Она мне не нужна

Лила Каттен, 2022

Стас Багров – моя первая любовь, за которую я заплатила слишком высокую цену. Однажды он снова появился на пороге моего дома, предлагая сделку. И хотя его семья разрушила мою, я не могу отказаться. Я стану лгуньей, ради спасения других. Снова. Он попросил стать его фальшивой невестой, а взамен сказал, что поможет моей сестре, исправить то, что натворил его отец… Правда сам Стас об этом не знает, как и то, что дочь, от которой он отвернулся на самом деле его ребенок.

Глава 3

Алиса

Вот. Это словно переключатель. От нуля сразу до тысячи по шкале боли и обиды.

И нет шанса отказаться.

В его глазах я лгунья и предательница.

И хотя его семья разрушила мою, я не могу отказаться. Я не могу взять и сказать ему все. Оправдаться. Тогда я не стала этого делать, потому что я боялась, сейчас… сейчас он просто не поверит. А пока начнет во всем разбираться его ненормальный отец неизвестно что предпримет в итоге.

Я стану той, о ком он меня просит, ради спасения других. Снова. Как год назад. Ведь нет платы за жизнь сестры, нет меры… Я все равно сделала бы что нужно.

Это ловушка. Я чувствую, что стоит мне на это пойти, как моя жизнь… Боже, да что моя жизнь?

Чем она вообще может стать хуже?

Даже если это какой-то отвратительный план Багрова, то в любом случае, я должна попытаться спасти Аню от той участи, на которую сама же и обрекла.

— Чего молчишь, акуленок? — специально задевает меня таким прозвищем, которое когда-то вызывало улыбку. Оно было нашим.

Смотрю в его холодные глаза, решительно и уверенно. Надеется задушить болью? Думает, что я в конец сломлена? Возможно. Но не дам ему этим наслаждаться.

— У меня есть условие, Стас, — заявляю не менее отрешенным и лишенным эмоций тоном.

— Ну как же без этого. Я слушаю, — скрещивает руки на груди и лениво ждет мою речь. Конечно, он знал на что надавить, и знал, что я соглашусь.

Вот только все чего я хочу — это здоровье Ани.

— Помощь моей сестре ты осуществляешь сразу. Никаких отговорок. У нас не так много времени, которое отвели для положительного исхода.

— Я так и планировал, — хмыкает. — Что-то еще?

— Операция и полная реабилитация — это единственное, что ты сделаешь для меня и моей семьи. Никаких больше подачек и так далее. Я делаю это для нее, а не для того, чтобы потешить твое самолюбие.

— Я тебя услышал, но все-таки тебе стоит кое-что запомнить Алиса: устанавливать правила и условия буду только я. И, если я решу, что отступные будут в виде квартиры и денег, — ступает на шаг ближе, загоняя в угол, — значит так и будет.

— Ты… — не могу договорить ничего, потому что Стас медленно опускается так, что наши глаза оказываются на одном уровне и я теряюсь моментально.

Я никогда не могла выстоять, когда он так смотрел. Вот и сейчас просто промолчала, смотря в глаза цвета горького шоколада. Кажется ставшего слишком горьким.

Как много утекло воды. Как сильно мы изменились. И ничего не вернуть. Ничего не изменить.

Только бы сердце выдержало вновь. Потому что теперь в его душе и его жизни, для меня нет места, как и моей дочери.

Это действительно больно. И я тихо завидую той, что проживет с ним эту жизнь, как об этом мечтала я.

— Умница, — видимо принял за согласие мой внутренний монолог и молчание. — Указания дам позже, — кинул напоследок и открыв дверь кухни вышел, но провожать его я не стала, так как колотящееся сердце почти пробило дыру в груди.

Кое-как взяла себя в руки и повернувшись к раковине, пару раз плеснула в лицо водой, выпив немного с ладони.

Целый год без него, и вот такая встреча. Кажется, я говорила когда-то о том, что быть может мы увидимся в будущем. И вот таким оно стало.

Пошла закрыла хлипкую дверь на щеколду и вернувшись стала готовить завтрак.

— Кто это приходил, — спрашивает мама, тихонько войдя.

— Стас Багров, — не стала юлить, все равно скоро нас ждут перемены, и он станет на время частью жизни моей семьи.

— Стас… Погоди, тот самый Багров?

— Да мам, — нехотя отвечаю ей, потому что мне придется ее обмануть. Она ни за что не позволит мне пойти на такое унижение, причину которого я и выяснять не буду. Меня уже тошнит от подобной перспективы.

— Что хотел этот мерзавец? — почти взрывается она.

И я ее понимаю. Сложно полагаю видеть своего ребенка таким, какой она видела меня, когда все закончилось, между нами. Правда мне пришлось очень быстро взять себя в руки и стать сильной. Но я не обвиняла Стаса в чем-то перед ней, не настраивала против. Она сама все поняла.

— Вернуть долги, — ставлю чашку быстрорастворимого кофе и печенье перед ней, и сама плюхаюсь на стул, потому что ноги просто отваливаются. Глаза вообще закрываются, требуя отдыха.

— Погоди, так он что же, алименты платить будет?

— Мам, ну какие алименты? — аж смеяться захотелось от ее предположения, вспомнив его слова. — Он Катю даже не признает. Позлорадствовать пришел.

— Вот подонок. Как ты позволила ему войти? И вообще откуда он узнал наш новый адрес?

— Словно мы говорим не о «том самом Багрове», для которого это все раз плюнуть полагаю.

— Что за люди такие? Мерзкие и гадкие, словно паразиты. Надеюсь, что больше не явится, — отпивает кофе и начинает кушать.

Смотрю на нее и не понимаю, откуда в ней столько силы?

Сначала умерла бабушка и дедуля переехал к нам, тогда еще в трехкомнатную хорошую квартиру. Потом и отец нас покинул.

Мама тащила все на себе, я как могла помогала. Потом беда с Аней, а следом новость о моей беременности и мой уход из института.

А она? Она все стойко переносила, была рядом и никогда не плакала… на виду.

Сейчас мы с ней работаем каждая на двух работах, дедушка иногда присматривает и за Аней, и за Катей, если мы с мамой не стыкуемся в одно время нашей дежурной «пересменки». Потому что одна из нас возвращается домой, а вторая на работу спешит. Но по итогу все это не дает правильного результата, накопить достаточно нам так и не удалось.

— Вернется мам. Он вернется вновь, — устало отвечаю ей, облокотившись о стену спиной и прислонив голову к ней же.

— И чего ему надо? Вы ж расстались год назад. Ребенку своему даже не помогает, паршивец, с такими деньгами, — возмущается так яро, но у меня нет на такие эмоции сил.

— Он готов помочь Ане. Помочь взаправду и сразу, — надеюсь аргумент сработает как надо.

— Помочь? Но… Как, — от шока и очевидной радости она и слова сказать не могла, только глазами огромными глядела.

— Вот так мам, возьмет и оплатит все. Операцию, реабилитацию и все что там еще нужно.

Она смотрит в пространство недолго, а потом снова переводит взгляд на меня.

— Погоди. А взамен что?

— Ерунда. Это не имеет значение. Цена не столь высока.

— То есть как это? Ну ка говори, что он там напредлагал тебе, — выпрямляется, идя в бой за правдой.

— Мам, ты правда считаешь, что есть что-то, что будет важней Ани и ее возможности ходить? Жить нормальной жизнью, а не быть прикованной к больничной койке? Нет.

— Но не стоит забывать об уважении и чести, — все еще пытается противостоять, хотя уже давно согласна с моими словами.

— Мама, — устало вою. — Да какая к черту честь? За полгода фонд собрал всего триста тысяч. От продажи квартиры остались копейки. Какое тут уважение? Времени мало. В декабре будет поздно, выйдет срок, у нее скоро пролежни начнутся. Она лежит целый год неподвижно. Год, — осипшим от невыплаканных слез голосом говорю ей. — У нас нет проклятого времени на раздумья. У нас нет времени ни на что.

Резко встаю и развернувшись упираюсь руками в подоконник.

Не хочу с ней ссориться. Не люблю этого. Нервы уже ни к черту, вот и бывает порой, что мы не слышим друг друга. Мне стыдно, что я так себя повела сейчас, но, когда я смотрю на свою сестру… я просто не выдерживаю от проклятий к себе самой.

Слышу, как мама встает со своего места и подходит ко мне. Поворачиваюсь к ней и обнимаю.

— Прости, мамуль.

— Это ты прости, что такая у нас жизнь. Я ведь…

— Нет, не смей, — резко обрываю ее слова. — Виновных предостаточно в случившемся, но это не ты.

— Ох, Алиска, — крепче прижимает меня к себе, и я ощущаю покой в ее руках. — А чего же он Катюше не помогает-то?

— Сказал, что она ему не нужна.

— Ну и дурак, — гладит меня по спине, как в детстве, когда я приходила ей пожаловаться по какой-то там ерунде, что тогда казалась великой трагедией десятилетней девочки.

— Угу.

— Ладно, доченька. Пойду я.

— Как там Аня вчера была? — ступаю за ней в коридор и помогаю одеться.

— Нормально. Ты только почаще ей массажик делай, аккуратно.

— Конечно.

Провожаю маму и ухожу в комнату.

Все по привычке и налаженному распорядку. Проверяю дедушку, который у нас спит в отдельной комнате, так как порой до полночи приходится бегать с малышкой на руках и убаюкивать, а тревожить его не очень хочется, если бы он спал в общей комнате.

Дальше подхожу к Катиной кроватке, что стоит в гостиной, служащей нам с мамой спальней. Мое маленькое чудо, которое так и хочется обнять покрепче, за все дни ее трехмесячной жизни, когда я была не рядом.

Сейчас особенно сильно хочется верить в слова Багрова. Если он поможет нам с Аней, то наша жизнь невероятно облегчится.

Тихо пробираюсь в еще одну комнату, где спит сестра.

Она запрещает нам улыбаться фальшиво рядом с ней и нести бред про скорое выздоровление. Просит быть откровенными с ней и не обелять сгустившийся мрак. Благо она не сдается. Хотя я знаю, что она была бы этому рада, но пустить по ветру наши с мамой труды не решится никогда. И все же я делаю глубокий вдох и вхожу. Пора начать процедуры.

Стоит переступить порог натыкаюсь на ее взгляд.

— Почему не спишь? — подхожу к ней ближе.

Она смотрит на меня своими красивыми, папиными глазами. Не улыбается.

— Вы снова ругались с мамой? — сканирует на ложь меня.