Химия жизни

Лилия Михайловна Кузнецова (2024)

Каждому человеку предназначена своя судьба, и важно жить так, чтобы исполнить своё земное предназначение. Это даётся непросто. Всегда возникают противоречия. Как в химии: реакции идут между противоречивыми веществами, и в результате появляется нечто новое. В жизни то же самое. Нам приходится преодолевать противоречия между нашими устремлениями и внешними обстоятельствами. Но когда мы разрешаем противоречия, преодолевая обстоятельства, то поднимаемся в нашей судьбе на более высокие ступени. Так будь же смелым, сильным, Человек, верь в себя! Помни, что любые обстоятельства преодолимы. Такова химия жизни.

Глава 3. Дворец науки МГУ

Студентка

Обошла Дворец Науки вокруг. Как в тебя, избушка, войти и как выйти? Конец лета, у студентов каникулы, у педагогов отпуска. Даже не спросишь ни у кого. Не помню, как нашла бюро пропусков, но добралась до своей зоны Д, в которой мне предстояло прожить пять лет. Получила ордер на комнату 123. Оказалась комната-пенал. Вдоль стены диван и секретер. У другой стены стол обеденный, а у окна — письменный. Шкаф встроенный. В него помещалась одежда и постель, которую стелили на диван. Получила у завхоза коврик, графин со стаканами красного хрусталя, настольную лампу с зелёным абажуром, под ней буду набираться знаний. Обустроилась.

За стеной такая же комнатка, с моей объединена в блок. В эту комнату поселили девочку из Астрахани. Красивая, очень модная, развитая. У неё всё время толпятся парни.

Будем жить и учиться. Утро первого сентября — первый учебный день. В ауди тории 01 установочные лекции.

Моя комната

Как разумно был устроен первый учебный день! Три лекции: профессор Уранов читает лекцию по геобота нике, профессор Славин — по общей геологии; академик Ковда, наш главный почвовед страны, — лекцию по специальности, почвоведению. Все три лекции сразу дали общее представление о нашей планете Земля: биосфере, геологической составляющей и объединяющем их почвенном покрове. Незабываемое впечатление! Сразу понятно, как интересна наша специальность.

В самом деле, почвоведение — дисциплина на стыке многих естественных наук. Об этом свидетельствует перечень кафедр: почвоведения, агрохимии, микробиологии почв, географии почв, физики почв, земледелия. Нам пришлось изучать комплекс химических, геологических, биологических, географических наук. Больше всего было химии, меньше физики, и совсем мало математики. Был ещё цикл общественных наук: история КПСС, политэкономия, философия. Мне нравилась философия и политэкономия. С удовольствием изучала первоисточники, классиков. Таким образом, мы получили лучшее в мире образование.

Итак, начались учебные будни.

В библиотеке нам выдали книги, причём список учебников уже был составлен, выдавали сразу комплект. Вся учебная работа была организована так удобно — учись только.

Первокурсница

Как-то и по дому я не очень скучала. Новые заботы, дни насыщенные. Не сразу сообразишь, что делать с самостоятельностью. В школе было понятно: после уроков домашние задания, а здесь не указывают конкретные параграфы и задания. Постепенно входим в ритм: подготовка к семинарам, составление конспектов, сдача теории перед лабораторными работами.

Готовлюсь к химии. Читаю учебник Глинки. Дохожу до закона Авогадро, вспоминаю школьную учительницу химии, по ассоциации родителей, бабушку, Аллочку — и в слёзы. Поревела, но нужно учить. Читаю снова, дохожу до закона Авогадро, история повторяется. А казалось, не скучаю по дому.

Через пару месяцев приехал папа. Каким образом он выхлопотал командировку из далёкого села в Москву? Это мог только папа. Заказала ему гостиницу (в МГУ предусмотрены и комнаты для приезжих), провела его по центральному зданию, показала наши красоты и удобства. В общежитии чистота, ковровые дорожки, пульт с телефонами, дежурная на пульте. Папа порадовался и отправился домой. Провожала я его на Киевском вокзале. И вдруг уже на перроне повисла на его шее и заревела на всю округу. И отпустить никак не могла. Проводницы пытались меня успокоить, но не тут-то было. По-моему, так отчаянно я больше никогда не плакала.

Папа был так потрясён, что, приехав домой, стал мне писать письма каждый день.

Училась я не хуже других, сдавала коллоквиумы, лабораторки, отвечала на семинарах. Но однажды наткнулась на глухое непонимание преподавательницы химии. Нужно было сдать тему по водородному показателю. То ли недоучила, то ли чего-то не поняла, только не приняла у меня эту тему старая преподавательница. Пришлось снова учить. Тема лёгкая, логичная. Сдаю снова — и снова неудача. Не могу понять, что же я не так отвечаю. Снова учу. Да что тут не понять, всё понятно. Снова иду к преподавательнице. Но не успеваю открыть рот, как опять вызываю неудовольствие. Спрашивает:

— Как вы поступили в МГУ?

Отвечаю:

— С медалью.

— Как же вам медаль дали? — удивляется.

Вижу у неё такое предубеждение против меня, что я никогда не сдам тему. Забылось, как я потом сдавала все остальные темы, по-моему, другой преподавательнице.

Второкурсница

Но эту старуху запомнила на всю жизнь.

Сессии я сдавала всегда успешно. Не круглая отличница, но без троек. Наш курс был сильным. Многие учились на одни пятёрки. Тройки были редки. Глядя друг на друга, тянулись все к добросовестной учёбе. Двойки были чрезвычайным событием. Моя соседка Ирочка не была столь усердной. Сессию она завалила, и её отчислили. В деканате разговор был короток. Больше я её не встречала.

Лекции читали нам интересные. Лекции профессора Уранова мы сопровождали аплодисментами. Не знаю, кто придумал так провожать профессора, но все дружно поддерживали.

На втором курсе так же дружно мы любили органическую химию, которую читал профессор Олег Александрович Реутов. Высокий стройный красавец, руки как крылья. Он их складывал на кафедре и неожиданно высоким голосом начинал лекцию:

— Друзья мои!

Читал он всему курсу, а нас было триста человек. Большая химическая аудитория всегда была полна. До сих пор помню, что лекции были по средам. Одну я пропустила, о чём сожалела. Ко мне приехала на несколько дней мамуся — вот такая радостная причина.

Из лекций по специальности наиболее интересными были лекции по химии почв Евгения Петровича Троицкого. Пожилой, полный, не вполне здоровый, необыкновенно эрудированный. Он сопровождал учебный материал разными примерами из жизненных ситуаций. Например, с буферным раствором почв он связал растворимость углекислого газа в крови человека и объяснил, как влияет нарушение химического равновесия буфера крови при изменении погоды на настроение человека; окислитель сравнивал с грабителем, который отнял электроны у восстановителя, отчего у того настроение стало кислым, а сам восстановил своё электронное хозяйство. Я этот приём использую в своей педагогической практике.

Кроме лекций были большие практикумы. Много часов занимала аналитическая химия. Сначала проводили небольшие качественные реакции, а потом каждый получал образец, в котором нужно было открыть все ионы. Это была зачётная работа. Она подготовила к большому восьмичасовому практикуму по химии почв. Там уже получали образец почвы и требовалось провести полный валовый анализ. Эта работа занимала целый семестр.

Это только цветочки. На четвёртом курсе полагалось выполнить курсовую работу. До этого на практике на биостанции студенты проводили полевой эксперимент, а в течение двух семестров выполняли всяческие анализы почвы, пожнивных и корневых остатков. То же надо было выполнить и в дипломной работе. Курсовые и дипломную работу делали уже на выбранной кафедре. Я почему-то выбрала кафедру земледелия, хотя колебалась: мне была интересна и кафедра агрохимии.

Кафедрой земледелия заведовал профессор Василий Тимофеевич Макаров. Моя судьба не раз переплеталась с его судьбой. Он настойчиво предлагал устроить меня преподавателем в техникум. Как он разглядел во мне педагогические наклонности — вызывает удивление и остаётся для меня загадкой. Хотелось узнать от него самого, но, когда я попала на кафедру вновь, его уже не было на свете. Полагаю, что мои доклады на заседании научного кружка, курсовые и дипломная работы для него были знаковыми в оценке моей личности. Когда я написала первую курсовую, то сама осталась довольна. Неожиданно обнаружила у себя способность точно и логично излагать мысли.

Кроме учебных лекций изредка слушали лекции знаменитостей. Запомнилась встреча с Ольгой Лепешинской, которая была знакома с Лениным. На нашем факультете работала её дочь, тоже Ольга. Третья Ольга — внучка — танцевала в Большом театре. Мне удалось посмотреть её в балете «Дон Кихот». Великолепный балет и великолепное исполнение.

А Ольга-бабушка несла какую-то чепуху.

Другая встреча — с академиком Лысенко, оказавшим пагубное влияние на развитие генетики в нашей стране. Его лекция запомнилась больше, наверное, потому что её содержание было уж очень одиозным. Он рассказывал о перерождении одних биологических видов в другие. Доказывал, что из птенцов получаются кукушата, если кормить птенцов мохнатыми гусеницами, которые являются кормом кукушек (другие птицы их не едят). В доказательство перерождения приводил собственные опыты.

— Высеваю на опытной делянке пшеницу, — вещал он. — Тщательно отбираю семена. И обязательно вырастает несколько стеблей ржи.

А я слушаю и недоумеваю: а может, семена ржи были уже в почве, а может, птичка пролетела и уронила зёрнышко.

Из-за Лысенко на нашем курсе прошло знаменательное комсомольское собрание, описанное Даниилом Граниным в романе «Зубр». Студенты-генетики сочинили частушки про Лысенко и исполнили на костре в честь окончания практики в Звенигороде. Дело в том, что на нашем курсе учились Лёва Киселёв и сёстры Наташа и Ляля Ляпуновы — дочери академика Ляпунова (его в честь названа улица в Москве). В их доме собиралось интересное общество, в том числе и генетики, в частности знаменитый Дубинин, которого лишили работы генетиком и сослали сажать защитные лесополосы. Так что наши сокурсники знали истинную цену работам Лысенко.

И вот прошло комсомольское собрание с целью исключить «виновников» из комсомола. Большая биологическая аудитория была переполнена, сидели даже на ступеньках, стояли у стен. Пришли представители других факультетов, особенно физики и геологи.

Говорили страстно. Яркую обличительную речь произнёс Володя Лукьяненко. Выступали и в защиту. Попытались выступить геологи. Но когда декан обнаружил, что в аудитории чужие, он их выставил под предлогом, что личные дела разбираются на закрытых собраниях. Я не думаю, что все посторонние покинули аудиторию.

Я сейчас уже соображаю, что должны были чувствовать Ляпуновы и Киселёв. Но держались они твёрдо. В конце концов Киселёв стал всемирно известным учёным, участвовал в расшифровке генома человека, да и Ляпуновы стали докторами биологических наук.

После перерыва принимаем решение. Мы, почвоведы, договорились голосовать против исключения их из комсомола. А нас немало — сто человек, то есть треть курса. Поэтому исключение не состоялось. А ведь дело могло повернуться так, что последовало бы исключение из университета.

Свободное время

Не учёбой единой жив студент. Для культурного отдыха тоже все условия. И, конечно же, для танцев. У меня было несколько постоянных партнёров: Володя Хлопков, Боря Абатуров и немец Бурхард (фамилию не помню). Я танцевала легко, чутко улавливала движения партнёра. Поэтому и партнёры были лучшими танцорами. Это танцы в нашей зоне.

А вот на общих танцах в клубе или в больших гостиных других зон я успехом не пользовалась. Одета я была не по моде. Тогда наряжались красиво. Во-первых, юбки-клёш с белыми блузками, платья тоже с расклёшенными юбками и тонкой талией. Во-вторых, платья с зауживающейся книзу юбкой. Такая юбка подчёркивала тонкую талию девушек. С моей стипендией и минимальной суммой из дома купить что-нибудь приличное я не могла. Сэкономила только на юбочку-карандаш и маленькую кофточку, чёрную в белую крапинку. Выглядела я в них бедненько. А вот на втором курсе к новому 1956 году моя подруга Галка Слепнёва предложила свои услуги — сшить платье из какого-нибудь материала. Купить ткань гораздо дешевле, чем готовое платье. Мне попался голубой китайский шёлк. Нельзя сказать, что платье было сильно модным, но цвет! Он так красил меня. В этом платье парни сразу стали меня замечать. Но всё равно танцоров лучше, чем мои постоянные, не было. Позднее я шила платья себе сама. Даже смастерила выпускное из зелёной тафты с лиловым переливом.

По праздникам собирались компаниями на вечеринки. На втором курсе я жила с Таей Мещеряковой из Махачкалы. Дагестан прислал в МГУ много студентов. На нашем курсе немало училось молодёжи из этой республики. Видимо, школы в Дагестане были высокого уровня.

У Таи была подруга Лена Жаданова. Она училась в пищевом институте, так как не поступила на журналистику в МГУ. Очень талантливая, остроумная, общительная девушка, знала многих студентов из других институтов. Так она привела к нам компанию парней из института стали, и они начали приходить к нам в гости. В МГУ пройти было непросто, требовалось гостям заказывать пропуск. Он действовал до двадцати трёх часов. Мы жили на первом этаже и впускали визитёров через окно. В конце концов Тая вышла замуж за Славу Ознобкина. На пятом курсе мне пришлось везти её в роддом, так как Слава уже работал в Обнинске. Родилась у нас Алёна, которая впоследствии окончила философский факультет МГУ, стала талантливым философом.

Когда Лена привела к нам «стальных мальчиков», мне приглянулся Слава — высокий блондин, интересный собеседник, с прекрасным голосом. Он брал уроки вокала. Мы с ним не раз вальсировали. Со стороны было видно, со слов подружек, мою влюблённость. Но Слава сразу и навсегда «запал» на Таю. Тая была не просто привлекательна, она была хороша глубинной женской красотой, мимо которой парни равнодушно не могли пройти. Красота такая, что Хитяева отдыхает. Я не могла тягаться с ней и тихо, грустя и страдая, отошла в сторонку. Лена по этому поводу написала стихи «Апрельский снег»:

Лица у прохожих непреклонно строги,

А такая новость — в апреле снег идёт.

И стоит девчонка посреди дороги

И от тех снежинок глаз не отведёт.

Если все троллейбусы станут вдруг влюблёнными,

То они девчонку эту повезут прямо к этим зданиям

С мрачными колоннами, где её не знают и её не ждут.

В этом сером здании, если б люди знали,

Нет, один лишь юноша, что средь них сидит, —

Вот стоит девчонка с синими глазами,

Словно ждёт кого-то и на снег глядит.

Милая, несмелая, что же делать ей

С этой необъятною правдою своей?

Где найти ответного света и тепла,

Погасить огонь тот, что любовь зажгла.

Второе образование

Кроме танцев часто посещали кино. Его демонстрировали в аудитории 01. Много показывали французских фильмов. Красавица Даниель Дарьё, великолепная Симона Синьоре, молоденькая Ани Жирардо, Дани Робен (мамуся считала, что я на неё похожа), могучий Жан Габен, мужественный Жан Маре, красавец Жерар Филип — какое созвездие актёров! А какие фильмы великолепные! Не менее славился и итальянский кинематограф. Прославленные режиссёры Антониони, Феллини, де Сика, красавицы-актрисы Софи Лорен, Джина Лоллобриджида, Сильвана Пампанини. А мужчины! Один Марчелло Мастроянни всех затмевал.

Неореализм — новое направление в кинематографе — изобретение итальянских кинематографистов. Фильмы незабываемые, потому что темы серьёзные, глубокие, касающиеся каждого. Без страшилок, бессмысленных убийств, запредельной жестокости, которые столь популярны сейчас с подачи зажравшегося Голливуда.

Кроме кино в нашем актовом зале проходили великолепные концерты. У нас выступали певцы Зара Долуханова, Гоар Гаспарян, Алла Соленкова, Марк Рейзен, Михаил Александрович, Владимир Трошин, много других; пианисты и скрипачи Мария Гринберг, Нелли Школьникова. Приезжал и симфонический оркестр. И такой прорыв — концерт Ива Монтана.

Две подружки-первокурсницы: я и Лора

Как мы с Лорой прорывались на этот концерт — отдельная история. Лариса Кремнева была комсоргом нашей группы. Когда приехал в нашу страну Ив Монтан со своей Симоной Синьоре, страна встала на уши. Песни Ива Монтана звучали из каждого утюга. Это было событие! Совершенно другие песни, другие интонации, иная манера исполнения. Это действительно было необычно. И вдруг он приехал в нашу страну, дал концерт в зале Чайковского, потом захотел встретиться со студентами МГУ. Билеты не продавались, а распределялись по группам через комсоргов. Так нам с подружкой достались билеты. Мы не стали бросать жребий в группе, просто нагло присвоили их себе.

В день концерта задолго до него поместились в фойе актового зала между колоннами. Монтан долго не ехал. Постепенно публика начала стягиваться. Мы заняли вахту у самых дверей актового зала. Наконец, когда певец прибыл, публика ринулась ко входу и толпа внесла нас в зал. Живьём увидеть и услышать Монтана — большая удача. Это стоило затраченных усилий.

Мы с Лорой устроили себе ещё одно мероприятие. В 1956 году в Пушкинском музее проводилась выставка картин из Дрезденской галереи. Как известно, американцы и англичане в войну старались занять как можно большую часть Германии. Видя, что советские войска быстро теснят гитлеровцев, они зверски бомбили Дрезден. От него остались одни руины. Советские офицеры спасли сокровища Дрезденской галереи и вывезли в Советский Союз. И вот теперь советское правительство возвращало спасённые картины Дрездену, а сначала решило показать народу. Опять на группу давали билеты комсоргу. Мы по ним и сходили на ту незабываемую выставку.

Много мероприятий проводилось в доме культуры МГУ. Особенно ценны встречи с разными знаменитостями. Писатель Лев Кассиль, актёр-пародист Эмиль Каминка, сатирик Виктор Ардов, знаменитый своими рассказами следователь Лев Шейнин. И много иностранных представителей культуры: турецкий поэт Назым Хикмет, чилиец Пабло Неруда, умерший во время прихода к власти Пиночета, кубинец Николас Гильен, французский поэт Луи Арагон (муж Эльзы Триоле, сестры Лили Брик). А однажды приехали Будённый и Анка-пулемётчица.

Запомнилась встреча с молодёжью Большого театра. Особенно впечатлила Катя Максимова. Замечательно пели молодые певцы Николай Тимченко, Юрий Якушев, Тамара Милашкина.

Но была и своя самодеятельность на нашем факультете: композиторы, драматурги и поэты. Среди них Дмитрий Сухарев и Ген Шангин-Березовский, автор знаменитой «Несмеяны». Писали пьесы и ставили спектакли. Один спектакль-капустник «Все свои», а другой — о практике в Звенигороде «Комарики». Получались остроумные представления, не хуже профессиональных. Например, сцена, когда группа студентов приезжает раньше времени на практику на биостанцию, а завхоз их не пускает. Они решают притвориться иностранцами (к иностранцам отношение более почтительное), но языка не знают. Тогда начинают говорить что попало: «Анна унд Марта баден, фенолфталеин, Ив Монтан, метилоранж», а кто-то повторял «О, хорошоу, хорошоу», потому что не знал ни единого иностранного слова. Первая фраза была известна всему Советскому Союзу, так как с неё начиналось изучение немецкого языка. И в этом был юмор: студенты в знании иностранных языков дальше первой фразы в учебнике пятого класса не продвинулись.

В МГУ были оперная и драматическая студии — студенческий театр. Ставили оперы «Евгений Онегин» и «Травиату». Моя подружка Рая Александрович, с которой мы жили в одном блоке два последних курса, обладала хорошим голосом и участвовала в операх. Она водила меня на репетиции. Я видела закулисье спектакля.

Студенческим театром руководили настоящие режиссёры, например, Ролан Быков. Был поставлен спектакль «Они знали Маяковского». Маяковского играл Юрий Овчинников. Он учился на химфаке. Юра в самом деле обладал фактурой Маяковского. Недаром Лиля Брик, посетившая спектакль, признала, что Юра напомнил ей Володю. Этот спектакль ставил БДТ в Ленинграде. Там Маяковского играл Николай Черкасов. Однажды произошёл обмен актёрами. Черкасов и Бруно Фрейндлих приехали к нам, а Юра уехал в Ленинград. Я и на этом спектакле побывала. Юра Овчинников, как мне показалось, играл лучше. Черкасов был слишком знаменит, чтобы воспринимать его в отрыве от личности.

Этим наша культурная жизнь не ограничивалась. В Москве много музеев и театров. Первым делом мы посещали Третьяковку, дальше консерватория, зал Чайковского, МХАТ, Малый театр, театр Вахтангова, театр Ленинского Комсомола. Замечательные актёры, великолепные спектакли. А вершина всего — Большой театр. Я переслушала почти все оперы и пересмотрела почти все балеты. Живьём слушала знаменитых Александра Пирогова, Ивана Петрова, Павла Лисициана, Алексея Кривченю, Юрия Мазурока, Георгия Нэлеппа, Веру Давыдову, Киру Леонову, Веру Фирсову, многих других. И в балетах видела Ольгу Лепешинскую, Майю Плисецкую, Раису Стручкову, Софью Головкину, Римму Карельскую, Юрия Жданова, Александра Лапаури, Сергея Кореня.

В Большой билеты всегда было достать не то что трудно, а просто невозможно. Моей старшей подруге Галке, как культоргу всей зоны, в театральной кассе выдавали билеты на разные спектакли, изредка попадались и в Большой. Однажды мы с ней смотрели «Лебединое озеро» с Карельской в главной партии. На этом спектакле были Никита Хрущёв и Мао Цзедун. Они демократично сидели не в правительственной ложе, а в партере, как раз напротив наших мест в ложе четвёртого яруса. Зал их приветствовал аплодисментами и выкриками. А мы с Галкой аплодировали и пищали: «Карельская, Карельская!» Так мы показали сами себе независимость от властей.

Галка и я на ВДНХ

Как-то Галка получила два билета на балет «Каменный цветок» на двадцать четвёртое апреля. Вот уж и день заветный приближается, и вдруг она обнаруживает, что билеты куда-то исчезли. Искали, искали, вычисляли, куда могли пропасть, — без толку. Билеты пропали. Прошёл год. Следующей весной Галка стала делать в комнате генеральную уборку и под клеёнкой на маленьком столике обнаружила билеты целыми и невредимыми. Она предложила нам с Лорой попробовать пройти по ним в театр. Сначала идея показалась дикой, а потом мы согласились. Билетёры в толпе зрителей не сильно присматривались к году, им достаточно было увидеть дату. Давали «Раймонду» Александра Глазунова с Головкиной в главной роли. На указанные места мы претендовать не могли, поэтому взобрались на галёрку. Сверху балет виднее. Так мы получили редкую возможность увидеть великую балерину, она уже сходила со сцены и преподавала в балетном училище.

Вся эта культурная программа дала как будто второе образование.

Галка и Гена

На первом курсе меня почему-то избрали культоргом этажа. Галка была культурным руководителем всей зоны. Так мы познакомились. Она была необычайно эрудированной по всем вопросам, настоящий культурный вожак. Очень любила классическую музыку, часто посещала консерваторию, была знатоком литературы, как русской, так и зарубежной, часто цитировала классиков, посещала кружок художественного чтения и прекрасно читала наизусть прозу и стихи. «Я был тогда молод, и будущее, это далёкое будущее, казалось мне беспредельным», — слышу я до сих пор её голос, читающий Тургенева.

На этой почве мы и сблизились. Она москвичка, поле её познаний было шире моего, поэтому она для меня сама стала университетом.

Я приехала из провинции, мало того — из села, но сильно не отставала от москвичей. Моё поколение по всей стране культурно образовывалось с помощью радио. Там шли отборные передачи в прямом и переносном смысле. Звучали и спектакли, и оперы, и концерты классической музыки, эстрадные концерты, литературные передачи и учебные передачи: «Клуб знаменитых капитанов», «КОАПП» и другие. Мы знали актёров, певцов, композиторов, дирижёров, скрипачей и пианистов. Я вела тетрадь, в которой записывала фамилии исполнителей ролей в разных спектаклях, оперных и эстрадных певцов, дирижёров, пианистов, скрипачей. Особенно значительное музыкальное образование мы получили в дни прощания со Сталиным. Целую неделю по радио звучала только классическая музыка: Людвига ван Бетховена, Петра Чайковского, Роберта Шумана, Франца Шуберта, Александра Бородина, Николая Мясковского, Пабло де Сарасате и других. Так что мировая классика всегда была «в ушах». Таким образом, в Москву я приехала с солидным багажом культурных знаний и впечатлений.

Тем не менее было чему и поучиться. Я не знала многих иностранных писателей. И тут я получила от Галки направление развития, стала восполнять пробелы в иностранной литературе, поэзии.

Галка была москвичкой, но жила в общежитии. По её рассказам, после смерти отца, который наказывал ей обязательно учиться, мать заняла иную позицию. Была ещё история со старшим сыном отца от первого брака. Мать Галки не очень его привечала, мягко говоря, но Галка с братом была очень дружна и заняла его сторону. Так она противопоставила себя матери. Поэтому ушла в общежитие, когда поступила в МГУ. Не знаю, насколько она была права, но свою жизнь очень усложнила, а за отказ от матери расплатились её дети. Галка потеряла московскую прописку, стала провинциалкой. Её дочь Лена с детьми до сих пор не имеет прописки в Москве и десятилетиями скитается по съёмным квартирам.

Галку обстоятельства научили, как жить в тяжёлых условиях, трудиться не покладая рук, находить выход из сложных ситуаций. Мне она казалась самым мудрым человеком в моём окружении. Я всегда черпала у неё бескорыстную и мудрую поддержку.

Галка руководила культоргами всех этажей зоны «Д», но самыми близкими ей были я — культорг первого этажа — и Гена Захаров — культорг второго. Гена — очень спокойный, доброжелательный, надёжный молодой человек. Он приехал из Коврова, что во Владимирской области. Мы часто собирались втроём, нам было интересно друг с другом. На практику после четвёртого курса он уехал в Астрахань, писал оттуда письма. Был очень доволен, только жаловался на обилие солнца: глаза болят. Я купила тёмные очки и послала ему. Как оказалось, он был поражён моей заботой о его глазах.

Я и Гена

Позднее, при переходе с курса на курс, у меня сложилась своя компания из однокурсников, но дружба с Галкой и Геной продолжалась неизменно. Мы встречались и после окончания МГУ. Галка поехала в Сибирь, позднее переехала в Свердловск, затем на Воронежскую овощную станцию. Она всю жизнь занималась выведением сортов томатов. Я у неё бывала и в Свердловске, и под Воронежем.

А Гена сам ко мне приезжал в Никитский ботанический сад. Он был ихтиологом, первое время рабо тал в Мурманском ПИНРО (институт рыбного хозяйства и океанографии). Где Мурманск, а где Ялта. Конечно, интересно было приехать на юг. Правда, год был неурожайный, но мне всё-таки удалось его накормить фруктами. Впоследствии я поехала в Калининград, посетить могилу нашего Стасика. К тому времени Гена с семьёй переехал в такой же институт рыбоводства в Калининграде. Мы списались, договорились, что остановлюсь у них. Первый день было всё хорошо. Его жена выглядела милой женщиной, но это оказалось только показухой.

Гена пытался увековечить мои глаза

Начались скандалы. Тут-то Гена и признался, что в Крым приезжал не просто так, а жениться на мне, но не раскрыл своих замыслов, увидел, что я отношусь к нему как к верному другу, не более. Вот такая упущенная история. Жена знала обо мне. Видимо, Гена не просто так был гостеприимен. Так оно и должно быть: нас связывала верная дружба, которую мы пронесли через всю жизнь.

Это отступление. Рассказ о студенческой жизни продолжается.

Мы с Галкой устраивали в наших гостиных встречи с разными известными людьми. К нам приезжали поэт Лев Ошанин и композитор Аркадий Островский. Они показывали свои новые произведения. Песню «А у нас во дворе» они впервые демонстрировали именно нам.

Свои стихи читал Роберт Рождественский. Интересно, что он заикался, но читал стихи без заикания. Он производил впечатление скромного и застенчивого человека.

Рая Жеребцова познакомилась с актрисой Натальей Медведевой и предложила пригласить её к нам в гостиную. Для этого мы с Раей ездили к ней домой. Она любезно согласилась. В ту пору вышел фильм «Василий Бортников» по книге Галины Николаевой «Жатва» с Натальей Медведевой в главной роли. Она рассказывала о съёмках этого фильма и прокате не только в стране, но и за границей, о своих поездках за рубеж.

Однажды к нам в гостиную приезжал хоккеист, член нашей команды, которая получила золотую медаль на зимней Олимпиаде в Кортина-д`Ампеццо, состоявшейся в 1956 году. Я не помню его фамилии, но в памяти остался образ.

Когда я училась на третьем курсе, мне дали новое общественное поручение от комсомола — принимать участие в работе литературного музея. Литературной частью музея заведовал Артемий Григорьевич Бромберг. В его распоряжение я и поступила. Моё участие заключалось в привлечении публики на вечера в литературном музее.

Артемий Григорьевич был человеком очень приветливым. Мы подружились, и он приглашал меня к себе домой, познакомиться с его семьёй, дочерью — моей ровесницей.

В гостиной его квартиры висел портрет писателя Александра Грина, исполненный В. В. Маяковским. Как известно, И. Е. Репин высоко оценивал Маяковского как художника.

Как оказалось, Артемий Григорьевич лично знал В. В. Маяковского. Он был единственным, кто помогал Маяковскому в организации выставки «20 лет работы». Портрет Грина Маяковский лично подарил Артемию Григорьевичу.

Практика

Большое значение для получения специальности имела практика. Поэтому после каждого курса мы проходили практику на биостанцих, в экспедициях. После первого курса на биостанции в Чашникове практика по геоботанике, затем в Красновидове по картированию, по геологии — смотрели геологические обнажения Подмосковья.

Рая Жеребцова и я в Чашникове

В Чашникове изучали лес: травяной покров, подрост, процент голубого неба. В Красновидове на географической станции учились пользоваться геодезическими приборами: нивелиром, теодолитом, кипрегелем, мензулой. Мы разделились на бригады. Наша бригада включала Лору, Галю Девяткину, Алю Мелкозёрову. Рано утром тащили рейки, вешки и приборы на реперные точки, высота которых над уровнем моря была точно установлена. Студентов много: и географы, и геологи, и мы — почвоведы, успевай с утра занимать точку, иначе день пропал.

В перерывах между съёмками окунались в речку, хотя она два метра в ширину и полметра в глубину. По дну можно ходить на руках — не потонешь. Мне это было на руку, так как плавать я не умела. Лора принялась меня обучать брассу. Этот стиль я освоила и всю жизнь им пользовалась, вспоминая Лорочку.

А вечером танцы. Танго, фокстроты, пьянящие мелодии. На нашем факультете парней мало, а на геологическом и географическом достаточно. Хорошее общество. Как-то заприметила одного геолога. Красивое лицо с высокими скулами, статный, волнистые чёрные волосы. Он скромно сидел у костра, в танцах не принимал участия. Очень серьёзный, в нём чувствовалось большое достоинство. Все те черты, которые могли привлечь моё внимание. Но я заинтересовать его не могла и не умела. Всегда стеснялась обнаружить свои чувства к противоположному полу.

Последней практикой была геологическая. С Татьяной Ивановной Евдокимовой просмотрели подмосковные обрывы, на которых видны геологические обнажения. С тех пор все обнажения, которые попадаются мне в путешествиях, с интересом рассматриваю: породы, синклинали, антисинклинали (направленность пластов).

Самая интересная практика была после второго курса. Это была маршрутная практика. Мы проехали на машинах все природные зоны страны и все почвы от Москвы до Крыма. Практикой руководил Борис Георгиевич Розанов.

Каждой группе выделялся грузовик. Кузов загружали продуктами, которые долго хранятся: консервами, колбасой, макаронами. Поверх ящиков с продуктами укладывались доски, сверху матрасы, а уж на них мы валетиками, все двадцать два человека. В каждой группе был свой руководитель, в нашей — Дмитрий Сергеевич Орлов, красавец, присуха студенток. Особенно на него запали наши красавицы Тая Мещерякова и Рая Жеребцова.

Наша группа с Орловым (внизу в центре). Рядом справа — Рая. Тая — слева с краю. Над Орловым Лорочка в тёмных очках. Слева в верхнем ряду — Рипсимэ Карповна

Переезды были достаточно длинные. Во время движения машин мы распевали песни: популярные советские, свои студенческие. Настоящей певицей была Рая Александрович. Лорочка окончила музыкальную школу, была весьма музыкальна и знала много песен. Рина Савицкая пела высоким голосом. Подтягивали и другие подружки. Я привыкла к многоголосию, по крайней мере двухголосию. Так пели в нашем селе. А мои подружки пели одним голосом, поэтому мне приходилось вторить, хотя мой голос подходит для первой партии.

Путь наш пролегал через Серпуховской биосферный заповедник. Здесь первая остановка и первое дежурство: готовили пищу сами, на костре. Пришлось и мне варить суп с консервами. На этой остановке впервые посмотрели подзолистые почвы и растительный покров, в заповеднике наблюдали зубров.

Далее были Тульские засеки. В эпоху набегов монголотатар, этих степных разбойников, наши предки давали отпор не только силой, но и смекалкой: валили вековечный лес. Огромные брёвна, поваленные друг на друга, создавали непреодолимое препятствие для конницы степняков. Такие засеки русы делали в три кольца. Кольца были настолько мощные, что их следы остались до нашего времени.

Моё дежурство в Тульских засеках

Здесь тоже смотрели почвы, уже другие — серые лесные.

Тульская область хранит дорогое русскому сердцу место — Ясную Поляну. И конечно, нас повели на экскурсию по усадьбе Льва Толстого и к могиле писателя.

В Курской области свои достопримечательности: заповедные казацкая и стрелецкая степи. Этот заповедник организован одним из зачинателей научного почвоведения — Докучаевым. Он обнаружил, что эти степи никогда не знали человеческого вмешательства, и решил сохранить их. Так и существуют они до нашего времени нетронутыми. Здесь уже начинались чернозёмы — самые плодородные почвы, которыми так богаты Россия и Украина.

Проезжая по Орловской области, мы посетили усадьбу Тургенева в Спасском-Лутовинове. Великолепный парк с аллеями, образующими римскую цифру XIX в честь девятнадцатого столетия. Воочию мы увидели пруд Савиной, запечатлённый на полотне Крамского.

В Харькове прошёл первый день отдыха. Осмотрели город, удивлялись, как много здесь красивых людей, и мужчин, и женщин. Мои сокурсники отмечали доброту народа на Украине. Удивлялись вывескам: «Перукарня — это пекарня?» — спрашивали они о парикмахерской. «А что такое шкарпетки?» — указывая на вывеску продажи носков.

В Голосиевском лесу под Харьковом посмотрели украинские чернозёмы. И отправились в Днепропетровскую область на опытную станцию Синельниково. Здесь уже каштановые почвы. Заехали в Асканию-Нову — ещё один заповедник. В нём содержатся животные, нехарактерные для нашей страны. Здесь на свободе бродят антилопы гну, зебры, бизоны, верблюды, страусы, павлины, венценосные журавли и многие другие.

Описываю почву

Далее смотрим солончаки Геническа. Как только наши машины остановились, со всех сторон бегут украинские бабы: «Дiвчата, а капусти не треба?», «Може зеленоi цибулi?», «Картоплi вiзьмiть». Каждая жалела нас. Видимо, выглядели мы уже дикарями, поэтому каждой хотелось нас чем-либо поддержать.

После Геническа отправляемся в последний пункт нашего романтического путешествия — Крым.

На всём пути мы выполняли нашу главную учебно-практическую работу: смотрели почвы и биоценоз. В каждой зоне требовалось выкопать почвенный разрез для описания почвы. Это такая траншея длиной метра полтора и шириной сантиметров шестьдесят. С одной стороны оставляли ступеньки, потому что глубина достаточно большая, зависящая от глубины залегания материнской породы, то есть той, из которой возникает почва. Копали парни и самые сильные девушки. Парней в нашей группе двое: Саша Оглезнев и Женя Бобиков. Из девушек самыми сильными были Римма Тюрина и Тоня Дзалба, некоторые другие.

Я всегда выглядела маленькой, хрупкой, тощенькой, и меня до копки не допускали. Описывать разрез мне разрешали, а от копки меня просто прогоняли, как курёнка. Мои товарищи не верили, что на самом деле я сильная и выносливая. Мне поручался сбор гербария.

Растительный мир мы изучали с Рипсимэ Карповной. Она вела геоботаническую практику. Рипсимэ Карповна была очень доброй, вежливой и тактичной. В конце практики мы должны были сдать ей гербарий. Я девушка деревенская, каждую травинку знала. Мне нравилась геоботаника, я неплохо в ней разбиралась. Латинские названия закреплялись в моей памяти с первого раза. Гербарий я собирала с удовольствием. Это целая наука. Каждое растение нужно выкопать с корнями, корни промыть, подсушить, затем растение расправить и поместить между листами бумаги, высушивать в специальной сетке, каждый день перекладывать бумагу, чтобы растение не загнило. Собирать нужно не любые растения, а наиболее характерные для каждой зоны.

Кроме гербария мы описывали разрезы почв. Описать разрез почвы — это значит определить и замерить три горизонта: верхний А, плодородный, средний В, нижний С — материнская порода. Определялась структура, механический состав (песчаный, супесь, суглинок, глинистый), отмечался цвет.

В конце практики мы сдавали зачёт. Это уже было в Крыму, в Никитском ботаническом саду.

Крым — это незабываемо! Мы проехали Крымский перешеек, Сиваш, Джанкой, степной Крым и въехали в Крымские горы. Поднялись на Ай-Петринскую яйлу. Там смотрели горные коричневые почвы. Почва каменистая, разрезы неглубокие. Пока их копали, мимо нас, вернее — по нам, ещё точнее — сквозь нас, проплывали облака.

Выполнив всё, что полагалось при знакомстве с горными почвами на яйле, стали спускаться на Южный берег Крыма по извилистой горной дороге.

В какой-то момент внизу увидели ярко-голубое пятно водоёма среди густой зелени. Позднее узнали, что это небольшой бассейн в партере перед административным зданием Никитского ботанического сада. С высокогорной дороги мы увидели Чёрное море. Вряд ли кто-нибудь из нас раньше его видел.

Познакомились с богатейшей коллекцией деревьев, кустарников, трав и цветов Никитского ботанического сада. Ботанический сад имеет три парка: верхний, средний и приморский. Из приморского парка мы вышли к морю. Позавидовали местному населению, живущему в такой красоте.

Конец ознакомительного фрагмента.