Операция «Бангладеш»

Леонид Алексеев, 2022

В поезде Москва-Самара владелец частного зоопарка Павел Юсенков оказывается в одном купе с тремя женщинами, с которыми раньше он состоял в романтических отношениях.

2

2005, Москва, Казанский вокзал

Антонина Макаровна Попец к своим пятидесяти четырём слыла легендой не только среди проводников Куйбышевской дороги, но и по всему бывшему Советскому Союзу. В далёком шестьдесят девятом она студенткой записалась после первого курса в комсомольский отряд проводников, лето проработала, да так и осталась жить на железке, в институт больше не вернулась. По всей карте СССР, среди гор и пустынь, по шумным городам, степным ветродуям и лесным глухоманям, разбросаны Тонины годы. Мужа встретила зимой семьдесят четвёртого, на станции Лихая. Тогда два поезда столкнулись. Ждали долго. Мимо всё маневровый тепловоз шастал. То кран к месту аварии подгонит, то платформу с покорёженным металлом оттащит. Открыла Антонина дверь вагона, угольную пыль вымести из тамбура, а тепловоз встал аккурат напротив — команду ждал. Из кабины на площадку вышел молоденький машинист. Облокотился на поручни и важно закурил, поглядывая искоса на Антонину. Затянулся несколько раз, выпрямился и крикнул, будто извинялся:

— Такая вот судьба…

Смотрела на него Антонина, и судьба обретала для неё ясные, человеческие очертания.

Старшего Антонина родила в Хабаровске, среднего в Махачкале, а младшую в Москве, прям на Киевском. Последние два года работала Антонина в бригаде поезда Москва-Самара. Пенсию ждала. Квартиру в Новосемейкино они с мужем лет двадцать как получили, там и дети жили, пока не выросли и не разъехались кто куда. Какой бы рослой и сильной не казалась Антонина, поизмоталась она, поизъездилась. Осядет, думала, в дому, да внуков станет нянчить. Но, бывало, нет-нет, да и «дозаправится» Тоня из блестящей фляжки величиной с ладошку, глянет вдоль состава, и засосёт под ложечкой, и запросится душа в дорогу, как в молодости.

— Что, Макаровна, не идут твои? — Толстый усатый милиционер поставил чемоданчик на асфальт, зажал подмышкой резиновую дубинку и приставил к уху часы на запястье. — Нормально… Пять сорок по Москве.

— Здравствуй, Петрович! — Антонина поправила на левом лацкане серого пиджака новенький бейджик. — Ты никак с нами в рейс?

— Ага, — Петрович покрутил завод часов. — Если что, я у начальника.

Петрович перехватил дубинку, поднял чемоданчик и вразвалку двинулся к штабному вагону.

Перрон мало-помалу оживлялся. Загремели тележки носильщиков, загалдели многодетные семьи. Мальчик лет восьми с глупой улыбкой и водяным пистолетом бегал, шлёпая по лужицам, и всё норовил проскочить между Антониной и вагоном. Проводница шикала на него, и малец уходил на очередной вираж.

— Здрасьте! — Мешковатый мужчина плюхнул на землю оранжевую дорожную сумку, поставил поверх неё пластиковый пакет, безрезультатно пошарил по карманам джинсов, агакнул и достал билет из кармана коричневой ветровки.

— Здравствуйте! Паспорт, — привычно произнесла Антонина. — Угу, Павел Сергеевич. Проходите, четвёртое купе, шестнадцатое, верх.

Мужчина поблагодарил, суетливо подхватил пожитки и скрылся в вагоне. «Первый мужчина — это к добру», — ухмыльнулась Антонина и взяла билеты у молодой пары с девчушками-близняшками в голубых платьицах. — Второе купе, проходите, пожалуйста, — ласково сказала Попец и только успела подумать, что для таких она и работает, как грудной женский голос с хрипотцой заставил пассажиров расступиться.

— Граждане, да Боже ж мой! — выкрикивала под аккомпанемент чемоданных колёсиков плотная рыжеволосая тётка в зелёном платье с пуговицами спереди. Пол-лица скрывали дорогие солнцезащитные очки. — Дайте женщине уехать!

Дама поравнялась с Антониной, сняла очки и оказалась вовсе не тёткой. Возраст едва тронул благородные черты лица, оттенив обаяние женской зрелости. Старили даму высокая причёска и заносчивость. Пассажирка не глядя сунула проводнице билет.

— Паспорт, — снисходительно вздохнула Попец.

— Вот, извольте, — тётка раскрыла документ в дорогой замшевой обложке. — Мальчик, отойди от края! Свалишься под поезд, не дай Бог, отправление задержат, — крикнула она мальчику с пистолетом.

— Так-так, Хаханян… Угу… — Антонина сверила записи. — Проходите, Татьяна Михайловна. Пятнадцатое, нижнее место. Четвёртое купе.

— У вас бельё хоть сухое? — пыхтела Хаханян, убирая паспорт в сумку на плече.

«Оп! Всё-таки это ты — борзая! — Антонина сдержала улыбку. — Какой же рейс без таких?»

— У меня сухое, — доверительно наклонилась она к Татьяне. — Всегда. Но спасибо за беспокойство.

— Проверим! — заверила Хаханян и царственно вошла в вагон.

Малец прицелился сзади в Татьяну и прыснул из водяного пистолета. Кривая грязная струя не долетела, и капли проявились на серой юбке Попец.

— Ах ты, сорванец, — вскипела Антонина и дёрнула подол юбки, чтобы рассмотреть масштабы диверсии.

— Добрый день, Антонина Макаровна! — невысокая женщина неопределённых лет, улыбаясь одними губами, протягивала ей билет. Строгий тёмно-синий брючный костюм подчёркивал спортивную фигуру. Взгляд женщины царапал, словно рыболовные крючки втыкал в кожу.

«Что-то не припоминаю», — Попец вопросительно посмотрела на пассажирку. — Добрый день! Часто ездите!

— Бывает, — повела плечом спортсменка. — Вот паспорт. А поменяться можно будет, если что?

— «Если что» — это что, например? — насторожилась Попец.

— Я доплачу, — заверила пассажирка, не ответив.

— Узнаю, конечно, если хотите, есть ли свободные места, но… — Антонина поняла бессмысленность беседы и открыла паспорт: — Мелкова Валентина Александровна.

— Ой, а купе не у туалета? Если да, то я не буду меняться, — продолжала перебирать варианты Валентина.

— Четвёртое купе. Тринадцатое место, низ, — твёрдо объяснила диспозицию Антонина. — Проходите, всё решим, и с туалетом, и с обменом.

— Ой, спасибо вам, Антонина Макаровна, — улыбка наконец коснулась и глаз Мелковой. Тут она увидела вооружённого мальчика и посерьёзнела: — Мальчик, где твои родители? Детям запрещено находиться на перроне без присмотра.

Валентина погрозила мальчику пальцем и шмыгнула в вагон.

«Надоели вы мне хуже всякой редьки, — вздохнула Попец. — Сколько вас перевидала разных, а всё без сюрпризов не обходится».

— Ой, Тонечка, испачкались. — Женщина в полосатой — чёрное с белым — блузке и красной плиссированной юбке поставила две набитые до отказа сумки и принялась отряхивать форменную юбку Антонины, ещё больше размазывая следы мальчишеских проказ.

— Женщина, билет давайте, — пристрожила заботливую пассажирку Попец.

— Да-да, вот! И паспорт, пожалуйста!

— Так… — Антонина отодвинула от лица документ. — Чукаленко… Есть… Проходите, Ирина Григорьевна. Ваше место в четвёртом купе, четырнадцатое, сверху.

— Спасибо, Тонечка, спасибо! — расчувствовалась Ирина, поймала мальчика с пистолетом, вытерла ему нос и, приседая под тяжестью сумок, протиснулась в вагон.

На соседний путь подошёл поезд из Оренбурга. Проворнее загрохотали носильщики, закипела засидевшаяся в пути толпа пассажиров. Припекло солнце. Время подошло к отправлению. Антонина достала жёлтый флажок и напоследок оглядела вагон снаружи.

— Привет, маманя! — Перед Антониной выросли два молодящихся, но порядком заезженных жеребца в белых футболках, бежевых брюках и голубых брезентовых туфлях.

«А вот и дебоширы, — Антонина посмотрела на маленькие саквояжи, смахивавшие на дамские несессеры. — Весело поедем, значит. На Игорёшку моего похожи, шалопуты. Но эти-то постарше. Вон седина на висках».

Антонина остановила прилив материнской нежности.

— Так, сынули, ну-ка сбавили обороты! В ресторане спиртное не продают, милиция в штабном вагоне. Чуть что, пикнуть не успеете. Уяснили? Билеты, паспорта показываем!

— Смотри, мама-джан, — дебоширы послушно протянули документы.

— Так… Бедаш и Сотников. Есть такие, — вынесла оправдательный приговор Антонина. — Пятое купе, бегом марш!

— Мамань, — наклонился к Антонине Бедаш, — мы пикать не будем, соорганизуемся шито-крыто и чики-пуки!

— Да иди ты, — Попец хлопнула парня флажком пониже спины.

Молодые люди заскочили в вагон и растворились в темноте тамбура. Антонина шагнула в вагон и выставила наружу жёлтый флажок.