Песчинки прошлого

Лион Кастель, 2020

Молодой мужчина попадает в сложную жизненную ситуацию. Он абсолютно ничего не помнит из прошлого. Что это воздействие спецслужб или инопланетяне? Любовь лечащего врача постепенно возвращает ему память через сны. Главный герой уже не хочет ничего вспоминать, но песочные часы уже перевернулись и "песчинки прошлого" стали заполнять свободное пространство…

Глава 3. Сон

В палате с зарешёченными окнами и тусклым освещением, помимо мужчины, находилось ещё трое пациентов. Они без движений лежали на кроватях с провисающими сетками. Больные походили друг на друга не только пижамами, но и своей молчаливостью, чем сильно отличались от соседей по этажу сверху. Тишину в палате изредка нарушал шум переворачивающихся страниц книги, которую читал мужчина, и звук вставляемого в дверь ключа. Но на этот звук вся палата оживала.

На этот раз палату разбудили два санитара. Оба они обладали басом сибирской крови и такими же телами.

— Эй «потеряшка» вставай, да не ты, а тот у окна. Пойдем со мной, Иванова ждёт.

— А со мной ты, седовласый, на сеанс гипноза пора, — сказал другой санитар.

Постучав в дверь, санитар завёл мужчину в кабинет.

— Тамара Сергеевна, вот последнего привёл, как просили.

— Угу, спасибо, Семён, я позвоню, можешь идти, — улыбнувшись, сказала Иванова. — Прошу, вас присаживайтесь.

Мужчина прошёл и сел в кресло напротив врача. Он любил бывать в этом светлом пахнущем свежестью кабинете. Но в этот раз к аромату был добавлен резкий запах одеколона мужчины, сидевшего сбоку. Они встретились глазами, как только мужчину ввели в кабинет, и сейчас, он чувствовал и ощущал боковым зрением, что тот пристально его изучает.

— Вы не против, если сегодня при нашей беседе, будет присутствовать мой коллега? — спросила Иванова.

— Коллега?! — переспросил мужчина.

— Да коллега, — в глазах у Ивановой мелькнула искра. — Денис Петрович Цыбин, он из нашего же центра. Но если вы против то…, — женщина повернулась к Цыбину.

— Да нет, нет, Тамара Сергеевна. Я не против. Просто у меня возникло ощущение, что мы с вами… тоже коллеги, — покачал головой мужчина. — Но больше…

— Хм это интересно! А слова — ортопедия, гинекология, педиатрия — ничего не говорят?

— К сожалению…

— Ну ладно. К этому разговору мы ещё с вами возвратимся. А сейчас давайте вспомним тему, на которой мы с вами остановились в прошлый раз. Вы выбрали себе имя? — женщина поправила очки в старомодной оправе.

— Да. Из того списка, что вы дали, мне вначале понравилось Лев, а сегодня утром, я передумал и хотел бы, чтобы меня называли Антоном, — на лице мужчины появилась застенчивая улыбка. — И ещё я бы хотел, чтобы меня называли по отчеству — Львович.

— Да! — произнесла Иванова. — Вы делаете успехи. А фамилию ещё не подобрали?

— Нет пока.

— Хорошо. Вы работаете с тестами «Кто я»? — спросила Иванова и, получив утвердительный кивок, продолжила. — Ну, а какие-то новые ощущения эмоции у вас возникли? Может вам удалось что-то вспомнить?

— Вы знаете, — мужчина замялся и замотал головой из стороны в сторону. — Нет, я ничего не вспомнил, но сегодня ночью я видел странный сон, который сейчас меня, до сих пор, очень волнует! — обернувшись, мужчина посмотрел на Цыбина и продолжил. — Мне как-то неловко его рассказывать, — он опустил голову и стал теребить между пальцев бахрому накидки дивана. — Но я понимаю, что должен его рассказать, чтобы вы разобрались и помогли мне, — он на мгновение поднял взгляд и посмотрел на Иванову и Цыбина. — Это довольно странный сон, — мужчина закрыл глаза. — Я был в летнем благоухающем парке и читал интересную книгу. Этот парк был знаком мне раньше, я это чувствовал, — он опять на миг открыл глаза, продолжая перебирать бахрому накидки. — Я сидел на скамейке, наслаждаясь тёплым нежно-ласкающим ветерком, который колыхал страницы книги и испытывал какое-то человеческое счастье. Полноценность. Я упивался им в эти минуты! — мужчина снова открыл глаза и поднял взгляд на Иванову, но тут, же опустил его. — Услышав звук детского голоса, я оторвался от книги и увидел на соседней лавке, напротив, играющего погремушкой маленького мальчика — шести месяцев. Он гулил, смеялся, глядя на меня, отчего я вкусил ещё больший прилив нежности и счастья, — мужчина остановился. — Но вдруг с невероятной скоростью краски вокруг сменились! Всё моментально покрылось серостью, и подул сильнейший ветер, вырвав мою книгу из рук. Я нагнулся, чтобы поднять её и тут же почувствовал чьё-то приближение за моей спиной. А когда я вернулся в прежнее положение, то увидел, что с лицом ребёнка стал происходить какой-то ужас, — вспотевшие руки мужчины стали издавать скрипящий звук, перебирая бахрому. — Глаза на его окаменевшем лице испуганно смотрели за мою спину, а ветер… ветер, казалось, вырывает его жиденькие волосы с корнем. Малыш пытался кричать, но не мог, так же, как я не мог обернуться и посмотреть, что происходит за моей спиной. Я словно окаменел и мог видеть только мальчика, сидящего передо мной. В какой-то момент его глаза вдруг принялись стареть увеличиваться, вылезая из орбит, и наполняться кровью. Нос, раскрытый рот и щёки оставались такими же младенческими, но параорбитальная область стала как у старика. Глазные яблоки всё больше увеличивались и уже напоминали крашенные пасхальные яйца. В тот момент, мне кажется, я даже не дышал. А потом его глаза… они… они лопнули и забрызгали меня, — мужчину передёрнуло, и он издал странный звук.

В кабинете нависла тишина, которую нарушил голос Цыбина.

— Скажите, Антон Львович, а что такое параорбитальная область?

Тамара Сергеева сжала губы и с укором посмотрела на Цыбина.

— Это часть лица вокруг глаз. Я почему-то думал, что каждый медик это знает, — ответил мужчина.

— Да, да вы правы, — вмешалась Иванова. — Довольно странный сон. А как вы думаете, что видел этот мальчик? Чего или кого он так испугался? У вас не возникает никаких мыслей?

— Не знаю. И даже боюсь, почему-то об этом думать, но я чувствовал странную связь с этим, чего он боялся, — мужчина склонил голову, но было видно, как его глаза бегают из стороны в сторону. — Это как-то связано со мной, оно как — будто исходило — из меня. Изнутри! — Антон вывернул руки, как будто вытащил что-то из себя. — Сейчас меня, переполняет чувство вины. Как будто я мог, что-то сделать, как-то помочь мальчику, но не сделал. А утром! Утром! Я был абсолютно равнодушен. Мне казалось, что моё лицо до сих пор в крови, но…, — мужчина кинул беглый взгляд на Иванову. — Мне не хотелось её стирать.

В этот раз паузу нарушила Тамара Сергеевна.

— Да, в самом деле, очень странный сон! — произнесла Иванова. — На сегодня мы, пожалуй, закончим, — она встала и взяла со стола книги. — Вот возьмите, это классика, если вы их даже уже и читали, она не наскучит, — она улыбнулась. — Я благодарна вам за откровенность и обещаю помочь разобраться в вашем кошмаре.

— Спасибо, — ответил мужчина. — Я очень надеюсь на вашу помощь Тамара Сергеевна.

Иванова вызвала санитара, и тот вывел мужчину из кабинета. Как только дверь закрылась, она поднялась из кресла и направилась в сторону рабочего стола, обогнув Цыбина. Иванова села в привычное кресло и выключила спрятанный под папкой с историями болезней диктофон.

— Ну, ты, Денис, даёшь. Я тебе разрешила с условием, что ты будешь молчать, а ты «что такое параорбитальная область»! Да ты должен быть в курсе что это. Это обязан знать студент первого курса? А при твоёй профессии… пора бы знать такие вещи.

— Тома, ну прости, — Цыбин поднял руки, сложив их на груди. — Просто слушая его, я не совсем представлял, где это. Да и потом, попросту не нужно было лгать ему.

— Не нужно было лгать?! — глаза Ивановой округлились, и она привстала. — Да ты знаешь, что это мой самый особенный пациент. Ты видишь, что он образован. Ты слышал, как он рассказывает? Да он один, из всех с таким же диагнозом, читает и так, не таясь, разговаривает со мной, — она сняла очки и смахнула слёзы рукой. — Один из всех кто был с этим диагнозом. Ты видишь, я его прячу? — она ткнула пальцем на лежащий в раскрытой папке диктофон. — Это он меня попросил, чтобы я его не использовала при наших разговорах, а скажи я всю правду? Я не знаю, как бы он себя повёл, — Иванова упала на стол и расплакалась.

Цыбин соскочил.

— Ну, Тома, ну прости. Я не думал, что он так много значит для тебя. Он просто увлек меня своим рассказом, вот и всё. А единственного чего я не до конца представил — было это дурацкое слово, вот я и не сдержался. Ну, прости меня, пожалуйста, солнышко, — он вытащил белоснежный носовой платок из кармана пиджака. — Расскажи мне лучше про эту патологию. Что это новая эпидемия? Диверсия запада? Вирус? Что это? — Цыбин развёл руками и постарался изобразить улыбку.

Иванова подняла голову, и ещё всхлипывая начала вытирать слезы платком протянутым Цыбиным.

— Да нет! Это даже не новая болезнь. Вернее, она нова для нашей страны и возникла только в середине 90-х, — изредка всхлипывая начала Иванова. — В Америке эта патология проявила себя в 30-е в «Великую депрессию». Ой, извини! — она заметила следы от туши на белоснежной поверхности платка.

— Ничего, ничего, Тома, продолжай, — махнул рукой Цыбин.

— Так вот, к нам в центр стали поступать странные пациенты со всех концов нашей необъятной Родины. У них не было ни травм головы, ни отягощенного наследственностью анамнеза. Но они абсолютно не помнили о том, откуда они, где их родные, кем они работали, вообще, практически всё, что с ними происходило раньше. Это называется автобиографической амнезией. Тебе на будущее, — Иванова сделала ударение на последнем слове, успокоившись полностью. — Похожие пациенты бывали и раньше, но никто не обращал на них внимания, потому, что эти случаи были единичны и их считали казуистикой. А в 90–е наши «светила» засуетились. Никто из них никогда не сталкивался с этой патологией в таком объёме. Я тогда проходила ординатуру и меня очень заинтересовала эта тема. Так вот, за «круглым столом» светила науки выдвигали самые невероятные гипотезы. От зомбирования людей с помощью новейших психотропных препаратов спецслужбами для выполнения особых заданий до самых фантастических версий — похищения граждан инопланетянами и проведения над ними экспериментов. Уже много позже нам удалось обнаружить Американский след этой патологии и пролить свет на причину заболевания.

— Но ты сказала практически, значит, они не всё забывают? — перебил Цыбин.

— Да, знаешь, были случай, когда человек мог вспомнить, как водить машину, хотя ранее утверждал, будто не знает, что обозначает само слово — машина, пока не увидел. То же самое было с другим пациентом, пока он не зашёл в мой кабинет и не узнал компьютер. Так же был один музыкант, которого я подвела к роялю, и он тут же сыграл мелодию, хотя полностью позабыл нотную грамоту. Когда мы показали доктору экономических наук из Казани написанную им несколько лет назад диссертацию, он не признал ее. Но прекрасно понимал, о чем в ней идет речь. Так же и все привычки возвращаются автоматически. Если человек курил, то, не задумываясь, хватается за сигарету. Но эти случаи единичны. Большинство из них не могут вспомнить ничего, они просто замыкаются в себе, теряют себя всецело, — Иванова сделала паузу. — Теперь ты понимаешь, почему мне так дорог Антон.

— Подожди — подожди, так они безнадёжны? — произнёс Цыбин, заметив как Иванова опять начала киснуть.

— Не все, — промокнув глаза платком, продолжила Иванова. — У них ведь нет никаких повреждений психики, но единственной возможностью вернуть их к прошлой жизни являются родственники. Только по их рассказам, по фотографиям можно восстановить память таких больных, но и этот процесс занимает годы. А у кого нет родственников, если их не находят, они просто начинают жизнь с чистого листа и живут без прошлого, всё с начала, — её голос опять дрогнул.

— Слушай, а если нет травм — отчего это происходит? Я не совсем понял про Америку?! Мы, что пить меньше начали? — улыбнулся Цыбин.

— Да нет же! Просто схожи экономические ситуации в странах, — проговорила Иванова. — Вспомни начало девяностых, когда «зомбированным» людям дали свободу. Гласность, демократия. Помнишь, сколько изменений происходило в нашей жизни каждый день. Люди, стали видеть олигархов по телевизору покупающих самолёты, а сами поедали дома гуманитарную помощь. Кто-то покупал заводы, а кто-то не знал в чём завтра пойти на работу. Возник жуткий контраст. Многие стали понимать, что это время «взлёта», но пока трап не убрали нужно успевать. И пытаясь сколотить начальный капитал, такие люди, — Иванова приподняла папку с историями болезней. — Стали отказывать себе в простых жизненных удовольствиях: ни детей в кино сводить, ни жене — цветы, а только успеть с одной работы на другую. А, находясь в таком ритме, в постоянном напряжении, человек начинает задумываться о смерти. Он теряет смысл жизни, потому что материальные блага не являются смыслом. Со временем человек перестаёт понимать для чего это всё!? К чему он так стремился!? А мысли о самоубийстве, кажутся ему верным и единственным выходом из создавшейся ситуации, выходом из принуждённой суеты. Это далеко не то же самое, что, допустим, мысли алкоголика или малолетнего отвергнутого Ромео, нет — в этих случаях человек пытается покончить с собой сгоряча. А «потеряшки» — мы их так и называем между собой, они просто теряют интерес к жизни, поэтому мы их называем ещё и «холодными суицидниками».

— А что происходит дальше?

— Так вот, до какого — то момента жизни мозг только ищет выход. В нём происходит борьба желаний и возможностей. Но когда человек решается воспользоваться «выходом», — глаза Ивановой зажглись, и она приставила два пальца к виску. — Представляешь! В последние секунды, он, вдруг, бросает пистолет или вылезает из петли. Бежит из дома, садится на поезд или самолёт и уезжает, куда глаза глядят, — сквозь линзы очков Ивановой светились искры. — На вокзалах их обычно и находят в полном отчаянье.

На лбу Цыбина выступил пот. Он протянул руку и взял свой платок.

— Ну а что, что происходит с их мозгом, ну когда он хочет застрелиться или залезть в петлю? — спросил Цыбин, вытирая пот со лба.

— В этом-то собака и зарыта. Денис. Вот ты живёшь и думаешь, что ты захотел, скажем, поесть или погулять сегодня вечером, что ты контролируешь свой организм. Что ты хозяин, — Иванова посмотрела на Цыбина и он утвердительно кивнул. — А на самом деле, Денис, это только мелкие шалости дозволенные тебе. Понимаешь, в твоей голове есть субстанция, которая властна не только над твоим телом, но и мозгом. На самом деле она всем управляет! Усваиваешь? — Цыбин вновь кивнул, и Иванова продолжила. — Так вот когда этот центр анализирует, что твоя и соответственно его смерть неизбежна. Он просто стирает твою память, твою личность, твоё прошлое — спасая тебя. В лобной доле, где находиться центр личности, появляется пустой экран, чистый лист. Человек забывает, где был, кем был и конечно он забывает, что хотел убить себя и, соответственно, продолжает жить.

Цыбин сглотнул комок в горле, издав громкий звук. Иванова налила в стакан минеральной воды и протянула Денису. Он кивнул и спросил.

— Но подожди, а как, же они тогда потом вспоминают, ну с помощью родственников, если память стёрта? — Денис отпил из стакана.

— Конечно, мы пока не знаем весь патогенез этого нарушения. Хотя нарушение ли это — тоже вопрос. Память ведь вообще очень сложная штука. Знаешь, это происходит примерно так же как с компьютером, когда идёт процесс переформатирования жёсткого диска, но здесь конечно всё сложнее и информация является — личностью человека. Старые файлы при этом, как и в компьютере, никуда не исчезают, они становятся просто неактивными. Ты понимаешь? — Цыбин кивнул и поставил стакан на стол. — Если всё благополучно складывается, то есть находятся родственники, они постепенно активируют эти, так сказать, файлы памяти. Они восстанавливаются, и к человеку возвращается его прошлое.

— А они, ну «потеряшки», после этого — ну не хотят покончить с жизнью? Они же это тоже когда-то вспоминают, наверно, потом? — спросил Цыбин.

Иванова улыбнулась.

— Денис, а помнишь три года назад, когда ты не был ещё женат, мы с тобой ходили в кинотеатр, и нас обрызгала тогда иномарка? Ты знал её хозяина и обещал, расписать его в газете за всё, ты даже убить его готов был в те минуты, помнишь? — Денис кивнул. — Время идёт. И человек, конечно же, забывает о своём желании. Он остывает, но если опять, же сравнивать с компьютером — система переустановлена с дезактивацией файлов.

Иванова поправила очки и улыбнулась. Она протянула руку и коснулась импозантной бородки Цыбина снизу вверх, закрыв ему рот.

— Слушай, офигеть. И это произошло с этим мужчиной? Антоном?! — спросил Цыбин.

— Знаешь, если честно полной уверенности у меня пока нет. У него схожая симптоматика, но клинически, он не совсем вписывается в эту патологию. Он какой-то особенный, — Иванова улыбнулась, глядя в растерянные глаза Цыбина. — Ну, то есть, сказать с уверенностью, что это именно это нарушение я не могу, но автобиографическая память у Антона отсутствует.

— А его странный сон. Что значит его сон?

— Денис, я не гадалка, и его сновидение нуждается в серьёзном анализе. Но восстановление памяти происходит, так сказать, по острым моментам в жизни. То есть в первую очередь восстанавливаются неприятные эпизоды личности, в которые ему было плохо, из-за этого они так и вгрызаются в наше сознание. Через меня прошло много пациентов и практически все сначала вспоминали самое плохое из прошлого. А в случае с Антоном, я вижу положительную динамику, то есть, значит, его память стала просыпаться. Хотя прошло не так и много времени.

— Тома. А почему ты раньше мне об этом не рассказывала, ну о своей работе? — спросил Цыбин.

— Денис. А вспомни, когда мы виделись с тобой в последний раз? У тебя жена, ребёнок. Да ты и не спрашивал никогда, чем я занимаюсь.