Морские приключения мышки Клариссы

Лиза МакМанн, 2021

Мышка Кларисса и ее брат Чарльз Себастьян всю свою жизнь живут на большом корабле. Вокруг них столько опасностей: за бортом – бушующее море, на палубе – рыжая кошка Патронесса. Из всей многочисленной мышиной семьи их осталось двое. Во время бунта на корабле случается страшная неразбериха. Кларисса вместе с капитаном, коварной Патронессой и дюжиной голодных моряков оказывается в прохудившейся шлюпке в открытом море! Чарльзу Себастьяну удается спрятаться на корабле, захваченном мятежниками. Брат с сестренкой мечтают найти друг друга. Смогут ли они подружиться с кошкой, справиться со стайкой разгневанных кур и проявить настоящую отвагу, чтобы снова быть вместе?

Ушки на макушке

Надо было внимательнее прислушиваться к разговорам. Не то чтобы мыши не понимали человеческую речь — просто люди болтают без перерыва, звук становится однообразным, пронзительным, как будто орет чайка, которая кружит над матросом и пытается вырвать у него из руки кусок мяса. В кладовке мы с Чарльзом Себастьяном постоянно слышали гул голосов, но почти никогда не вслушивались. А вот когда прозвучало слово «бунт», хоть и шепотом, мы его заметили. Потому что как раз тогда слушали, о чем болтает экипаж.

Мы с Чарльзом Себастьяном долго и с удовольствием обсуждали, что же значит это слово. Спорили о его точном значении, и, я почти уверена, он его сейчас понимает иначе, потому что мы оказались в разных обстоятельствах. Для него оно значит жизнь без капитана на борту, а для меня — мучительное пребывание с капитаном в одной шлюпке. Но для обоих значение слова «бунт» заключается в том, что мы разлучены на неопределенный срок или навсегда.

— Расскажи о своей сестре, — попросила ночью Лучия Тануку, когда они оба остались на вахте.

— Она моя сводная сестра, — еле слышно ответил он. — Я в ответе за нее.

— Почему ты? А где ее родители?

— Оба служат офицерами на других судах. Судно нашей мамы пропало в море. Судно отца Бенеллун, моего отчима, должно было прибыть в порт за неделю до того, как «Шарлотта» подняла паруса.

— Но не прибыло?

— Не прибыло. — Мальчик покачал головой, будто показывая, как жалеет обо всех до единого решениях, принятых с того момента. — Ее отец должен был вернуться домой и оставаться с ней на берегу, а я заступить в первый раз на службу. Но судно не появилось в порту. Откуда мне было знать: опаздывает оно или пропало, как пропало судно нашей мамы? Оставить Бенеллун одну дома я не мог, поэтому взял ее с собой. Ее манила морская служба, — убедительно сказал Танука. — И на борту она драила палубу, убирала… — Мальчик умолк, зло посмотрел на капитана. — А теперь… — Он застыл на полуслове, взялся ладонью за распухшую щеку. — Говорить больно, — буркнул он и отвернулся. — Плоховато мне.

— Я надеюсь, вы встретитесь однажды, — мрачно проговорила Лучия, потому что сама не верила в такой исход. — И давай-ка утром посмотрим, что там с твоей щекой.

Дни сменяли друг друга. Стало невыносимо слушать постоянное и непрерывное нытье Тануки. Конечно, я его жалела, потому что мы оказались в похожем положении. Но наступает момент, когда никакое сочувствие не в состоянии перебить отвращение к нытику. Для меня Танука стал крикливой надоедливой чайкой, из-за которой мне приходилось отключать голоса всех остальных моряков, а ведь я должна была слышать каждое слово! А еще все эти дни массу проблем мне доставлял рыжий шерстяной шар. Я будто бегала по огромному камбузу, где приходится уворачиваться от острых ножей и тяжелых молотков для мяса. Передо мной стояла сложная задача, от выполнения которой отвлекала необходимость смотреть вверх, потому что смерть — это вам не шутки.

Наблюдая за Танукой, я пришла к выводу, что на человека и мышь боль действует по-разному. Мышь все силы бросает на то, чтобы поправиться. Мальчик же сконцентрировался на том, чтобы всех раздражать. Половину времени он просто ныл и стонал, но никаких слов не произносил — так что понятно, почему я не обращала внимания. Надо сказать, что его лицо от солнца с каждым днем становилось все краснее, покрывалось волдырями, кожа трескалась и кровоточила. А щеку разнесло раза в два. Тануке становилось все хуже и хуже, выздоровлением даже не пахло. И это вызывало тревогу. Тембе соорудил мальчишке компресс из муки, бесценной воды и куска собственной рубашки, чтобы вытянуть из щеки инфекцию и немного приглушить боль. Но, кажется, средство не помогало.

Конец ознакомительного фрагмента.