За бездной бездна

Лиза Шмидт

Удивительное везение – встретить нужного человека в нужное время, когда не хватает поддержки и человеческого тепла.Старушка и молодой человек. Что может их связывать?Она потеряна в прошлом, он боится потеряться в будущем. У каждого из них есть своя история.Оба ни разу ею не делились.Поможет ли им знакомство выпутаться из воспоминаний, переживаний и двух разных одиночеств: из одиночества старости и одиночества юности?

Данил

Я не разделяю ночи и дни. Они неотличимы. Особенно весной.

Разве что запахом. Ночь имеет свой особый запах. Асфальтная пыль, прибитая дождем, ветер с реки, молодая листва тополей. Открытые двери цветочных магазинов на проспекте. Запах пьянит. Мокрая земля, гниение и цветение.

Единственное время в году. Когда природа откровенно пахнет жизнью и смертью.

Я выхожу на улицу.

Я выхожу из зоны комфорта.

Я ломаю личное пространство разговорами с посторонними людьми.

Я брезгую прикосновениями незнакомцев, когда они случайно касаются моей руки, стреляя сигареты, когда кладут руку на плечо, рассказывая о себе, когда задевают случайно в узких проходах супермаркетов и в метро.

Я прихожу к незнакомым людям, чтобы выслушать их. Чтобы слушать их истории и записывать огрызком карандаша в тетрадях и блокнотах. Если вкратце описывать мою жизнь, то это: разговоры с неспящими, чертоги метро, чужие подъезды, чужие кухни, зыбкий уют, сквозняки, огоньки сигарет, коньки крыш, промокшие кеды, звездное небо после дождя, свист отбывающих ночных поездов и вскипающих чайников, шелест листвы мокрых деревьев в темных дворах. Я могу не спать по несколько суток кряду. Мне не удается уснуть, пока я не устану. Покрасневшие от бессонницы глаза, сутулость и худоба, в ночных супермаркетах меня принимают за торчка.

Иногда я пытаюсь спать в обычном режиме, но у меня не выходит. Снятся кошмары. День за днем. Раз от раза все страшнее. Они пугают совмещением простого и сложного, обыденного и страшного, реального и нереального. Я хочу, чтобы мне не снились сны. Я устаю от них.

Я хочу научиться забывать. Забывать боль, забывать любовь. Я хочу жить в настоящем, а потом забыть и о нем. Я хочу научиться забывать, я не умею.

Когда я оказываюсь в темноте, я погружаюсь в свои мысли. Они ведут меня по улицам, словно вереницы фонарей.

Свет фонаря — и я с вами.

Промежуток темноты — и я глубоко в себе, в ночи, в провале меж земных пластов.

Я — смутный силуэт, ночной прохожий. Вот на углу проспекта просил прикурить, опять забыл зажигалку, это какое-то наваждение. А мне говорили, уже говорили, что, в сущности, я выгляжу как педик. Если выглядишь как педик, надо знать, у кого можно просить прикурить, а у кого — нет.

В эту ночь я попросил прикурить не у тех, поэтому я лежал в весенней пыли, слышал басистые раскаты смеха, чувствовал удары тяжелыми подошвами ботинок. Удар, еще удар. В пах, в живот. От следующего я теряю сознание. И больше ничего не вижу.

Когда я очнулся, почувствовал соленый привкус во рту и боль по всему телу. Увидел яркий солнечный свет, какой бывает только утром, единственное, что заставляет жить дальше.

Солнечный свет, легкие пылинки в утреннем луче, голоса птиц за окном и запах весны из растворенной фрамуги.

И у кровати — маленькая старушка с ридикюлем на коленях. Волосы белые, как снег. Как лепестки яблоневых цветов.

— Ах, молодой человек, вы пришли в себя! Лежите, не смейте вставать, — и в сторону двери: — Сестра! Сестра, он очнулся! — она торопилась сообщить и как-то слишком скоро для пожилого человека исчезла за белыми дверями. Складка на спине ее пальто была заложена как крылья мотылька. Или, может быть, ангела…

Так я впервые увидел Марину.