Очарованная призраками

Лора Себастьян, 2021

Все знают эту легенду. Об Артуре, которому суждено стать королем. О прекрасной Гвиневре, которая предаст его на пару с Ланселотом. О жестокой волшебнице Моргане, что станет их общим врагом. Знает об этом и Элейн – волшебница из Шалота, которая обречена видеть будущее. На мистическом острове Авалон Элейн наконец обретает свободу и узнает о древних пророчествах. О бесчисленных вероятностях будущего, почти каждая из которых трагична. Когда будущее настигает их, Элейн, Гвиневра, Ланселот и Моргана отправляются вместе с Артуром в Камелот, где магия под запретом, повсюду враги, а законы общества сковывают их по рукам и ногам. Но самая большая опасность скрывается среди друзей. Видения сбываются, неизбежная судьба подбирается все ближе, и Элейн решает, как далеко готова зайти, чтобы изменить ее. И чем готова пожертвовать.

2

Здесь, у станка, меня накрывает покой: пальцы танцуют над шелковыми нитями, как над струнами лиры, и будущее расстилается передо мной стежок за стежком, возможность за возможностью. Такие знакомые движения, повторенные бесчисленное количество раз — каждое важно в своей простоте, — постепенно превращаются в гобелен, рассказывающий историю, и малое становится великим. Бесконечным.

Еще ребенком, живя в Шалоте, я научилась менять цвет нитей, чтобы картина вышла полной, застывшей во времени, но теперь я использую лишь белые. Магические нити блестят, подобно опалам, в свете полуденного солнца, попадающего в мою комнату сквозь огромное окно.

Снаружи о расшатанную скалу, на которой высится мой дом, бьются волны, коронованные жемчужной пеной. Они впиваются в берега Авалона с рокотом, который я слышу даже здесь, внутри, но это ничего. Их ритм успокаивает мой разум, делает его мягким, пустым и податливым — идеальным для магии, текущей во мне от пальцев до пят.

Не отрываю взгляда от нитей, смотрю, как они свиваются вместе, слушаю шум волн и гоню прочь все мысли, чтобы не осталось ничего, кроме меня самой, — ни Авалона, ни моих друзей, ни прошлого, ни изогнутых линий будущего, похожих на трещины на стекле. Только я. Только здесь.

Белизна ширится и изменяется, по ее блистающей поверхности словно пробегают тени. Нити под моими пальцами тихонько вибрируют и светятся. Что-то изменилось. Я чувствую это и в своем теле тоже: что-то неназываемое тянет меня за кожу, сверкает внутри головы, грозясь опрокинуть меня прямиком в то видение, которое для меня приготовило.

За последние десять лет у меня было немало видений — сотни, может быть даже тысячи, — но я все равно никак не могу привыкнуть к этому чувству: что на мгновение и мое тело, и мой разум перестают мне принадлежать.

Я выныриваю из видения на звук — кто-то стучит в дверь. Пальцы замирают над белым шелком нитей. Я снова становлюсь собой, и мир вокруг оглушает своей резкостью, яркостью… реальностью.

Поднимаю взгляд, даю ему время сфокусироваться и понимаю: он стоит за окном, костяшки пальцев все еще прижаты к стеклу, на полных губах — хитрая улыбка. В свете авалонского солнца его кожа кажется золотой.

— Ну же, Шалот. — Из-за разделяющего нас стекла его плохо слышно.

Он кивает в сторону пляжа, и его черные волосы блестят на солнце. За ним стоят еще трое — все явно хотят, чтобы я к ним присоединилась и провела день у моря, наслаждаясь солнцем и водой.

— Такой хороший день, а ты под крышей торчишь.

Каждый день на Авалоне — слишком хорош, чтобы проводить его в здании. Но у меня особо нет выбора.

Это я и хочу ответить, но изо рта выпадает:

— Дайте мне час.

Он щурится — в зелени его глаз я вижу, что он не поверил, — а потом пожимает плечами, отворачивается и как бы невзначай опускает руку на гарду висящего у бедра меча. Он возвращается к друзьям, и все машут мне в знак приветствия. Я отвечаю тем же.

«Ты тратишь слишком много сил, — выговаривает мне Нимуэ всякий раз, когда находит меня здесь по утрам, и я пытаюсь сфокусировать на ней расплывающийся взгляд. — Так провидцы и сходят с ума».

Но иногда мне кажется, что с ума я сойду, если надолго отойду от станка. Пророчества удерживают меня над бездной безумия.

Я провожаю друзей взглядом, и у меня перехватывает дыхание. Артур и Гвиневра держатся за руки. Я не вижу его лица, но знаю: оно пунцовое — рядом с Гвен иначе никак. Моргана склоняется к его уху и что-то шепчет, Артур тут же легонько пихает ее в плечо, и она смеется — иссиня-черные волосы закрывают всю ее спину. Ланселот качает головой, наблюдая за ними, а потом оглядывается и ловит мой взгляд.

— Один час, — повторяю я.

Он меня не слышит, но понимает по губам и кивает.

Какая-то часть меня жаждет кинуться за ними, прочь от станка — на время, на день, навсегда, пока он меня не разрушил. Но я не могу. Я возвращаюсь к плетению, подбираю нити. И, когда видение накрывает меня, я уже не могу остановиться: я ныряю в него с головой.

— Моргана, не делай этого, прошу.

Это не мой голос, но однажды он им станет. В нем будет столько отчаяния, столько страха… Где-то возведут эту комнату — из теней и кости, освещенную лишь парой свечей, которые давно превратились в восковые лужицы. В неясном свете зрачки Морганы будут казаться громадными: она, словно безумная, носится по комнате, смахивая с полок бутылочки, открывая их, принюхиваясь к содержимому и опрокидывая в бурлящий котел. Волосы будут развеваться позади нее грозовым облаком, неуложенные и дикие. Она с раздражением сдует мешающиеся пряди, но промолчит. И слова мне не скажет. Даже на меня не посмотрит.

По коже моей побегут мурашки, и я почувствую запах серы, поднимающийся от зелья. И пойму, что Моргана варит что-то опасное. Что-то смертельное.

— Моргана… — Голос меня подведет, но я все равно ее позову.

Моргана сделает вид, что не слышит меня. А потом я трону ее за плечо, и она отпрянет в сторону, но хотя бы поднимет на меня невидящий взгляд фиолетовых глаз.

Эта Моргана — совсем не та, которую я знаю сейчас, но она стала моим самым первым другом и была рядом с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.

— Я этого не потерплю, Элейн. — Голос ее прозвучит спокойно и собранно, никак не увязываясь с хаосом вокруг, с бурей в ее глазах. — То, что сделал Артур…

Слова эти ничего для меня не значат. У меня еще нет этих воспоминаний. Никаких картинок, никаких мыслей. Я не знаю, что сделал — сделает — Артур, чтобы заслужить гнев Морганы. Должно быть, это будет поистине ужасно.

— Он поступил так, как считал нужным.

Эти слова мне знакомы — словно я повторяла их много раз. И я буду верить в то, что говорю. Всеми фибрами души.

Моргана сделает шаг назад и горько усмехнется.

— Выходит, ты считаешь Артура дураком, Элейн? Разве он не знал, как поступает? Что хуже… быть глупцом или бессердечным?

Ее взгляд прожжет меня — и я отвернусь, не в силах защитить Артура. Впервые в жизни.

— И кем же он был? — продолжит она, и это совсем не риторический вопрос — Моргана ждет от меня ответа. — Он по-глупому благороден или под его тихой образованностью скрывается настоящее вероломство?

— Артур любит тебя, — отвечу я, потому что больше сказать мне нечего.

Это единственная правда, в которой я уверена, но это не означает, что Моргана неправа. Оба этих факта неопровержимы, хоть и не могут сосуществовать.

Она усмехнется и отвернется, откупорит бутылочку, и оттуда в кипящий котел проскользнет змеиная тень. Она с визгом погибнет, эхо предсмертного крика повиснет между нами.

— А ты? — Я обрету голос и спрошу самое важное. — Он ведь твой брат, и я знаю, ты его любишь. Как ты могла даже подумать о том, чтобы сделать это?

Моргана снова попробует отвернуться, но я схвачу ее за руки и заставляю посмотреть мне в лицо.

— Тот мальчик, которого ты дразнила, когда начал ломаться его голос? Который краснеет всякий раз, как Гвен улыбнется ему? Который всегда вставал на твою сторону, когда каждый придворный во дворце хотел тебя изгнать? Или сделать что похуже? Если ты сделаешь это, Моргана, то назад дороги не будет. Этот самый момент являлся мне в видении, и я умоляю тебя не делать этого. Не разрушай то, что мы построили. Не позволяй нашим узам растаять.

И Моргана засомневается. Она посмотрит на меня, и я увижу в ней ту Моргану, которую всегда знала: словно свет, пробивающийся сквозь заколоченное окно.

Она откроет рот и…

Я возвращаюсь в настоящее, моргаю и опускаю взгляд на то, что соткала: на гобелене над котлом склонилась темноволосая женщина, а рядом с ней стоит светловолосая, скрестив руки и наблюдая за первой.

Так на все это смотреть куда легче, чем в видении. В нитях оно кажется далеким, и я могу представить, что это вовсе не мы с Морганой. Может, эти незнакомые мне женщины варят любовное зелье или лечебный отвар. Может, они говорят о погоде и посевах.

В самый первый раз это видение явилось ко мне во сне, до того как я научилась ткать. Оно было неясным и бессвязным, и я почти ничего не помнила, когда проснулась. Благодаря станку я могу сосредоточиться, и после у меня всегда остается картина: реальная и цельная.

— Опять отравление? — раздается позади меня.

Поворачиваюсь и вижу застывшую в дверях Нимуэ: ее серебряное платье контрастирует с темной кожей и плотно облегает фигуру, оставляя плечи открытыми.

Я живу здесь, на Авалоне, уже десять лет, но все еще не могу отделаться от мысли: надень она что-нибудь подобное в Камелоте, ее бы забили до смерти камнями. Но мы не в Камелоте, а Нимуэ — все-таки Дева Озера. И она может носить любые вещи.

Отхожу от станка, чтобы она смогла рассмотреть вытканную сцену получше, но в этом нет нужды. Она права: это видение повторяется раз за разом. Детали в нем всегда немного отличаются — что-то я вижу четче, а что-то нет. Отражение в воде, по которой идет рябь, — вот как назвала это Нимуэ во время моих первых уроков. Но форма остается неизменной. Более-менее.

— На этот раз от зелья пахло серой. — Я прикрываю глаза, чтобы поймать ускользающие от меня важные детали. — И она что-то добавила в него… змею? Что-то похожее.

Нимуэ молчит. В ярком свете моей комнаты отшлифованный серебряный обруч на ее безволосой голове сияет так ослепительно… Она будто бы обдумывает мои слова, вглядываясь в полотно, и уголки ее рта опускаются. Нимуэ протягивает к нитям руку, и они вдруг снова начинают белеть: картина исчезает, словно ее никогда и не было. Оставлять подобные доказательства опасно. Если гобелен заметит Моргана, у нее появятся вопросы, на которые я не смогу ответить. К тому же о видениях стоит знать только мне и Нимуэ: эту сцену мы уже никогда не сможем выжечь из памяти.

Но в будущем я рассказала Моргане о том, что видела. По крайней мере, намекнула на это. И так происходит всегда, в каждом из вариантов.

— Давралок, — Нимуэ наконец подает голос. — Ты права, это яд. Один из самых смертельных — если его правильно приготовить.

Я качаю головой.

— В том и дело… То, как она варила это зелье… Я ведь видела ее за работой. Ты сама ее учила — она следует рецептам буква к букве. Но в этом раз она действовала небрежно, бросала ингредиенты горстями, иногда даже не вынимая из склянки, ничего не отмеряла… совсем на нее не похоже.

Нимуэ задумчиво хмыкает, а потом поднимает на меня взгляд.

— И чем все закончилось? — спрашивает она. — Все как обычно или…

Трясу головой.

— Как и всегда: мне показалось, что я достучалась до нее, что она передумала… не знаю, так ли будет на самом деле.

Нимуэ выдерживает паузу.

— Как думаешь, почему ты продолжаешь видеть именно это? Чаще, чем все остальное?

— Потому что это очень важно, — тут же отвечаю я.

Так она научила меня воспринимать повторяющиеся видения, когда я только прибыла на Авалон. Но теперь она просто пожимает плечами.

— Может, и так, но это лишь часть правды. Оно является к тебе потому, что выбор еще не сделан. Тот самый выбор, который определит будущее нашего мира. Один выбор. Одной девушки.

Я опускаю взгляд на пустое полотно — всего несколько мгновений назад там цвела фигурка Морганы.

— Я в нее верю, — утверждаю я.

— Тогда ты глупа, — отвечает Нимуэ, но голос ее мягок. — Провидцу не следует ни в кого верить. Люди лгут. Видения — нет. Пусть существует множество версий Морганы, которая никогда не сделает неправильного выбора, но есть одна, которая не станет колебаться.

Я хочу с ней поспорить, но есть ли в этом смысл? Все, что могла, я уже сказала.

— Ты зашла проверить, нет ли у меня для тебя чего-нибудь нового? — Я решаю сменить тему. — Тебе пришлось проделать такой путь, а мои видения уже несколько месяцев сосредоточены лишь на одном.

Нимуэ качает головой и тихонько вздыхает.

— Наш мир замер у обрыва, и будущее затаило дыхание. — Она начинает распускать нити на моем станке, не поднимая головы. — Три дня назад умер Утер Пендрагон.

До меня не сразу доходит смысл ее слов. И ответить получается тоже не сразу.

— Король Утер. Умер, — медленно повторяю я.

Я плохо его знала — в основном по слухам, и они рисовали не самую лучшую картину. Но он все же был отцом Артура, по нему это сильно ударит.

— Артур знает? — спрашиваю я.

Нимуэ качает головой.

— Еще нет. В совете пока не решили, как лучше поступить. И что делать дальше.

Одна мысль о том, как совет три дня спорит, сообщать ли сыну мертвеца об этом, заставляет меня вздрогнуть. Мне приходится напомнить себе еще раз, что совет состоит из фейри, и для них три дня — не более чем один глоток воздуха, время, на которое и внимания-то не стоит обращать. Большинство их родителей умерло несколько веков назад, и они неспособны осознать всю силу, всю сложность родственных связей между людьми.

— И что теперь будет?

— Теперь Артур может претендовать на трон. — Нимуэ поднимает голову и смотрит прямо на меня. — И законность этого уже подверглась сомнению — теми, кто может воссесть на этот трон и погрузить мир во тьму. Теперь ему придется покинуть Авалон — и вам вместе с ним.

Мне стоило этого ожидать, но слова ее все равно ощущаются как пощечина. Покинуть Авалон. Здесь ко мне являлись пророчества, здесь я видела и трагедии, и потери, и безнадежность, которые принесет будущее. И оно всегда казалось таким далеким. Настолько далеким, что это были проблемы другой Элейн, в существование которой я даже поверить толком не могла. Но вот пришел час, когда нам придется вернуться в мир, который я знаю лишь по видениям и нечетким воспоминаниям.

— Не слишком ли рано? — Я качаю головой. — Мы так мало знаем…

— Ты никогда не узнаешь достаточно, Элейн. — Голос Нимуэ все еще спокоен, но в выражении ее лица появилась какая-то напряженность. — Единственно верный путь узнать больше — это действовать. И пока вы на этом острове, вы этого сделать не сможете.

— Но здесь мы в безопасности, — замечаю я. — Все мы.

— Так будет и впредь. — В ее голосе проскальзывает грусть. — Но вас растили не для этого. Вы должны стать героями.

Нимуэ уходит, и я сажусь за станок, но не касаюсь нитей. Вместо этого я складываю руки на коленях. Моргана как-то назвала меня скромницей, которая боится заговорить даже со своей тенью при свете дня. Девушкой, которая готова терпеть всю мировую несправедливость. Девочкой, которая исполняет волю своей матери без лишних вопросов.

Она не ошиблась, но… я выросла. Я больше не та девушка. И все же…

Все же я страшусь момента, когда войду в ворота Камелота. Не только из-за видений и темного будущего, нависшего над всеми, кого я люблю, но и потому, что я оставила ту девицу, камелотскую Элейн, там. И если вернусь я, то, может, вернется и она.