Младший сержант Фредди Крюгер

Леонид Михайлович Рэйн

Увлечение осознанными сновидениями Дениса развилось в убийственную способность расправляться с обидчиками через сон, калеча их в реальности. Будучи на службе, он становится игрушкой в руках древних сущностей, толкающих его по пути жестокости.К чему это приведет? Посмотрим.

ГЛАВА 3. КАК ПЕСОК, СЫПУЧ ГРАНИТ — КАК ГРАНИТ, ПЕСОК ОТНЫНЕ

На утренней пробежке молчали все. Даже самые говорливые не проронили ни слова, уйдя в свои мысли, размышляя и рассуждая о возможных причинах ночного инцидента. Мозоли от неправильно намотанных портянок и нарушенная привычка отсутствовать на зарядке старослужащих не могли отвлечь от тяжелых раздумий. Все понимали, что ЧП не пройдет без последствий. Открывшаяся рана будет долго кровоточить и до конца не исчезнет, оставшись неровным шрамом до конца службы всего коллектива. Масса вариантов от простых объяснений до фантастических сюжетов облаком кружилась над топающим строем.

«Что же это получается? — думал Денис, смотря перед собой на дорогу с мелькающими каблуками. — Это я Фархада поломал?! Прямо из сна воздействуя на физическую оболочку? Разве такое бывает? Я и раньше осознавал себя во сне, правда, давно это было, и навряд ли влиял на реальность. А если… Да нет, не может быть. А если и тогда… что получается, мои мимолетные сексуальные приключения… ну я попал. Смешно даже думать об этом, тем более поверить. Чудес не бывает. Ни в одной книге такого не встречал. Даже у Кастанеды в его наполовину, скорее всего, придуманных произведениях нет ничего похожего. Это точно совпадение. Наверное, произошла драка и, чтобы снять напряжение, придумали небылицу. А Фарход молодец, не сдал никого. Точняк. Я же не волшебник… а как было бы круто владеть такими навыками, я бы развернулся, наделал бы делов. Такие возможности бы открылись… да. Весь мир у моих ног. Остается только фантазировать…. Эх. Да ладно. Не буду допускать даже мысли, что это я его. Такого просто не может быть, и надо быть последним идиотом, чтобы в это поверить. Но сон был еще тот, даже от одних воспоминаний мурашки по спине. Обладать бы такой силой. Бычьей силой. Да! Таких ярких снов еще не видел. Реальных и ярких. Если он и воздействовал на реальный мир, так только на меня. На меня и больше ни на кого. Все-таки это пережитый опыт, а мозг не различает, реальность это или глюки, он воспринимает все буквально. Я чувствую себя решительней, и страха перед Фарходом как не бывало. Хотя кто знает, сейчас он в больнице, и, может, поэтому не беспокоюсь, а когда вернется… Да нет. Не может быть. Такую решительность и смелость я не чувствовал до этой ночи, да и тело, кажется, стало сильнее. А может, это просто гормоны то повышают тонус, то понижают. Вот сейчас брызнула в кровь доза адреналина и мышцы заиграли — но временно, только на период их действия. Вот это больше похоже на правду».

Глубокое дыхание и чеканка тяжелых сапог спаялись в шаманский ритм, погружая солдат в своеобразный транс, сплоченный, подпитывающий силами, позволяющий не замечать усталость и выдержать до конца даже самых слабых. Дух единения нес солдат по пересеченной местности, незаметно понижая громкость раздумий, отключая внутренний диалог, повышая выносливость и стойкость каждого.

* * *

Тревога витала несколько дней. Привычный ритм солдатской жизни нарушился. Офицеры практически все время отсутствовали, оставив дивизион на попечение прапорщиков и сержантов.

А командир ушел в запой, стараясь смыть алкоголем ржавый налет депрессии. Слушая военные песни и глотая скупые слезинки, он придавался ностальгии и задумывался о смысле жизни, не понимая, для чего все это. Чего он добился. Где взять сил и терпения, и так безжалостно подточенные разъедающей кислотой перестройки. Рушилось все. Все, чему его учили, уходило в небытие. Все, чем он гордился, поливали грязью, беспощадно топтали и перекраивали в удобные одеяния под свои алчные душонки. Страну растаскивали без стыда и совести, заклеивая последний здравый смысл ваучерами, присваивая то, что веками копила родина.

«А тут еще чертовщина, — крутилось в хмельной голове. — Дурака из меня делать? Не позволю. Еще никто из меня дурака не делал. Переверну все в тартарары, железными рукавицами выдавлю гниль».

Осознание беспомощности рвало сердце, сбивая дыхание. Жена и сын поспешно уехали к маме в город, зная, что в такие моменты лучше мужа не трогать, и он в одиночестве открывал целые бутылки и отставлял в сторону пустые строго по линии, как строй.

** *

Замполит решил, что так продолжаться больше не может, и решительно поднялся на второй этаж и громко постучал к комдиву. Из-за двери раздался шум падающих предметов и звон стекла. Майор постучал еще раз:

— Кому что… Что надо?.. — сдавленный голос вконец опьяневшего командира с большим трудом просочился сквозь преграду из дерева и дерматиновой обивки. — Пшел туда, откуда пришел…

Постучав в последний раз, замполит толкнул дверь. Она оказалась незапертой и легко поддалась. Перегар и недостойная офицера обстановка словно окунули чистоплотного и непьющего заместителя командира в грязную лужу. Невольно скривившись и выражая брезгливость, он вступил в разговор:

— Здравия желаю, товарищ капитан. Разрешите? — Заметив пистолет в руке командира, тормознул у двери в нерешительности и затоптался на месте.

Бойчишин сидел в кресле без брюк, в семейных трусах, одну ногу закинув на подлокотник. Мундир был надет на голое тело и поблескивал знаками отличия. Фуражка съехала набок, из-за которой торчал рыжий чуб.

— Какое на хрен здоровье? Кончилось здоровье. Похоронил я его под плацем… Дай бог… ромашка пробьет этот асфальт и напомнит мне о здоровье. Зверье, умосохо… Что тебе надо?.. Что приперся?.. Командира не видел? Морду скорчил… Не нравится — я тебе объясню, что значит «нравится»… На — смотри вот… Всех перестреляю… на хрен. Всех. Я научу вас родину любить… Умосохоносы… блин, — он попытался встать, но, поняв, что это ему не под силу, уронил тело в кресло. — Я тебя первого… К стенке… Первого. Где страна? Где, я тебя спрашиваю. Кто ты?.. Что ты… зампол гребаный?.. Пшел вон. Пристрелю, с-с-с…

Замполит выскочил в коридор от греха подальше и направился к особисту. Найдя его в кабинете, рассказал о случившемся:

— Он же невменяемый… — убеждал он капитана Сычева, прибывшего из полка для проверки поступившего сигнала о бойне на кухне. — Посмотрите сами. Пистолетом размахивает. Да он готов любого пристрелить. Учитывая, что он имеет опыт боевых действий в горячих точках, от него можно ожидать чего угодного… Я принял решение не полагаться на собственные силы, а вызвать специалистов, в чьи обязанности входит урегулирование таких ситуаций, и доложить вышестоящему руководству…

— Не гони борзых, майор, — дружеским тоном начал особист и продолжил тем же тоном, но с оттенком убеждения, которому учили в конторе и в котором он был специалист: — Капитан не отморозок. К тому же можно обойтись и собственными силами…. Слушай меня. Зачем вам лишние проверки, а? Специалисты и в стоге сена откопают боевые головки, а ты хочешь впустить их к нам. Да, ни одного… клочка без внимания не оставят. Дай повод, полетит голова — и не только командира, но и твоя…. Ты этого хочешь?

— Нет, конечно. Да и никто не хочет…

— Значит, слушай сюда… В полку служит его однополчанин. Они как братья, как патроны в одной обойме. Всегда чувствуют плечо поддержки друг друга и, когда надо, плечом к плечу полетят к цели, я тебя уверяю, — особист говорил, а сам набирал телефон. — Так! Тихо! — закрыв на мгновение микрофон, предупредил особист майора, когда после длинных гудков ответили:

— Здравия желаю. Капитан Сычев. Позовите к телефону подполковника Ледовского… Да-да… Срочно… Жду. Где? Дайте, пожалуйста, номер. Ага. Минуточку… Пишу.

Через несколько попыток он все-таки дозвонился до Ледовского и, обрисовав подробно ситуацию, удовлетворенно откинулся на стуле:

— Дело сделано. Через полчаса полкан будет на месте.

* * *

Бойчишин вскинул пистолет, когда открылась дверь, а в проходе появилась чья-то фигура. В глазах двоилась, и он не мог разглядеть, кто в коридоре.

— Пристрелю… Душара…

— А не поймаешь ли пулю в ответ?

Веселые интонации знакомого голоса, голоса, которым он дорожил и всегда был рад слышать. Этот голос не раз поддерживал его в трудные времена, вселял надежду и помогал выжить. Никакой холодный душ не смог бы так привести в чувство, как сделали простые, но произнесенные с глубиной уважения слова друга. В глазах появились искры разума, и, широко улыбаясь, он ответил:

— Ну ты… Ты можешь.

— Могу. Еще как могу. Ты знаешь… брат! Один сидишь?! А я что — насрано? Мог бы мне позвонить. Товарищ называется…. Давно не собирались, — говоря, Ледовский развалился на соседнем кресле. — Пистолетом кончай махать. Давай сюда… Да давай уже, в сейф уберу… попозже, а ща наливай, зря, что ли, трясся по твоему бездорожью. Посидим, товарищей вспомним… а что нам еще нужно?

— Ща организую. Ща что-нибудь на стол сооружу.

— Да сиди уже, я сам посмотрю, что у тебя в холодильнике, а пока дай выпить. Ну а ты, брат, пропускаешь. Пропускаешь, пропускаешь. Без возражений. Мне тебя догнать еще нужно… Ну! За тебя!

— За нас… Только за нас. Как я рад тебя видеть… Ты не представляешь. Только ты меня понимаешь… а эти… — он махнул рукой. — А эти пусть идут лесом… Гори все огнем. Как меня это все задолбало… Ты понимаешь меня? Задолбало… Сердце ноет, спать не могу… Куда мы пришли?.. Финиш. Амба…

— Пусть идут. За нас так за нас, — подполковник выдохнул и залпом опрокинул граненый стакан.

* * *

Дружба творит чудеса, созидает прекрасное, возвышает приниженное, дает глоток свежего воздуха в душных жизненных трущобах. Дружба — это любовь, но, в отличие от нее, в ней нет одного шага до ненависти. В отличие от любви, дружба не может быть безответной. Односторонней дружбы не бывает, это все что угодно: преклонение, пресмыкание… но не дружба. Родителей не выбирают, так и настоящий друг входит в нашу жизнь неожиданно и навсегда, до самой смерти согревая воспоминаниями и встречами, душевной поддержкой и верностью.

У Бойчишена был такой друг, проверенный песками Кандагара, скрепленный кровью потерь и освещенный радостью побед — Сергей Ледовский. Только он мог выдернуть его из передряг без последствий, играючи и с легким юмором.

Через день комдив бодрым шагом вышел из офицерского общежития. Форма была с иголочки, сапоги блестели, соревнуясь сиянием с пряжкой. После беседы по душам, глубоко прошедшей отточенной бороной и вспахавшей поле идей, боевой офицер был полон сил и энергии, готовый к новым свершениям. Наметив план действий и выработав стратегию дальнейшей службы дивизиона, он ворвался как вихрь, разметав хандру и выводя из дремоты.

«Я научу вас кашу из топора варить — без приправ и крупы, — крутилось в голове. — Плов они кушают. Каждую минуту с пользой для повышения боевой подготовки. Расслабились. Расслабление отменяется, я сказал».