Ниачом и абафсём. Сказки без названия

Лилу Деймон

Короткие истории, волшебные и не очень. Принцессы здесь не ждут принцев, а счастливо живут с Драконами. У Путешественников есть крылья, и они могут все, если захотят. Книга содержит нецензурную брань.

Иван Иванович

29 эпизодов

1

Иван Иванович стоял на берегу затянутого ряской болотца и прикидывал, выдержит ли его шаткий деревянный мостик. Напротив темнели остроконечные крыши. В наступающих сумерках они казались горными вершинами.

— Не ходи туда, — зловеще зашептал в камышах ветер, — или утащит тебя болотный упырь.

— Любопытно… — пробормотал Иван Иванович, — упырь это интересно.

— Да что ты говоришь!

Камыши зашуршали, взволновались, и к ногам Ивана Ивановича выкатилось скользкое жабоподобное существо размером чуть больше кошки.

— Знаешь, почему меня упырем называют?

— Нет, — признался Иван Иванович, разглядывая упыря.

Бородавчатая кожа, перепончатые лапы и внимательные, цвета распутной кувшинки, круглые глаза.

— Потому что я упертый. Вот упрусь, как баран, и все тут. До конца буду на своем стоять. Еще упырять могу до обморока, если что.

— В смысле, крови выпить? — поинтересовался Иван Иванович.

— В смысле, длинным и острым предметом, — усмехнулся упырь.

— Ты меня не пугай, — строго сказал Иван Иванович, — я с дедом Пихто знаком, слыхал про такого? Вот он любитель пихтов напихать до смерти. А меня не трогает, потому что я к нему с уважением. К тебе, между прочим, тоже.

— Ооооо, — уважительно протянул упырь, — это все меняет. Раз Пихто принципами поступился, то и я могу. Ты зачем сюда приперся?

— Да низачем, просто шел мимо. Теперь хочу посмотреть, что на том берегу.

— Нет там ничего. Деревня заброшеная. Ты лучше днем приходи, а то они скоро проснутся и стенать примутся.

— Кто? — удивился Иван Иванович.

— Дома, — махнул в сторону острых крыш упырь. — И, главное, жалобно так, надрывно, каждую ночь слушаю и рыдаю.

— Никогда не думал, что дома так умеют.

— Откуда тебе? Ваши городские бетонки в вечном анабиозе пребывают.

Упырь помолчал, потом протянул Ивану Ивановичу холодную скользкую лапу.

— Пойдем, увидишь сам.

Иван Иванович шагнул было на мостик, но упырь дернул его за руку:

— Вброд перейдем. Я в середину моста гнилых бревен положил. Как раз над зыбучей трясиной. Чтобы не шлялись кто попало.

— А много шляется?

— Да нет… ты первый.

В наступающей ночи Иван Иванович вдруг услышал стон. Скорбный и тоскливый. Упырь тихонько заскулил.

— Что с ними случилось? — спросил Иван Иванович, чувствуя, что хочет выть от тоски.

— Перейдем, расскажу, — ответил упырь, увлекая Ивана Ивановича за собой в болото. — Тут не глубоко, тебе по колено, а я переплыву.

Он нырнул в вязкую жижу. Иван Иванович вздохнул и пошел следом.

На берегу его встретили темные силуэты стоящих в ряд домов и умывающийся на кошачий манер, упырь.

— Их осталось всего семь, — сказал упырь.

Его глаза светились в темноте желтым и были похожи на две маленькие луны.

— Они оплакивают ушедших. Слушай, что я тебе расскажу. Когда человек строит себе дом, то отдает ему часть себя. Потом в нем живут его дети и дети их детей. Они любят его, заботятся, и дом живет. Ночами на чердаке шушукаются старые вещи, скрипят ступеньки, ветер флиртует с оконными рамами, домовой гнездо свивает, ну и всякое такое. Иногда люди оставляют свои дома насовсем и уходят. Тогда дома снимаются с насиженного места и улетают.

— А почему эти не улетели?

— Они не могут. Помнишь песенку «Гном и дом»?

— Гном приходит, дома нет, дом приходит гнома нет, — напел Иван Иванович.

— Типа того, — усмехнулся упырь. — На самом деле, дома узнавали, что могут летать только тогда, когда люди их покидали. Но один гном просветил свой дом на этот счет и отпускал полетать во время своих отлучек. Все было хорошо, только однажды дом не вернулся. Поговаривали, что он улетел со стаей брошенных домов. Гном погоревал, построил новый и привязал его к баобабу.

— Как к баобабу?

— Веревкой. Чтобы не улетел. Другие, глядя на него, тоже так стали делать. С тех пор дома и не летают.

— Как ужасно, — прошептал Иван Иванович. — Они стоят здесь долгие годы, рассыпаясь в прах, без всякой надежды.

— Точно, — всхлипнул упырь. — Все веревки ведут к баобабу. Найти бы его и отвязать их. Только я далеко не уйду, мне без болота никак. Усохнуть могу.

— Если на одном конце веревки баобаб, а на другом дом, надо отвязать тот, который к дому привязан. Это проще, чем баобаб искать, — сказал Иван Иванович.

— Я в погреба не полезу, — замахал лапами упырь.

— Не лезь, — пожал плечами Иван Иванович. — Посветить хоть сможешь? Вон глазищи как горят.

Упырь помялся немного и согласился.

Иван Иванович медленно пошел вдоль домов. Ему казалось, что они наблюдают и перешептываются за его спиной. Упырь вцепился в рукав куртки Ивана Ивановича.

— Ты уверен, что в погребах?

— Поверху ведь не протянешь, далеко, баобабы в наших краях не растут.

— Понятно…

Иван Иванович остановился у покосившейся двери. Она открылась, скрипя ржавыми петлями.

Глаза упыря бегали по стенам, как два карманных фонарика. Иван Иванович спустился в погреб. Веревка, привязавшая дом к далекому баобабу, оказалась крепкой и с хитрым узлом.

— Нож нужен, — крикнул Иван Иванович.

— Где ж я его найду? — отозвался упырь.

— Ну, пошарь там. Или спускайся, перегрызешь. У тебя зубы острые?

— Как у бобра, — похвастался упырь. — Только я боюсь. Глубоко.

— А ты представь, будто в болото ныряешь родное, — посоветовал Иван Иванович. — Я тебя поймаю, только глаза не закрывай.

Упырь долго возился и сопел наверху, прежде чем прыгнуть.

— Лестницу ты, конечно, не заметил.

У Ивана Ивановича было ощущение, будто он прижимает к себе большой кусок мокрого мыла.

— Сам сказал, поймаешь.

Упырь соскользнул на землю. Зубы у него действительно оказались острые.

Когда была перегрызена последняя веревка, Иван Иванович с упырем выбрались наружу. Над их головами зажигались звезды и всходила луна. Дома вдруг встрепенулись, оторвались от земли и плавно поднялись в воздух.

— Курлычут, — умилился упырь, — чисто журавли.

Иван Иванович смотрел, как дома ровным клином летят все выше, взмахивая крышами, словно крыльями. Когда они скрылись из виду, он попрощался с упырем и пошел дальше, обещав при встрече передать привет деду Пихто.

2

Иван Иванович, беспечно насвистывая, шел через лес. Темные нависшие кроны не пугали его, равно как не пугал приближающийся надсадный волчий вой. Иван Иванович знал, с людьми договориться сложнее, поэтому не боялся. Вой становился все ближе и громче.

Под деревом, наполовину скрытый искареженными зимней наледью ветками, сидел волк. Худой, матерый и очень одинокий.

— Хреново? — спросил Иван Иванович, заходя сбоку.

— Не то слово, — ответил волк и завыл.

— Я думал, волки воют на луну, — сказал Иван Иванович, — а сейчас вроде день.

Он присел на корточки и заглянул зверю в глаза. Тот подобрался, оскалив желтые поломанные клыки.

— Я вообще-то не совсем волк, я пес. Проходил бы ты мимо, мужик, вдруг укушу ненароком.

— А можно я тоже? — Иван Иванович привалился к дереву напротив. — Повою…

— Не вопрос, — равнодушно откликнулся зверь. — Хотя, будешь выглядеть идиотом.

— А мне не важно, — улыбнулся Иван Иванович. — Просто хочется…

— Не боишься? — ощерился волк.

— Идиотом выглядеть? — спросил Иван Иванович. — Нет. Да и вообще…

— Зачем тогда тебе выть? — волк почесал за ухом. — Коли не боишься ничего?

— Бывает, — пожал плечами Иван Иванович, — когда тоскливо…

— Странный ты. И на людей не похож.

— Почему не похож? — Иван Иванович достал сигарету. — Такой же, как и все. Руки, ноги, голова.

— Нет, — ответил волк, — я людей знаю. Я жил с человеком.

— Ну и как? — Иван Иванович выдохнул в кроны дымное кольцо.

— Хорошо… — волк прикрыл глаза. — Только недолго. Однажды приехала машина с красным крестом на боку и увезла его. А я ждал. И жду до сих пор.

— Не хочу тебя расстраивать, — вздохнул Иван Иванович, — но он вряд ли вернется.

— Я знаю! Чувствую! — рявкнул волк. — Извини…

— Знаешь, — Иван Иванович глубоко затянулся сигаретой, достал из кармана фляжку и отхлебнул, — давно, в детстве еще, я подобрал на улице щенка, принес домой, а отец сказал, что это большая ответственность. И что я не справлюсь. Потому что маленький. А ему не нужно… У него и так есть за что отвечать. Он взял щенка и отнес обратно. Я не мог ничего сделать. Просто плакал всю ночь, пока не заснул.

— И что потом? — поинтересовался волк.

— Проснулся. Решил, что стану самым ответственным в мире, и всем докажу…

— Что докажешь?

— Не знаю. Я ведь так и не сумел…

— Ты куда идешь? — спросил волк.

— Просто иду, — Иван Иванович протянул руку. — Можно я тебя поглажу?

— Можно, — волк наклонил косматую голову, — только у меня блохи.

— Думаю, они не будут возражать.

— Я с тобой пойду. Просто рядом. Не бойся, отвечать за меня не надо.

— Твой выбор, — сказал Иван Иванович.

Иван Иванович шел по пыльной дороге, волк трусил следом. Ему больше не хотелось выть без луны.

3

Иван Иванович прилег на траву и закурил, глядя в небо. Прошедший мимо бодрый почтальон проворчал что-то про «на дороге валяются» и, достав из новенькой сумки белый конверт, без сожаления выкинул в канаву.

— Эй! — окликнул Иван Иванович удаляющуюся форменную спину. — Письмецо потеряли!

— Отвали, бомжара, — скорчил брезгливую гримасу почтальон, продолжая свой путь.

Иван Иванович наклонился поднять конверт. На нем не было марки и адреса получателя. Лишь две буквы. Е. С. Иван Иванович не читал чужих писем. Он запомнил адрес отправителя и спрятал письмо в карман. Докурил и пошел вперед.

У линялых дверей покосившегося дома он остановился и позвонил в звонок.

— Открыто! — ответили ему хриплым голосом.

— Извините, — Иван Иванович открыл дверь и оказался в прохладном полумраке комнаты. — Я вам письмо принес.

— Счета… Бросьте где-нибудь, — у стены в инвалидном кресле сидел пожилой мужчина.

— Нет, это ваше письмо. Почтальон выкинул его в канаву. Вы забыли наклеить марку и указать адрес получателя.

— Не забыл, — усмехнулся человек. — Я не знаю адреса. Хотите выпить?

— Пожалуй… — кивнул Иван Иванович.

— Бар в соседней комнате, — махнул рукой человек, — а мне плесните водки, ежели не затруднит.

— Не затруднит, — улыбнулся Иван Иванович, протягивая хозяину дома стакан.

— Гадость какая… — мужчина сделал осторожный глоток и поморщился. — Вообще-то предпочитаю бурбон, но он закончился.

Иван Иванович крутил в руках свой стакан, не решаясь задать вопрос.

— Вы, наверное, думаете, я выжил из ума, — спросил человек, — раз пишу неизвестно кому неизвестно куда?

— Да нет, — ответил Иван Иванович, — не думаю. Раз пишите, значит, есть причина. Просто письмо ваше не дойдет. Почтальон ведь не волшебник.

— Это неважно… — мужчина отхлебнул еще водки. — Я уже много лет пишу ей письма. И буду писать… привык, наверное…

— Кто она? — спросил Иван Иванович.

— Да я и не знаю толком. Однажды она пришла ко мне в дом и осталась. Потом ушла. Так же внезапно, как и появилась. А я пишу эти письма, потому что не могу забыть ее, да и не хочу.

Ивану Ивановичу стало грустно. Он вздохнул, одним махом выпил стакан и взял в руки конверт.

— Знаете что, — сказал он, — я доставлю ваше письмо. Вдруг она ждет?

— А вы сможете? — с надеждой спросил человек.

— Я много чего могу, — улыбнулся Иван Иванович. — Почти все. Если хочу.

— Тогда удачи вам, — шепнул человек.

Иван Иванович знал, что шансы встретить загадочную женщину ничтожно малы. Но все таки есть. Просто нужно идти по дороге.

В старом доме над листом бумаги склонился пожилой человек в инвалидном кресле. Он снова писал письмо. Чтобы почувствовать себя живым.

4

Мелкий осенний дождик, серенькое небо и грустные листья наводили Ивана Ивановича на размышления о горячем чае. Он пришел в этот город на рассвете. Узенькие улочки и прижавшиеся друг к другу аккуратные «пряничные» домики с флюгерами на черепичных крышах еще не проснулись. Иван Иванович брел, не обращая внимания на промокшую одежду. Иногда он протягивал руку, приглашая холодные дождевые капли на ладонь. Когда набиралось достаточно, он пил их, немного согретых, и озноб ненадолго отступал.

Вдруг Иван Иванович услышал нежный перезвон колокольчика. Дверь одного домика приоткрылась.

— Вы промокли, — раздался участливый женский голос, — не хотите выпить чаю?

— Я бы рад, — улыбнулся Иван Иванович, — но мне нечем вам заплатить.

— Какие пустяки! Заходите скорее.

Иван Иванович решил, что отказывать невежливо, особенно женщине.

В маленькой комнатке было уютно, потрескивали дрова в камине, и седенькая юркая старушка наливала в глиняную кружку дымящийся ароматный чай.

Иван Иванович присел поближе к огню, с наслаждением сделал глоток и почувствовал, как возвращаются силы идти дальше.

— Дед моего покойного мужа владел этой чайной, — сказала старушка. — Он никогда не брал плату с путников. А в нашей семье всегда чтили традиции.

— Спасибо вам, — ответил Иван Иванович. — Традиции, особенно такие, большая редкость. Но я все же хотел бы отблагодарить вас. Я ведь почти все могу.

Старушка покачала головой.

— Мне ничего не нужно. Я прожила счастливую жизнь. Хотя… — она указала Ивану Ивановичу на противоположную стену, — видите чайники?

— Да, — кивнул Иван Иванович, — очень необычные. И такие разные. Вы их сами делаете?

— Нет, — ответила старушка, — их делали путешественники, что в разные времена заходили сюда. Каждый из них вкладывал в свою работу частичку себя. Выпив из такого чайника, узнаешь, чем была наполнена их душа. Если хотите, можете тоже сделать, а я потом обожгу и поставлю рядом с остальными.

— Боюсь, у меня не получится, — засомневался Иван Иванович.

— А вы попробуйте, — озорно подмигнула старушка. — Что-нибудь да выйдет.

— Действительно… — улыбнулся Иван Иванович, разминая пальцами кусок глины, — почему бы и нет…

Чайник получился кривенький, простой, без узоров. Дождь на улице закончился, Иван Иванович попрощался с хозяйкой чайной и ушел. Его ждала дорога.

— Свобода… — тихо сказала старушка, бережно держа в руках чайник и глядя вслед Ивану Ивановичу. — Величайшая драгоценность…

5

Иван Иванович устал. Он так давно был в пути, что забыл, куда и зачем идет. Поэтому просто упал у пруда в ночную траву на окраине неизвестного города. Мыслей не было. В темном небе последний раз вспыхнула, чтобы погаснуть, звезда. Иван Иванович невесело усмехнулся и закрыл глаза.

— Один, два, три, — услышал он, — четыре, пять.

Иван Иванович вздохнул и повернулся на голос.

На турнике поодаль болталось чудовище. Водяное. Иван Иванович сразу опознал его по перепончатым лапам и характерному запаху подтухающей с головы рыбы.

— Что, дружок, спортом занимаемся? — вежливо спросил Иван Иванович.

Ответом ему был испуганный всплеск и рябь на воде.

— Эй, — позвал Иван Иванович, — ты… это… извини… Представь, что меня здесь нет.

— Легко сказать, — ответило чудовище, сверкая глазами из темных вод. — Только стесняюсь я очень. И вообще…

— Ну ладно, — пожал плечами Иван Иванович, — тогда можно я искупаюсь? Перед дальней дорогой.

— Если тебе не противно соседство со мной, тогда конечно, — откликнулось чудовище.

— Не противно, — улыбнулся Иван Иванович, — всякое видал.

Теплая вода успокаивала и расслабляла. Иван Иванович плавал, а чудовище нарезало вокруг него тихие круги.

— Скажи, куда ты идешь? — спросило оно, когда Иван Иванович, устав, позволил неспешному течению нести его в никуда.

— Да так, — ответил Иван Иванович. — Просто иду. Это ведь лучше, чем стоять на месте.

— Хорошо тебе, — вздохнуло чудовище, — а вот я не могу никуда. Земноводное я. Не проживу без воды.

— Каждому свое.

— Может, останешься? — предложило чудовище. — Могли бы подружиться. Ты не такой, как другие, я вижу.

— Не могу, — Иван Иванович поплыл к берегу. — Рад бы, но нет.

— Был у меня друг, — грустно сказало чудовище. — Бомж Савелий. Он под кустом ночевал прошлым летом. Мы с ним беседовали. О жизни, любви и книгах. А потом он замерз. Насмерть. Я даже помочь не мог. Чувствовал, как ему хреново. Да разве сквозь лед пробьешься? С моими то лапами… Зима тогда выдалась жуть какая. Весь пруд льдом сковало, даже утки улетели, и моржи себе полынью не прорубили. А я в анабиоз впал. Недавно только отошел. Теперь вот… ночами на турнике подтягиваюсь. Просто, чтобы делать что-то.

Иван Иванович молчал. Он не знал, что сказать. Да и что тут скажешь? Что так бывает? Что жизнь, она всякая? Да и чувствовал он, чудовищу не нужны его сочувственные реплики.

Вдруг он понял, что нужно сделать.

— Слушай! — воскликнул Иван Иванович. — Очень далеко отсюда есть звезда, которой надоело жить. Она погасла. А я зажгу ее. Для тебя. Я умею. Ты будешь каждую ночь смотреть на нее, а она на тебя. И вы сможете разговаривать. Хочешь?

— Хочу, — шепнуло чудовище. — Ты правда умеешь?

— Я все умею, — рассмеялся Иван Иванович, — если захочу.

Он расправил крылья и взмыл в темное небо.

А немного позже…

Чудовище смотрело на яркую звезду и улыбалось, а звезда улыбалась чудовищу.

6

Иван Иванович постучал в дверь покосившегося одинокого дома. Дверь с протяжным всхлипом отворилась. Внутри было темно, сыро и запах склепа.

— Эй, — позвал Иван Иванович, — есть кто живой?

— Нет, — ответили из угла.

Иван Иванович попытался оглядеться, но глаза еще не привыкли к темноте. Тогда он достал зажигалку.

— Не смейте! — раздался испуганный крик. — Иначе…

— Хорошо, — согласился Иван Иванович, — не буду. А что иначе?

— Ничего хорошего, — пискнул некто.

— Так я не боюсь, — усмехнулся Иван Иванович.

— А я боюсь. Очень.

— Тогда зачем угрожать? — удивился Иван Иванович

— От страха.

— Хорошая логика.

— Какая есть, — огрызнулся голос

— Пойду я, пожалуй, — сказал Иван Иванович.

— Что? Вот так просто возьмете и уйдете? И ничего не украдете даже? Ни гвоздя?

— А что, должен? — спросил Иван Иванович.

— Нуууу… — замялся некто, — наверное, должны, иначе, зачем приходили?

— Да так… — ответил Иван Иванович, — хотел на ночлег попроситься. Путешествую я. Иногда пешком, иногда на крыльях.

— Расскажите, как это.

— Приятно.

— Страшно, наверное, одному? — голос был полон тихого сочувствия.

— Иногда бывает, — кивнул Иван Иванович.

— Зажгите свет.

Иван Иванович щелкнул зажигалкой. По комнате заплясали тени. Бледный, почти призрачный человек отделился от стены.

— Здравствуйте, — прошелестел он.

— Здравствуйте.

Повисло неловкое молчание, во время которого Иван Иванович изучал комнату.

— У вас тут довольно мило, — соврал он.

— Отвратительно, не делайте вид, что вам нравится, — поморщился призрачный.

— Извините.

— Ничего… Так вы говорите, бывает страшно?

— Как и всем… Блять!

Ивану Ивановичу обожгло пальцы. Зажигалка нагрелась.

Призрачный метнулся в угол.

— Спички есть? Или свечи? — спросил Иван Иванович.

— Нет, — шепнул призрачный человек, — спички опасная вещь, а свечи только ректальные. У меня аптечка хорошая.

Иван Иванович хотел пошутить насчет свечек, но передумал. Что-то подсказывало ему, призрачный не понимает шуток. Никаких.

— Хотите, на улицу выйдем? — предложил Иван Иванович. — Там хорошо, воздух свежий.

— Нет, — быстро ответил человек, — я боюсь. Я всего боюсь. Всегда. Я даже тени собственной боюсь, поэтому и нет ее у меня. Ушла. И зеркала в моем доме мутные. Потому что смотреть в них боюсь.

— Это пиздец какой—то, — Ивану Ивановичу стало грустно. — Нельзя так всю жизнь сидеть.

— Почему? — удивился призрачный. — Я сижу и ничего.

— Так в том то все и дело! Именно ничего, — сказал Иван Иванович, — это и есть страшное.

— Я же говорил, что всего боюсь.

— Так, может, стоит перестать? Взглянуть в зеркало? На улицу выйти?

— Страшно… Вдруг мне не понравится? Или на улице я ногу сломаю?

— Так у вас же аптечка хорошая, — Ивана Ивановича начал раздражать призрачный человек и его тихий грустный голос. — Впрочем, не хотите, как хотите. Пора мне. Прощайте.

— Осторожней там, в путешествиях, — шепнул вслед Ивану Ивановичу призрачный человек. — Делать людям нечего, мотаются непойми куда и зачем.

Он помолчал и добавил еще тише, так тихо, что сам еле расслышал:

— Совсем страх потеряли…

Иван Иванович шел по темной дороге и думал, что можно и полететь.

7

Это был странный дом. Иван Иванович пришел туда под вечер. На гвоздике у двери висела внушительная связка ключей. Хозяина не наблюдалось, хоть дом и не выглядел заброшенным. Иван Иванович толкнул дверь и вошел внутрь. Его встретил длинный и извилистый, как лабиринт, коридор. Ключи тихо позвякивали в руке. Иван Иванович пошел вперед. По бокам коридора попадались двери. Одни были старые, рассохшиеся, с облупившейся краской, другие, с блестящими ручками, узорами и вензелями, некоторые солидные, железные, внушающие уверенность и уважение. Были легкомысленные, веселых расцветок, встречались мрачные, словно ведущие в сырые подвалы или камеры пыток. Ни одну из них Иван Иванович не испытал желания открыть. Он просто шел мимо. Вдруг он услышал шорох, и с потолка прямо перед ним свесил крупную голову серебристый змей.

— Ты пришел взглянуть?

Сверкнули изумрудные глаза, раздвоенный язык, дразня, показался из клыкастой пасти.

— Добрый вечер, — поздоровался Иван Иванович. — Вы здесь живете?

— Может быть, — ответил змей. — Или нет… Я не знаю…

— Странный дом, — сказал Иван Иванович.

— А у тебя есть дом? — поинтересовался змей.

— Нет. Я, наверное, к нему не готов.

— Поэтому ты взял ключи и не хочешь ими воспользоваться, — улыбнулся змей. — Дай руку, я спущусь.

Иван Иванович протянул руку, и змей обвился вокруг прохладным телом.

— Я мог бы укусить тебя или задушить, — сказал он, прищурив глаза. — Ты не боишься?

— Я сам могу, — усмехнулся Иван Иванович, — но не буду. И ты это знаешь.

Змей кивнул и положил голову на плечо Ивану Ивановичу.

Они продолжили путь вместе.

— Это бесконечнось, — шептал на ухо змей. — Я ползал тут много дней, а может и лет… Здесь каждый может отыскать свою дверь.

— Нашел? — спросил Иван Иванович.

— Когда найду, я почувствую, она меня позовет.

— И что будет за ней? — Иван Иванович погладил змеиную голову.

— То, что тебе необходимо, что действительно твое. Самое сокровенное и нужное.

Иван Иванович молчал.

— Я хочу жить и хранить, — тихо сказал змей, — правда, не знаю, как и что.

— Смотри, — вдруг остановился Иван Иванович, — я хочу открыть эту.

— Надо же, — протянул змей, — я ее раньше не замечал.

Дверь была простая, деревянная и почти сливалась со стеной, если бы не замок. Ржавый, большой и тяжелый.

Нужный ключ сам лег в руку.

— Ты должен идти один, — сказал змей, — это ведь только твоя дверь.

Иван Иванович кивнул и повернул ключ.

— Подожди, — окликнул его змей. — Я не знаю, куда ты выйдешь оттуда, но уже точно не в дом. Хочу попрощаться. И знаешь что… Я только сейчас понял, почему так и не нашел свою дверь. Я буду здесь жить. Жить и хранить этот дом, для всех, кто захочет прийти.

— Это хорошо, — улыбнулся Иван Иванович. — Прощай.

Внутри было просторно и пусто. Лишь в самом углу комнаты лежала небольшая коробка.

Иван Иванович взял ее, положил в карман и вышел в ночь.

Пройдя немного по дороге, он оглянулся на дом. Достал коробку и открыл. В темное небо взлетела яркая звезда.

Иван Иванович шел и улыбался, звезда улыбалась в ответ. Путеводная.

8

Ворота гостеприимно распахнулись навстречу удивленному Ивану Ивановичу. Обычно приходилось стучать и подолгу ждать, когда откроют.

— Почет дорогому гостю! — у ворот толпились люди. Они кланялись в пояс. Вперед вышел бородатый толстый дядька, в руках он держал хлеб-соль.

Иван Иванович невольно оглянулся. Так его еще нигде не встречали. Убедившись, что за спиной никого нет, он пожал плечами и вежливо поздоровался.

— Что же вы застыли? — воскликнул бородатый. — Проходите скорее, мы вас со вчерашнего дня дожидаемся.

— Вы меня с кем-то перепутали, — смутился Иван Иванович, но в ворота тем не менее прошел. Народ расступался почтительно.

— Никак нет! — сказал дядька. Он отщипнул кусочек хлеб-соли, сунул в рот и передал каравай в услужливые руки длинной, как жердь тетки. — В пророчестве ясно сказано… Минуточку…

Он полез в карман и вытащил засаленную тетрадку.

— Так-так, — бормотал он, — где оно? Ага, ага… Вот!

— Пришедший в новолунье избавит чудовище от опасности! — прочитал он по слогам.

Длинная тетка толкнула его в бок локтем.

— Тьфу! Перепутал! Избавит от чудовищной опасности!

Народ согласно загудел.

Иван Иванович огляделся. Высокий, в два человеческих роста забор, огораживал небольшую аккуратную деревеньку. Все дома были одинаковые. Даже цветы на подоконниках были одного цвета, размера и формы. Подстриженная ровная трава, разлинованные грядки. Признаков домашней скотины не наблюдалось. Никаких следов чудовищной опасности Иван Иванович не усмотрел.

— Ебанутые… — вздохнул обреченно Иван Иванович про себя.

— Мы не ебанутые, — донеслось из толпы, — нормальные мы, как все!

— Точно! — отозвался бородатый. — А чудовище в погребе. Мы его туда заманили, вот идите и разберитесь. Ибо сказано так! Сами посмотрите, ежели не верите!

Он ткнул тетрадью в лицо Ивану Ивановичу.

— Верю, — ответил Иван Иванович. — Где погреб?

— Так бы сразу, — проворчал дядька. — Пошли.

Иван Иванович спустился в сырой темный погреб.

— Эй, — позвал он шепотом, — кто тут будет чудовище?

— Я, — раздалось зловещее шипение. — Сейчас придет тебе пиздец!

Иван Иванович зажег спичку. В углу вальяжно раскинулось мохнатое создание. Одной лапой оно чесало живот, другой держало здоровенный кусок кровяной колбасы. Иван Иванович вспомнил, что уже давно ничего не ел.

— Приятного аппетита, — пожелал он чудовищу.

— Спасибо! — ответил мохнатый учтиво и откусил кусок.

— Извините, — спросил Иван Иванович, делая шаг навстречу, — а вы кто?

— Я-то… — мохнатый энергично работал челюстями, — а хрен его знает. Тут лаборатория была недалеко. Экспериментальная. Чего-то разрабатывали. То ли оружие, то ли моющее средство. Я там родился и жил, а потом мне надоело, и я убег. Предварительно взорвав ее к херам. С тех пор скитался. Пока эти придурки меня не поймали в лесу. Пожрать хочешь?

Иван Иванович кивнул.

— Угощайся! — предложило чудовище, ломая колбасу об колено.

— Слушай, — поинтересовался Иван Иванович, утолив голод, — я одного понять не могу, зачем они тебя в погребе заперли? Чего испугались?

— Понимаешь, — ответил мохнатый, — они меня сразу на вилы поднять хотели, как увидали. Ибо отличаюсь я сильно. И еще хвост имею.

Он стыдливо потупился и помахал голым, как у крысы хвостом с гремучкой на конце.

— А по-моему, — заметил Иван Иванович, — очень мило. Ты на кота похож и на крысу немного.

— Да ебанутые они, — отмахнулось чудовище, — видал, одинаковые все, на морду лица и уклад жизни.

— Заметил, — согласился Иван Иванович.

— Так вот… — продолжал мохнатый, — я им сказал, ежели убьют меня, промеж скота ихнего мор начнется. Поверили.

— Чего-то я у них скота не заметил, — сказал Иван Иванович.

— Я же говорю, ебанутые, — хмыкнуло чудовище. — Нет у них скота. Сплошные огороды. А главный вообще на всю голову ударенный, пророчества сочиняет. По любому поводу.

— Да… — протянул Иван Иванович, — попал ты…

— Как хуй в суп, — хохотнул мохнатый. — Из погреба они меня не выпустят.

— Меня послали еще, — пробормотал Иван Иванович.

— Расслабься, — махнуло лапой чудовище, — посидим вместе, мож и придумаем чего. Еды здесь много, надолго хватит.

— Да не хотелось бы надолго, не люблю я этого.

— Тогда думать надо.

— Вот что, — сказал Иван Иванович, — притворись, будто помер, а я тебя вынесу.

— А дальше что?

— Пойдешь своей дорогой.

— Эх… — вздохнуло чудовище, — я бы пошел, да только куда? Люди кругом живут. Или в цирк сдадут, или в зоопарк, или, что еще хуже, в какую-нибудь лабораторию. Изучать.

— Есть у меня знакомый, — задумчиво проговорил Иван Иванович, — он в детстве мечтал ловить облака. Его считали за ненормального и отовсюду выгоняли. Теперь он живет на вершине самой высокой в мире горы. Там облака цепляются за вершину. Он их ловит, придает разные причудливые формы и отпускает лететь. Чтобы все радовались. Вот какой человек. Хочешь, к нему тебя отнесу?

— А он меня не прогонит? — засомневалось чудовище.

— Нет, — засмеялся Иван Иванович. — Он жаловался, что совсем не с кем поговорить.

Иван Иванович покидал деревню под восторженные крики жителей. На шее у него мохнатым воротником обернулось чудовище.

Через несколько дней, отдыхая в высокой траве и глядя в небо, Иван Иванович увидел облако. Оно остановилось над ним и послало воздушный поцелуй. Иван Иванович засмеялся и подмигнул.

9

Иван Иванович уже несколько дней чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала он пытался выяснить, кто это, но потом решил не тратить времени зря. Рано или поздно наблюдавший себя проявит. Поэтому он спокойно продолжал свой путь.

На землю опускались сумерки. Иван Иванович устроился на ночлег в высокой траве. Он смотрел на зарождающийся месяц и курил, улыбаясь. Рядом послышался шорох.

— Кто здесь? — Иван Иванович приподнялся на локте. — Выходи, я не опасный.

Ответа не было.

Он сел и огляделся. В траве сверкнуло нечто, похожее на два фонаря. Иван Иванович сделал приглашающий жест рукой. Фонари моргнули и погасли синхронно.

— Вот беда, — вздохнул Иван Иванович, — совсем одичал народ. Собственной тени боится. Говорю, не причиню вреда.

Фонари снова зажглись и стали осторожно приближаться. Удивительно, но звуков шагов Иван Иванович не услышал. То, что он сперва принял за фонари, оказалось глазами. Желтыми, с узкими зрачками, как кошачьи.

— А где остальное? — спросил Иван Иванович.

Глаза остановились и заморгали.

— Понял, — сказал Иван Иванович, — остальное подойдет позже.

Один глаз подмигнул.

— Или нет… — Иван Иванович подмигнул в ответ. — Это вы за мной следили?

Зрачки расширились.

— Дааа… — протянул Иван Иванович, — грустно…

Из глаз покатились крупные слезы. Прозрачные, словно утренняя роса.

— Давным давно, — тихо сказал Иван Иванович, — ветер принес мне историю о старом смотрителе маяка. Рассказать?

Глаза согласно сверкнули.

— На берегу седого океана, за много километров отсюда старый смотритель каждый день зажигал на маяке огонь. У него была счастливая жизнь, у маяка тоже. Но однажды смотритель не пришел как обычно вдохнуть жизнь в маяк. Потому что умер. Ничто не вечно. А маяк больше не зажегся. Превратился в темную одинокую башню. И никто больше не освещает путь заблудившимся рыбацким лодкам.

Глаза внимательно смотрели на Ивана Ивановича.

— Хотите, я отведу вас? — спросил Иван Иванович. — Мне кажется, маяку вы очень нужны, а он вам.

Глаза закрылись. Иван Иванович ждал. Долго. Он знал, как нелегко даются важные решения. Наконец глаза снова открылись и засияли теплым светом. Иван Иванович расправил крылья. Глаза взметнулись в небо, словно звезды.

В небольшой рыбацкой деревушке, далеко-далеко, маленькая девочка, стоя у окна, смотрела на сверкающий огонь старого маяка и улыбалась счастливо. Она больше не боялась темноты.

Иван Иванович летел над океаном, соленые брызги касались крыльев.

10

— Слушай, — насторожился волк, — там впереди кто-то есть.

Иван Иванович, не замедляя шага, бросил через плечо:

— Впереди всегда кто-то есть. Привыкнешь.

Вокруг стремительно темнело. Волк нервничал. Он останавливался, нюхал сумерки, напряженно вглядываясь вдаль и прислушиваясь к каждому шороху.

— Подожди, — волк глухо заворчал, — сбегаю, проверю.

— Ладно, — сказал Иван Иванович, — я пока костер разведу. А то холодает, да и устал я.

Волк исчез за деревьями.

Иван Иванович согрелся. Он с наслаждением вытянулся у огня и закрыл глаза. Волк не возвращался. Наверное, кого-то нашел, улыбнулся про себя Иван Иванович, проваливаясь в сон.

Проснувшись, он увидел догоревший костер и волка, свернувшегося клубком неподалеку.

— Пойдем? — спросил Иван Иванович.

— А почему ты не спрашиваешь, где я был? — волк потянулся и зевнул, стряхивая сон.

— Хочешь рассказать?

— Нет, — ответил волк, — не хочу.

Иван Иванович засмеялся и пошел вперед. Волк медленно шел за ним и задумчиво молчал.

Лес заканчивался. Иван Иванович слышал отдаленный шум города.

— Я не могу, — тихо сказал волк и остановился, — не могу дальше с тобой.

— Жаль, — обернулся Иван Иванович.

— И мне, — вздохнул волк. — Я встретил ее. Этой ночью. Когда проверять бегал. Ее глаза светились в темноте зеленым огнем. Укусить пыталась. Она злая и недоверчивая. Волчица. Нам было хорошо вдвоем.

— Почему тогда ты ушел? — спросил Иван Иванович.

— А как же ты? — удивился волк. — Разве я тебе не нужен?

Иван Иванович промолчал.

— Извини, — сказал волк, — я понимаю… Просто боюсь, что это неправильный выбор.

— Неизвестное пугает, — улыбнулся Иван Иванович. — К тому же, я соскучился по полетам. Так и крыльям недолго отсохнуть.

— Ну да, — кивнул волк, — а я высоты боюсь.

— Увидимся, — Иван Иванович погладил волка и расправил затекшие крылья.

— Если я когда-нибудь захочу снова идти с тобой, ты не прогонишь? — спросил волк.

— Ты знаешь, что нет.

Волк постоял немного, глядя, как крылья уносят Ивана Ивановича к новому городу, потом встряхнулся и побежал в лес. Ему было легко и немного грустно.

Иван Иванович летел навстречу неизвестному и почти не боялся. Привык.

11

Иван Иванович шел по степи, увлекаемый шаловливым перекати-поле. Изредка попадались низенькие деревья и одинокие, меланхолично жующие коровы. Иван Иванович присел на жесткую сухую траву и закурил, глядя на собирающиеся у горизонта облака.

— Будет гроза, — донеслось из-за дерева.

— Может быть, — ответил Иван Иванович.

— Угостите сигареткой пожалуйста, — попросил голос.

— Пожалуйста, — Иван Иванович достал из кармана пачку.

— Бросьте поближе. А то я выходить стесняюсь.

— Да ладно вам, — сказал Иван Иванович, — я разное видал.

— А вы в меня камнями бросаться не будете? Или еще чем похуже?

— Коровьей лепешкой? — поинтересовался Иван Иванович. — Не буду.

— Это хорошо.

Из-за дерева показались длинные острые рога, затем осторожно вылез их обладатель. Обычный мужик, только слегка заросший.

— Ну и чего тут стесняться? — спросил Иван Иванович. — Рога как рога. Вы женаты?

— Издеваетесь… — горько произнес мужик, — да кто ж за меня пойдет?

— Рога женитьбе не помеха, — усмехнулся Иван Иванович.

— Если бы к рогам имелся хвост или копыта, сошел бы за черта и жил в морских глубинах с себе подобными. А так что? Ни то ни сё. Везде чужой… И никак от них, поганых, не избавиться, никак! Отпилишь, наутро снова вырастают. Удавиться впору…

— Не надо давиться, — успокоил мужика Иван Иванович. — Раз есть рога, значит они нужны. Ничего просто так не бывает. У меня, например, крылья. Тоже, знаете ли, не совсем обычная вещь. И на спине не поспишь, зато если устали ноги, можно лететь.

— В принципе, — задумался мужик, закуривая сигарету, — рога как средство самообороны можно использовать. Если что, могу ими к стенке припереть. Живет тут на краю села девица одинокая, я у нее иногда кур ворую, с голоду чтобы не помереть, да и приятная она. Ноги сами ведут. Может, посвататься?

— Главное рогами ее сразу к стене не приперайте, — посоветовал Иван Иванович, — пусть сперва привыкнет.

— Что вы! — обиделся мужик. — Рогами только если чужой кто с нехорошим намереньем полезет. Спасибо вам за совет. Можно я в дорожку сигаретку еще возьму? До села путь не близкий.

— Не вопрос, — улыбнулся Иван Иванович. — Желаю удачи.

Мужик заложил сигарету за ухо и размашистой рысью побежал по степи.

— Как вас зовут? — крикнул ему вслед Иван Иванович. — А то неудобно, не познакомились.

— Народ Чубакаброй кличет, — через плечо кинул мужик, — а так я Федор Петрович.

— Приятно познакомиться.

Иван Иванович, устремился в самое сердце грозовой тучи.

Федор Петрович Чубакабра торопливо рвал в степи маки. Он надеялся, дождь не застанет его в пути.

Иван Иванович уговорил молнию не ударять в одиноко бегущий объект.

12

Иван Иванович остановился отдохнуть на берегу живописно заросшего кувшинками болотца. Вокруг было умиротворяюще тихо, лишь иногда сочный квак старой жабы или трепетание стрекозиных крыльев нарушали болотистый покой. Иван Иванович от нечего делать гадал на ромашке. Любит, не любит…

— Тихо ты! — услышал он скрипучий голос с кочки неподалеку. — Не любит! И не полюбит никогда…

Приглядевшись, Иван Иванович различил скукоженную фигуру болотного хмыря. В одной лапе хмырь держал сачок, другой почесывал пятку. Рожа его до глаз заросла похожей на мох бородой, череп же был абсолютно лыс и поблескивал в закатных лучах.

— Почему вы так решили? — поинтересовался Иван Иванович. — Разве меня нельзя полюбить?

— Насчет тебя не знаю, — проворчал хмырь, — а вот меня точно не полюбит.

— Значит, найдете ту, которая полюбит, — беспечно сказал Иван Иванович.

— А мне не надо, — насупился хмырь. — Мне достаточно, что каждое утро я срываю для нее свежие кувшинки и ловлю самых красивых стрекоз. Она смеется, плетет венок и отпускает стрекоз на волю. А я, затаившись в камышах, сижу, и мне хорошо. Просто от того, что она смеется… Знаешь, какой у нее смех? Как первый подснежник, как летящий пух одуванчика. А хвост! Каждая чешуйка ярче блеска солнечного луча в капле росы. Эх… А я…

Хмырь встал во весь свой небольшой рост и пригладил бороду. В изумрудных глазах сверкнули слезы.

— Нормальный мужик, я считаю, — пожал плечами Иван Иванович.

— Не пара я ей, — вздохнул хмырь. — Она самая красивая русалка на свете, ну как я ей о своих чувствах скажу? Ей, небось, морского царя подавай. На смех только поднимет…

— А вы пробовали? — спросил Иван Иванович.

— Ты что! — замахал на него хмырь. — Я заговорить с ней боюсь. Каждый раз, как вижу, язык отсыхает начисто. Да и не замечает она меня. Маскироваться хорошо умею.

— Слишком много вы за нее думаете, — сказал Иван Иванович. — А она тем временем, может, от любопытства изнывает. Кто дарит каждое утро цветы и стрекоз?

— Да ладно… — недоверчиво склонил голову хмырь.

— Будете дальше маскироваться, так и не узнаете.

— А была, не была! — воскликнул после недолгого раздумья хмырь. — Пойду прямо сейчас и все как на духу выложу! Только хлебну для храбрости. У тебя, кстати нет? Чего-нибудь покрепче…

— Есть, — Иван Иванович протянул хмырю фляжку, — только не увлекайся, иначе все дело испортишь.

— Ага, ага, — Хмырь присосался к фляжке, потом пригладил лысину и нырнул в болото.

Иван Иванович догадал на ромашке, вышло, что любит. Потом поднялся и пошел вперед, к горизонту.

На берегу прозрачной речки, любуясь звездами, сидели болотный хмырь и самая прекрасная на свете русалка. В лунном свете переливались серебром чешуйки хвоста и сверкала, словно отполированная, лысина. Стрекотали цикады.

13

Иван Иванович шел вдоль стоящих рядами деревянных заброшенных домов и думал о сиюминутной реальности всего сущего.

В одном из ветхих окон мелькнул свет.

— Любопытно, — пробормотал Иван Иванович. — Если допустить, что реально лишь то, что я вижу и сознаю, что вижу, то эта реальность ни для кого, кроме меня не существует. Или для зажегшего свет в окне реален лишь мир, освещенный внутри этого самого окна, а меня и всего остального нет.

— Хреновый из тебя филосов, — вторгся в запутавшиеся мысли звонкий детский голос.

Иван Иванович остановился и огляделся по сторонам. Из—за щербатого забора высунулась вихрастая рыжая голова мальчишки лет десяти. Он показал Ивану Ивановичу неприличный жест и засмеялся, обнажая редкие неровные хищные зубы.

— Здравствуй, Атом, — поприветствовал его Иван Иванович.

— Адам, — поморщился пацан. — Ударение на первую букву, сколько можно повторять.

— Я слышал, ты уже давно того… В ледяных лабиринтах отдыхаешь.

— Доска почета меня никогда не привлекала, — ухмыльнулся Адам. — Равно как и Великий Понт.

— Великий Понт? — заинтересовался Иван Иванович, прикуривая найденный в кармане джойнт. — Это типа Великой Нереальной Реальности что ли?

— Это типа твоей фляжки в кармане, косяка недобитого и крылышек за спиной, — ответил Адам.

— Понял, — кивнул Иван Иванович. — Хотя странно слышать подобное от человека, с похмельных глаз сровнявшего с землей парочку подконтрольных миров.

— Всего лишь веха в постижении природы Великого Понта, — пожал плечами ничуть не смутившийся Адам. — Где твои манеры, Ваня?

— Извини, — Иван Иванович протянул джойнт пацану. — Просто последний раз, когда мы виделись, убеленный сединами дедушка рассказывал о Внутренней Свободе. У меня небольшой когнитивный диссонанс.

— Дедушке можно, а мальчику нельзя? — Адам глубоко затянулся, его рыжие брови взлетели на веснушчатый лоб.

— Дедушку слушаешь из уважения к сединам и опыту, а мальчишку хочется щелкнуть по носу, утереть сопли и дать конфету.

Иван Иванович сел по-турецки на прохладную апрельскую землю и скрутил фляжке крышку.

— Великий Понт, — понимающе кивнул Адам. — Думаешь, послушал дедушку и обрел эту самую Внутреннюю Свободу? Как там у вас? Спать, где придется, пить, что найдется. Могу иметь, но не владеть. Что еще?

— Не важно быть, умей прослыть, — подсказал Иван Иванович.

— Не в тему, но пойдет, — согласился пацан. — Вань, неужели ты думаешь, что можешь оставить после себя что-либо? Да любого обывателя будут помнить дольше, чем тебя! Череда потомков будет стирать с его фотографии пыль и вспоминать, каким он был. Вернее, каким не был. Он станет легендой. А ты никогда.

— Так мне и не надо.

— Дело не в том, надо тебе или не надо, — вздохнул Адам. — Ты, я, обыватель этот, родственники его, рамочка, пыль и фотография — одни и те же стороны Великого Понта. И за его рамки не выйти. Ни Мученику, ни Путешественнику, ни Страдальцу, ни Человеку, никому.

Иван Иванович почувствовал, как за спиной возмутились крылья.

— Поэтому ты спрятался в собственном детстве, Атом? Если сейчас из дверей любого дома появятся твои любящие родители, я не удивлюсь. Ведь ты был их Великим Понтом.

— Адам, — устало бросил рыжий. — С ударением на первую букву. Не делай вид, будто не можешь запомнить.

— Всего лишь набор букв в случайном порядке, — усмехнулся Иван Иванович, расправляя крылья. — Такое же, как Великий Понт.

— Я забыл, насколько мало ты еще живешь на свете, Ваня.

— А я помню, — ответил Иван Иванович. — И не хочу забывать.

— Мальчишка… — пробормотал вслед улетающему Ивану Ивановичу Адам.

— На себя посмотри, — салютнул из облаков Иван Иванович.

Сиюминутная реальность всего сущего улыбалась нежно.

14

Иван Иванович сидел на обочине дороги и сплетал между собой острые стебли высокой травы, в изобили росшей вокруг.

— Какая необычная техника, — похвалил кто-то.

Иван Иванович оторвался от работы и с любопытством взглянул на говорившего. Перед ним стоял невысокий бородач в бомжеватом с чужого плеча пальто и улыбкой на лице. В стеклах его круглых очков отражался ускользающий день.

— Вы первый человек, который не спросил, что это я делаю и не заявил, что лапти ТАК не плетут.

— Странные люди, — пожал плечами бородач. — Плетет лапти и плетет, как хочет, никому не мешает. Чего тут непонятного?

— Вот и я о том же, — кивнул Иван Иванович, доставая фляжку.

— Согласен, — бородач пошарил в карманах пальто, извлек на свет солидную бутылку с мутным содержимым и два складных пластмассовых стаканчика. — Обменяемся мнениями?

— Пожалуй, — плеснул в один стакан из фляжки Иван Иванович.

Бородач сделал то же самое.

— Твою мать! — закашлялся Иван Иванович. — На вкус как электрический разряд.

— Хммм, — бородач одним махом осушил стакан. — Настойка подорожника? Не слишком крепкая, но освежает.

Иван Иванович скрутил джойнт и некоторое время они с бородачом молча курили.

— Значит это и есть загробная жизнь? — нарушил молчание бородач.

— Курить и выпивать на дорожной обочине с незнакомыми людьми? — уточнил Иван Иванович.

— Не совсем… То есть… — замялся бородач. — Знаете, я ходил по канату. В цирке работал бродячем. Поспорил с приятелем, что смогу пройти по высоковольтному проводу в дождь, без зонтика и страховки, задевая головой тучи. Почти прошел.

— Провод оборвался? — спросил Иван Иванович.

— Молнией ёбнуло, — вздохнул бородач. — Надо было зонтик брать. И раз я здесь, получается, это загробный мир.

— Знаете, — Иван Иванович выпустил в небо дымное кольцо, — я нигде дольше чем на один день не задерживаюсь, поэтому мне сложно сказать, что это за мир. Иногда кажется, что мир всего один, который сейчас, а иногда, что их много, и я каждый раз, просыпаясь, оказываюсь в новом.

— То есть, уверенности нет? — мрачно спросил бородач.

— Почему нет? Например, мы с вами уверены, что я плету лапти. Вот они и получились. Смотрите.

— Удобные, наверное, — оценил бородач. — Так и зовут в дорогу.

— В чем же дело? — улыбнулся Иван Иванович. — Вперед.

— Вот так просто? — недоверчиво прищурился бородач.

— Ага, — кивнул Иван Иванович.

Бородач примерил лапти, попрыгал на одном месте, прошелся туда-сюда, постоял в раздумьях и разлил на посошок.

Они выпили, и бородач, салютнув на прощанье бутылкой, удалился в закат.

— Путешественника ведет дорога, — проводил его взглядом Иван Иванович.

Крылья настойчиво звали в полет. Иван Иванович не возражал.

15

Иван Иванович услышал, как из-за дощатого косенького забора его кто-то зовет:

— Эй, мужик! Хочешь черта покажу?

— Давай, — согласился Иван Иванович.

— Заходи!

Скрипнула калитка, из-за нее показалась недельной небритости помятая рожа. Она улыбалась и манила рукой.

— Ясно… — вздохнул Иван Иванович. — Черт один или несколько? Какого цвета? Зеленого классического?

— Неее, — ответил мужик, — все по честному. В бане он у меня сидит. Сто рублей плати и ходи смотреть, как в зоосаде.

— Извини, — Иван Иванович пошарил в карманах, — нет у меня столько.

Мужик поскучнел.

— Давай уж сколько есть, трубы с утра горят.

Иван Иванович ссыпал в протянутую ладонь горсть мелочи и отправился в баню.

В бане было жарко натоплено. Но никакого черта Иван Иванович там не увидел.

— Белку словил, несчастный, — подумал Иван Иванович, собираясь выходить.

— Эй, мужик! Извини, совсем забыл! Иди к черту! — крикнул обладатель помятой рожи.

— Идиотина… — беззлобно выругался Иван Иванович, и вдруг увидал возникшего непонятно откуда черта.

Конец ознакомительного фрагмента.