Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Леонид Владимирович Кузнецов

Нет в Колеснице Иезекииля никакой тайны. Не в Колеснице тайна. Да и вообще никаких тайн нет, если ты проснулся! Есть только тишина и покой. И воля. Безмерная! Когда возвращаешься… Туда, где был всегда. Где невозможно перестать быть и где время и смерть становятся просто словами.

Еды не давай. Только воду.

— Ты что, совсем спятил, идиот?!, —

не помня себя, кричал на недоумевающего, но еще не готового расплакаться китайчонка Каифа, когда они оказались в дальней комнатке, откуда их не могли слышать гости. Узнать в этом растрепанном, визгливо орущем старике только что мило шутившего добряка было совершенно невозможно.

— Из ума что ли выжил, болван?! Ты на кого руку поднял, тварь? Я же забью тебя до смерти, раб! Совсем ослеп, что ли?! Она — моя гостья! Да если Константин узнает, что ты хотел ее убить… Мне даже противно сказать, что он с тобой сделает!…

Ну вот, уж и нос ребенку разбил. Нехорошо как-то…

— Я… я… я… Мне показалось…, —

заикаясь, оправдывался проштрафившийся мальчишка, до смерти напуганный отнюдь не перспективой быть побитым Каифой, а тем, что о его проступке узнает принц. Еще бы ему не испугаться, ведь однажды он стал свидетелем того, как на Константина прямо за домом Каифы напали выскочившие из подворотни пять или шесть мучеников Элазара — героев Израиля. Все они были вооружены длинными кривыми ножами, и рожи у них были просто зверские. Принца сопровождали тогда два пеших легионера. Всего-то!… Так вот, охранники не успели даже вытащить мечи. Константин сделал что-то непонятное руками и нападавшие стали валиться на камни мостовой. Без звука. Как снопы. Уже мертвые… Сам же принц при этом даже не вспотел. — Не успел. Когда ему было потеть, ведь все произошло мгновенно? У него не изменилось даже выражение лица. С каким он вышел от Каифы, с таким и продолжил свой путь. Чуть ли не с улыбкой на губах. Безмятежной и мечтательной. И откуда в его руках взялись эти маленькие, тускло сверкнувшие на солнце железки?…

— Ну и что тебе показалось, кретин?!

Каифа продолжал трясти за плечи уже почти плачущего мальчугана. Да так сильно! Странно, как еще голову ему не оторвал. Запросто мог…

— Что она хочет зарезать хозяина, — слизнул кровь, вытекавшую из носа, маленький убийца и… все-таки не заплакал.

— Чем?! — У нее же ничего в руках не было. Ты что, слепой?! Да хоть бы и зарезала этого выродка! Все б только вздохнули свободно… Убирайся с моих глаз, дрянь узкоглазая! Что б я тебя больше не видел!

А ведь, если вдуматься, мальчишка всего лишь честно исполнил свои профессиональный долг. Бить-то его было зачем?…

В зал после неправедной экзекуции вместо Каифы вернулся другой человек, которого гости не сразу и узнали, поскольку он мало чем напоминал того слабака со слезящимися глазами, которого могут затравить избалованные дети. Даже если предположить, что эти дети — сущие монстры. И очень постарались бы. Вошедший в зал был тих и сосредоточен, словно составлял в уме меню завтрашнего обеда. Он не стал поднимать лежавшего на полу сына, а просто взял его за ухо и с легкостью, изумившей присутствующих, потащил его, завопившего от боли и начавшего как-то несолидно сучить ногами, к двери. На полпути их нагнал человек без лица и спас непонятно почему еще не оторвавшееся ухо будущего иудейского первосвященника, ухватив сына своего патрона за шиворот, чем, конечно, особого почтения к нему не выказал, но страдания его безусловно облегчил. В общем, помог он Каифе.

А странный какой-то этот секретарь. Он ведь даже не шевельнулся, когда Михаэль дубасил обидчика Марии. Ему и в голову не пришло броситься на помощь. Он все прекрасно видел, поскольку находился ближе всех. Но выручать сына хозяина не пришел! Может он был в тот момент чем-то занят? — Да, точно — был: он подливал в свою чашу вина. Ни капли, между прочим, не пролил.

— Запрешь на неделю в подвал, —

тихо сказал ему Каифа, отпуская ухо сына.

— Еды не давай. Только воду.

Усевшись снова между Иосифом и Сиром, Каифа долго еще извинялся перед гостями за случившееся. Потом Марию и Михаэля отправили спать, а в зал внесли амфору греческого вина, жареного фазана, фрукты и ларец со свитками, судя по их древности — огромной ценности. Осторожно развернув первый, Иосиф начал тереть глаза и разволновался так, что даже от вина отказался, чем серьезно озадачил Сира. Как-то странно побледнев, Иосиф встал, взял со стола ларец и молча ушел с ним в дальний конец зала изучать пергаменты, прихватив с собой светильник и оставив Каифу с Сиром наедине. Вернулся к столу он только через час, абсолютно трезвый и долго еще не мог говорить.

— О чем же я буду с ними беседовать?, — допытывался у Каифы Сир, с тревогой поглядывая на странно притихшего Иосифа.

— Чтобы ты, да не нашел о чем? — Да хоть о погоде, — немного заплетающимся языком отвечал ему Каифа. — Или о греческой поэзии. Или о том, как у вас там, в Магдале, лечат радикулит. Какая разница, о чем говорит человек, приехавший в Ершалаим в карете, в которой до него ездили только цари? И, кстати, очень хорошо, что к этим денежным мешкам ты отправишься уже на собственной, на которой, как я заметил… Кажется, это герб Юлиев? Кстати, Константин не сказал, чтобы ты его снял? Нет? Очень хорошо!… А потом, ты что думаешь — они не узнают лошадей, которых сами же и подарили прокуратору? Эти лошадки не дешевле моих будут. Имей в виду, тебя бояться станут. А поэтому будь с ними прост и открыт. Вот как со мной сейчас. Предложи им свою дружбу. Чаю с ними попей. И запомни, единственное, с чем ты к ним идешь, это — их успокоить. Познакомиться с ними. Главное, ни в коем случае ничего у них не проси. Сами тебе все в зубах принесут. Эх, тебе бы управляющего… Такого, чтоб вид имел…

Спать Сир отправился счастливым и умиротворенным. По правде говоря, он не очень понимал, почему Каифа так настойчиво просил его не переезжать из Магдалы, как бы ни стала вдруг меняться его жизнь, и даже оговаривал этот пункт их соглашения как единственное условие своего невидимого участия в магическом спектакле, когда в дверь никому не известного провинциального виноторговца постучится фортуна и за пару лет превратит его в богатейшего коммерсанта Иудеи. Собственно, сам Сир может бывать где угодно, проводя вне Магдалы столько времени, сколько потребуют дела. А вот Марии до определенного момента, который, думается, настанет года через два, самое позднее — через три, ни при каких обстоятельствах не следует ее покидать. А, чтобы внезапно взлетевшей на вершину немыслимого благосостояния девочке не сделалось противно видеть вокруг себя грязь и убожество, Каифа пообещал избавить ее от этих безобразий, превратив Магдалу чуть ли не в курорт. И очень скоро. Буквально через год. Выписанный им из Рима архитектор уже над этим работает. Про деньги, правда, Каифа опять-таки ничего конкретного не сказал. Откуда они возьмутся? И на город, и на сказочную жизнь. Но слушать его было приятно…

Главное же, что подняло Сиру настроение, это то, что ему не пришлось сегодня врать. Вот вообще не понадобилось! Каифа странным образом не проявил интереса к теме, которая, как полагали Иосиф и Константин, должна была бы его сильно волновать, а именно: сколько в жилах Марии течет еврейской крови. Словно бы он и так уже знал правду, и она — эта правда — его вполне устраивала. Казалось, что его даже больше интересует, кто такой сам Сир, откуда его родители и что он так долго делал в Греции. Болтая о том о сем, первосвященник пару раз нечаянно обмолвился, назвав своего собеседника Сервилием, чему оба они мило поулыбались.

Единственное, о чем Каифа попросил рассказать поподробнее, так это о том, как умирала мать Марии. Что она чувствовала за месяц до смерти, когда вдруг ослепла. Правда ли, что за неделю у нее отнялись руки. И какими были ее последние слова. Кого она в последние минуты вспоминала и не сильно ли они нуждались, пока скрывались, бегая из одной страны в другую. Сначала втроем, а потом вдвоем…

Зачем Каифе понадобилось все это знать? Какая ему, собственно, разница, как умирала мать Марии, Сир так и не понял. Но, раз уж хозяин дома оказался таким хорошим человеком, он честно рассказал первосвященнику, как все тогда случилось. Ну, что помнил. Пару раз даже всплакнул. В общем, вечер прошел замечательно! А Каифа и правда был на высоте. Не корчил из себя грозного вершителя судеб, притом что власти в его руках было не меньше, чем у Ирода, о чем Сиру, конечно же, было известно. Было похоже, что обещания этого человека не были пьяной болтовней. Что он все сделает, как сказал. И это было так здорово! Открывалась новая жизнь. Легкая и прекрасная. Да просто волшебная! Кто бы мог еще вчера подумать…