Межлуние

Леонид Воронар

Случалось ли вам прикоснуться к чужой тайне, а затем опасаться гнева ее хранителей? Что, если вы сами скрываете правду, от которой зависит ваша жизнь?Эпоха паруса, пороха и шпаги. Вместе с молодой Аэрин из рода Урбан вы окажетесь в стремительно меняющемся мире, наполненном подлыми интригами, таинственными заговорами и неожиданными предательствами, где неосторожный шаг может стать последним.Эта книга никого не оставит равнодушным, ибо есть секреты, что требуют молчания от посвященных.

Глава третья

Сбросив с рук потертые перчатки, Джонатан Гирпер Нодд-Олдхоум с нетерпением обнял холодными ладонями горячую чашку чая и с блаженством вдохнул яркий аромат чабреца и бергамота. Сделав глоток, он откинулся на стуле и посмотрел в окно, за которым неспешно тянулась чопорная бриатская жизнь. В такие минуты Джонатан мог бы поспорить с любым из офицеров Политимии, что, пока на языке чувствуется вкус чая и слышится потрескивание поленьев в камине, утренняя сырость и промозглый ветер перестают нагнетать уныние.

Из натопленного уютного помещения, отделяемого тонким стеклом от серой сырости скучной улицы, подернутой туманной дымкой, совершено не хотелось уходить, и Джонатан позволил себе задержаться. Уже завтра он не сможет так же беззаботно проводить время, оставаясь в упоенном одиночестве.

Скрипнула дверь, и плавный ход рассуждений коммондера был прерван воинским приветствием:

— Сэр, разрешите составить вам компанию?

— Здравствуйте, Вильям. Присаживайтесь.

— Не ожидал увидеть вас в такую рань.

Лейтенант выделил местоимение особой интонацией, поскольку неподдельно уважал командира.

— Возвращаюсь из почтамта.

Вильям бросил многозначительный взгляд на кожаную папку старшего офицера, в которой тот по обыкновению носил письма. Удержав в себе неосторожный вопрос, он заказал чая и запасся терпением. Коммондер не любил распространяться о новостях, пришедших из Далона на его имя, и тем более никого не касалась его переписка. Многие замечали, что он много писал на имя некоего Оливера Смита, проживающего в столичном пригороде. Среди офицеров ходили разные слухи, поскольку район адресата считался престижным. Кто-то однажды предположил, что Джонатан — протеже этого Оливера.

— Обожаю это место, — уводя разговор в другое русло, начал Вильям. — Чертовски славный чай!

Джонатан улыбнулся.

— Запомните этот аромат. Еще не скоро мы почувствуем его вновь.

Лейтенант перехватил взгляд коммондера и кивнул, обозначив то, что он понял намек.

— Маневры?

— В некотором роде.

— А как же мистер Коу?

— Его заменит ассистент, — с хмурым выражением лица тяжело обронил Джонатан.

И дело было не в личности помощника Коу и не в том, что трагически вывихнутая рука механика, поспешно обставленная под уход в увольнение, оказалась весьма несвоевременной травмой. Инструкции адмиралтейства были точны и понятны. Другая яхта проекта «Жарю» потерпела крушение на северной петле, и ее обломки прибило к нубрийским фьордам. Потеря еще одного корабля, вполне возможно, приведет к закрытию проекта. Поэтому во время выполнения полета ему следовало придерживаться строгих правил, предписывающих избегать рискованных маневров и соблюдать ежедневный осмотр корпуса на предмет обнаружения трещин.

Никто из команды не должен был узнать о происшествии. Моряки — на редкость суеверный и мнительный народ, выдумавший целый свод примет на все случаи жизни. Если офицеры допустят распространение слухов и домыслов, то поход превратится в сущее наказание и придется заменять матросов, тем самым поставив крест на двухмесячных тренировках, предшествовавших боевому вылету.

— Для маневров достаточно иметь парусное вооружение.

— Ценю ваш настрой. Мне повезло служить рядом с вами.

— Сэр, вы достойны большего, если позволите, — откровенно заявил Вильям.

Джонатан удивленно поднял брови.

— Я только что видел Ричарда с командирскими нашивками, — пояснил лейтенант.

— Понимаю. Мы пересеклись в штабе.

О давнем противостоянии двух соперников, начавшемся с курсантской скамьи и перешагнувшим мичманство, не знали, пожалуй, только портовые крысы, обращающие внимание исключительно на поднимаемые на борт припасы.

— Только подумать, он самый молодой капитан на флоте!

Эмоции переполняли Вильяма, и было непонятно, чего в его голосе было больше: зависти или восхищения.

Джонатан кивнул и опрокинул в себя содержимое чашки. Коммондер мог бы отметить, что когда ты рождаешься сыном лорда-адмирала, то совершать карьерные взлеты становится немного проще, но не произнес эту фразу, иначе она бы выглядела как нытье вечно недовольного и слабохарактерного неудачника.

Как любили повторять между меланхоличными затяжками трубки убеленные сединами морские волки, кутающиеся в клубы табачного дыма: если заглянуть в старые карты и проследить за линией пройденного курса, то увидишь характер капитана. В отличие от многих, Джонатону было бы противно тянуть лямку только ради нарукавных нашивок. Чувство долга имело для него гораздо большее значение.

В его руках — разрешение на вылет, и, по сравнению с фрегатом «Превосходящим», Джонатан имел больше возможностей, чтобы проявить себя. Уже не в первой ему приходилось убеждаться в иронии судьбы, на этот раз обрекающей быстроходный военный фрегат с громким именем на бесконечно скучное стояние на рейде или рутинное патрулирование прибрежных вод.

— Вы представляете, он предложил мне уйти к нему в команду, и, клянусь честью, я не последний, кто услышит нечто подобное!

Пришлось заказать еще один заварной чайник, чтобы обстоятельно и со всеми подробностями выяснить детали разговора Вильяма с Ричардом.

— Что вы ему ответили?

— Конечно, я сказал, что мне надо обдумать его слова.

— Очень мудро, мистер Вильям. С таким человеком нельзя портить отношения.

Никто не сомневался в способностях и личностных качествах Ричарда, позволяющих добиться высокого поста. Пройдут годы, и воспоминания о прямом отказе могут оказать на Вильяма самое пагубное воздействие.

— Он всего лишь хотел пополнить команду?

— Как мне показалось, ему было интересно абсолютно все. Да, он спрашивал о ваших делах. Надо отдать должное, у него не было желания вас оскорбить.

— Вот как? — сухо уточнил Джонатан. — Допустим. Вернемся к его предложению. Зачем вы ему понадобились?

— Ричард выискивает самых отчаянных и храбрых офицеров, стремящихся сделать карьеру. Ему известно о каждом, кто чем-то отличился на службе. Вы понимаете меня, я полагаю?

— Как себя. Так значит, набирает команду?

— Могу поспорить на месячное жалование, у него на примете несколько человек.

— И вы считаете, он не оскорбил меня?

Вильям подумал, прежде чем ответить, и умерил пыл.

— Возможно, сэр.

— Если бы вы ушли, я бы лишился правой руки. Вы думали об этом, мистер Хонортаун, не так ли?

Собеседник заерзал на месте и промолчал.

— Представьте такой расклад. Без Коу я хромаю на одну ногу. Потеря мистера Бриджлайка равносильна слепоте. Отсутствие сэра Рубена сломает мне спину. У нас мало людей. Каждый офицер или матрос на Политимии более ценен, чем на фрегате или ранговом корабле.

Джонатан выдержал паузу.

— Этого недостаточно, чтобы бросить вызов, и слишком дерзко, чтобы пройти мимо. Обдумайте мои слова, мистер Хонортаун, пока мы идем в расположение.

Коммондер допил свой чай и кивнул своим мыслям:

— И все-таки здесь чертовски хороший чай!

Для некоторых обреченных, подобных ей в своем невезении, чья сомнительная удача зависела от действующей фазы Луны, жизнь напоминала веревку, туго сплетенную из черно-белых лент. Одни полосы были длиннее, другие короче, иногда рваные края заслоняли красоту гладких нитей и портили общее впечатление. Особенно выделялся последний лоскут, свисающий с конца уродливым обрывком. До его появления Маргарита думала, что знает, как выглядит черный цвет…

Здравомыслие подсказывало, что, наверное, ей все-таки не стоило так подставляться под удары Марко. Блуждая во мраке отчаяния, она воспринимала опасность как верную подругу, которая всегда будет рядом с ней, и не ожидала, какой ценой окажется в Капелле. Впрочем, иногда лучше допустить ошибку, едва не погубившую тебя, чем жалеть об упущенных возможностях всю оставшуюся жизнь.

Она не помнила, как ее перевозили в карете и поили снадобьями и бульоном. Может быть, сознание благоразумно погасло, уберегая себя от невыносимой пытки. Мучительные боли, сковавшие помутившийся рассудок в страдающем теле, породили неожиданную мысль, будто она не заметит разницы, если попадет в безлуние. Просто все закончится и боль исчезнет.

В эти роковые минуты ее жизнь и рассудок балансировали на бесконечно тонкой грани, и в немногочисленные моменты просветления ее память выбрасывала случайные фрагменты прошлого. Большинство из них не имели какого-то сакрального значения и, не вызывая эмоций, погружались в омут забвения сразу же после своего появления. Однако один из образов смог прорваться сквозь мутную пелену агонии и предстал перед мысленным взором полноцветной, четкой формой, растущей во все стороны, пока, постепенно поглощая внимание Маргариты, не затянула ее в неспокойный сон.

Лунь и Луна. Так они называли себя в детстве, когда их семья занимала старинный и большой дом в богатом районе города. Комнат было с избытком, а захламленный чердак и подвал вызывали у юных жильцов подлинное восхищение. Ничего удивительного, что их любимой игрой были прятки. Как и все дети, целиком и полностью поглощенные забавами, они увлекались и забывали обо всем на свете.

Они не поняли причину шума, когда в дом ворвались грабители. Лишь крики матери заставили их замереть и прислушаться к грохоту падающей мебели и к мужской ругани. Все произошла так быстро и неожиданно, что они не успели испугаться. Страх пришел несколько позже: вместе с тяжелыми шагами над головой и методичным шумом вынимаемых ящиков, чье содержимое немедленно выбрасывалось на пол. Антонио старательно зажимал ладонями ее уши, но она все равно догадалась, потому что знала, как пахнет свежая кровь.

Потом все стихло.

Маргарита не могла рассказать, сколько времени они провели, забившись в самый темный угол, где вздрагивали при каждом шорохе в особняке или скрипе выбитой входной двери, качающейся на ветру. Помнила только, как они поднялись навстречу голосам прибежавших солдат… и еще особую пустоту, образовавшуюся внутри, после осознания всего масштаба трагедии.

В тот безлунный вечер она потеряла родителей.

Никто и никогда не забывает первого прикосновения к безлунию, но у каждого это происходит иначе. Значительно позже, наблюдая за лунным сиянием в последующие годы взросления, Маргарита никак не могла смириться с горькой участью сироты. Не говоря об этом брату, она не переставала испытывать сомнения в возможности родителей уберечь детей от подобной судьбы. Пусть обе Луны будут очевидцами, девушка не сомневалась в их чести и не позволяла подобным гнилостным мыслям, как крысам, привлеченным отвратительными миазмами предательства, испортить светлую память о семье. Иным словом, она не была готова к преждевременному уходу близких, и при каждом упоминании о безвозвратно утерянном, дикий зверь, закованный в шипастые цепи прошлого, с неприкрытой злобой смотрел на мир из глубины ее зрачков.

Конец ознакомительного фрагмента.