Любовник для Карлы. Часть третья

Луиза Хартманн

Третья и последняя часть романа уносит читателя вместе с Карлой в далёкий и сказочный Оман, куда наша героиня отправляется на поиски своей лучшей подруги Сесиль.

Глава третья

По взволнованному голосу Ахмата чувствовалось, что он нервничает, пытаясь в чем-то убедить человека, с которым вёл беседу по телефону. Он так старательно кому-то объяснял, доказывал, что на лбу у него выступили капельки пота. Заметив Карлу, он достал платок из кармана и тщательно вытер им лоб. Глаза его беспокойно бегали, взгляд перескакивал с одного предмета на другой, потом снова останавливались на девушке, и он опускал взгляд вниз, чтобы не выдать своего смятения.

Он явно стеснялся ее, и этот факт очень умилял Карлу, такие мужчины попадались ей редко. Разве что Робер… Но Робер… Робер — машина, созданная человеком. Даже его смущение и замешательство были запрограммированы.

Странно, как японцы вычислили эту маленькую деталь, если она и сама не знала об этом до этой минуты. Благодаря Роберу, она открыла в себе неизвестные ей доселе качества. И самое главное — она научилась отводить тревогу, сомнения и просто быть счастливой. Наслаждаться моментом. Тадао учил ее, как быть более прагматичной, сдержанной, не выставлять свои эмоции напоказ. Но он не брал в расчёт ее итальянский темперамент, который так же трудно удержать, как шлюпку в море во время шторма.

И вот теперь Ахмат заставил ее удивляться самой себе, сделав целое открытие! Ведь ее внутренняя реакция — словно кто-то неведомый осторожно зажигал маленький костёр в груди девушки — оказалось для неё полной неожиданностью. Его смущение умиляло ее. Но это происходило только в те моменты, когда они встречались глазами. А вообще Ахмат был решительным и даже напористым. Твердость его характера, несмотря на внешнюю мягкость, проявлялась даже в мелочах. Да, наверное, так и должно быть. Мужчине необходимо проявлять напористость, но не по отношению к женщине. По отношению к женщине напористость скорее выглядит как хамство. Фальшивая деловитость. Отталкивающая самоуверенность. Неужели современному мужчине не дано больше быть заботливым, мужественным, брать на себя ответственность за женщину, оставаясь бескорыстном? Ну или хотя бы научиться говорить правду, быть откровенным? Неужели только запрограммированный робот, машина способны проявлять те качества?..

Она теперь не боялась этих слов. Она созрела для того, чтобы сказать самой себе правду. Робер был машиной!

Ей вдруг вспомнился Поль, всегда такой элегантный, одетый с иголочки, хорошо разбирающийся в винах, моде, в курсе всех последних новинок сезона, знающий толк во французской кухне, пахнущий какими-то редкими, духами. Все должно было быть или ограниченного выпуска или с закрытым доступом. О боже! А как он по-воровски прятал свой телефон во внутреннем кармане пальто, выключив звук. Сочинявший постоянно какие истории, в которых даже не было логики. Ничуть не задумавшийся о том, что принижает интеллект женщины, которой он врет. И таких как он, толпы ходят по Парижу, да и, скорее всего по всей Европе, а может, и миру! Как же это мерзко! Нет, после Робера она никогда не заведёт знакомств с подобными типами. Ах, Робер! Если бы он был настоящим! В то время, когда волна воспоминаний унёс Карлу в другое измерение, Карла следя глазами за Ахматом, одновременно следила за тем, чтобы ее не унесло слишком далеко, в глубину своих экзистенциальных рассуждений. Ахмат же, в свою очередь, увлечённый разговором, старательно тёр до блеска полированный стол, словно от его чистоты зависела его судьба.

Карла подумала об этом и широко улыбнулась. Ахмат с недоумением остановил свой взгляд лице Карлы, перестал тереть стол, одернул руку и вопросительно приподнял одну бровь. Карла покачала головой, мол, ничего и, отвернулась к окну, продолжая улыбаться.

В его глазах блеснул тёплый огонёк, и он, расправив плечи, старательно зашагал взад и вперёд от конторки клерка до дивана и назад. Девушке ничего не оставалось делать, как прислушаться к звучанию арабского языка и пытаться отгадать, о чем он говорил. И ещё она попробовала вспомнить, слышала ли она в Париже такой арабский — не резкий и грубый, а наоборот, певучий, слова которого сливались в одно длинное предложение и перекатывались плавно, словно волны в Оманском заливе. Там, на рынке было полно эмигрантов из ближнего востока, все говорили на арабском и французском со своим, присущим только их стране, акцентом.

Конец ознакомительного фрагмента.