцкого о будущей роли Америки после войны оправдались целиком. С. Штаты, обогатившись в мировой войне и превратившись в могущественную в экономическом и политическом отношении державу, действительно диктуют в настоящее время свою волю истощенной Европе, все более оттесняя на задний план бывшую до войны сильнейшей державой Англию. (См. об этом брошюры тов. Троцкого «Европа и Америка» и «Куда идет Англия?».)