Постижение. В Гомеры – поздно, а в Орфеи – рано

Леонид Леонидович Вариченко

ПОСТИЖЕНИЕ – неизбежность и каприз! Классический каприз – всегда современен, поэтому современный каприз – классичен и постижим. «Мастерская Современного Каприза» – «МАСК-ВАЛЕТ»! «МАСК-ВАЛЕТ – литературный театр. Театр Леонида Вариченко – сценичен и стихотворен. Страницы – кулисы. Слова – актёры. Размеры – костюмы. Мир – сюжет пьесы, бесконечной, многомерной, неожиданной, задуманной ещё в детстве. «ПОСТИЖЕНИЕ»! Мастеру 60 лет, а текстам – столько лет, сколько их читали, читают и будут читать.

— ВТОРОЙ ПАМЯТНЫЙ ПЕРИОД

«От посвящения до сотрясения — 1984—1998»

ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК (поэма)

«…Письма пишут по разным поводам,

Не похожи они друг на друга:

К Дню рождения, к свадьбе, «пó воду»

Или чтоб сократить разлуку…»

Где люди, там мысли, и мысли не пỳсты, порой —

Ответы к вопросам, которых никто не поверит —

Покрытые буквами кипы бумаги горой,

Которыми сложно оценивать что-то и мерить.

Не всё, что написано, часто достойно того,

А есть незаслуженно гибнущие писания.

Два выхода: или совсем не писать ничего,

Или присягнуть отвлечённому повествованью…

* * * * *

…В тот вечер мне очень хотелось кому-то помочь,

Но я специально не шел, ни к друзьям, ни к любимой.

Я длинною улицей брёл в наплывавшую ночь,

Не зная, что будет, и что ж так вокруг нелюдимо.

Что там оставлял я, в потоке житейских сует —

Проблемы и споры, и выигрыши, и утраты.

Я даже в последнее время забыл, что поэт,

Свободою и тем же временем и не богатый.

Но вот, я иду… Нет, я вру — не иду, но бегу!

Бегу от себя, хоть на ночь — в темноту, как на льдину!

И может случиться, кому-нибудь я помогу…

А нет, так хотя б напишу, как вокруг нелюдимо.

Мир станется, близким моим посвятятся стихи —

Достойны они, чтоб писали им без изворота.

И строчки, соскучившись, будут просты и легки,

И их появление новым окажется взлётом.

Вокруг никого, и я улицей длинной иду.

Но, что за картина моё приковала вниманье.

На центре дороги, ведь надо ж, на самом виду

Лежит — от меня в полуметре всего расстоянья,

Наверное, сорванный с дома жестокой рукой,

Потом подожженный, поскольку теперь он горящий,

Разбитый и нынче в ночи уже жалкий такой —

Почтовый, свой век отслуживший с достоинством, ящик.

Достаточно писем разбросано просто вокруг,

Известно лишь тем, кто поджёг, сколько уже сгорело,

Разорванных несколько — их вырывает из рук

Задиристый ветер, ему тоже скучно без дела.

Обрывки людских отношений и судеб чужих…

Я в праве читать их, последним я стал адресатом.

Нет, больше — надеждой последнею стал я для них —

Сначала читатель, потом непременно глашатай.

Из нескольких сложно составить обрывков письмо,

Из многих приходится выбрать… А здесь не хватает…

А кто-нибудь ждёт с нетерпением вместе с весной

Ответа и о происшедшем несчастье не знает…

* * * * *

«…Для тебя письмо это нежданно.

Дело в чём, не можешь ты понять.

Я ж полгода думал, как ни странно,

Прежде, чем решился написать.

Неизвестность — ничего нет хуже,

Это навсегда запомнил я —

Как петлёй, и с каждым днём всё туже,

Окружала медленно меня.

Ни причины нашего раздора

Я не знал, ни способа вернуть,

Что утеряно уж очень скоро.

Надо было делать что-нибудь.

Я гадал, надолго ли продлится

Эта пытка, а потом уже,

И способна ль будет прекратиться,

Сомневаться начал я в душе.

Но одно, одно я точно знаю:

Без тебя нельзя существовать!

Да, поскольку это время жизнью

Не имею права называть.

Что б ни делал, о тебе все мысли.

Говорю, не слушаю себя…

Уголь я в определённом смысле,

Я горю огнём, любя тебя.

Написав письмо, я будто ногу

Над глубокой пропастью поднял.

Или перепрыгну, слава Богу,

Или тихо кану между скал…

Может быть, тебе не интересно,

И граничат с глупостью слова.

Так выходит, снова неизвестность —

Для меня картина не нова.

И пока не обожжён ответом,

Приговором счастья моего,

Знай, что я люблю тебя и предан,

Не зависимо ни от чего!»

(1977.)

* * * * *

…Клочками бумага разбросана по мостовой,

И я подбираю, что ветер, не тронув, жалеет.

Вот то, что не стало еще догоревшей золой,

Но имени с адресом больше уже не имеет…

* * * * *

«… Учитывая Ваши возможности,

Не только из осторожности,

Но из-за обострения бдительности

И уверенности в его сомнительности,

Человека, чьё имя выше указывал,

Как я и ранее Вам уже доказывал,

Следует, насколько это возможно,

Считать неблагонадёжным,

Не всегда должно ответствующим,

И далеко несоответствующим.

Заявляю крайне доверительно,

Что является он подозрительным.

Обязуюсь я и в дальнейшем,

Согласуясь с чутьём острейшим,

В письменном виде уведомлять,

И доказательства предоставлять.

Убедительно отреагировать прошу

И ещё напишу…»

(1984.)

* * * * *

…Они потеряли сегодня и дом, и родню,

Пропали без вести. Надежды своё доживают.

Какой-то подлец-инквизитор придал их огню.

Кто ждал их, возможно, о них никогда не узнает…

* * * * *

«Здравствуй! Прости, что молчала так долго.

Но… я должна и пишу наконец.

Нужно сказать и сказать очень много…

Хватит горящих без нỳжды сердец!

Правду с начала рассказывать надо…

Я влюблена очень сильно была.

Больше двух лет — хоть словечка, хоть взгляда

Я от него понапрасну ждала…

Помнишь, я часто подолгу молчала —

Думала снова я только о нём.

Да, это так! От отчаянья стала

Видеть его я на месте твоём…

Ты уж прости, что я так откровенно.

Мне бы не надо об этом писать.

Только уж лучше всю правду, ведь верно,

Чем избегать, запираться и лгать?

Не было счастью свободного места.

Мир, мне и тот был часами не мил…

Ты мне помог… Ты был добрый и честный…

Только вот, зря ты меня полюбил.

Ты полюбил, ну, а я испугалась.

Всё бы тогда мне тебе рассказать!

Я же терпела, ждала и боялась,

Да и тебя заставляла я ждать.

Ты уж прости, что так долго молчала…

И… вообще, если можешь, прости.

Зла не держи, ведь мне лучше не стало.

Ты ж постарайся другую найти…»

(1978.)

* * * * *

…Что смог, подобрал я — обрывки какие-то фраз.

Ещё хорошо, если есть в них конец и начало.

Но я их не брошу, не дам им погибнуть сейчас,

Чтоб всяко послание болью своей прокричало…»

* * * * *

«Здравствуй, мой сыночек,

Николаша мой,

Ты неровность строчек

Мне прости, родной.

Руки ослабели,

Годы не вернёшь…

Что же о себе я?

Ты-то как живёшь?

Вдалеке от дома

Не скучаешь ли

По местам знакомым,

Где года прошли?

Помнишь, по соседству

С нашим домом был

Садик, где ты в детстве

Погулять любил?

Там теперь дорога,

Беспрерывно шум…

Ты прости, что много

Я тебе пишу,

Время отнимаю,

Коля, у тебя.

Ты ведь занят, знаю —

У тебя семья,

Трудности работы

На себе несёшь.

Без моей заботы

Ладно ты живёшь.

Не об этом, Коля,

Писано письмо.

Прежних вдвое доле

Думалось оно.

Я хочу, сыночек,

Вот о чём просить:

Видно мало очень

Мне осталось жить,

И письмо-то, может,

Не поспеет в срок.

Ты тогда, ну что же,

Не сердись, сынок.

Если же случится

Раньше прочитать

Приезжай проститься,

Если сможешь.

Мать…»

(1977.)

* * * * *

…Я сделаю так, чтобы многие это прочли,

Узнали о чём-то, пусть даже и позже, чем надо.

В огне большинство и разорваны, и не дошли.

Не многим хотя бы огласка пусть будет наградой…

* * * * *

«…Я пишу тебе, друг,

Потому что устал,

Потому что теперь

Я не знаю, кем стал.

Слишком много ушло,

Слишком много терял,

Слишком многим

Я в жизни своей доверял.

Я тебе написал

Потому, что другим

Я уже всё сказал

Своим словом нагим.

Всё сказал, что на дне,

Что язык произнёс —

На короткой волне

Мой фрегат меня нёс.

И от кика «Земля!»

Вдруг у многих людей

Не хватило руля

Для достойных идей.

Даже то нипочём,

Что средь многих других,

С кем был близок плечом,

Кто негромок, кто тих.

Не сказали они

Мне ни слова в ответ,

И уж многие дни

Никого рядом нет.

И тебя я забыл.

И тебя я не звал.

Потому, что ты — быль,

Я тебе написал.

Тебе, право, милей

Мне в ответ не писать,

Но обиде твоей

Мало ж лет за глаза…

Ты не можешь быть скуп

На пустые слова.

Ты не жаден, не глуп,

Не указ, не молва…

Стыдно! Мы — не враги!

Но стыжусь и письма…

Друг, пойми… Помоги…

Не сойти мне с ума…»

(1981.)

* * * * *

…Ещё два листа не дотлевшие в куче золы.

Да, ночь и для них оказаться могла бы последней.

Потуги мои, по сравненью со злом, так малы…

Но бережно я собираю погрома наследие…

* * * * *

«… Я пишу, потому что слабее тебя.

Я с тобою хочу попрощаться.

Всё, что раньше тебе говорила, любя,

Зачеркнуть мне, увы, не удастся.

То, что я поняла за последние дни,

В каждом слове печаль, не гадая.

Мы с тобой были вместе… Теперь мы одни…

Ты — не знаю, как, я же — страдаю.

Я уеду, уеду отсюда совсем,

Чтоб забыть, если это возможно.

Я люблю, мне не стыдно сказать это всем!

Только счастье моё было ложно…

Мне не жаль ничего, я любила тебя.

Мне не может быть даже и грустно.

Может, был ты со мною, совсем не любя?

Может, ты мне писал всё без чувства?

Я ждала, жду и буду, наверное, ждать —

Пусть останусь наивной девчонкой.

Я не знала, что можно однажды соврать…

Снится мне по ночам смех твой звонкий.

Может быть, у тебя есть другой человек,

С кем сейчас ты, и с кем ты смеёшься?

Я хочу, чтоб одно ты запомнил навек:

Я ждала, что ко мне ты вернёшься,

Я не знала, что стану тебе не нужна,

Что когда-нибудь это случится…

Но случившемуся я поверить должна —

Будто крылья обрезали птице!

Может быть, я во всём виновата сама…

Потому что люблю и любила.

Не забудутся мне ни зима, ни весна,

Каждый день — ненавистный и милый.

Я хочу, чтобы счастлив ты был без меня!

Пусть сейчас каждый день тяжелее…

Но потом, если будет оно, то, звеня,

Пусть обоим нам души согреет…»

(1980.)

* * * * *

…Домой я вернулся и снова, и снова читал,

Подклеивал и обрезал обгоревшие письма,

Разглаживал судьбы и чьи-то несчастья латал,

И тут же фиксировал вдруг возникавшие мысли.

Мне очень хотелось хоть чем-то, хоть малость помочь,

И я специально не шел ни к друзьям, ни к любимой.

Не мог я забыть, что другой выходил в эту ночь,

И подлость свершил, потому что вокруг нелюдимо.

И я подбирал те страницы по почеркам строк,

Поэму писал безымянных, безвестных поэтов,

Чьи, в прозу одетые, жизненный смысл и итог

Сгорели огнём и развеяны были по ветру…

(1984.)

* * * * *

…Хочу присягнуть отвлеченному повествованью,

Иначе придётся сосем не писать ничего,

Ведь есть незаслуженно гибнущие писания,

Но часто написанное не достойно того.

И сложно оценивать что-то, и сложно измерить

В исписанных мелко бумагах, лежащих горой.

Ответы к вопросам, которых никто не проверит —

Где люди, там мысли, и мысли не пỳсты, порой…

Собрано 5.05.84.

С ВИДУ — ТО Я НА СЦЕНЕ

Ирине Борисовой

Мне днём сновидений потоки,

А ночью не спится всё чаще,

И вновь недописаны строки,

И шепот какой-то кричащий.

И я говорю — безотчётно,

И думаю я — еле-еле,

Девятку ищу вдруг на чётной

Плющихинской субпараллели.

Мне жить надоело хорошим,

Мне быть надоело худым.

И я всё чаще непрошен,

И молнии с громом — в дым.

И день мне любой не ценен,

Пред зрительскою толпой —

С виду-то я на сцене,

Но в мыслях целуюсь с тобой.

15.02.84.

ТЕРПЕНИЕ

Напрасно мужик первобытный в кустах

Топор от досады раскусывал.

Мол, нету добычи, пещера пуста,

Хотя и капканы искусные.

Не ведал, что мамонт в пути уж его,

Не слышал глухого сопения.

А нужно-то было — всего ничего —

Терпение, только терпение.

Был юн и весьма недалёк трубадур,

Спеша, позабыв про манерности,

К своей госпоже дотанцовывать тур,..

С ключами от пояса верности.

Не ведал он, что не сносить головы.

Вернулся гонцом невезения

С дороги барон. Не хватило, увы,

Терпения, только терпения.

Старатель, промывший камней миллион

С участка забитого прадедом,

Всё проклял и, виски открывши галлон,

Прозвал свою жилу ненайденной.

Не ведал, что прадед был мудрый старик

И клад свой зарыл в упоении

Под деревом тем, у которого сник,

Кому не хватило терпения.

Впитавши всю пыль городскую собой,

Забрызганный микрорайонами,

В поту ты с работы вернулся домой —

В квартиру, тобой заселённую.

Не ведал того, что направился зря

Ты в ванную для омовения.

Горячей воды в доме нету с утра…

Терпение, друг мой терпение.

К чему это всё, непонятно пока.

Пишу, ноги свесивши с берега.

Итог подвести не мешало б слегка,

Открыть небольшую Америку.

О чём же стихи эти, спросите вы,

Мол, нету единого мнения.

Напрасно, прошу, не ломать головы.

Терпение, только терпение.

Когда послезавтра уйдёт во вчера,

Не канут впустую усилия.

Скорее всего, что наступит пора

Гармонии и изобилия.

Историки — люди с понятьем, не врут,

Такое моё разумение.

Не мы, так другие, глядишь, доживут…

Терпение, нужно, терпение.

30.05.85.

ПРОНОСЯТСЯ СТОЛБЫ КИЛОМЕТРОВЫЕ

Проносятся столбы километровые

И люди на платформах городов.

В пути так неизбежны встречи новые,

Но поезд мой не всех принять готов.

Он мчится вдаль и не сбавляет скорости,

В своих вагонах многое таит,

Не ищет пассажирах некой корысти

И не на каждой станции стоит.

Проносятся столбы километровые

И каждый новый виден впереди,

Но сколько их всего там уготовано,

Узнаю только лишь в конце пути.

Состав мой удлиняется со временем,

Но я его уверенно веду.

Вагоны, что мешают тяжким бременем,

Мы отцепляем прямо на ходу.

Проносятся столбы километровые,

Колокола вокзалов шлют привет,

Привычно мы в ответ гудим, здороваясь,

Прощаться ж времени всё чаще нет.

С билетом даже не у всех возможности

Уехать. Я не замедляю бег.

Не каждый вскочит на подножку поезда,

Скорее лучше спрыгнет человек.

Проносятся столбы километровые

И люди на платформах городов,

В пути так неизбежны встречи новые,

Но поезд мой не всех принять готов.

Сбавляет скорость только по желанию

И выбирает стрелочников сам,

Выводят песнь, что писана со знанием,

Надёжных пассажиров голоса.

03.09.85. г. Сочи-Москва.

ВЕРА

Не надо ходить далеко за примером.

Не надо искать, расточая мольбы.

У каждого в жизни какая-то вера

Становится Верой, уйдя из судьбы.

Да, радостей мало беспечно запомнишь,

Лишь горечь навеки на жадных губах.

В какой-то момент весь достоинства полный

Героем во времени был на бобах.

Всё верно, хоть в двадцать с немногим. Бестселлер!

Неужто, своё? А иначе же чьё?

Однажды по юности плохо расстрелян,

Потом переедешь с десяток ручьёв,

И в веру другую уже обращённый,

Не веря, но веруя зябким умом,

Теперь уже несколько раз непрощённый,

Стремишься ты к Вере в единственный дом.

Забудешь ты время, забудешь законы,

Себя и Лукавого перешалишь,

Но к Вере, с которой когда-то знаком был,

На лошади мёртвой ты вечно летишь.

Ты глаз молодых глубину не измеришь.

Где радости? Горечь одна на губах.

Но свечи поставлены вере и Вере

Героем во времени и на бобах.

Моряк, что рождён на разбойничьем судне,

И списан на сушу со временем вдруг,

Ждёт парус у моря и в праздник, и в будни,

И глушит душой завладевший испуг.

Твой путь не измерить единою мерой,

И парус, возможно, расправлен уже.

Не важно, когда и кто был твоей Верой,

Ты верил в неё и оставил в душе.

26.07.86.

СОЗВЕЗДИЕ СТРЕЛЬЦА

Только лишь при точном попадании

Звёзды зажигаются вокруг,

По стреле на каждое свидание,

На зачётный и почётный круг.

Он — кентавр, существо единое,

Этакий небесный молодец,

Половина тела лошадиная,

Вольный неподкованный стрелец.

Только лишь при точном попадании,

Будто в тире, сразу яркий свет,

К ночи и всегда к похолоданию

Вот уже, какую сотню лет.

Он скорее мчится, но не мечется,

Замыкая знаком зодиак,

Чудо с головою человеческой,

Символ авантюры и атак.

Только лишь при точном попадании

Лук его восторженно звенит,

Никогда не явится заранее,

И на страстный зов не прилетит —

Только вдруг и на одно мгновение

Дёрнется тугая тетива,

Вновь попал! И стало больше гением,

И в молитвы сложены слова.

Только лишь при точном попадании

Остаётся сам собой стрелец.

У него особое задание.

У него всегда один конец:

Гаснет, пролетев по небу зимнему,

И растратив колчана запас.

Свысока назначив щедрый минимум,

Всё же точен был с десяток раз.

Звёзды зажигаются во мгле,

Только лишь при точном попадании

Яркая ошибка мироздания —

И не под седлом и не в седле.

Не награда он и не возмездие,

Вздорный эгоист, не друг, не враг,

Меткое декабрьское созвездие,

Символ авантюры и атак.

01.09.86.

ФЛАГ ПО ВЕТРУ

Впереди нам не видно причала,

Но прибрежные птицы кружат.

Все, кто слаб, и кого укачало,

По каютам со стоном лежат.

Были слёзы, и были разлады,

Драки с другом, лобзанья с врагом.

И за всё нам под вечер наградой

Будет песня в порту дорогом.

Почему же всё так? Неужели,

Нужно множество лет потерять,

Чтоб уметь не садиться на мели

И соседу вполне доверять?

Значит, нужно гореть и стреляться,

И тонуть, и терять отчий дом,

Сотни раз и страдать и влюбляться,

Чтоб любить без оглядки потом.

Вот, под килем последние футы,

Толстой коркою соль на устах.

Корабли нас встречающей бухты

Как-то замерли с грустью в бортах.

Флаг по ветру! Спокойнее в марше!

Каждый что-нибудь в сердце зажал.

Что нас ждёт? Кто нам рад будет так же,

Как несчастен, когда провожал?

Словно тросы, и нервы тугие,

И все мышцы, как будто свело.

Нас не так уж и много такими

Возвратилось, какими ушло.

Море, море! Дурная отрада!

Что ни ночь, мне с тобой на беду!

Здравствуй, берег! Родная громада!

Не качай, как по трапу сойду.

30.07.87. г. Находка

МОРЕ ВСЕ РАНЫ ЗАЛЕЧИТ

Море все раны залечит и сгладит,

Море утопит дурные дожди,

Новые рейды и фрахты наладит,

Только уверенно морем иди.

Чистый закат, пусть он даже кровавый.

Будет гарантией ясного дня.

Ветру подставишь побитый, но правый

Борт, не желающий рыхлого дна.

Будешь молиться на каждом восходе

Даже и малой несущей волне.

Море для каждого разным выходит,

Разным по цвету и по глубине.

Радовать будет случайная встреча,

Если такая по курсу лежит.

Ждёшь ведь, пока море раны залечит,

Сгладит углы и лицо освежит.

Море простит и обнимется портом —

Море Великое жизни твоей —

Будет терпеть, пока сможешь ты штопать

Сотни пробоин своих кораблей.

Были потоки, топившие трюмы.

Валы ложились на палубы гладь…

Но только море излечит угрюмых

И сможет снова в матросы нанять.

Души, за правильность курса радея,

Преданно тел не покинут своих.

Лица с характерами затвердеют.

Ну, а сердец широта — на двоих.

В жизненной общей глубокой пучине

Тех замечают, кто даже в «дыру»

Плавает не по какой-то причине,

Но по велению и по нутру.

И потому море раны залечит,

Бухтой того приласкает, кому

Каждая с морем, пусть грустная, встреча

Будет, как ветер, нужна самому.

Он в корабле, как в своём организме,

Дырки всю ночь до рассвета латал,

Чтоб своим курсом с волною по жизни

Двигаться, твёрдо сжимая штурвал.

17.08.87. г. Сочи

БЫЛИ, БЫЛИ, БЫЛИ…

Были полёты

И были забвения,

Были работы

И озарения.

Были просчёты

И были ничтожества,

Высшего качества

Были художества.

Были копейки

И кипы бумажные,

Были скамейки —

Сухие и влажные.

Были и слёзы,

И радость объятия.

Были угрозы

И гнев моей матери.

Были советы —

Плохие, хорошие,

Лёгкое что-то,

Лежащее ношею.

Но никогда

Не старался избавиться

И не жалел —

Всё, что было, мне нравится.

24.09.87.

САМЫЕ, САМЫЕ, САМЫЕ

Самый пока разговор интересный

Не договорен ещё.

Самые милые наши беседы

Тоже пока впереди.

Самый удачливый путь, что с поправкой

На несуразный просчёт.

Самая верная цель, о которой

Часто не будешь твердить.

Самый удачливый стиль рифмованья

Не доработан слегка.

Самых опасных картины ошибок

Браво висят по стенам.

Самые сложные мысли-загадки

Сходят за шутки пока.

Самая страшная в жизни минута

Кажется праздником нам.

20.05.88.

КРИК ПТИЦЫ

Во сне как будто птица закричала,

Заманенная на глухой чердак…

…Я всем простил, и всё начну сначала,

Но не прощу себе, что надо так.

На птицу я имел большие виды

И на судьбу её мне наплевать…

…Я не прошу не наносить обиды,

А умоляю промах не давать.

Чердак на удивленье крепко заперт,

И птица очень жалобно зовёт…

…Уж лучше промокнуть пяток царапин,

Чем с лацканов отряхивать помёт.

Засовы не падут волшебно сами,

Чтобы проник я к узнице во тьму…

…Воспитывая противостоянье,

Решаю твёрдо для себя, чему.

В чердачное окно проникнуть проще,

Преодолев крутую крыши гладь…

…Давно не тот опасен, кто лишь ропщет,

Но кто, ропща, и дело может дать.

Удушливая пыльная картина,

Последний хрип позёмкою у ног…

…Не то, чтобы беспомощность противна,

Возможность одолжения не впрок.

Чердак проветрен, только непоседа

В земле, и эпитафия над ней…

…Когда подходит время для обеда,

Без ложки сложно, потрудись, имей.

Цветы полил, но в сторону глядится,

И громом нарастает тишина…

…Стремительная юность, словно птица —

Доверчива и незащищена.

Во сне ли эта птица прокричала?

Ведь наяву я ей не смог помочь!

…Когда всё начинается сначала,

Ошибки дня нельзя валить на ночь.

29.08.88.

СЛАБОСТИ

Вы скажите мне на милость,

Почему так получилось,

Что в масштабах всей страны

Мы на слабости сильны?

Наши слабости бесценны,

Но с наличием цены,

Как объекты полноценны,

Постоянно нам нужны.

Независимы, безвестны,

Хоть и явно на глазах,

Наши слабости, как песни,

Как весенняя гроза.

Вы скажите мне на милость,

Почему так получилось?

Не избавиться никак,

Каждый свой растит сорняк.

Осуждаем постоянно

И копаемся в себе,

Но бравируем упрямо,

Как кругам на воде.

Не количеством слабинок,

А диаметрами их.

И они неистребимы,

Проникают даже в стих.

Вы скажите мне на милость,

Почему так получилось —

Если слабостей вдруг нет,

Это худшая из бед?

Мы без слабостей не можем,

Знаем это и молчим,

И от них воротим рожу,

И невнятное мычим.

В час дурной, потупя взоры,

Затянувши поясок,

Сами слабостям, как воры,

Лучший отдаём кусок.

Состояньем слабины

Атлетически сильны.

Так вот всё и получилось!

Не пойму, кому на милость!

3.04.89.

ЧТО-ТО НЕ БЫЛО ДАВНО…

Что-то не было дождя давно,

И давно я не смотрел в окно.

Просто так в одно окно

Не смотрел уже давно —

Просто не было дождя давно.

Что-то не было давно весны,

Не являлись золотые сны.

Золотым сияньем сны

Не сияют без весны —

Просто не было давно весны.

Что-то не было давно стихов,

Что-то не было давно грехов.

Но стихи ведь без грехов,

Как грехи без их стихов —

Не грешится просто без стихов.

Что-то не был я давно собой.

Был такой и был сякой — любой.

Но, увы, другой любой

Не поможет быть собой.

К чёрту всё! И надо быть собой!

11.04.89.

«СПЯЩИЙ…»

По брусчатке Красной площади

Топот, ропот, шепоток —

Не будёновские лошади,

Не физкультников поток.

Эту очередь выращивать

Семьдесят старались лет,

То народ на «принца спящего»

Глянуть хочет — есть, аль нет.

Нет бы — ветром, да на лошади,

Чтобы пена вкруг удил,

К двери поперёк всей площади,

В губы чмок и разбудил…

Нет, идут толпою ровною.

Как за праздничный заказ,

И окончить сказку добрую

Некому и в этот раз.

То ли просто глянуть ласково,

Обновив собой тропу,

Как там «рыцарю прекрасному»

Во «хрустальном», во гробу,

То ли друг за другом пристально

Проследить, чтобы… А то —

На Руси большой, неистовой

Ух!… А тут, чтобы никто!

Спит, его и не в земле душа,

Знатный русский богатырь —

Или просто добрый дедушка,

Или гениальный хмырь.

Топот, шепот, прохождение,

Человеческая нить…

Не предскажешь поведения,

Очень страшно разбудить.

22.06.90.

ОН ПРИХОДИЛ

Он пришёл туда с весёлой доброй песнею.

Он подумал, с песней будет интереснее.

Только люди, вот, его, увы, не поняли

И совсем другим его слова наполнили.

Он пришёл туда с душою очень чистою,

С удивительными мыслями и истиной.

Только люди чистоты той не увидели

И жестоко незаслуженно обидели.

Он пришёл туда с улыбкой и прощением,

Не желая ни разбора, ни отмщения.

Только люди почему-то вдруг озлобились

И побили так, что чудом не угробили.

Он приполз туда с вопросом умирающий,

Но добили его чуткие товарищи,

Не спросив его ни имени, ни звания,

Камнем выразив людское понимание.

3.09.90.

ВОЙНА НЕ ОКОНЧЕНА

Знакомая фраза затёрта по плитам,

Годами подкрашена, водкой облита,

И снова она произносится сыто:

«Никто не забыт, и ничто не забыто».

Она на высотах тупых обелисков,

Она в многочисленных прозах-записках,

В фигурах гранита она исполинских,

И от безымянных огней она в искрах.

Она в черепах, пролежавших в болотах,

Она в катакомбах, в ущельях и в дотах,

В полегших — безжалостно брошенных ротах,

В погибших отважно, застывших в окопах.

Утоплены в тостах и славой залиты,

Воюют герои — в земле не зарыты.

Война не окончена. Тема открыта,

И помнит любой, что ничто не забыто.

22.06.91.

БЫЛИННЫЙ КАМЕНЬ

Я от камня направо свернул, отмахнувшись от шуток.

Как тропинка утоптана, глянь, богатырь-молодец.

Головы не сносить на плечах до скончания суток.

И она не успеет заметить бесславный конец.

Я от камня налево, и глазом моргнуть не успевши,

Повернул и почувствовал тотчас, что падает конь.

Соловей ли, разбойник, болотное ль чудище, леший —

Будет другом или разведёт подо мною огонь.

Я от Камня Судьбы по прямой неизвестной дороге

Всё ж пошёл, отогнав суеверие — утренний сон.

Интуиции ноль, только ужас и ватные ноги,

И огромная жадность идти и достать горизонт.

Я у камня сижу. Не с кем слова сказать, я немею.

От всего, что возможно, далёкий и на волоске.

Ничего не пойму и ни строчки прочесть не умею,

И сколоть эти буквы никак не подняться руке.

Я на камне стою. Непривычно, обидно и плохо.

Только ветер свистит в неурочный для путников час.

Мои ноги уже неподвижны, покрыл тёплый мох их.

На плечо сел орёл и клюёт мой всевидящий глаз.

Я под камнем лежу, мысли прочь отгоняю, но тщетно.

Беспробудная жертва и путаник целей и вер.

Я так сильно прижат, не нырнуть даже в тихую Лету.

Только чьи-то всё время шаги отдают в голове.

28.07.91.

ДВЕ ЛОШАДИНЫЕ СИЛЫ

Что так внезапно и странно взбодрило,

Словно застойного снова коня?

Чувствую две лошадиные силы

В этом единственном теле меня.

Мало меня, видно, в детстве пороли.

Не перестал я вертеть головы.

Две лошадиных: одна — сила воли,

Ну а вторая — неволи, увы.

Вожжи — струна! Ничего не поделать,

Время летит от беды до беды.

Даже дорогу одну не поделят,

Так и виляют у носа зады.

Мочи уж нету! Метаться доколе?

В споре друг с другом, как дети резвы

Две лошадиных: одна — сила воли,

Ну а вторая — неволи, увы.

Как две сестры, непохожих натуры.

Быть коренному меж них не дано.

Две непокорные крепкие дуры,

В жилах — не кровь, молодое вино.

Вечно вдвоём — до экстаза, до боли.

Как ни смешно — и в труде, и в любви.

Две лошадиных: одна — сила воли,

Ну а вторая — неволи, увы.

16.08.91.

ЧИКАГО

Мои годы — шары надувные.

Колкий ветер, их гнать обожди.

А в Чикаго мосты разводные

И не редкость дневные дожди.

Местный билдинг чуть выше Смоленки,

Только мне здесь теряться нельзя.

У меня и покрепче коленки,

И совсем уж другая стезя.

Под чужою символикой пляшем.

Только в сердце и флаг мой и герб.

Не сочтите, что слог приукрашен —

Я совсем не про молот и серп.

А в Чикаго мосты разводные.

Дождь дневной остужает мне кровь.

Мои годы — шары надувные.

Колкий ветер, мы встретились вновь.

5.03.92. г. Чикаго

СТИВЕНСОН-КРУИЗ

Когда манят сокровищами страны,

Лишь этот свет далёкий видит глаз.

Команду набирают капитаны

В борделях, по тавернам торопясь.

Когда обещан куш и сжаты сроки,

Не думают о трудности в пути.

Идёт братва на всё — в гребцы и в коки,

Лишь бы успеть на палубу взойти.

В пути все заодно, цель оправдает.

Никто не замечает мелких ссор,

Испытывают жажду, голодают,

Хоть и в штанине нож, в руке топор.

Твердь незнакома. Нов изгиб причала.

Какая ты? И первым кто сойдёт?

Но вот, «земля» на вантах прозвучала,

И капитан наметил фронт работ.

Над картою склонясь в своей каюте,

Сам капитан и боцман, и старпом —

Не ведали, что делалось на юте,

И сколько было шлюпок за бортом.

Когда большой кусок лежит в тарелке,

Приборы на руках, желудок крут,

Беседы о порядочности мелки.

Гасите свет! Они вас не поймут.

На сушу капитан сошёл последним.

Он шёл искать контакт, дарить идей.

С ним пара дураков из многолетних,

А может быть, порядочных людей.

Мессией он не стал. Там было трудно.

И клад. Как ни старался, не нашёл.

Он не был ни тупым, ни безрассудным

И при своих на палубу взошёл.

Корабль и не украли, как ни странно,

И многие вернулись из бегов.

Старпом стоял седой, а боцман пьяный.

Монах и по сейчас хвалит Богов.

Пересекли Атлантику обратно.

Я не был там, журнала не читал,

Но, что могло случиться, вероятно,

Предположил, додумал и сверстал.

Ну, капитану, видимо — судиться.

Он многим не заплатит за бега.

Кто не вернулся, станет вольной птицей.

Всегда ли это лучше? Не всегда!

Старпом взорвётся вдруг по-итальянски,

Не плавать поклянётся наперёд.

С монахом боцман, чёрный эль ирландский

Прикончив, вновь команду наберёт.

9.03.92. г. Нью-Йорк

КОРАБЛЬ СЛЕПЫХ

Плывёт вперёд по воле волн,

А может быть, назад —

Корабль слепых, а может, чёлн,

И чёрт ему не брат.

Вода давно истрачена,

И виски на столе…

И очень трудно зрячему

На этом корабле.

Проломаны отдушины,

Перегородок нет,

И свечи все потушены.

Зачем слепому свет?

И время здесь утрачено,

Вслед мыслям о земле…

И очень страшно зрячему

На этом корабле.

Безликие двуполые

Забились по углам,

И грязные, и голые,

Забыв и стыд, и срам.

И всё переиначено,

И записи в золе…

И очень больно зрячему

На этом корабле.

Был капитан ещё не стар,

А душу испустил —

Апоплексический удар

Давно его хватил.

И стая крыс не схвачена,

И трещина в руле…

И одиноко зрячему

На этом корабле.

Несутся песни за корму.

Слепым — что шторм, что мель.

Они привыкли ко всему,

Невидящие цель.

В погоне за удачею

Во мгле и на нуле…

И нету места зрячему

На этом корабле.

3.06.93. г. Вена

СЦЕНА БЕЗ ФАУСТА

Дойти до сцены Фаустом — не много.

Возможно это в Вене, господа,

Не чувствуя ни чуть стесненья слога,

Средств бедности и времени труда.

Всё так, и это будет не избито,

Не узнано, а позже не забыто.

И это будет так:

— Мне скучно без…

Банальных фраз и гениальных мыслей,

Людей пустых и приобретших вес,

Смешных гримас, восторженных и кислых,

Дурацких ситуаций и чудных,

Великолепных смелых положений,

Без этих нынче, завтра без иных,

А более — без столкновенья мнений,

Без радостей и без печалей то ж,

Без занятости, без пустой забавы.

Скучны мне равно, правда, как и ложь,

Забвенья серость, как и яркость славы…

А может быть, вот так:

— Мне скучно без…

Конкретности и полного незнанья,

Открытости ненужной и завес,

Метания из жара в замерзанье,

Внезапных остановок на бегу,

Покорных встреч и бурных взятий боем.

Сперва по другу, завтра по врагу

Я поскучаю. После — по обоим.

Без пёстрой толчеи мне скучный ад,

Но и без одиночества такое ж.

Надоедают тайна и парад,

За ставнями, иль как окно откроешь…

Нет, всё же лучше так:

— Мне скучно без…

Бездейства топи, важности решений,

Безумных бунтов и покойных месс,

Беспутства тьмы и ясных отношений,

Погибели и выхода во вне,

Греха обузы, святости ненужной,

Себя во всех и части всех во мне,

Без колыбели и без грязной лужи,

Без яркой непохожести минут,

Портретного невиданного сходства,

Без «нет нигде», без «всюду — там и тут»,

Без «вечно», «никогда», высот и скотства…

Единственно лишь так:

— Мне скучно без…

Азарта, бед, ненависти, восторга,

Губительности добродушных пьес,

Елея, ёрничества, жажды долга,

Без забытья, без искренней игры,

Без колкостей, любви, мучений мёда,

Вины, наветов, сплетенной муры,

Раскаяний, сатиры, тостов, моды,

Без умников, без фронды, без хулы,

Без чинопочитанья, чванства, шашней,

Щедрот и скупости, хандры, юлы,

Янтарной яви и мечтаний в ящик…

И это прозвучало, не избито,

Не узнано, не будет и забыто.

Быть Фаустом, или не быть — не много:

Желанье, Вена, Гёте, поздний час,

Отсутствие в себе стесненья слога…

Каков итог?

Всё изменить!

Сейчас!!!

30.06.93. г. Вена

ДОН ЖУАН В ШЕНБРУННЕ

На много солнц, на много лун

Легенду растянуть возможно.

В подрамник классики — Шенбрунн,

При свете факелов тревожных

Законченное полотно

Представлено согласно сану.

Явиться было суждено

Опять Живому Дон Жуану.

Звонок последний звонко дан,

Глубокий вздох, спектакль и начат.

Он — молод, в окруженье дам,

Улыбчив нагло и удачлив.

Опять свежи его слова,

Хоть где-то разойдясь и с делом,

И не ломается канва

Пред ним, как чопорная дева.

Он — баловень, любимец масс.

Помост искусственный не шаток.

И вслед за ним с десяток нас

Пускает вскачь своих лошадок.

Тут взмахи шпаг. Там звон острот,

Не режет взгляда повторенье.

При свете праздничных костров

Легенда покоряет время.

Заказанный душевный пир

Под звуки арии родился.

Без этой встряски венский мир

Сплошным бы «Реквиемом» длился.

И светлячки тут по кустам,

И вовсе не смертельны раны,

И донныанны тут и там,

И спасу нет от донжуанов.

7.07.93. г. Вена

БЕЗМЕРНОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Отравленное наше поколение

Не знает мер в движенье по Судьбе —

Ни в отрицании, ни в поклонении,

Ни в полном равнодушие к себе.

10.07.93. г. Вена

СИЗИФ

Всё прошлое перемесив

Сегодня в дребедень,

Я понял, что катил Сизиф

К вершине каждый день.

Не горя глыбу, не утех,

Не ложь свою, не кровь,

Но самый страшный смертный грех —

Великую любовь.

С надеждой в сердце, чуть дыша,

Отвергнут был Сизиф,

Но вновь признанья «совершал»,

Свой разум не спросив.

Морали он не преступал,

В обман душой не бил —

В слезах Сизифова тропа,

Мечту он утопил.

Наказан. Камень в гору прёт

И должен водрузить,

Чтоб помнил праведный народ,

Как пред богами жить.

Ведь то и дело, он любовь

Вдруг выпустит из рук,

И у подножья камень вновь,

В начале всех потуг.

Сомненья трепет, что свеча:

«Не зря ль в правах кичусь,

Вину переложить с плеча

На высшее из чувств?»

Ведь только камень докатив

И закрепив на пик,

Воспрянет жертвою Сизиф —

И не виновен вмиг.

Рушитель клятв, повадный зверь,

Чума его дери,

С любовью носится своей

По склону до зари.

Но не доводит до конца

Раскаянья, кретин!

Огромный камень он в сердцах

На сердце накатил.

Сперва по склону неспеша,

Потом с натугой, в крик,

Опять с надеждой, чуть дыша,

Как в близкий прошлый миг.

И вот бы миру возвестить:

«Любил! Люблю! Любить…»

Нет! Позволяет отпустить,

И — вниз, воды испить.

И нынче катит каждый день

Сизиф любовь свою.

За ним сомненья, словно тень,

Подобно воронью.

Что преступленье — только след!

След порождает новь.

Страшней — не дотащить на свет

И обмануть любовь.

12.07.93. г. Вена

УРОКИ МАСТЕРА (триптих)

ЖИВАЯ ПАРТИЯ

…И цвета желчи меланхолия,

И что-то шутится всерьёз.

Рассвет — что сумерки, не более.

Шесть дней до бала — время воз…

— Мессир, фигуры просят партии.

Доска нова и пунш горюч.

— Ты потакаешь этой братии.

Ну, да уж ладно, не мяучь.

— Ваш ход! Я подыграю черными.

Но только, чур, без волшебства!

— Давно ли вышел ты в ученые,

Что вольно путаешь цвета?

— Е2 — Е2, извольте пешечку.

Скромнее хода нет, Мессир.

— Я б верил, Бегемот, не мешкая,

Когда б она не шла в ферзи.

— О, Вы чертовски проницательны!

Эндшпиль в дебюте, что туман.

— Тут конь стоял, не знаю, кстати ли.

Пожалуй, выверни карман.

— Они же, как живые, мечутся!

Я виноват, не углядел.

— Лукавство, котик, ведь не лечится.

Живыми ж сам играть хотел.

— Слон пал! Ладьёй его мы. Вот она.

Горизонтальная борьба.

— Что ж, кроме партии в угоду нам,

У них у всех своя судьба.

— Вы снова правы. Я устал кивать.

Но пешек, пешек — словно кур!

— Не надо клетки перескакивать.

Не требуй прыти от фигур.

— Какую ж пешку в дамы вывести?

Простите, рыба не грозит?

— Ты игры путаешь порывисто.

Смешеньем правил просквозит!

— Волнуюсь, миттельшпиль, вы в выигрыше.

Они послушнее у Вас.

— Цвет, милый, сам ты выбрал, видишь ли.

Твой конь с ферзём танцует вальс.

— Атака после рокировочки!

Диагональная игра!

— Полегче дёргай за верёвочки.

Ну, вот и шах, дружок, пора.

— Я против! Вы опять колдуете!

Ваш ферзь с клыками и космат!

— Вы все — коты, и в ус не дуете,

Когда в цейтноте близок мат.

— Всё, я сдаюсь! Фигуры куплены!

Профессор, стыдно! Не прощу!

— Кон снят! Шампанское откупорим!

Я эту пешку угощу…

…На белых клетках радости дождём,

Печаль по чёрным и тоска…

— Задумались, Мессир? Мы тоста ждём.

— Ночь бала, Бегемот, близка!

ГОРИ ОНО ОГНЁМ!

В бесконечной с виду сказке

Дело близилось к развязке.

Нервничал без меры кот,

Воланд знал всё наперёд.

Переколота посуда,

И встревожены повсюду

Стаи Гелл и Маргарит.

Пусть оно огнём горит,

Это призрачное место!

Люди здесь подобны тесту —

Что за музыка в игру,

Те и лица ко двору.

Что теперь мессиру мнится?

Им везде — не заграница.

Бегемот скривил усы —

Чувства вроссыпь на весы.

Беззапорные ворота.

Омутом круговороты.

Звуки — жала! Взгляд — разряд!

Эдак — десять раз подряд.

Растасовка плоскогорья —

Не прогулки к Лукоморью.

Шахмат партия живых —

Ран не пара ножевых.

Куры — блеют, волки — лают.

Пусть она огнём пылает!

Сказка-плакса, славный спич.

Кот — не фраер, Бес — не бич.

Взгляды с птичьего полёта

Так любезны Бегемоту.

Завернув плащём коней,

Воланд правит вальс теней.

Те, кто поднят из низины —

Кто в Лауры, кто в Розины.

Кто ж не удержал крыла —

Знать, задумчива была.

Шпаги тучи прокололи.

Сто стихий играют вволю.

Молний стрелы от хвоста,

И кривой ухмыл в устах.

ПОКЕР НА ФЕРЗЯХ

Вновь занавешено окно.

Притушен свет, как солнце в тине.

И на зелёное сукно

Четыре кости в ряд скатились.

Снеся пакет валюты в банк,

Собою был доволен котик.

Сегодня он пошёл ва-банк.

«Каре» ферзей. Ферзи не против.

Изрядно опостылел «стрит»,

И дремлют шахматы на полке.

Не то, чтобы игрой горит,

Но тягу ощущает в холке.

В усы мяукнув «не блефуй»,

В попытке первой размышляет.

«Каре», конечно же, не «фулл»,

Но радость тоже не большая.

Сегодня не запишешь в шанс.

Одну попытку сам себе дал.

От напряженья треск в ушах,

Как будто месяц не обедал.

Повеса вновь — не Бегемот —

Проснулся в Воланда творенье.

«Каре» ферзей с улыбкой ждёт

Последней кости появленье.

В ней может жить ненужный туз,

Девятка заиканьем в строки.

Что ж тянет он, стряхнув картуз?

Колдует котик только «покер».

Луч осветил болота дно.

Ещё мгновенье! Бросил левой

Всё ожиданье на сукно…

Ферзи — не дамы — Королевы.

21.07.93. г. Вена

РЕКВИЕМ

Возможно, это воздух Вены

И гениальных прахов дым

Быть учит только откровенным

И бесконечно молодым.

И даже Рок, всегда звучащий

По нотам мастера-творца,

Надуманный, ненастоящий,

Но очищает нам сердца.

Нам музыка при света лаве

В груди не остужает пыл,

Кого бы «Реквием» ни славил

И «Реквиемом» бы ни бил.

Она, как дева, вопрошает,

Какой для нас ей нынче быть.

Любить без спроса разрешает

И заставляет не таить.

Терпя сеансы медитаций,

Как прежде, стыдно мне зевать.

Кулисы сдержанных оваций

Готов пристанищем назвать.

Я с позволения Моцарта

Очищен музыкой в Судьбе,

Хоть врата неземного царства

Не так я представлял себе.

Теперь всё будет по-другому!

Приснится мне в родной глуши:

Любовь, её сомнений гомон

И беспокойствие души.

Спасибо Вольфганга творенью,

Извлекшему из пустоты

Меня. Покорны заверенья,

И вечны Музыки Цветы.

22.07.93. г. Вена

ВЫХОД ШУТА

Маска к лицу приросла со слезою большою.

Горб тяжелеет, подняться в свой рост не веля.

Смейся, паяц, над своею разбитой душою.

Втаптывай глубже осколки, на раны плюя.

Этот ли выход ты ждал, долго скалясь на сцену?

Свет, антураж, полон зал, звуки тактов своих.

В тонком водящем луче, как на мушке прицела.

Этак ли выйти мечтал ты — комичен и тих?

Загнуты кверху ботинок носы неудобно.

Звон бубенцов веселящий — серпом по ушам.

В зеркале сам испугался улыбочки сдобной,

Мимо на сцену идя и неровно дыша.

В кудрях свисает парик разморённой лапшою.

Горб одиночества тяжек, как мокрый песок.

Смейся, паяц, над своею разбитой душою,

Брошенной просто на пандус из старых досок.

Роли у всех на руках, будто карты при свете.

Взятки заказаны, козырь объявлен. Пора!

Долго в колоде лежал ты и в джокеры метил.

Только без джокеров нынче ведётся игра.

Всё невпопад — и ужимки, и смех, и акценты.

Старым шутом на балу среди множества пар.

Словно по лужам, шаги к освещённому центру,

Тенью кривою от чьих-то затейливых па.

Это ли думал ты вынести судьям сегодня?

Всё перебил откровенный софитов накал.

Ты захлебнулся в поту пережитых агоний.

Это ли ты так усердно в себе сберегал?

С маски не спрос, но она не исчезнет забыта.

Горб прирастает к спине и пугает людей.

Смейся, паяц, над душою своею разбитой,

Слёзы солёные пряча в своей бороде.

24.07.93. г. Вена

ТРИ ВЕРСИИ (триптих)

«Власть на зуб перл неймёт —

умна, иль дурна…»

ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО

«Суд ежечасно собственный верша…»

— Сегодняшний, почтенная Агора,

Камней двуцветный ритуал-расклад

Нас вынудил с очередного вздора

Произвести известный всем — Сократ.

— Ну вот, теперь простой подсчёт по цвету

Решит мою, философа. Судьбу.

Обычный жребий, поиск паритета…

И никакого права на борьбу.

Им всё равно, за что. Хоть мир и тесен.

И я любого лично знаю здесь.

Лишь черно-белый выбор интересен,

И чуть — с меня свисающая спесь.

Что не содеяно и шага злого,

То доказать, как плюнуть в водоём.

За верное придуманное слово,

Летящее по ветру воробьём!

За мысли, коим мало, кто прислушен!

За неумышленно красивый слог!

За аксиомы, ищущие уши!

Весьма демократично! Смерть — итог!

Причём не стоит даже сомневаться,

Обзорно — сплошь мои ученики,

И я простор им застил. Не раздаться.

Старейший — просто слеп и без руки.

Эх, мало, кто записывал за мною.

Наговорить теперь ведь не дадут.

В дебатах изошли уже слюною,

Что для моей же пользы этот суд.

Коль смертный приговор нас подытожит,

Богам все дружно воздадут хвалу,

Что я себе же вред не приумножил

Минутой лишней рассужденья вслух.

Считают камни. Можно не трудиться —

Так явно одиноки, что белы.

Дилемма: пойло принесут в темницу,

Удавят или бросят со скалы…

Я б честно, предпочёл всему цикуту,

Смешать с вином и лучше без воды.

Но… всё! В обряд досыпали минуту

Философосживания. Лады!

— Смерть! Жребий указал… Единство — кредо!

В Почётной Чаше — яд! Богам хвала!..

…Тебе, Сократ, жена тут напоследок

Вина — я разрешил — передала.

АУДИЕНЦИЯ

«Поэт себе — суть высшая цензура…»

— Мне мой Людовик приказал явиться?

Минута велика! Я длю её.

Так часто по руке менял я лица,

Что счастлив, уложить к ногам своё!

— Мольер! Я запрещаю вам отныне…

Себя в работе вашей не жалеть.

Мне дорого не только ваше имя,

Но я хочу на вас ещё смотреть.

Смотреть и радоваться, уж позвольте.

Не смейте возражать! Я — ваш Король!

И Солнце! Диалог на этой ноте

Я дописал сегодня в вашу роль.

Вот, вы от каждого переживанья

Рождаете шедевры для ума.

Но не для времявидосозерцанья.

Мне ж зрелища важнее, чем тома.

И видятся смешнее ваши строки,

Когда б их поступь легче по судьбе.

Талантливы уж слишком и жестоки!

Убили же обойщика в себе.

Плоды ночных раздумий не для сцены.

Сплетенья неурядиц — вред жевать.

Не набивайте глубиною цену.

Я запрещаю вам переживать!

Да, Жан Батист, пора уже быть проще.

И жизнь свою в конвульсиях трясти

Нарочно перестать. Театр — не площадь!

Заказ монарший! Господи, прости!

Я признаю, что индивидуальны

Во многом. Не гримасничать прошу!

Но и талант свой подчинять Версалю —

Труд не последний. Знаю, сам пишу.

Иначе — ваши броские шедевры

Без зрительских оваций, да, Мольер,

Как в монастырь монашки-девы,

Сейчас же устремятся. Мало ль мер!

Итак, мы ничего здесь не подпишем —

Сатирик и Король, нет, крёстный — кум!

Я видеть вас хочу, но боле слышать

И не краснеть, свой напрягая ум.

— Всецело, Сир, и слепо повинуюсь,

Ослепнуть не берусь, ничтожна тварь.

Вы, право, так мудры, что я ревную.

Мой здравый смысл! Рассудок! Государь!

ДОБРЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ

«Себя — азарт — ломать и нарушать»

— Простите, вызывали?

— Проходите.

Фамилия.

— Домбровский. Я хотел…

— Писатель?

— Литератор.

— Всё юлите.

Поговорим, не открывая дел?

Надеюсь, вам понятно направленье,

В котором потечет наш разговор?

— Признаться…

— Очень кстати бы. Есть мненье,

Что деятельность вся до этих пор…

— Моя?

— И многих прочих, вам подобных,

Наносит, и не малый, нам ущерб.

И было бы значительно удобней

Вам некоторых не писать вещей.

— Из тех, что?..

— Да, из тех, что написали.

И вырубать не надо топором.

Отказ публичный! Глубина морали,

В сопровожденье росчерка пером.

— Непостижимо!

— Истина момента —

Вам, как историку, не объяснять —

В значительности формы документов,

На содержанье коих не пенять.

— Условия, в которые…

— Условий —

Мы рождены, для творчества создать!

Заметьте, мы на слове вас не ловим.

Я — лишь уполномочен передать.

— Довольно странно всё-таки…

— Согласен,

Я тоже это странным нахожу.

Любой ваш труд без цензора безгласен.

Хотите, я за вас всё подпишу?

От вас мне нужно лишь добро, признаться.

— Но что вы называете добром?

— К словам не место-время придираться!

Не хочется уж больно топором!

Согласно справим ваше возрожденье?

— Пока сюжет идёт к похоронам…

— Последнее, увы, предупрежденье,

И больше так не сиживать уж нам.

— Я бы хотел обосновать, расставить…

— Не стоит! Подпишите протокол.

— Но это же беседа?!

— Вам бы править!

Что ни пассаж — просчитанный укол!

Идите!

— Но…

— Я не стреляю в спину.

В уставе чётко: каждому — своё…

Советовал бы сжечь вам половину,

Иначе — могут уничтожить всё.

******

Допытываться точности и света

Нет смысла. Это — так, намёк совета.

Три версии, три внутренних беседы,

Возможно, что и одного поэта.

4.08.93. г. Вена

СВОИ СРЕДИ ЧУЖИХ

Спасибо, Серж! Сегодня водка в жилу,

И под икру горячие блины.

А ты ведь мне тогда не верил, Шилов,

Что ты пустая пешка для страны,

Что звонкая начинка саквояжа

Уместней здесь и только одному,

И красных стягов злые антуражи

Лишь стартом были финиша всему.

Тебя ведь чудом там не расстреляли.

И я сбежал, пока кипел базар.

И вот, теперь сидим в вечернем баре —

Экс-ротмистр и де, бывший комиссар.

И стёрты между нами все различья.

Кто свой среди чужих? И кто чужой?

У нас уже давно повадки птичьи

И лётный стаж внушительно большой.

А там — опять: и свары, и дебаты,

И что ни слово — пламенный обман.

Передрались у власти демократы,

И часа ждёт какой-нибудь тиран.

И снова не поможет заграница,

И потечёт четвёртая волна,

И новые запуганные лица

Мы встретим здесь. Судьба у нас одна!

Министры перебьются в журналистах,

Ворам банкирский навык по плечу,

Профессия ж сценичного статиста —

Не хуже гардеробщика ничуть.

На сцене — не в такси — и свет, и взоры.

И водке сотню лет не дорожать…

Серж! Посчитай, а то наш выход скоро.

Пойдём, брат Шилов, факелы держать.

10.08.93. г. Вена

КРЕЩЕНИЕ

Уехал я, но не простился —

В сонате жизни только трель.

Люблю тот город, где крестился.

Три капли — поздняя купель.

Туда я буду возвращаться

Из дальних всевозможных мест

И на коленях причащаться,

Неся в исповедальню крест.

И озарит всегда улыбка

Полёт во сне и наяву.

Пусть поздно — это не ошибка,

Но таинство. Клоню главу.

От демонизма отрекаясь,

Под петушиный крик в тщете

В несовершённом даже каюсь,

Крест обретая на щите.

23.08.93.

БАБЬЕ ЛЕТО

Завидую женщинам завистью светлой,

У них есть два лета — большое и малое;

И если устала от долгого лета,

То отдых в коротком находит усталая.

Махни ей рукою — ответит не сразу,

Попробуй догнать — бег уже замедляется.

На шее каменья от порчи и сглаза,

Но юбка разрезанная развевается.

Для бабьей декады всегда будет место,

И нынче, и дальше порою осеннею.

В душе и на сердце играет оркестр,

Омывшись дождём и суля воскресение.

Они побеждают, они выбирают,

И мы молча с этим опять соглашаемся,

И мелочно их изгоняя из рая,

Плетёмся за ними и рёбер лишаемся.

Осеннее лето и в пору «по бабам»!

Они же опять разбегаются — шустрые.

И шторма не будет, расселись по барам

Улыбки прохожих под пиво и устрицы.

Я бабам завидую завистью светлой,

У них есть два лета — своё и сюрпризное.

Кому этим летом подарят рассветы

Подруги загадочные и капризные?

14.09.93.

НАПЕРЕКОР

Опять назло бастующим шахтёрам

И узникам Матросской Тишины

Мы в образах Чайковского с напором

Превозмогаем ужасы страны.

От лёгких и крылатых выражений

К высоким па причудливой зимы.

Наперекор ветрам перерождений

Для «старых русских» снова пляшем мы.

22.04.94.

ЛЮДИ БЕГАЮТ ПО КРУГУ

Надоевшие друг другу

Люди бегают по кругу.

И страдают, и скучают,

Начинают и кончают,

Веселятся и теряют,

Забывая, повторяют,

Любят, ждут, надеясь, верят,

Терпят, лгут и лицемерят,

Поднимают и роняют,

Что-то зря соединяют,

Безнаказанно лелеют,

Непростительно жалеют,

Слепо мчатся за слезами,

Спят с открытыми глазами,

Не читают, хохоча,

Заключение врача,

Невозможное творят

И, как факелы, горят.

22.07.95

СУДЬБА

Судьба, сложившаяся из примет

И из привычек прошлых поколений,

Отнюдь не подвиг, но эксперимент,

Окрашенный изысканностью лени.

Талантом проросла в оригинал.

Судьба — не жизнь, история — часть быта.

Один отдельно взятый карнавал —

Написанный, разыгранный, забытый.

8.08.95.

АЛЕКСАНДРИЯ

Здесь и чудо, и везенье,

И осенняя весна,

Не простое воскресенье,

Но закономерность сна.

Здесь и радость, и услада,

И кипение крови —

Милый город Александра,

Покровителя любви.

Здесь и северное слово

Стал я странно понимать,

И, читая Гумилёва,

Не позволил себе спать.

И с открытыми глазами,

В откровениях тонул.

Ужас счастья познавал я,

Но не шёл потом ко дну.

А когда мне стало тесно

В этом городе у скал,

Тридцать девять лет, как песню,

Я на фото обменял.

И теперь огнём гори я —

И в ночи, и среди дня!

Здесь моя Александрия!

Здесь теперь не ждут меня!

26.09.96. г. Хельсинки

КАПЛЯ ИЗ ГРААЛЯ

Когда рука опять коснётся

Руки, и искра пробежит,

И камень, не стерпев, проснётся

В дремучей вековой глуши,

Сбегутся эльфы и наяды,

Огонь взожгут жесток и тих,

Реками слившиеся взгляды —

Да будут озером у них!

Что означают эти смуты?

Что можно не назвать игрой?

Да то, что день и год — минуты,

А час — столетие, порой.

И все близки и незнакомы,

Не разжимая вовсе рук.

Сегодня — сказочные гномы,

Но завтра — великаны вдруг.

Слова уже всё рассказали,

Границы превратили в хлам.

Осталось каплю из Грааля

На вечность выпить — сладкий грамм.

Но некий сказ сильней желанья,

И мы не вхожи в этот сказ.

Развеялся туман у камня —

Нет эльфов, не было и нас.

27.09.96. пос. Солвалла

НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ

Мы слёзы льём — когда мы рады,

Не терпим — злимся на кого.

В стихах, мой друг, ни слова правды,

Но кроме правды ничего.

Темнеет в жизни и светает,

Героем был иль подлецом.

Стихи, как губка, всё впитают

И выплеснут тебе в лицо.

Куда, не знаем, деть, порою,

Себя, свой гнёт, и срам, и стыд.

Все преступленья стих укроет,

Но тем скорей всплывут на вид.

Вся жизнь полна противоречий —

И ненавидя, и любя.

Взвалив поэзию на плечи,

Наружу вывернешь себя.

1.10.96. г. Выборг

ИГРЫ С ФЕНИКСОМ

Нас двое, две души союза

На много жизней, пьес и лет:

Мой жаркий Феникс — злая муза,

И я — её дурной поэт.

Она горит в костре сомнений,

Сгорает, лик меняет свой,

И чудным изо всех явлений

Опять знакомится со мной.

Я ж — стихотворец многоликий,

Поэтизированный шут,

Всегда на острие, на стыке,

Под тяжестью таланта пут.

Все игры наши и забавы

Любовной страстию легки

И сумасбродны и лукавы,

С участьем сердца и руки.

Мы ежечасно верно гибнем

И воскрешаемся тотчас.

Сонеты громки, тихи гимны.

Смерть омолаживает нас.

Не помня, якобы, о прошлом,

Я всякий раз для них иной.

Они же, чередуясь пошло,

Всегда сливаются в одной.

В одной — в любимой и желанной,

И ненавистной, как ярмо,

И обаятельной, и странной,

Как состоянье сна само.

Боюсь её и не пускаю

Меня покинуть в сонме искр,

И тут же сам в огонь толкаю,

И предъявляю строгий иск.

Сам по земле при том катаюсь,

Пишу трагедию, скорблю,

В слезах от горя свечкой таю,

И весь этот процесс люблю.

Мой милый Феникс, в новой жизни

Явись невиданной досель!

И по предтече мы на тризне

Забросим танец на постель.

Не узнавая окруженье,

Судьбу, как роли, наизусть

Проговорим, и на сожженье!

И радостно воскликнем: «ПУСТЬ!»

Пусть эта жизнь — не подвиг ратный!

Пусть Я — позёр, а Муза — Рок!

Но каждый действующий — главный!

Мы — неразгаданный урок!

30.12.96.

КОГДА ПОД НОГАМИ РАСТЁТ АДОНИС

Когда ты спускаешься с горных вершин,

Ты знаешь наверно, что ищешь внизу.

И правит тобой состоянье души,

Когда ты спускаешься с горных вершин.

Когда зачерпнешь средиземной воды,

Не ждёшь и не веришь в беду и в грозу.

За что же ещё: за глаза? за труды?

Когда зачерпнёшь средиземной воды.

Когда ты под сводами тех крепостей,

Поправших Ливана живую лазурь,

Не меч, но лишь крест за душою гостей,

Когда ты под сводами тех крепостей.

Когда под ногами растёт адонис,

Он дарит минутную миру красу.

Пускай завладеет им юная мисс,

Когда под ногами растёт адонис.

Когда ты молчишь возле древних гробниц,

При этом, ничуть не теряя слезу,

Не видишь причин и не падаешь ниц,

Когда ты молчишь возле древних гробниц.

Когда под ногами растёт адонис,

От полного штиля флаг тряпкой повис

Сто капель араки подарит анис,

И джином в тебе оживает Улисс.

И вновь восхожденья тебе предстоят,

И я за тобою по склону ползу,

И в зеркале вижу. Что ты — это я.

И вновь восхожденья тебе предстоят.

15.03.97. г. Бельбек

Я СНОВА НА ТЕАТРЕ

Когда прошёл врата, благоговея,

Я понял, что остаться здесь хочу.

Библоса ветер голоса навеял

Мне тех, кто внёс сюда по кирпичу.

Фундаменты Святого Александра,

Цепь башен римских, тюркский бастион,

Гробницы египтян, рвы Антипатра,

И мечей крестоносцев всюду звон.

Я снова на театре, и громада

Манит увидеть сцену с высоты,

Вонзиться в многовековую правду,

Что выпускала кровь из красоты.

Не вижу упреждающей причины

Не подставлять безветрию лица —

В простом костюме полу-сарацина,

С душой открытой полу-мертвеца.

Пройдя по Аду, нынче близок Раю,

Заглядываю через облака.

Я снова на театре умираю —

Смерть длительностью жизни велика.

Фундаменту Святого Александра

Я подарил своих следов песок.

Восток — лишь четверть главного театра,

Пусть мы у врат, врата ж у наших ног!

20.03.97. Библос

ЛУНА ВОШЛА СЕГОДНЯ В ЗНАК СТРЕЛЬЦА

Во тьме светилась тропка к водопою

И в небе золотые три кольца.

Я нахожусь в гармонии с собою —

ЛУНА вошла сегодня в знак Стрельца.

Наброски строк в логические мысли

Сложились обрамлением венца.

Столб энергетики стремился в выси —

Луна ВОШЛА сегодня в знак Стрельца.

На деревах из Стрешневского парка

Развешаны пробитые сердца.

Давно я ждал астрального подарка —

Луна вошла СЕГОДНЯ в знак Стрельца.

Сегодня и приятно и достойно

Во смыслах всех не потерять лица.

Пегаса я выгуливал из стойла —

Луна вошла сегодня В ЗНАК СТРЕЛЬЦА.

Вошла под стрелы, серебром сияя,

Богиня, ледяная мать волков.

Приливы корабли с цепей снимают,

От якорных освободив оков.

По лунному пути желаю деться

И сутки принцем сказочным прожить!

Звезде планета руку вместе с сердцем

Готова этой ночью предложить.

13.08.97.

НАША МОСКВА

Города зарубежные,

Города нас манящие,

Вы романтики полны, строптивы, кичливы.

А Москва наша — нежная,

А Москва — настоящая,

Ты бесспорна для нас и противоречива.

Ты — красавица русская,

Ты — бессмертная женщина,

Ты — всегда молодая, любимая нами.

Часто в полдень ты грустная,

Вечерами ты грешная.

Мы, тебе присягнув, удивляемся сами.

Сарафан белокаменный

Ты сегодня примерила.

Ты опять на века — та же, но и другая.

Мы — чудные и странные —

Те, в кого ты поверила.

Мы семья твоя — шумная, но дорогая.

Фейерверки цветастые

Освещают день сказочный.

Сотен улиц узоры широки и узки.

Пусть Москва наша здравствует

И легко, и загадочно —

Третьим Римом, но главной Столицею Русской!

22.08.97.

МОЛЧАЛИВЫЙ ДРУГ

Я не расширил и не сузил круг.

Статистов сотни через жизнь протопали.

Мой самый верный молчаливый друг

Всегда со мной. О нём и строки тёплые.

К нему я каждым утром устремлён.

Мы так между собой давно устроили.

Ни дня вниманьем он не обделён.

Не лягу спать, не вывернув нутро ему.

Доверю слепо я любой секрет.

Порой, стыжусь сказать, ему ж, как исповедь,

Дарю и мудрость, и сомнения, и бред.

А сколько мы прочли вдвоём неистово!

Он возразить ни разу мне не смел,

И не страдал мораль читать искусами.

Буквально всё он знает: что я ел,

И сколько выпил, и всегда ль закусывал.

Мечтать с ним можно страстно, горячо.

Источник чистоты! Душа, не века ли?

Всегда подставит вовремя плечо.

Быть может и товарищем, и лекарем.

Поднимет настроенье, снимет сглаз,

Постигнет и запор, и импотенцию —

Цветной, удобный, верный… унитаз —

Пристанище глухой интеллигенции.

29.08.97.

ЛЖЕЦ

Скажи мне, кто ты есть, откуда родом,

И коим левым боком ты барон,

Не евши вишен, не искавши броду

В болотах вскачь? А может, ты Нерон?

Посредственность, аристократик ложный,

За тогой поимевший, кроме лат

От покушений и похмельной дрожи,

Лишь лавр один. А может, ты Сократ?

Беседуешь, как наркоман словесный,

Не вдумываясь, что кому сказал,

И что Богам становится известно,

Что помнит кто. А может, ты Дедал?

Взлетающий на плавящихся крыльях,

Сам спасшийся, но сына с высоты

Паденье зревший, как певец бессилья

Циничный. А Игнасий ли не ты?

Для этого приемлемы все средства

По претворению идеи в мир.

И нет души, а может быть и сердца.

И прав всегда! А может, ты Шекспир?

Там ум двоих и рок, и страсть — в едином.

На тайну не наложено плиты,

Портреты разны, далека истина —

Свет гения. А Дмитрий ли не ты?

Не дважды и не трижды убиенный,

Огонь надежды, пьяная зима,

Позор-фурор, по ветру пеплом тленный,

Двуверный пан. А может, ты Козьма?

Восторженная шутка, миф культуры,

Король шутов, посаженный на трон,

Финт многовековой литературы.

А может, ты действительно «барон»:

Способный выиграть войну без войска,

В чужую на ядре махнуть страну,

От спички растопить свинец до воска,

По лестнице взобраться на Луну?

Нет, ты — Никто, но все они, ты — нечто.

Ты — просто лжец, но ты — не человек.

Ты — просто Ложь, а Ложь нам светит вечно

В пути людском, в любой на пробу век.

Ложь — ВСЁ — политика и вера даже,

Искусство и традиции, и гнёт.

И чем она искуснее и краше,

Чем дальше человечество шагнёт.

Великий Милый Лжец, не трусь, веди нас,

И в каждого вселись, любой открыт

Для лжи, как для питания скотина.

Но ложь святая, всё же — дефицит.

9.08.98. г. Золотые Пески

МОНБЛАН

Никогда не запирайте своё сердце,

Не лишайте его сладкого броженья.

От болезни покорения не деться,

Потому, что это — жизнь, это — движенье.

Альпинизмом меня осень закружила.

И я начал жить мечтою и без плана.

Всё само собой от Господа сложилось

В чудный вечер покорения Монблана.

Задыхаясь от избытка кислорода,

Окуная свои руки в скользкий ветер,

Я почувствовал в себе твою природу,

Самый утончённый пик на белом свете.

И не жалко, и не стыдно, и не страшно,

И привычно сразу даже, и не странно,

Что буквально всё до малости так важно

В чудный вечер покорения Монблана.

Солнцем залиты изысканные склоны,

По ущельям мысли эхо вслух разносит,

Облака и птицы шлют свои поклоны,

О посадке с деликатностью не просят.

Не забудется ни венская прохлада,

Ни закат Хоккайдо, ни заря Омана,

Но ни с чем сравнить не смею, и не надо

Чудный вечер покорения Монблана.

24.10.98.