Волшебный дом, или 27 сказок для Пуговки

Леонид Бондарев

Сборник сказок для одной очень-очень маленькой девочки, которой ещё только предстоит научиться читать. Поэтому сказки читает в основном её мама. Автор исходит из простой мысли. Лучший способ заставить замолчать голоса в вашей голове – заставить их переселиться в окружающие вещи. Пусть те сами расскажут свои истории.

Чемодан, который не видел мира

В старом, как море и горы, доме у озера жило много диковинных вещей — нож из рисовой бумаги, подставка для розовых лепестков, вечная свечка без фитиля. Но самым экстравагантным даже в этом экстравагантном коллективе считали коричневый чемодан с двумя пряжками, четырьмя кожаными ремешками. Бока чемодана покрывали наклейки со словами — Paris, São Paulo, Roma, Beijing, Lisboa, Johannesburg. Было даже название Droichead Nua. Висевшая на стене кабинета карта мира клялась, что так называют какой-то угол в Ирландии, но ей мало кто верил. Разве видела эта карта столько стран, сколько чемодан?

С каждым годом наклеек становилось всё больше и к тому моменту, когда начинается наша история, их насчитывалось уже восемьдесят четыре. Пока чемодан вместе с хозяевами пребывал в далёких странах, домашние вещи без умолку обсуждали его странствия.

— Вы видели, какие потёртые и грязные эти наклейки. Сразу понятно, наш чемодан видел мир и знает жизнь, как никто другой, — обращалась косметичка к подружке — дамской сумочке. Беседа происходила внутри платяного шкафа, где эта парочка прожила почти всю жизнь.

— Ещё бы. Бесстрашный путешественник, этот чемодан, — кивала замочком сумочка. Платяной шкаф она покидала только однажды, когда её вынесли в зал местной церкви на свадьбу, чтобы полежать в руках у невесты. — Вы знаете, однажды на него напали дикошарые бразильские муравьи.

— О, ужас! Дикошарые?

— Да-да! Именно дикошарые. Муравьёв так прозвали то ли за то, что они дико страшно метали ядовитые шары, то ли за то, что дико быстро крутили эти шары из смертоносной травы в бразильской сельве. Деталей я уже не помню.

— Я бы умерла от страха! И что же?

— Он захлопал их всех своей крышкой! Всех до единого. Такой отчаянный храбрец!

— Я слышал, он как-то даже пересёк Нил вплавь. Это был первый чемодан в мире, которому удалось доплыть до другого берега и не быть съеденным крокодилами, — сообщил портфель. Сам он был из натуральной крокодиловой кожи, что придавало рассказу особый вес.

Разговоры о чемоданных подвигах могли длиться днями: всё равно других занятий у обитателей платяного шкафа было немного. Стихала болтовня ровно в тот момент, когда дверцы открывались, и появлялся сам герой. Чемодан неспешно звенел своими замочками, перебирал ремешками.

— Здравствуйте, — обычно говорил он и затихал. Если кто-то набирался смелости и спрашивал, как прошло новое приключение, чемодан отвечал:

— Да, была пара переделок. При случае расскажу, — после чего погружался в многозначительное молчание.

Вторым любимым занятием домашних вещей — конечно, после рассказов о чемоданных странствиях — было гадать, про что думает легендарный путешественник в моменты отдыха. Спрашивать напрямую опасались: а ну как победитель дикошарых муравьёв ударит крышкой. Некоторые считали, что чемодан обдумывает мемуары.

Но как это часто случается и с людьми, и с вещами, мысли чемодана убегали совсем в другую, весьма грустную, сторону. Точнее, мысль была одна: он, чемодан, самый большой обманщик на свете и, вообще-то, самый несчастный из всех предметов кожгалантереи. Несчастней даже изрезанного вором-карманником кошелька, ставшего игрушкой для собаки.

Про чемоданное настроение знал только один обитатель дома у озера. Это был старый потертый, но при этом на удивление чистый, рюкзак — вечный компаньон чемодана по путешествиям. Странным образом, никто из домашних вещей не видел рюкзака. Виновато тут вовсе не волшебство, а образ жизни. В то время, когда рюкзак не путешествовал, его кидали внутрь чемодана, где он жил до новой поездки.

— Они все считают меня бывалым путешественником, рюкзачок, но ты-то знаешь: сам я за все эти годы не сделал и шагу. В отелях меня возит обслуга, в дороге — шофёры, в аэропортах катит тележка или лента транспортёра. Они тут думают, я видел мир, но, кроме похожих друг на друга номеров отелей, я видел только темноту. Темнота в багажнике машины. Темнота в багажном отделении самолёта, темнота на полке в купе поезда, темнота в бесконечных шкафах отелей. Я теперь умею различать пятьдесят оттенков темноты. Самая отвратительная та, что возникает, когда тебя везут на крыше автобуса в далёком штате Пенджаб, перед этим замотав в пять слоёв гадкой зелёной плёнки. Перед тобой — целый мир, а разглядывать приходится пластиковые пупырышки. Мой мир — это темнота. Поверь, рюкзак, быть чемоданом без взглядов на мир куда хуже, чем быть чемоданом без ручки. Даже та дурочка-болтушка — дамская сумочка, которую однажды носили в церковь, видела в жизни куда больше.

— Но ведь было же настоящее приключение? В тот раз, когда тебя, кажется, потеряли? — отвечал в таких случаях рюкзак. Обычно эта фраза успокаивала чемодан, и он погружался в воспоминания. Однако в этот раз дежурный комплимент не помог.

— И это ты называешь приключением?! Упасть ночью за борт круизной лодки в Нил, через шесть минут быть выловленным идеально выбритыми стюардами без признаков всякого египетского колорита и простоять ночь в тёмном чулане под лестницей? Это, что ли, приключение?! Ты бы ещё вспомнил, как меня в целях дезинфекции от каких-то муравьёв протирали граппой в Риме, и на этом основании скажи, что я умею пить! Скорей уж, это можно сказать про муравьёв, которые надышались парами граппы и потом дико вращали своими глазами-шариками. Нет, друг-рюкзак, кроме двух недель в витрине стамбульского duty free, откуда меня продали, заметь, со скидкой, в моём мире не было светлых моментов.

Сетование на тяготы жизни обычно отнимает много сил, неважно человек ты или чемодан. Силы можно было бы потратить на более весёлые вещи, но подумать об этом в такой момент как-то не получается. Поэтому к концу своей речи чемодан окончательно поник всеми своими ремешками и замочками. И вдруг собрался и продолжил.

— Знаешь, рюкзак, есть только одна вещь, которую я ненавижу больше темноты!

— Что за вещь?

— Ты! Да! Да! Ты! Правда! Ты всегда за плечами! Ты можешь подняться в жерло вулкана или увидеть закат на берегу Индийского океана, тебя не оставят в камере хранения музея современного искусства в Нью-Йорке. Ты увидишь полотно Сальвадора Дали. Это ты, а не я, лежишь на песке пляжа Сан-Франциско. Ты, а не я, висишь на ручке старинного вагона метро во чреве Стамбула и спускаешься потом к Босфору. Ты, а не я, глядишь на закат в Риме с замка Сан-Анджело! И даже на тот безымянный островок с белым песком и поющими ракушками в деревьях попал ты! — чемодан трясся — от гнева или горя, в темноте было непонятно.

— Ты прав, старый друг, всё это, кажется, происходило со мной, — рюкзак был как будто немного ошарашен и даже удивлён деталями своей биографии. — Но знаешь, раз уж сегодня такой день, когда мы говорим друг другу чуть больше обычного, я понял, что есть только одна вещь, которой я завидую больше самого себя. Ты ведь уже понял, что это за вещь? Это ты.

— Ты издеваешься?!

— Нет, разве что немного — и над собой, — улыбнулся матерчатым ремешком рюкзак. — Понимаешь, снаружи происходит много удивительного, но мне нечем это запомнить. Я вижу и тут же забываю. Во мне никогда ничто не оставляет воспоминаний. Всё это, друг мой, достаётся тебе.

— Мне? Что за чепуху ты тут говоришь!

— Посмотри внимательно внутрь себя. Например, что это там за чёрная штука?

— Это кусочек лавы из жерла Этны, а рядом лежит пара крупинок песка с пляжа Сан-Франциско.

Конец ознакомительного фрагмента.