Мои королевские дела

Лилия Касмасова, 2019

Сеня – невзрачный доходяга со скучной работой бухгалтера, он не пользуется вниманием со стороны женского пола, но мнит себя рыцарем и героем. И вдруг он попадает в некое королевство, да сразу на трон. Да только живут в этом королевстве сплошь пофигисты и обалдуи, от которых ни уважения, ни повиновения не дождешься. Обложка Д.Касмасовой.

Глава 4

Подготовка к главному событию в жизни

Когда телега выехала из леса, Сеня сразу его увидел. Свой дворец. Видно его было издалека, потому что перед дворцом и вокруг него расстилались бледно-зеленые поля. Определить, к какому архитектурному стилю он относится, было невозможно. Похоже, строить его начали вон с той огромной и неуклюжей круглой башни из грубого серого камня. Потом к этой башне кто-то прилепил стену из белого камня с изящными зубцами. А дальше, видимо, пошло-поехало. Полукруглые высокие окна, квадратные маленькие окна, балконы с колоннами, крошечные балкончики — похоже, для цветов, но цветов на них не было, красная черепичная крыша, крыша, покрытая жестью… Гармонии при этом всем не было никакой. Зато в оригинальности дворцу отказать было никак нельзя!

Впечатление полного и бесповоротного хаоса усиливал парк, из которого дворец и торчал. Парк выглядел ощетинившимся и диковатым — буйная зелень, высокие раскидистые деревья и с трудом угадываемая планировка. «Но, возможно, это впечатление при взгляде издали», — подумал Сеня. Вблизи парк выглядел еще более лохматым и неухоженным. Деревья росли как попало, угрожающе раскидывая ветки, газоны поросли сорной травой. Розы одичали — цветы были мелкими, зато, правда, горели ярко-красным огнем. Но вряд ли кто решился бы полезть за ними в цепкие, колючие заросли.

Да, дворец не был идеален, это был не Петергоф и даже не Версаль. Но Сеня расправил гордо плечи. Это его, Сени Горохова, дворец! Он хозяин всей это роскоши. Ну ладно, не роскоши, а дикой причудливости и беспорядка…

Телеги стали огибать парк, Микола спрыгнул на повороте, пожелал удачного вечера и зашагал по дороге от дворца.

А телеги проехали вперед и остановились у левого крыла. Хотя крылом его можно было назвать с трудом, так, нагромождение стен, фантазия безумного архитектора.

Судя по запахам и по тому, что из распахнутых дверей выскочили поварята в белых высоких колпаках, здесь располагалась дворцовая кухня.

Поварята, готовые таскать и таскать, надрываясь, тяжелые корзины со съестными припасами, остановились в недоумении перед телегой.

Мерлин слез с телеги, Сеня — тоже. Возница пробурчал поварятам:

— Ну, забирайте то, что видите.

Мерлин сказал Сене:

— Идем за мной, провожу.

— А почему не с главного входа? — Сеня почему-то всегда считал, что короли ходят только через входы парадные. Видимо, плохо он историю знал.

— Если хочешь, иди с главного, — сказал Мерлин и махнул рукой вперед: — Туда, за угол, и вдоль. Увидишь крыльцо с колоннами, туда и иди. А я тут, тут ближе.

Сеня только пробормотал, устыдившись своих чрезмерных амбиций:

— Нет, я с вами.

Кухня была преогромная, из нескольких непонятно как расположенных комнат, к тому же все вокруг парило, дымило, коптило, шумело и бренчало. Повара покрикивали. Поварята суетились. Сеня бы потерялся тут моментально, если не Мерлин, который уверенно шел вперед. То есть, то сворачивал вправо, то влево, но куда-то они все же продвигались, потому что вскоре вышли в прохладный каменный коридор.

— Для кого они столько готовят? — удивился Сеня.

— Вечером коронация, — сказал Мерлин. — Все дворяне будут тут как тут.

— Но откуда они знают, что короля уже нашли?

Мерлин пожал плечами:

— Колокол же прозвонил. Большой Малый Динь.

Коронация! Ему, Сене, на голову наденут корону! Интересно, а у корон есть размеры? Голова у Сени была не очень-то большая. То есть, скорее, маленькая. Ну, в общем, не то чтобы маленькая, но она соответствовала его тщедушному тельцу. И Сеня забеспокоился, что корона ему окажется так велика, что когда его будут короновать, голова сквозь нее проскользнет и корона окажется на шее, как воротник. «Интересно, подумал Сеня, — а…»

— А у предыдущего короля была большая голова? — спросил он Мерлина.

Они входили в маленькую башенку, где была винтовая лестница. Мерлин обернулся и ответил:

— Шестидесят сантиметров в окружности.

— Да? — эта цифра Сене ни о чем не говорила. Он покупал шапки не глядя на размеры, просто примерял, как подойдет. Но шестьдесят, это похоже, очень много для головы. У Сени, наверное, всего сорок.

— У тебя, — Мерлин снова обернулся — он взбирался по ступенькам впереди Сени, — думаю, пятьдесят семь.

— Правда? — поразился Сеня. И подумал, что Мерлин, наверное, спец по головам. Или по коронам. Он спросил: — И вы так, на глаз опередляете?

— Хороший был бы я шляпник, если бы не мог размер головы на глаз определить.

— А вы шляпник? — удивился Сеня. Ему-то казалось, что Мерлин — это и есть профессия Мерлина.

— Каждый друид, — ответствовал Мерлин, — должен уметь сам сшить себе колпак. Потому что колпаки, они как перчатки, постоянно теряются, изнашиваются, опаляются пламенем и прочее…

Сеня подумал, что перчатки на обязательно опаляются пламенем (если это, конечно, не перчатки пожарного), но промолчал.

— Поэтому, — продолжал Мерлин, — каждый волшебник немного шляпник… Как и, впрочем, каждый шляпник немного волшебник.

— Да? — с сомнением сказал Сеня.

— Головной убор, — важно сказал старик, — может совершенно изменить лицо человека. А значит, и его поведение.

Сеня подумал, что это действительно может быть так. Особенно если головной убор — корона.

Но сказал о другом:

— Но вы же могли бы заказать кому-нибудь сшить себе колпак.

— Вот еще! — хмыкнул Мерлин.

Они поднялись наконец на второй этаж и вышли в широкий и длинный коридор, с потолка которого хрустальными гроздьями свисали огромные люстры. Прошли мимо нескольких разномастных дверей — то изящных резных, то из толстых досок и оббитых железом, то витражных (что изображалось на этих витражах, было совершенно непонятно — то ли мастер был не способен изобразить что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее хоть что-нибудь, то ли, наоборот, был чертовски талантлив, перегнал свой век и дошел до абстрактной живописи, в которой по степени абстрактности дал фору самому Пикассо. Хотя какой в этой стране был век, это еще неизвестно. Но судя по общему развитию, можно было бы предположить, что до технической революции им еще топать и топать. По их неровным и бандитским дорогам).

Мерлин толкнул одну из простых деревянных, выкрашенных белой краской дверей, сказал, заходя:

— Твоя спальня, Ваше Величество.

Они зашли в большую квадратную залу с окнами во всю противоположную двери стену. Да, спальня была — сказать большой, это не сказать ничего — она была размером с… пожалуй, с небольшую дачку. Хочешь — бегай, хочешь — на велосипеде катайся.

Но ожидалось, что в ней всего лишь будут спать: у стены на возвышении стояла кровать с голубым бархатным расшитым золотыми королевскими лилиями балдахином. Бахрома с края балдахина была оторвана и свисала дохлой золотистой змейкой, а в центре полога была продрана дыра.

Мерлин увидел, куда смотрит Сеня, и сказал:

— Даже не спрашивай, — потом добавил: — Не проси никого прятаться на пологе…

— Кого?

— Хоть кого, — сказал Мерлин.

Все остальное в комнате было подобно кровати: роскошным, но до того потертым, рваным, излохмаченным временем и не только им, что хоть плачь. Плашки выложенного узором паркета покоробились, и некоторые торчали горбом, так что Сеня чуть не споткнулся. Обои, похоже, шелковые, выцвели так, что рисунок почти исчез. Изогнутые ножки одного из стульев были грубо приколочены гвоздями — так, что расщепилось дерево. На камине стоял гипсовый бюст с облупленным носом.

— И предыдущий король тут жил? — с сомнением спросил Сеня.

— Где же еще, — сказал Мерлин.

Зато окна оказались стеклянными дверьми на большой балкон, с великолепным видом на парк.

Мерлин дважды громко хлопнул в ладоши и тихо сказал Сене:

— Вот так будешь его звать.

— Кого? — не понял Сеня.

Но в этот момент ответ сам зашел в комнату — и он был даже не человеком. Или не совсем человеком. Или человеком особой расы. Такой… Лягушачьей.

В общем, фигура у него была вполне человеческая, ну разве что ноги слишком поджарые и длинные (да, Сеня это заметил сразу, потому что ноги эти были выставлены на всеобщее обозрение с помощью белых чулок). А вот голова! Да, голова под малиновым беретом была совершенно лягушачья: зеленая, с большим ртом и выпученными темными глазищами. И ко всему — ушей на этой голове абсолютно не наблюдалось!

М-да. Впрочем, если у них тут и герцоги, и Мерлины, и викинги, и кто там еще… Сеня пытался вспомнить слова крестьянина — вроде тот упоминал гномов и котов… Так почему бы не быть и человеку-лягушке?

Человек-нечеловек был в коротких зеленых штанишках с бордовыми разрезами и в зеленом камзоле. Костюм наподобие этого Сеня видел во французском историческом фильме. Кажется, на герцоге Анжуйском.

Зеленый человек, едва переступив порог, раскланялся, расшаркался, причем снял с головы берет (и оказался совершенно лысым, что, впрочем, почему-то не удивило Сеню), и махал им так, что перо прошлось метелкой туда-сюда по паркету.

А потом выпрямился и произнес с расстановкой:

— Ваше Величество, позвольте представиться. Я Ля Гуш, ваш писарь и церемонимейстер.

— Оч-чень приятно, — почему-то то, что зеленый человек заговорил, изумило Сеню больше, чем то, что он носит штаны. — А я Арсени…

— Арчибальд, — сказал Мерлин внушительно, — Первый!

Сеня закашлялся. Нет, может быть, Арсений и неподходящее имя для короля. Но тогда он мог бы быть, например… Артуром! Да, королем Артуром!!! Но не Арчибальдом же!

Человек-лягушка между тем снова раскланялся. Видимо, на придворном языке это означало: «Мне тоже очень приятно познакомиться».

Мерлин приветственно махнул ладонью человеку-лягушке, и не успел тот ответить, сказал:

— Ну, я пошел. А вы тут веселитесь, — и он направился прочь, но потом приостановился, оглянулся, посмотрел на Сеню внимательно и сказал: — М-да, опеределенно.

— Что определенно? — не понял Сеня.

— Пятьдесят седьмой, — ответил Мерлин уже из коридора.

— А вы, — растерялся Сеня, — куда?

— Корону подгонять! — донеслось издалека.

Ля Гуш тактично произнес:

— Не желаете ли умыться с дороги, Ваше Величество?

Сеня желал не просто умыться. Он осведомился о наличии душа, Оказалось, душа нет (даже и слова такого Ля Гуш не знал), но есть ванна. И дверь в «ванную залу» находится практически рядом с кроватью — Сеня ее не заметил, потому что она дверь была скрытой — казалось, в стене, прямо по обоям и панелям, просто вырезан прямоугольник.

Человек-лягушка прошел к коридору, выглянул туда и, сложив зеленые ладони рупором, прокричал:

— Ванну королю!

Казалось, эхо запрыгало по всему этажу, но эхо было неточным, сначала прозвучало: «Король грязный!», потом: «Корыто!», а дальше Сеня уже и не расслышал.

Сеня застыл в недоумении, а Ля Гуш невозмутимо сказал:

— Пока они будут готовить ванну, я зачитаю вам, как вам себя вести на коронации, — он достал из-за пояса, куда перед этим сунул берет, свиток, развернул его и прочел: — Ведите себя с достоинством.

Сеня пробормотал, несколько уязвленный:

— И так понятно.

Ля Гуш сложил свиток и заткнул его обратно за пояс.

— А дальше? — обеспокоился Сеня. — Извини, я не должен был перебивать…

— Король никогда не перебивает. Он только оживляет беседу, — заметил Ля Гуш. — И я зачитал весь текст.

— Да? — удивился Сеня.

Ля Гуш взволновался:

— Если вы желаете, я могу почитать что-нибудь еще…

— Что, например? — спросил Сеня.

Ля Гуш снова достал свиток, развернул его, поискал глазами, предложил:

— Правила поведения короля на воде.

— Интересно, — сказал Сеня.

Ля Гуш, подбодренный его замечанием, радостно зачитал:

— Не зная броду не суйся в воду!

— Мудро, — пробормотал Сеня.

В этот момент в коридоре послышался шум, шаги, и в спальню стали заходить слуги с ведрами горячей воды. А потом и еще слуги — с полотенцами, мочалками, губками, мылом, какими-то флаконами.

Воду налили в высокую белую эмалированную ванну, стоявшую на четырех золотых лапах, полотенце и прочее положили на стул рядом с ней. Двое слуг остались. Сеня подумал, не ждут ли они чаевые — кто его знает, как в этих дворцах заведено?

И он готов был уже извиняться, что у него нет при себе денег, как один из слуг шагнул к нему и схватил за рубашку:

— Я помогу Вашему Величеству раздеться…

Сеня оттолкнул его, крикнул от испуга:

— Да вы что! Я сам…

— Но… — сказал удивленный слуга.

— Идите, идите, — велел им Сеня.

— А — спинку потереть? — вежливо осведомился второй слуга.

— Я сам, сам! — сказал Сеня.

— А — с кувшинчика полить? — удивленно спросил первый.

Сеня вздохнул и снова повторил:

— Сам.

Слуги, несколько обиженные, ушли.

Мыло оказалось душистым, вода горячей. Сеня вымылся с удовольствием, не спеша. Вылез и вытерся большим льняным полотенцем. Заметил на втором стуле сложенное белье. Это были панталоны и рубашка. Все из тонкого хлопка ли, батиста. Все с кружевами и завязочками. Он надел все это, а свои красные трусы постирал в ванной и повесил на спинку стула, рассчитывая надеть их, как только они высохнут. Потому что удобнее они. Если бы он знал, где и когда он их увидит в следующий раз, он бы их тут не оставлял так беспечно, а велел стеречь и закрыл бы ванную залу на замок.

Когда он вышел из ванной, он увидел, что в спальне успели прибраться: пол блестел, а мебель будто стала ярче — видимо, с нее вытерли пыль, на кровати красовалось другое покрывало.

А еще он увидел с десяток слуг, выстроившихся в линию. В руках каждый из них держал предмет гардероба. Ля Гуш стоял перед ними, как дирижер, у него в руках снова был развернутый свиток. Ля Гуш повернулся к Сене и сказал:

— Ваша одежда для коронации, сир.

— Но коронация вроде бы вечером, а сейчас… — неуверенно произнес Сеня.

Ля Гуш достал из кармана камзола часы на цепочке:

— Сейчас четверть пятого. Коронация в шесть. То есть менее чем через два часа! — в ужасе воскликнул он. — Мы едва успеваем!

Он живо спрятал часы обратно в карман, снова раскрыл свиток и торопливо провозгласил:

— Рубашка парадная, с кружевами шириной не менее тридцати двух сантиметров.

Первый в шеренге слуга, в руках которого было что-то, напоминающее белоснежно-золотую пенную гору, шагнул к Сене.

Парадную рубаху полагалось надевать поверх нижней. Что Сеня и сделал с помощью слуги. Ушло на это всего минут двадцать. Благодаря круглым пуговичкам в количестве штук ста. Причем они были гладкие и маленькие. И, похоже, жемчужные. Наверное, одна эта рубашка стоит целое состояние.

Слуга обошел Сеню, чтобы поправить воротник. И Сеня услышал тихое «Ох!» за спиной. Он обернулся, слуга отошел обратно в шеренгу, пряча глаза.

Ля Гуш строго посмотрел на него, сам подошел к Сене, заглянул за спину, произнес спокойно:

— Ничего. Поверх будет камзол.

— Да что там такое? — спросил Сеня.

— Ничего особенного, — невозмутимо ответил Ля Гуш. — Небольшая… прореха.

Прорехи в этом дворце, как уже понял Сеня, действительно были в порядке вещей. И Сеня только пожал плечами. Под камзолом так под камзолом. Главное значит: не снимать камзол.

За дырявой рубашкой последовали: чулки с протертыми пятками («Ничего, — сказал Ля Гуш, — поверх же будут туфли»), пышные штаны с оборванным кружевом на правой штанине (Ля Гуш оборвал его и на левой, выкинул в окно и сказал: «Главное — симметрия»), и туфли с пряжками, усыпанными алмазами (туфли оказались размера на два больше). С камзолом все было вроде бы в порядке. По крайней мере, нигде не жало.

После этого Ля Гуш сделал знак рукой слугам, одни бросились раздвигать полузакрытые шторы, другие выкатили откуда-то из угла большущее зеркало. И подкатили его к Сене.

Сеня с радостным нетерпением шагнул к нему, потерял туфлю и чуть не упал, Ля Гуш метнулся к нему, поддержал, кивнул слуге, тот подобрал туфлю и снова надел Сене на ногу.

«Хоть бы во время коронации так не опозориться», — подумал Сеня. И посмотрел наконец на себя в зеркало.

Он увидел коротышку, который тонул в ворохе одежды. Он понял, почему камзол был такой удобный — он был шире самого Сени раза в два. Голова Сени выглядывала из всего этого пышного бело-парчового великолепия, как голова цыпленка из скорлупы. Жалкая маленькая белобрысая голова на тонкой шее. И Сеня еще воображал себя величественным! И его поза — он встал, подбоченившись и выпятив грудь — была совершенно смешной и нелепой.

Ля Гуш, похоже, все понял по выражению Сениного лица и сказал:

— Это еще не все, Ваше Величество!

«Неужели?» — мрачно подумал Сеня, но ничего не сказал, а послушно уселся за небольшой туалетный столик и позволил накинуть себе на плечи простыню.

В кожу его лица втерли какой-то крем, потом лицо посыпали розовой-прерозовой пудрой, потом на голову надели белый кучерявый парик, так что Сеня стал похож на Мальвину. Потом опять посыпали пудрой — уже золотой, и уже вместе с париком. И побрызгали ужасно душистыми духами — так что Сеня, старавшийся не вдохнуть пудру, сейчас все же расчихался.

— Великолепно! — с восхищением сказал Ля Гуш, глядя в зеркало.

Сеня ничего великолепного не видел и надеялся только, что коронация — это единственный день, когда королю положено пудриться.

А потом слуга принес ту деталь парадного туалета, что привела Сеню в восторг — и это была шпага.

На Сеню надели портупею — широкую замшевую ленту накинули на правое плечо, она пересекала грудь наискосок, и у левого бедра к ней привесили шпагу. То есть ножны.

Когда дико обрадованный Сеня схватился за золотой витой эфес, и вытащил шпагу, оказалось, что шпаги, как таковой, и нет. Есть всего сантиметров пятнадцать клинка.

— Кхм, — смущенно кашлянул Ля Гуш, — вы не вынимайте ее, Ваше Величество. Вы же не на войну идете и не на дуэль.

— Ну да, — огорченно пробормотал Сеня, засовывая шпагу обратно.

В общем, нужно было только не снимать камзол, не терять туфли, не вынимать шпагу — и все будет отлично.

От волнения и от смущения, что ли, но Сеня почувстовал зверский голод, и вспомнил, что он давным-давно не ел.

— Знаете, — робко сказал он Ля Гушу, — я что-то немного проголодался…

— Разумеется! — огорченно сказал Ля Гуш. — И как я сам не подумал!

Он свирепо поглядел на слуг и крикнул:

— Ча-ю королю!

Три человека тут же сорвались с места и убежали.

Ля Гуш вынул из кармана часы, сказал:

— Не волнуйтесь, Ваше Величество, мы успеваем!

— А сколько сейчас? — спросил Сеня.

— Без двадцати пяти шесть, — ответил Ля Гуш немного нервно.

— А коронация — здесь же, во дворце? — осведомился Сеня.

— Да, — кивнул Ля Гуш вежливо, — в парадной зале. Она на первом этаже.

— Значит, идти недалеко, — улыбнулся Сеня. — Успеем.

— Да, — сказал Ля Гуш, — недалеко. Минут за пять дойдем. Хотя учитывая м-м-м… туфли…

Да, в этих туфлях кросс Сеня не побежал бы.

Ля Гуш стоял и постукивал башмаком по полу. Сеня стоял и теребил эфес шпаги, чувствуя неловкость, что так обеспокоил людей. Он хотел было сказать, что обойдется и без чая, как в дверях появились слуги. Один нес поднос с шоколадными пирожными, а другой — поднос с чайником, чашками и прочей посудой.

— Садитесь, садитесь, Ваше Величество, — проговорил Ля Гуш.

И Сеня плюхнулся на ловко подставленный Ля Гушем стул. Ля Гуш моментально схватил с подноса с посудой большую салфетку, встряхнул ее, расправляя, и повязал Сене на шею. Потом писарь-церемоннимейстер быстро налил чаю, спросил: «Сливки?» и после Сениного кивка налил сливок, так же по согласию Сени бросил два кусочка сахара и, не успел Сеня и взяться за ложечку, сам размешал чай и подал его Сене в руки. Похоже, в экстремальных ситуациях церемоннимейстер предпочитал все делать сам, не полагаясь на слуг.

Сеня взял одно из пирожных и проглотил его в два откуса. Не хотелось ему подводить Ля Гуша. И к тому же опоздать на собственную коронацию!

В итоге Сеня расправился с двумя пирожными и с двумя чашками чая за две минуты! По одной на каждую порцию!

Ля Гуш, не успел Сеня и воспротивиться, промокнул ему губы краем салфетки, потом пару раз взмахнул помпоном с пудрой перед лицом Сени, и Сеня опять расчихался. А Ля Гуш сказал:

— Пора! — и буквально выхватил из-под Сени стул.

— Да-да, — пробормотал Сеня, спеша к выходу из спальни и все же успевая еще раз мельком взглянуть на себя в зеркало. Издалека казалось, что вместо цыпленка из кучи одежды теперь выглядывает белый баран.

В коридоре Ля Гуш снова вынул часы.

— Сколько? — на ходу спросил Сеня.

— Без десяти шесть, — будто бы спокойно произнес Ля Гуш, но голос его предательски дрожал.

А Сеня вдруг как назло почувствовал, что ужасно хочет… «И зачем было пить столько чаю!» — подумал он. Можно было и потерпеть, но коронация может продлиться неизвестно сколько времени…

— Кхм, — кашлянул Сеня на бегу.

— Что, Ваше Величество? — с подозрением спросил Ля Гуш.

— А где у вас тут…

— Что? — с еще большим подозрением спросил Ля Гуш.

— Н-ну… туалет, — сказал Сеня.

Сене повезло. Туалет находился буквально в двух шагах — в эркере. Ля Гуш проводил его до деревянной досчатой двери. Возле двери стоял гвардеец в серо-голубой форме.

— Это король, — сказал гвардейцу Ля Гуш.

Гвардеец посмотрел на Сеню с недоверием, но посторонился.

Туалет оказался небольшой комнатой. Под малюсеньким окошком-бойницей было нечто вроде деревянного короба и на этом коробе была деревянная овальная унитазная крышка. Сеня ее открыл — да, это и был обычный унитаз, но встроенный в этот короб.

У другой стены стоял умывальник. Обычный, деревенский. С подвешенным к емкости звенящим штырьком. И, как выяснилось минутой позже, в умывальнике даже была вода, так что Сеня смог вымыть руки.

Выходя из туалета, Сеня заметил, что к двери прикреплена золотая эмблема-корона. Гвардеец, проследив за его взглядом, тихо хмыкнул.

Когда они с Ля Гушем спускались по винтовой лестнице, Сеня спросил:

— А зачем охрана?

— Возле туалетного кабинета? — уточнил Ля Гуш. — Чтобы обеспечить персонализацию.

— Что? — не понял Сеня.

— Чтобы только для короля, — пояснил Ля Гуш.

— А остальные как же? — поинтересовался Сеня. Народу в этом дворце работало уйма.

— Для остальных есть туалеты снаружи, — сказал Ля Гуш. — На заднем дворе.

По извилистым коридорам первого этажа туда-сюда бегали слуги — с подносами, канделябрами, стульями, цветами в вазах.

Ля Гуш остановился перед двойными дверями, богато украшенными золотыми завитушками. По бокам двери стояли два стражника — эти, как и гвардеец около туалета, тоже были одеты в серо-голубую форму, но только более нарядную, обшитую серебристым шнуром. В руках стражников были пики. Тот, что стоял слева, ел рогалик. Крошки сыпались на пол. Ля Гуш строго взглянул на жующего, и тот, замявшись, быстро спрятал рогалик в карман куртки.

Ля Гуш взглянул на свои часы, убрал их, повернулся к Сене:

— Я сейчас зайду и объявлю о вашем прибытии, сир. И вы тогда войдете в залу.

Сеня кивнул.