Химия жизни

Лилия Михайловна Кузнецова (2024)

Каждому человеку предназначена своя судьба, и важно жить так, чтобы исполнить своё земное предназначение. Это даётся непросто. Всегда возникают противоречия. Как в химии: реакции идут между противоречивыми веществами, и в результате появляется нечто новое. В жизни то же самое. Нам приходится преодолевать противоречия между нашими устремлениями и внешними обстоятельствами. Но когда мы разрешаем противоречия, преодолевая обстоятельства, то поднимаемся в нашей судьбе на более высокие ступени. Так будь же смелым, сильным, Человек, верь в себя! Помни, что любые обстоятельства преодолимы. Такова химия жизни.

Глава 2. Дорога домой

Возвращение

Опять прицеп на полозьях — едем на станцию Шумиха, теперь в обратную сторону. В Шумихе погрузились в поезд, но уже не в товарный, а в пассажирский. Ехали долго, может быть, неделю. Помню, как проезжали Харьков. Вокруг руины и колонны пленных, как и на других станциях. Украина освобождена, но разрушена! Пленных немцев использовали на отстройке городов и селений.

Приехали в Бахмач. С нами вернулось и семейство Божко, но без маленького сына. Осталась у них только дочь. Сын был моложе нашего Стасика, на фронт его не забрали. Но война его всё равно достала. Прогуливался с друзьями по полям, нашли неразорвавшуюся мину. Любопытно стало, что-то с ней начали делать, и она взорвалась. Подросток погиб. Таких случаев на территориях, которые побывали под немцами, было много.

Наш дом был занят, поэтому мы жили у сестры деда Кузьмы, пока родители устраивались на работу. У них семья большая, но нас приютили. С бабушкой Фионой жили двое дочерей. Надежда незамужняя, а Манюська (так называли Марию) была замужем за Алексеем. У них были две маленькие дочери. Кроме них, у Фионы жила внучка Майя — дочь старшей из её дочерей Натальи. Сама Наталья уехала искать счастья в Сибирь. Я её никогда не видела. Только знаю, что судьба её сложилась несчастливо. Майя была старше меня на пару лет. Она отлично училась и очень хорошо пела.

В доме было всего две комнаты. На Украине в селе строили дома по одному образцу. В общем пространстве дома отделялось хозяйственное помещение (кладовка), остальное пространство — жилое. Оно делилось на две части русской печкой с перекатом. Перекат — это длинная стена, шедшая от печки, отделяющая нары — ложе за перекатом от «хаты» — основной комнаты. Спали на печке и за перекатом на нарах. В передней комнате стояла кровать. Вот такие спальные места. Как мы там помещались вместе с хозяевами — загадка. По пословице: «В тесноте, да не в обиде». Тогда народ радовался друг другу и делил хлеб и кров с удовольствием. Радовались, что пережили войну, что остались живы, радовались, что снова встретились, общению друг с другом.

Мы с мамой Василисой стали навещать старых знакомых и соседей. У кого-то осели какие-то наши пожитки, такие как посуда, кое-что из мебели (венские стулья), наши довоенные фотографии. Люди, которые знали меня маленькой девочкой, разочарованно произносили: «Это Лиля?» Мама рассказывала, что я была очень красивым ребёнком, а теперь стала гадким утёнком в свои десять лет. Эти замечания оставили впечатление на всю мою жизнь, поэтому я всегда считала себя некрасивой, особенно по сравнению с Аллочкой. Видимо, и это сказалось на моей судьбе.

Тем временем мамуся с папой отправились в роно и получили направление в Плиски. Вот туда мы и поехали.

Плиски

Это большое село с большой средней школой. Главный корпус построен в 1913 году. В нашу школу поступали ученики из окрестных сёл, в которых были только семилетки. Поэтому в восьмых — десятых классах было много учеников, по два класса в параллели.

Субботник по очистке ставка. На противоположном берегу два корпуса школы и дом, в котором жили мы в последние годы в Плисках (белый)

На окраине села в сосновом парке находился санаторий для больных костным туберкулёзом. Черниговская область в отношении туберкулёза была неблагополучным местом. Заведовал санаторием толстый доктор по фамилии Кисель. Его дочка на год младше меня выросла в первую красавицу школы.

В селе был парк, его называли сад Конецького. Видимо, до революции селом владел польский пан. Сохранился панский дом. Теперь в нём располагалась больница. В саду Конецького был ещё один большой дом. В нём располагался колхозный Дом культуры. Папа получил в нём должность заведующего. Пользовалась я этим от души: бесплатно смотрела все кинофильмы. Тогда демонстрировали много трофейных европейских и американских фильмов.

По воскресеньям в саду были гулянья. По длинной главной аллее сада над прудом молодёжь ходила «в проходки». Выстраивались в колонну, как на демонстрации, и шли так из конца в конец с песнями. Украинский народ очень музыкальный и певучий. Пели украинские песни и новые советские. Они лились над селом прекрасными мелодиями. Советских песен в ту пору было очень много, и все они были прекрасны. Как и в Кислянке, новые песни выучивали по радио.

Колонна была праздничной. Все наряженные, иногда в украинских костюмах. Прямо выставка невест и женихов. Мы, малышня, пристраивались сбоку и наблюдали: кто с кем, кто в чём. Позднее подросли и сами влились в нарядную колонну.

После проходок с песнями начинались танцы. Гармонисты растягивали гармошки, играли вальсы, краковяк, кадриль, тустеп (называли его карапет) и другие. Это было не только зрелищное, но и волнующее празднество. Соединялись пары, возникала любовь, а по осени играли свадьбы.

Мы с Аллочкой на эстраде Конецького сада

Часто были концерты. Мы с Аллочкой всегда принимали участие. Нашими коронными номерами были две песни, которые мы пели на два голоса, как принято на Украине, «На опушке леса» и «Пшеница золотая»:

На опушке леса старый дуб стоит,

А под тем под дубом партизан лежит!

Он лежит не дышит и как будто спит,

Золотые кудри ветер шевелит.

Перед ним старушка-мать его сидит,

Слёзы проливает, сыну говорит:

«Я тебя растила, я ль не берегла,

А теперь могила стала мать твоя».

Когда мы стали матерями, воспроизвести эту песню не могли от слёз.

Вторая песня Матвея Блантера о сияющей послевоенной жизни на стихи Михаила Исаковского. И звучала она очень красиво:

Мне хорошо, колосья раздвигая,

Сюда ходить вечернею порой.

Стеной стоит пшеница золотая

По сторонам дорожки полевой.

Село делилось на две части речушкой, через которую возведён мост. Речку запрудили и получился ставок — небольшой пруд. Он весь зарастал травой и водорослями. Уткам было раздолье, а для купания ставок не годился, но на лодках по нему плавали.

В селе было несколько больших улиц: Власовка, Бойкивка, Пидгаи, Большая и Малая Гаценковка. Большая Гаценковка вела к станции. Ещё был Оверкиев хутор. Он находился за железнодорожной станцией. На каждой улице был свой колхоз. Всего в Плисках было пять колхозов. Позднее их объединили и стало два колхоза. Колхозы выращивали сахарную свёклу, пшеницу, рожь, в меньшей степени — другие культуры. Школьники летом ходили на прополку сахарной свёклы, осенью помогали собирать картошку, свёклу, кукурузу. И я, конечно, во всём принимала участие.

Прогулка по ставку с одноклассниками. Сзади правит веслом Григорий Иванович — любимый учитель физкультуры

Станция у нас была примечательная. Она знавала художника Николая Ге, Льва Толстого, Илью Репина. Недалеко от нашего села Николай Ге купил усадьбу на хуторе. Этот хутор так и назывался — хутор Ге. К нему приезжали в гости Толстой и Репин. Они выходили на станции, а до хутора их вёз кучер Клим. Клим был ещё и портным. У него Толстой заказывал кафтан.

Когда мы приехали в Плиски, Клим был совершенно седым, но ещё крепким стариком. В нём угадывалось некое благородство, что отличало его от других крестьян. Папа дружил с ним и много беседовал. Он подарил папе фотографию Толстого с автографом. Дед Клим получил её от самого писателя за ловко сшитый кафтан. Эта фотография теперь хранится в музее Нежинского пединститута.

Военные воспоминания папы

Длинные зимние вечера освещались светом керосиновой лампы. Только в 1952 году в селе появился электрический свет. Но керосиновая лампа создавала особый уют. Мамуся с папой обычно составляли поурочные планы на следующий учебный день, а дальше начинались вечерние посиделки. Папа был выдумщик на разные игры. Он также любил почитать нам стихи. Особенно часто читал Маяковского и нам привил любовь к этому поэту. А теперь, с высоты своего опыта, я ещё больше ценю поэзию Маяковского. В студенческие годы мне пришлось соприкоснуться с его личностью ближе через человека, который знал его лично. Но об этом речь позднее. А сейчас — о папиных военных рассказах.

Папу призвали в армию в 1939 году. Служил он в артиллерии на западной границе Украины. Он участвовал в присоединении Бессарабии и Буковины. Противно слушать теперешнее верещание об оккупации Советским Союзом этих областей. Не было боёв, чтобы называть это оккупацией. Население встречало Советскую армию с радостью. Никто ни на кого не нападал. Просто те части России, которые по Брестскому миру отошли другим государствам, вернулись домой.

Первый день войны был большой неожиданностью для частей Красной амии, которые располагались рядом с границей. Начался артиллерийский обстрел. Папу поразила картина, когда разорвался снаряд и одному бойцу оторвало голову. Мы теперь знаем, как силён был напавший враг. Нашим войскам пришлось отступать с боями. Сопротивление наших солдат не могло остановить фашистов. Так враги дошли до Киева. На этой территории воинские части, где служил и наш папа, попали в окружение. Окружение заняло огромную территорию, которую потом назвали Киевским котлом. Вот в этом котле оказался и папа.

Он рассказывал, что они залегли с оружием, готовые к обстрелу, ожидая фрицев. И вдруг сзади себя услышали «Хенде хох!» Оказывается, они уже находились в окружении. Папа вспоминал это мгновение как одно из самых тяжёлых: сдаваться — хуже смерти, застрелиться — рука не поднимается. И до конца жизни он колебался: правильно ли он поступил, сдавшись в плен. Но дальнейшие события показали, что он был прав. Пока жив — можешь действовать, можешь найти выход.

Колонну пленных красноармейцев фашисты погнали, видимо, вглубь занятой территории. Нельзя было споткнуться и упасть, сделать лишнего движения, высунуться из колонны — стреляют наповал. Есть не давали, отдыхать не давали. На ночь загнали в бывший свинарник. На полу лежали доски, видимо, свиней держали культурно, а между досками — упавшие зёрна кукурузы. Эти зёрна бойцы доставали и ели, чтобы хоть бы как-то утолить голод. Когда я это слышала, сердце сжималось не только от жалости, но и от уязвлённой гордости: в каком униженном положении оказались папа и другие бойцы.

Папа всегда был наблюдательным. И тогда тоже это качество ему помогло. Однажды на привале он заметил, что часть красноармейцев лежат отдельно, и их охраняют меньше. Оказалось, что немцы отделили больных. Инфекций они сильно боялись.

Среди поляны стоит котёл с водой. С одной стороны поляны — здоровые пленные, а с другой больные. Между этими группами ходит часовой. Папа увидел, в какой момент часовой поворачивается к ним спиной. Он улучил момент, шмыгнул от одной группы к другой и лёг рядом с больными лицом вниз. С папой побежал ещё один пленный — молодой чувашский поэт Иванов, но он задержался на старте. Его заметил часовой, когда он бежал мимо котла, и застрелил.

Так папа оказался в менее охраняемой группе. Колонну пригнали в Кременчуг и поместили в лагерь, огороженный высоким забором. Здоровых поместили в большое здание, а больных — во флигель. Папа и вправду заболел дизентерией. Во флигель немцы не заглядывали, боясь заразиться. Вместе с пленными там находилась старушка-еврейка. Она в консервной банке кипятила воду и давала папе в качестве лекарства.

Каким-то образом папа установил контакт с местной женщиной. Она приходила, видимо, на работу к немцам. Папа переговорил с ней, узнал, где она живёт. У него зрел план, как вырваться из плена.

Шёл ноябрь — самые тёмные ночи. Он сговорился с двумя пленными бежать. Разузнали, как постовые охраняют флигель: они ходили от главного корпуса к флигелю и обратно. И однажды отчаянные парни решились на побег. Когда часовой отошёл от флигеля и пошёл к главному корпусу, они выскочили и побежали к забору. Двое были ростом выше и физически крепче папы, поэтому они подсадили папу, он оказался на заборе. И тут часовой, судя по шагам, повернул в их сторону. Они притихли, а папа повис животом на заборе и застыл, притаился. Когда часовой повернул от флигеля, папа соскочил на другую сторону забора. Он не знает, последовали ли за ним те двое.

Папа пошёл в темноту. Нигде ни огонька, никто и ничто не шевелится — комендантский час. Сколько шёл — он не помнит. В такой темноте и время кажется бесконечным и опасным: если его обнаружат в солдатской форме, будет лихо. Вдруг в глубине двора мелькнул огонёк. Папа пошёл на него. Подошёл к небольшому домику. Свет просачивался сквозь щели в ставнях. Тут открылась дверь, и на крыльцо по нужде вышла старушка. После повернулась было обратно к двери. Тут папа с ней заговорил и вошёл в дом.

На столе горела керосиновая лампа, за столом сидела женщина. И каково же было удивление, когда он увидел ту самую женщину, с которой договаривался. Та вскрикнула: «Как ты меня нашёл?» Женщины приютили молодого бойца, переодели, и он через некоторое время отправился в путь на восток, к линии фронта.

Путь был неблизкий. Шёл по Украине, заходил в хаты, его кормили, укрывали. Со своей дизентерией он совсем разболелся. После голода нельзя было наедаться, но щедрые украинцы от души делились миской борща в первом же доме, в который папа заходил. В последний дом деревни он снова просился, и его снова кормили. Наконец дальше идти не мог. В одном доме старик со старухой просили его остаться у них, пока наши не вернутся. Но папа рвался вперёд.

Наконец он перешёл линию фронта и, конечно, попал на проверку в Смерш — орган борьбы со шпионами. Не знаю, как его проверяли, он рассказывал об этом только мамусе. Наконец, повели к тому месту, где подозреваемых в шпионаже расстреливали. Папа затылком чувствовал пулю, которую в него выпустят, и норовил повернуться виском. Он сам не знал, почему не хотел получить пулю в затылок. Когда дошли до места, особист сказал: «Всё, Кузнецов, проверку ты прошёл, свободен».

Дальше он опять попал на фронт. Теперь его определили в разведку. Он всегда производил впечатление на людей: умный, сдержанный, трезвомыслящий, интеллигентный, прекрасно владевший русским языком. Видимо, поэтому попал в разведку. Ему дали подразделение, которым он и командовал.

Наши всё отступали. Переправились через Хортицу, Медведицу, Дон. И остановились под Сталинградом. Их части подошли к уже окружённому городу, то есть замыкали кольцо.

Подробностей папа как-то не рассказывал, кроме одной. Немцы то ли сами сдавались в плен, то ли их ловко захватывали. Пришлось и папе конвоировать одного. Враги уже давно испытывали всяческие тяготы окружения: холод, голод, лишения. Вызывали уже не ненависть, а жалость. Папа, видимо, зная, что такое плен, посочувствовал конвоируемому, отдал свою пайку хлеба. Тот жадно съел. Потом сел на обочину дороги, снял сапог и вынул карманные часы. Отдал папе в знак благодарности. Они у нас долго хранились, хотя уже и не шли.

Дальнейший путь воина — знаменитая Прохоровка на Курской дуге. Под Прохоровкой были самые страшные танковые бои. Но и тут папу Бог хранил. Танковыми частями руководил знаменитый гитлеровский генерал Гудериан. Он получил отличное военное образование… у нас, в СССР: окончил Казанское танковое училище. Так что сопротивление было мощное. Но, как известно, и здесь наша армия одержала победу.

Через некоторое время части, где служил папа, попали в Псковскую область — исконную русскую землю, которой через много десятилетий руководил мой сын Михаил Кузнецов, внук моего отца Кузнецова Михаила. По одному эпизоду сужу, что военные пути солдата шли через Невель.

Закончил войну папа в Прибалтике. Здесь она шла и после объявленной победы. После плена самых высоких наград он не получал, хотя солдаты его подразделения награждались больше. Папа же получил Орден Красной Звезды и ряд медалей.

На берегу Балтийского моря он нашёл том Пушкина в коленкоровом переплёте. Книга долго хранилась у нас. Я её любила читать, начиная с третьего класса. Как и фотография Толстого, эта книга также хранится в Нежинском пединституте.

Наши учителя

Итак, мы обосновались в Плисках. Мамуся преподавала физику и математику. Папе дали полставки учителя русского языка, так как в школе уже были две учительницы и один учитель русского языка и литературы. Настя Кузьмовна была старой интеллигентной учительницей с гимназическим дореволюционным образованием.

Другая тоже Настя, только Антоновна, начитанная и весьма грамотная. Она очень любила показать свою эрудицию и часто заводила споры с папой. Но папа, хотя имел за плечами всего только педтехникум, знал русский язык лучше и всегда оказывался прав. В этом спорщики убеждались, подняв и перелистав все имеющиеся словари.

Папа — учитель русского языка и литературы

Ещё один учитель русского языка, Павел Антонович Сыплывый, был завучем. Через некоторое время директора Марию Павловну Новик сняли с должности, якобы за то, что она во время войны находилась на оккупированной территории. И Павел Антонович стал директором. Он был на фронте и имел преимущества.

Павел Антонович и папа на берегу ставка

Будучи директором, он преподавал в нашем классе. Это было, когда я уже училась в девятом классе. Раньше русский язык и литературу преподавал папа. Он заложил нам хорошую основу. Но поскольку папа не имел высшего образования, то он преподавал только в средних классах.

Павел Антонович страдал русским недугом — пил. Поэтому часто уроки мы проводили сами. Он давал задание кому-нибудь читать вслух литературные произведения. Обычно читал Костя Ильяшенко. Мне тоже доставалось. Возможно, эти читки не отвратили нас от литературы, а пристрастили к ней.

Раньше читал папа. Он был великолепным чтецом. Помню, как-то он читал «Тараса Бульбу». Класс слушал в звенящей тишине, с трудом сдерживая слёзы.

Украинский язык и литературу преподавала Надия Андреевна. У неё болели почки и на пояснице росло что-то вроде горба. Из-за этого она была маленького роста, но лицом красивая. Все наши учительницы были весьма привлекательны.

Украинский и русский языки по грамматике и синтаксису практически одинаковы. Это опровергает современные взгляды, которые выражены в лозунге «Украина — не Россия». Такое родство ярко свидетельствует о том, что русские и украинцы почти один народ, во всяком случае одного корня. Ведь и наши языки имеют один корень — древнерусский.

Украинский язык более красочный и точный. Например, «Straight on along» на английском; «идти прямо» по-русски; «прямувати» по-украински.

Я иногда до сих пор затрудняюсь с применением некоторых русских слов: в памяти всплывают украинские.

Украинский язык выражает характер украинцев. Это народ, любящий иносказание, юмор, острые шутки, метафоры, в то же время он очень романтичен. Об этом ярко свидетельствуют украинские песни, необыкновенно лиричные, мелодичные.

Мамуся и папау нашего дома

Надия Андреевна стала нашим классным руководителем, сменив Галину Иосифовну. Мы её любили. Была она сильным учителем и хорошей классной. Я рада, что мне довелось изучать украинский язык и литературу.

Мне пришлось учиться и у мамуси, и у папы. Папа до войны окончил педагогический техникум. Видимо, педагоги техникума были весьма квалифицированными. Папа получил отличное среднее педагогическое образование. Но учителю нужно было высшее образование, поэтому папа поступил в Нежинский пединститут на заочное отделение. Зимой и летом он ездил на сессию, сдавал экзамены. Из Нежина он всегда привозил нам с Аллочкой подарки. Привозил и ёлочные игрушки. Я до сих пор храню некоторые из них. До этого мы украшали ёлку самоделками.

Географию преподавал очень высокий ростом Иван Павлович. Он был замечательным учителем, любил географию, и мы её любили. Да и все остальные учителя были настоящими профессионалами. В нашей школе работали замечательные математики. Возглавлял их завуч школы Степан Омельянович Власенко.

Ольга Прокофьевна преподавала биологию и химию. Помню, как она показывала интересные опыты. К сожалению, она рано умерла.

Аллочка первоклассница, а я окончила пятый класс

Историю преподавала Мария Павловна Новик. На редкость яркая, эрудированная и интересная учительница. Другая учительница истории, Галина Иосифовна, была нашим классным руководителем до седьмого класса. Как она рассказывала мифы Древней Греции — заслушаешься.

В нашем классе учился её сын Владик. Мы с ним родились почти одновременно, в один год и месяц: я двадцать третьего, а он двадцать четвёртого августа. Мы были самыми маленькими среди рослых одноклассников. Во всё время учёбы он ревниво относился к моим успехам. Если я получала оценки невысокие, он радовался. Если я получала хорошую оценку, то он злился. Это не то чтобы задевало меня, но тяготило. С тех пор я ненавижу всякое соревнование, всякую конкуренцию.

Ученица

Школа была украинская, а мы привыкли разговаривать по-русски. Пришлось учиться и на украинском языке. Мама Василиса всегда говорила по-украински, поэтому переходить на родную мову было легко.

Если в начальной школе я была тихой и скромной девочкой, то в средних и старших классах слишком вертлявой и непоседливой. На уроках не могла удержаться от общения с соседкой по парте и другими учениками. Но новый материал успевала схватывать. Как-то Иван Павлович сравнил меня с Юлием Цезарем, который одновременно мог делать несколько дел. Он вызывал меня отвечать, когда я особенно вертелась. Я вставала и отвечала правильно. Вот он и сказал:

— Ти, Лiля, як Юлiй Цезарь, i крутишься, i розмовляэшь, а визовешь — всё знаэшь.

В средних классах я училась на одних способностях: схватывала быстро, запоминала хорошо. Другое дело Аллочка. Она пошла в первый класс и сразу стала учиться с особым прилежанием. Учительницу свою Надию Михайловну обожала и считала, что нужно её слушаться беспрекословно. Эта черта характера — всё делать как можно лучше — у неё осталась на всю жизнь. На редкость добросовестной была не только на работе, но и дома. Остаётся такой и будучи уже на пенсии. Ничего не делает вполоборота, всё на полную катушку.

Когда она окончила второй класс, а я шестой, нас отправили в пионерский лагерь. В лагере у неё вдруг заболела голова. Эту боль невозможно было унять. Я давала ей пирамидон, аспирин — ничего не помогало. Я и сейчас переживаю, вспоминая её боль. Я просила окружающих не шуметь, чтобы не беспокоить Аллочку.

Так начались её мигрени.

Аллочка

В пятом классе у неё заболели суставы и сердце. Черниговская область имеет особый микроклимат. Отмечалось, что эта местность является очагом ревматизма и туберкулёза. В ту пору в Плиски приехал киевский врач-кардиолог Пётр Петрович. Он стал лечить Аллочку. Ей прописаны были порошки салициловой кислоты. Они вызывали у Аллочки рвоту, настолько противными были, и она просила солёный огурец, чтобы заесть их. Бедная, как она преодолевала эту процедуру — проглотить порошок. Что за судьба! Почему столько бед с её здоровьем? Но всё равно, нужно благодарить Бога, что он ей посылает длинную жизнь. Аллочке уже семьдесят шесть, а ведь врачи прочили не более шестидесяти. Будем надеяться, что проживёт и за восемьдесят.

Но несмотря на болезни, Аллочка не теряла бодрости духа, участвовала в самодеятельности, танцевала, пела. На каждом концерте в школе или клубе мы с ней пели дуэтом.

Аллочка кормит курочек

На нас лежали домашние обязанности. Ежедневно убирали в квартире, по субботам мыли полы. Полы были деревянными, некрашеными. Мыть их следовало с песком и голиком (такой веник из веток). Посыпаешь мокрый пол песочком и начинаешь натирать голиком. Чистота! Выполняли работу добросовестно. Это имело большое воспитательное значение. Я счастлива, что детство провела в селе в трудах и заботах. В них выработался характер: не бояться никакой работы, быть в жизни уверенной и трудолюбивой, не пасовать ни перед какими сложностями.

Каждое лето у нас с Аллочкой была обязанность ежедневно готовить корм для кабанчика — рвать зiлля (по-русски точно не скажешь, это не простая трава, а съедобная, для животных), чистить под насестом у кур, помогать маме Василисе в прополке огорода, в окучивании картошки, осенью — в её уборке. Помимо этого, я летом каждый день в предвечерье поливала огурцы и помидоры. Вёдрами носила воду из ставка или колодца, а из репродуктора, установленного на площади, в это время лилась музыка. По радио передавали концерты по заявкам. Звучала и классическая, и эстрадная музыка. С тех пор я люблю время летнего заката.

Сельская жизнь нелегка. Много работы по хозяйству: огород, скотина, домашняя работа. Ни тебе пылесоса, ни тебе стиральной машины. Стирка — это целая эпопея. Три или четыре постели, полотенца, личные вещи каждого из пятерых членов семейства. Что-то подстирывали по мелочам; когда подросли, стали и мы заниматься этим. Но была и большая стирка. Сначала замочить, потом перестирать в корыте, потом прополоскать. Многие выходили полоскать на ставок, а мама с мамусей всегда полоскали в корыте.

Мамуся в санатории в Ирпени

Мамуся всегда отличалась слабым здоровьем. А тут стало совсем плохо. Пошла на приём к Киселю. Он сказал: «Та ситименно, пройдёт». Его так и звали: «ситименно» — «так сказать именно». А у мамуси уже вовсю полыхал туберкулёз. И если бы не папа… Он повёз её в районную больницу. И каждый год доставал для неё путёвки в санатории. Так папа и спас её. Каждое лето она ездила лечиться. А мы каждое лето ждали, когда она вернётся. Очень скучали.

Моя учёба

Но вот учёба… Приходя из школы домой, я долго слонялась из угла в угол, не могла сесть за домашние задания. Только и слышала: «Лиля, садись за уроки». Сяду выполнять задания, а сама не могу сосредоточиться. Смотрю в окно, а там вдали железная дорога. Поезда часто проходят. Ведь это Московско-Киевская дорога, поездов много: Москва — Киев, Москва — Кишинёв, Москва — Львов, Москва — Одесса, Москва — Ужгород, Москва — Чоп (приграничная станция). И обратные поезда. Интересно как! Воображаешь дальние края, неизвестные города.

Кроме того, ждут меня и интересные книги: «Судьба барабанщика», «Школа», «Три мушкетёра», «Овод», «Дети капитана Гранта», «Хижина дяди Тома», «Великое противостояние», «Два капитана» и другие. Читать я очень любила. А тут — уроки. Как-нибудь выполню и — за интересные дела.

Папа, мамуся, учительница рукоделия, Степан Иванович

Однажды мамуся задала на дом по геометрии доказать теорему другим путём, не так, как было доказано на уроке. Надо сказать, геометрию я любила за чёткость, стройность доказательств, логику. Красивая наука. Но я даже подумать не могла, что теорему можно доказывать по-другому. И вот я хожу, бегаю, занимаюсь чем-то по дому, но время от времени мысленно обращаюсь к доказательству теоремы. И вдруг меня осенило. Нашла! Нашла другое доказательство. Радость была так велика, что я на всю жизнь запомнила даже место, где меня осенило.

Вот эту радость я положила в основу своей методики, когда стала учёным-педагогом. Нужно создавать такую ситуацию на уроке, чтобы ученик мог сделать для себя маленькое открытие. Нет ничего более занимательного, чем приключение мысли.

Кроме учёбы, меня привлекали различные кружки, вплоть до вождения тракторов. Его учредили, когда в школе вводили политехническое образование. Правда, такой кружок в самом начале сошёл на нет.

Очень популярным был литературный кружок. Вела его Аллочкина учительница украинского языка и литературы Приська Михайловна. Они с матерью приехали из Белоруссии. Приська Михайловна не учила меня, но на её кружок я ходила с удовольствием. Мы изучали биографию Тараса Шевченко, по очереди читали дома отдельные главы, потом рассказывали на кружке. Было не то чтобы занимательно, но интересно и весело.

Кроме литературного кружка в школе был хор. Это не только интерес, но и необходимость. Ежегодно в Бахмаче проводилась районная олимпиада художественной самодеятельности. На ней каждое селение показывало самодеятельное мастерство. Открывал олимпиаду сводный хор. Значит, нужно было выучить обязательные песни, в том числе на стихи Шевченко: «Реве та стогне», «Заповит», «Тополя». В хоровом исполнении они так красиво звучали!

Сначала хором руководила мамуся, потом Степан Иванович Харевич. Он не был учителем, работал на железной дороге, но играл на скрипке, был музыкальным. Он даже создал оркестр народных инструментов. В оркестр отбирали тех, кто умел на чём-либо играть. Поскольку я не владела инструментами, то в оркестр не записывалась.

Был такой курьёзный случай. Пришёл мальчик из младших классов. Его спрашивают:

— На каком инструменте умеешь играть?

Отвечает:

— На балалайке, правда я ещё не пробовал.

Наш школьный хор. В предпоследнем ряду мамуся и Степан Иванович, рядом с ним Оля Гаценко — солистка нашего хора

В нашем клубе работал художник Николай Иванович Копылов. В школе он вёл кружок рисования. Я — тут как тут, в первых рядах пошла записываться. Таланта не проявила никакого, зато овладела разными шрифтами. Тоже польза.

А вот где я была завсегдатаем, так это на танцевальном кружке. Кружком руководила замечательная женщина — балерина, окончившая Вагановское училище, Антонина Михайловна Лейбина. Видимо, война, блокада Ленинграда, другие обстоятельства занесли её к нам — на нашу радость. Она была замужем за фронтовиком, потерявшим на войне зрение. Дмитрий Сидорович Ходыч преподавал нам биологию.

Аллочка тоже ходила в этот кружок. Мы потом танцевали и пели на концертах в нашем клубе. Аллочке Антонина Михайловна поставила цыганский танец. Маленькая, упругая как мячик, она так легко носилась по сцене. Загляденье. Теперь так же удивительно легко и гармонично танцует её внучка Стеллочка, выгодно выделяясь среди других танцующих.

Антонина Михайловна считала, что у меня большой талант и я могу идти учиться в балет. В самом деле, я об этом мечтала, особенно после того, как в кино увидела отрывки из балета «Маруся Богуславка». Но моя любимая учительница отговаривала меня — только не балет. Она сама протанцевала всего одну партию из балета «Тщетная предосторожность». Потом поскользнулась на улице, растянула лодыжку, и из балета пришлось уйти.

Вот этот кружок и привёл меня в конце концов в педагогику. Но об этом позже.

Гриша Мищенко

Кстати, учитель физкультуры Григорий Иванович тоже отмечал у меня большие способности, но уже к гимнастике. Это был замечательный педагог и человек. Он не только хорошо нас тренировал на уроках, но и создал секцию лёгкой атлетики. Наши спортсмены не раз занимали призовые места на олимпиадах различного уровня. Меня он не брал ни в какую секцию, но давал наказ: когда поступлю в МГУ, чтобы сразу шла в гимнастическую секцию. Забегая вперёд, скажу, что я с упоением посещала спортивную гимнастику и даже выступала на открытии и закрытии Всемирного молодёжного фестиваля в 1957 году.

Замечу, что всё село знало, что я поступлю в МГУ.

Влюблённость

Я с подружками Олей и Лидой

Первая лёгкая влюблённость меня посетила в седьмом классе на зимних каникулах. Ежедневно мы встречались с подружками Лидой и Олей. У Оли был старший брат Гриша. Он много шутил. Шуток я почти не помню, но это было смешно. Особенно я смеялась над выражением «ведро мокрой воды». От смеха я получала удовольствие и, видимо, перенесла это удовольствие и на Гришу.

Однажды мы были на дне рождения у Валика Сыплывого. Гриша сидел рядом со мной и в какой-то момент положил руку мне на талию. Я замерла от неожиданности, от того, какое удивительное чувство я испытала.

После седьмого класса Гриша уехал в Киев в училище прикладного искусства (он имел художественный талант), и с его отъездом первое чувство остыло.

Вторая влюблённость меня настигла в девятом классе. В памяти остался момент «остолбенения». На переменах парни собирались у торца школьного здания, а девушки прогуливались мимо них. И вдруг в глаза бросился пояс с пряжкой, перетягивавший фигуру невысокого, но ладного паренька. Пути любви неисповедимы. Почему именно пояс покорил моё сердце?

Биологи пишут, что глаза схватывают в партнёре генетику. Видимо, какие-то детали и выдают подходящий тебе тип. Уже будучи взрослой, я заметила, что в мужчинах меня привлекают мощные руки, как у моего накачанного сына и у моего любимого мужа Рифката. Я всё же нашла такого.

Анатолий Шкура

Итак, среди сверстников я углядела генетику Анатолия Шкуры. Оказывается, он меня заметил ещё в пятом классе. А я его совсем не помнила, он ведь учился в параллельном классе. Мы стали дружить, так это тогда называлось. Он играл на гармошке и поэтому участвовал в танцевальном кружке в качестве музыканта. Там мы и виделись. Вторым местом встреч были шахматы по воскресеньям. Здесь я получала двойное удовольствие: и от шахмат, и от присутствия Толика. А третьим местом стал кинозал нашего клуба. Сидели мы вместе и держались за руки. Это доставляло такое удовольствие.

На летних каникулах начинались ежедневные коллективные свидания. Я дружила с одноклассницами Олей Мищенко (сестрой Гриши), Лидой Фенько и Олей Деревянко. Все они жили рядом друг с другом. Мы собирались на их улице. Я присоединялась к ним после того, как полью огурцы и помидоры. И вот к нам неожиданно стали приходить трое парней, среди них и Анатолий. Они приходили с другого конца села. Не помню, как мы проводили время, главное, что вместе.

Вот и вся любовь. Она закончилась, когда я уехала в Москву. Провожали меня одноклассники, в их толпе был и Толик. Мама Василиса рассказывала, что, когда поезд тронулся, увозя меня в далёкую Москву, Анатолий пошёл по рельсам за поездом. Как будто знал, что наша романтическая история закончилась. Как в песне «Сиреневый туман»:

Быть может, навсегда ты друга потеряешь —

Ещё один звонок, и уезжаю я.

Мечта о Москве

Когда я была уже в восьмом классе, в прессе стали появляться сообщения о строительстве нового здания Московского государственного университета. Печатали и фотографии будущего здания, видимо, макета. Папа стал говорить, что я должна учиться в МГУ. Не знаю, было ли это отцовское тщеславие, или в самом деле он видел мой интеллектуальный потенциал. Я ведь училась не так чтобы достойно. Это у нас Аллочка была отличницей.

Но я достаточно хорошо знала алгебру, геометрию. В них я чувствовала себя знатоком.

И вот казус в седьмом классе. Пишем контрольную по алгебре. Я быстренько решила задание, сдала работу в полной уверенности, что всё выполнила правильно. Алгебру преподавала у нас Анна Кузьминична, моя мамуся. Я была так уверена в успехе, что дома не спросила её, какая у меня оценка. На следующем уроке учительница объявляет оценки: «Лиля — два». Я в большом недоумении. Ну, ладно, бывает. Исправлю.

На следующей контрольной история повторилась: снова я уверена, что всё решила правильно, и снова тот же результат — два. Тогда я спросила мамусю дома:

— Почему два?

И получила ответ:

— Значит, не знаешь.

Медалистка Лиля Кузнецова на доске почёта в Плисецкой школе

До сих пор восхищаюсь воспитательным ходом мамуси. Никаких нотаций, ругани — наоборот, молчала, как будто её это не волновало. Дождалась, пока я сама завела разговор. И дала совет:

— Хочешь исправить положение, возьми за правило каждый вечер решать лишний пример или задачу.

Пришлось внять совету и взяться за дело. В результате я выработала характер: усидчивость, силу воли, настойчивость, ответственность. И в следующем классе стала учиться лучше. Восьмой класс окончила без троек, девятый на одни пятёрки.

И вот последний, выпускной класс. Папа всё время твердил, что мне нужно окончить школу с медалью и поступать в МГУ. Я поначалу отмахивалась: как можно из сельской школы — да в лучший вуз страны. Об этом и мечтать не следует. Но папа капал и капал на мозги, пока я не превратила эту идею в цель.

В десятом классе я не поднималась со стула. А в том году праздновали трёхсотлетие воссоединения Украины с Россией. Это уже когда подошли выпускные экзамены. Гулянье в саду Конецького было знатное. А я только выйду за дом на высокий берег ставка, послушаю песни, и опять за книжку.

Сдавали мы экзамены каждый год начиная с четвёртого класса. Они очень помогали учёбе: в конце года всё повторишь и в следующий класс идёшь с приличным багажом знаний. Дальше можно усваивать новые знания.

В выпускном классе было чуть не десяток экзаменов. Сдала всё на пятёрки, кроме украинского сочинения. Надия Андреевна посчитала, что я сделала стилистическую ошибку: не указала, что Иван Франко не дописал повесть «Борислав смiеться». И получила я за сочинение четвёрку. Мне полагалась серебряная медаль. Это была вторая в школе медаль. Первую получила Катя Фенько из предыдущего выпуска.

Вот с этой медалью повёз меня папа в Москву. Но сначала он выбрал мне специальность. Девочка из села, значит, факультет надо выбирать соответствующий — биофак. Перебрали специальности, остановились на почвоведении.

В Москву, в Москву…

И вот Москва! Добрались до Моховой, сдали документы, было назначено собеседование через несколько дней в зоологическом музее биофака на улице Герцена. Папа уговорил комиссию поставить мне собеседование в первый день, потому что ему нужно было уезжать на сессию в пединститут. Такое могло быть под силу только моему обаятельному и убедительному папе.

И вот день собеседования. Девушки и парни из разных уголков страны. С некоторыми познакомились. Настала и моя очередь. Комиссия сильно меня не мучала. Спросили, какие сельскохозяйственные работы я выполняла, отличу ли ячмень от пшеницы. Как не отличить, конечно, отличу. На том и закончилось собеседование.

Папе нужно было уезжать, у него начиналась сессия в институте, а я осталась дожидаться результата. Меня приняли. Конечно, выручило то, что я из села, и то, что это был первый день собеседования. На собеседовании были такие умные ребята и девушки. Я среди них была серой мышкой. Многих из них приняли: Риму Тюрину, Нину Астину, Наташу Близнюк, Валеру Лихоманова. Мы все потом встретились на факультете.