Горный дух из девственного леса

Лейли Забавина

В книгу «Горный дух из девственного леса» вошли рассказы, эссе и статьи, написанные автором в разные годы, в которых он рассказывает о своем видении мира…

Горный дух из девственного леса

Она сидела в своём старом кресле, которое любимый кот

давно уже приспособил для точки когтей, и смотрела в окно. За окном шёл снег, и за пеленой спадающих хлопьев ничего не было видно. Со стороны казалось, что она любуется снегопадом, но её взгляд был устремлён далеко. И сквозь занавес снега, сквозь всю эту белую мягкость и пушистость, она видела далёкую картину из своего детства…

Родилась она в очень живописном месте в горном селении. Их дом стоял в лесу, и за километр не было вокруг ни одного дома — кругом только лес. С трёх сторон окружали горы, а впереди виднелось море. Рядом с домом был пруд, окружённый плакучими ивами, а в пруду плавали очень красивые разноцветные рыбки, которые привёз папа. С братом они часто играли на берегу пруда. Окружал дом огромный сад шестьдесят соток, где было много фруктов и ягод. Дом был небольшой, но очень уютный и светлый. На чердаке дома было много разных вещей, которые она любила рассматривать, так же там были старые тетради и блокноты со стихами и записями, которые хранились в сундуках. Снаружи под крышей дом был облеплен гнёздышками ласточек.

Она часто уходила на своё излюбленное место недалеко от дома и любовалась до одури всем, что её окружало, разговаривала с кем-то невидимым ей про себя и вслух, и это были самые приятные беседы для неё. По дороге разговаривала с цветами, с травами, желая им доброго утра или вечера. Подмечала им, как они похорошели, как они подросли, обнимала деревья и подолгу так в обнимку стояла. Ей казалось, что деревья тоже её обнимают. А осенью прощалась с улетающими птицами и листьями, и грустила. Иногда они с братом убегали в лес, залезали на высокие деревья, строили с веток там себе домики, катались на лианах через глубокие овраги (до сих пор не понимая, как они выжили), а по ручьям пускали бумажные кораблики.

Дитя природы, «горный дух из девственного леса» — такой она всегда себя чувствовала, наверно потому, что природа казалась ближе и понятней, чем люди.

Теперь, спустя десятки лет, разглядывая эту любвеобильную русоволосую и голубоглазую девочку, которая перецеловала почти все цветы вокруг, она сопоставляла, сравнивала с той женщиной сидящей в кресле, которой годы посеребрили виски. Что между ними общего? И вдруг она улыбнулась… Вдруг она поняла: если откинуть накопленные знания и жизненный опыт, то ничего в ней не изменилось. И от этого стало тепло. Она не знала, хорошо это или плохо, но точно знала, что ей это нравится. Глубоко внутри она осталась той же девочкой…

В ней всегда ощущалась какая-то двойственность: мягкость и непокорность, грусть и жизнерадостность, хрупкая девочка с очень нежной и грустной душой, преображалась порой в бесстрашного воина. Был случай, когда она ночью одна прошла несколько километров по лесу без всякого страха, зная, что в лесу ночью встречаются рыси и волки, медведи и змеи, и прочие опасные существа. Как это совмещается в ней, до сих пор она не понимала, но эти двое в ней никогда не конфликтовали между собой.

Вспоминая маму и папу, её не покидало чувство глубокого уважения и восхищения. Это было удивительное поколение. Они трудились не покладая рук, и дети всегда помогали родителям. Это не было обязанностью, просто так было принято в семье и она считает, что это было правильно. Кроме работы, у родителей было ещё и домашнее хозяйство. Но откуда они брали силы на творчество, до сих пор остаётся для неё загадкой. После тяжёлой работы, папа приводил себя в порядок, одевал костюм и уходил бодрый и посвежевший на репетиции. Он играл в замечательном духовом оркестре, который был в селе. Ещё с детства ей очень полюбился папин любимый вальс «Амурские волны», ей нравилось его слушать и теперь. А иногда, папа с мамой уходили вместе на репетиции спектаклей, в которых они участвовали. А ещё папа часто был Дедом Морозом, но она об этом узнала позже.

Родители сами шили себе удивительные костюмы для спектаклей, а ей мама шила красивые платья. Папа очень красиво ещё играл на аккордеоне, у него был удивительно приятный тембр голоса, и всем нравилось, как они с тётей Лидой (маминой сестрой) пели дуэтом. В доме часто собирались гости и играла музыка. Папа списывал ноты на слух. Он включал радио и переписывал в нотную тетрадь понравившиеся ему мелодии, а потом вечером они с музыкантами уже репетировали новые записи.

Папа с мамой вели блокнот, похожий на книгу, там они записывали все понравившиеся им стихи. Потом и у нее появился такой блокнот.

Родители очень любили друг друга. Когда однажды папу обвинили в поджоге, потому что в тот вечер незадолго до пожара, слышали, как папа пел где-то поблизости, мама была единственным человеком, которая верила в него и утверждала, что он этого не мог сделать. От него отвернулись все, даже родные и близкие и только мама была уверена, что он этого не делал. Позже, когда папу оправдали, он так, наверное, и не смог простить односельчанам всеобщее предательство, он стал много пить, а у пьяного папы язык был остёр и меток в обращении к некоторым односельчанам.

Для неё папа был первым гением в жизни. Всё к чему прикасались его руки, приобретало тонкость и красоту. В доме была мебель сделанная руками папы. Он подолгу вечерами шлифовал, вырезал, выжигал, наносил рисунки и покрывал потом лаком. Такой мебели не было ни у кого. Всё, что он творил, создавалось только в единственном экземпляре. Они жили небогато, папа иногда продавал свои работы, но брал за это копейки. Он говорил и пел песни на четырёх языках. Говорили, что в школе он учился только на пять, как и мама. Удивительно было, что папа, не получая никакого высшего образования, сам выучился всему. Дедушка — папин папа, ушёл на войну и больше не вернулся, а его мама стала рано инвалидом, и после окончания седьмого класса папе пришлось идти на работу. Как он смог выучиться всему сам и встать наравне с настоящими музыкантами, ей было непонятно. Какой дух, какая сила воли должна быть в этом человеке, какая любовь к творчеству и всему прекрасному. Папа говорил: «Всё, что создаёт человек, во всём должна присутствовать красота, только тогда это честно, только тогда — от души». Папа был еще отличным фотографом. У него было два фотоаппарата, один из них «ФЭД — 2» папа подарил ей. С тех пор она с ним не расставалась.

Мама и папа были очень разные, папа — смелый, яркий, волевой и даже дерзкий, в творческом процессе он просто горел. Мама — тихая, скромная, спокойная и нежная, больше занималась домашним уютом. В доме всегда было очень чисто: деревянные полы блестели, кровати были застелены белыми покрывалами, вышитые наволочки с кружевами и ни пылинки. Сейчас, наверное, и не поверит никто, если рассказать, что глубоко в горах в селе была такая чистота, такая культура. Она была во многих крупных городах страны, но нигде не встречала такого увлечения творчеством, особенно музыкой, как в их селе. Почти в каждом доме был музыкант. Говорят, что у музыкантов руки изнеженные. Сельские музыканты выполняли все необходимые работы: косили траву, кололи дрова, копали землю, а так же работали на сушке, лесопилке, дороге… А в праздники в старом деревенском клубе звучала музыка, и собиралось много народу. Когда она вместе с другими детьми выступала на сцене, папа из оркестровой ямы внимательно следил за ней и иногда, улыбаясь, подмигивал, и это придавало ей смелости.

Так, сидя в кресле, она вспоминала школу, одноклассников, друзей детства и вдруг подумалось, что близких друзей у неё никогда и не было. Почему-то ей нравилось больше быть одной. Наедине со своими мыслями, мечтами, наедине с природой она чувствовала себя счастливой и свободной. И ничего не изменилось с годами, спустя много лет, она всегда ищет уединения и тишины. И немного грустно от этого стало…

Потом её воспоминания перенеслись в юность: гитара, выступления на сцене, первые стихи, первая влюбленность, первые разочарования, первые потери, которые она очень тяжело перенесла: ушла в мир иной прабабушка, а вскоре и папа… Впервые она одела черное платье. Вспомнился огромный добрый черный пёс, который положил ей голову на колени, а из глаз у него текли слёзы…

Она передёрнулась, смахнула печальные воспоминания, вытерла слёзы и быстро перешла мысленно в молодость: муж, дети, работа, переезд в другой город, учеба, война и новый переезд. И почему-то из того времени перед глазами не всплыл никто из окружающих, только семья и самые близкие. Неужели у нее и там не было друзей? Она мысленно начала вспоминать, вытаскивать, доставать из памяти знакомых, но они с трудом являлись и очень туманно. Все, кго она когда-то называла друзьями, остались в тумане. Вспомнился развод с мужем, отчего она испытала даже какое-то облегчение и в то же время боль. Много чего потом было, много им с детьми досталось, только об этом ей вспоминать не хотелось. В те годы она и окунулась в поэзию. Она и раньше писала стихи, но это всё было, скорее всего, не больше, чем увлечение. Но в те годы она поняла, что обрела что-то такое, к чему вели её все пути-дороги, она нашла себя.

Вдруг ей подумалось, жалеет ли она о чём-то, хотелось бы ей прожить свою жизнь как-то иначе? Нет. Ничего менять не хотелось, всё принято и отпущено. Хотелось лишь только добавить кое-что в прошлое, то, что не успела сделать, вернее, не догадалась когда-то сделать. Больше обнимать и любить своих близких, дарить им больше внимания, почаще говорить «спасибо», «люблю», ни на кого не обижаться и не стесняться быть всегда самим собой.

Она больше не ходила туда, где её не ждут, где она не нужна, старалась не попадаться на глаза тем, кто её не хотел видеть. Ей не нравилось раздражать, она не любила «назло», ей нравилось «на радость». Она научилась быть невидимкой для тех, кому стала ненужной.

Когда-то она очень переживала, когда кто-то понимал её неправильно и отворачивался от неё. Ей не хотелось, чтобы дорогие люди переживали, и она старалась всегда объясниться, невиноватая первая просила прощения, расспрашивала о причине размолвки, объясняла, разъясняла, как всё на самом деле и возвращала обратно, потому что эти люди были ей дороги.

Прошло время, теперь ей с каждым годом всё меньше хотелось узнавать причину ухода, что-то объяснять и кого-то возвращать. Она больше не придёт, не позвонит, не будет умолять и что-то доказывать. Когда ты уверен, что ни в чём не виноват, стоит ли бежать уходящим вослед и объяснять свою же невиновность. Кому дано, тот вернётся и останется навсегда, кому не дано, тот рано или поздно всё равно уйдёт. Она просто устала быть без вины виноватой и давно приучила себя отпускать…

Что она чувствовала, смотря уходящим вослед? Об этом она больше никому не рассказывала…

Так, сидя в своём старом кресле, которое любимый кот давно приспособил для точки когтей, она постепенно возвращалась из далёких воспоминаний и размышлений. Давно уже потемнело за окном. На коленях у неё довольно мурлыкал кот, свернувшись клубочком. Чуть слышно в соседней комнате тикали часы, в доме было тихо и уютно, пахло травами и каким-то особенным домашним теплом.

Она чувствовала себя уставшей и в то же время обновлённой, как после длительного путешествия. Смахнула рукой слёзы и улыбнулась…

Много было в её жизни боли, горя и потерь, минут безысходности и отчаяния. И всё же, её жизнь была потрясающе красивой, удивительной и полной…

На свете всё таинственное — просто,

Здесь просто всё — до самых до глубин.

И славы путь до царственного роста,

Не стоит ни морщинок, ни седин…

Одну любовь лишь сохраню навеки,

Дорогой через тернии к Нему…

О, если б знали, люди-человеки,

Как мало нужно сердцу моему.

Лишь просто знать, что где-то есть на свете,

Душа, которой в мире нет родней…

И всё… Снимите мантии судей,

Земные невзрослеющие дети.

Поэт я или просто поэтесса,

Не вижу в этом разницы большой,

Как чудище с нежнейшею душой,

Как горный дух из девственного леса,

Для вас навек осталась я чужой.