История одной мусульманки

Лиз Эмир, 2023

“История одной мусульманки” – это автофикшн, повесть основанная на реальных событиях. Главная героиня – обычная женщина, которая поделилась историей своей жизни из мусульманской, уральской деревушки, где все устои шариата и Корана нарушаются в угоду свекровей, их сыновей и жестоких мужей. Героиня в течении многих лет подвергаются насилию, унижениям и достигает успехов в жизни наперекор всем невзгодам. Переживет тяжелейший развод и будучи журналисткой решает написать книгу об этой истории. Она встретит любимого и выйдет за него замуж. Обретет счастье, гармонию и исцеление в семье.

Вторая глава. Паровозики

Солнце. Яркое, нежное, мягкое, светит в глаза, в щечки, в нос. Щекочет, гладит по волосам, греет меня. Я же сижу на полу, дома прохладно, поэтому поймала посередине гостиной этот горячий солнечный островок. Безмерное счастье наполняет сердце, потому что скоро мой самый любимый день рождения. Каждый год десятого числа чудеснейшего майского дня я просыпаюсь рано утром и вижу, что день радуется моему рождению. Птички поют дифирамбы, наперегонки хотят поздравить меня, надарить кучу птичьих сюрпризов. Это трели, пение, пуховые перышки, которые бесконечно падают на мою волшебную тропинку. «Ладно, ладно, любимки мои — думаю я — слышу я вас, принимаю все подарки и бесконечно люблю всех. Целую и обнимаю каждую птичку. Деткам, пташкам-женам — привет!»

Солнышко зовет на улицу, с огромным удовольствием я надеваю мое светло-желтое, праздничное платьишко и выбегаю на улицу. «Какая же я красивая сегодня», — улыбаюсь про себя. И оказываюсь среди моих преданных высочайших, добрейших друзей — это деревья: липы, березки, дубы. «Оооо, какие же вы шумные», — приветствую их. Они болтливые, слишком умные, иногда я даже не могу разобрать чересчур мудрую речь нашего старца-великого Дуба.

— Девочка моя, — говорит он часто, — придет время и ты все поймешь, откуда берет начало счастье и куда уходит горе. Почему малышкам, как ты, надо пережить испытание на Земле, чтобы взлететь и стать Ангелами. Не вешай носик, никогда и помни Аллах приготовил тебе настоящую, единственную любовь всей твоей жизни. Ты — наша счастливая звездочка!

— Странный он, старый уже — смотрю я на этот могучий Дуб и долго еще слушаю его шелест. Щурюсь от солнечных лучей, они так игриво бегают между ветками и ощущаю невероятную радость. Откуда такое прекрасное настроение? Как будто мой Дуб рассказал мне какую-то великую тайну, а я все поняла, что он прошелестел мне в ушко.

— Ай, все хорошо, — смеюсь я, — до встречи мой мудрейший Дуб. Все остальные, тоже пока, очень вас люблю. Завтра приду.

Бабушка громко так, зовет меня через весь двор. Надо же готовиться к мусульманскому чаепитию, так принято. Придет старейшина, мулла, строгий такой, с очень умной книгой, сядет во главе стола и начнет учить нас чему-то. Ближе к мулле сядут мужчины, папа, дедушка, дяди. Вторую половину стола займут женщины. Там же присяду и я, в голубеньком платочке, недоумевая и немного обидевшись, на то, что на меня все время надевают этот голубой платочек, он же совсем не подходит к моему светло-желтому платьишку. Целый год я ждала, чтобы надеть мое желтенькое платье, каждый вечер заглядывала в шкафчик и нюхала подол платьица, как будто это приближало тот день, когда я буду такой милой, надев его, как сегодня и тут этот голубой платок.

— Он портит все на свете, — сильно огорчаюсь я, но стараюсь улыбаться, потому что так надо, улыбаться перед стариками и муллой. И совсем не слышу, как нас, так называемый женский пол, просят выйти из-за стола. Нам всем надо ждать, в другой комнате, в углу, около печки, когда будет разрешено подавать мулле и его гостям вкусные горячие блюда.

— Вообще-то, это мои гости и вкусности, а не твои, старый ты дед, — снова злюсь я. Это мой день рождения, а на меня никто не обращает внимания. Ни на мое красивейшее платье, ни на белые гульфики, ни на туфельки, хотя они не новые, конечно, я их донашиваю после старшей двоюродной сестры. Но все равно, они мне очень нравятся. Птички же заметили утром какая я миленькая, а родители и гости нет, слезы начали душить меня.

— Опять, — сдерживаюсь я, — с уголка начинает катиться предательница-слезинка. Ненавижу все. Ни подарков, ни тортика, только баран какой-то. Так сказала мама.

— Сейчас будет барашек. Тебе понравится. Или уйди и успокойся. Иди на улицу, если тебе что-то не нравится. Не мешай.

И что? Покатилась — таки. Слеза покатилась. Много слез покатилось. Я сидела в укромном местечке за домом и ждала, когда закончится этот печальнейший праздник муллы. Абсолютно не понимая, зачем нужны эти обеды, которые кроме горя и ссор между детьми и родителями ничего не приносят в семьи.

Ближе к обеду все ушли и мама с сестричкой тоже отправились в гости. Мы с братиком тихо зашли в ту самую гостиную с солнышком посередине. Мне не терпелось показать ему этот островочек. Он же вообще еще глупенький, маленький, годик всего лишь исполнилось недавно. Несмышленыш, не знает, что посередине комнаты можно обнаружить солнечный островок и греться там, как в печке.

— Вот он, смотри, показываю ему мою находку. Он улыбается во весь свой детский ротик и мило подставляет личико солнышку. Ух ты, оценил, милашка, — обрадовалась я. Ему очень понравилось, греться на солнышке. Мы начали громко смеяться. Я встала на ноги и превратилась в паровозик, главный первый вагон. Он громко прицепился ко мне и мы каааак поехали по кругу. Мне было так хорошо с ним идти паровозом вокруг нашего солнышка. Мы смотрели друг на дружку и весело орали на весь дом.

— Тюх, тюх, тюх, — мы стали настоящими паровозиками, — тюх тюх тюх. Нам было невероятно радостно, мы счастливы. Все неважные мысли за этот печальный день рождения вмиг забылись. Мы — чудесные паровозики, нет, мы — настоящие большие паровозы. И вдруг…

Я как будто перевернулась как огромный прицеп, попала в аварию, сломала колесо, сошла с рельсов. Сильная боль отдалась в голове, я лежала на полу. От удара перестала видеть вокруг и потеряла брата. Поняла, что не могу встать на ноги. Мне очень больно в пояснице. Через веки я вижу отца, он бьет по голове брата.

— Как же вы мне надоели, — кричит он, — вы шумите, не слушаетесь меня, орете на весь дом. Устроили балаган дома, неужели вы не можете просто посидеть спокойно? Сколько раз вам говорить, что я устаю на работе… Да, сколько можно?

Я привстала, мне было так страшно, что решила присесть на ближайший стул и неожиданно почувствовала, как подо мной становится очень сильно мокро и горячо. По ногам течет что-то, как теплый шоколад. «Нееет!», — заплакала я, сама до конца не понимая всю трагедию. Я поняла, что сделала что-то ужасное, отвратительное, кошмарное, противное. Наверное, за это можно убить. Так же нельзя делать на стульчике, так можно делать только на горшке. «Что будет теперь со мной?» — я тихо-тихо заплакала и поняла, что ничего не понимаю. Скована, парализована, не могу пошевелиться. Под ноги прилетел брат и ударился головой об угол перегородки. Потекла кровь. «Фиолетовая что ли?» — успела подумать я. Оглушил удар по лицу, упала и замерла. Слезы текли просто так, без звука, без остановки, их было много, бесконечное количество слезинок, на полу быстро образовалась слёзковая лужа. Я лежала, боялась шевельнуться и смотрела в окно напротив. На улице светило мое солнышко, а птички замерли, как будто понимали, что сейчас происходит что-то непоправимое. Я видела, они совершенно пучеглазые сидели на ветках моего старейшего Дуба и смотрели на меня. «Девочка моя, — стонал Дуб, — все испытания даются по силам. Тебя ждет счастье и любовь». Братик очнулся, застонал.

— Тихо, замолчи, — прошептала я, — тихо, просто замри, не шевелись. Хотела незаметно дотянуться до его безжизненной ручки и сверкая взглядом, показать, что я тут рядом, не брошу его. «Не бойся, мое солнышко, не бойся», — кричало мое нутро. Лишь бы он был сильным и не заплакал. Мне показалось, что я больше ничего не слышу, потеряла сознание. Мы очнулись в постельке. Мама медленно перевязывала наши ранки, все тело покрыто синими пятнами. Я часто разглядываю их и каждый раз удивляюсь необычному цвету синячков. Почему они такие цветные, лиловые? Эти пятнышки боли и страданий. Вы не достойны быть такими лилово-красненькими. Как цветочки печали на тельце ребенка. Вы не имеете права на жизнь. Все тело болит из-за вас. Хотя я привыкла их поглаживать и успокаивать, как будто так легче.

— Не надо было шуметь, — приговаривала она, — папа должен отдыхать. В следующий раз будете знать, как тут орать на весь дом.

Спустя много лет, уже повзрослев, я спросила у отца. Почему он был порой таким жестоким, он же учил нас доброжелательности к другим, уважению к себе, дружбе.

— Не один раз вы приглашали в дом мусульманских умных старцев с длинными бородами и бабушек, умудрённых жизненным опытом, хором читали «Аятел курси» и мы понимали, что надо любить весь мир, таким какой он есть и верили вам, смотрели на вас большими, наивными, детскими глазками. Думали, что вы — взрослые, плохому не научите, надо беспрекословно вас слушаться, а вечером ты — яркий представитель этого взрослого мира нещадно, почти до смерти обижал нас? — посмела я задать ему вот такой вопрос. Отцу, главе семьи, которого мы до сих пор боимся, трепетно уважаем, молчим при его присутствии и не смеем указывать ему как жить. Задала ему такой вопрос и готова была провалиться сквозь землю, мне было так стыдно, а он посмотрел на меня, прямо так. Было видно, он очень не хотел прослезиться, его сердце было наполнено болью, отчаянием, пониманием, что ничего больше никогда не вернуть, не изменить, но глаза не плакали, они так и оставались сухими.

— Прости, — прошептал он и отвел взгляд, — прости, что не умел по другому. После таких случаев, я выходил на улицу и отчаянно ныл от безысходности и ненависти к себе, что не умею по другому. Прости, если сможешь.