Рассказы Гидроцефала

Лукьян Салтыков, 2023

Воспоминания о прошлых жизнях. Императивные галлюцинации в объективном психическом пространстве.

Часть первая. Поэт и Королева.

Кодовая Круча.

Она была всемирно известна, как столица, где существование более красиво, радость, более полна, а полученные неприятности, забываемы быстрее, чем где-нибудь еще. Бизнес, повсюду, от больших гостиниц до крошечных магазинов, никогда не был успешней, а погода приятней и безмятежней…

Поэт сидел на твердом булыжнике Сумеречного Десятилетия и задумчиво курил папоротник.

«Хорошо, проклятый» — услышал он голос Королевы, как раз где-то на границе недавно распустившихся цветов его шляпы-котелка. «Ваша шляпа — свинья!» — добавил кто-то, наблюдавший, как видно, из-за того куста, в Конце Концов. «Кто здесь?» — спросил Поэт, затягиваясь третьей поляной. «Причина быть любимым…» — ответил кто-то. Он медленно повернул голову на 360 градусов — но увидел ту же картину: новые электрические лампы поздним вечером, и темнота, растянувшаяся позади них, словно кошка. «Уверенные вещи могут изменить себя только через… четыре года…» — сказал он себе. В ответ на это из-за куста в Конце Концов показался человек с серыми усами, в ярком двубортном жилете и удивительном зеленом шелковом шейном платке, указывая нетерпеливо на три опрокинутых кофейных чашечки, которые опирались на его маленький стол рядом с одним из сиреневых деревьев.

«Я знаю, я знаю! — закричал гость — Большие и невиданные чувства расцвели, но в конце, увы, обязанность вынудила возвращаться к берегам, и справедливая Королева, с тяжелым сердцем, вновь…» «Вы заставляете это походить на бульварный роман!» — возмущённо перебила его Королева, уверенно отмахиваясь правой рукой от назойливой моли, размером с курицу. «Когда мы столкнёмся с Вами в Манхэттане, на выставке моих картин, я вылью галлоны густых воспоминаний в Ваше сочувствующее ухо! А пока…» — добавил гость, и растворился в густой небесно-зелёной листве.

В это время, в левой части Поэта, тронулся поезд. И вот тут, то ли поезд, то ли растворившийся в густой небесно-зелёной листве неизвестный гость с серыми усами, произвели настоящую бархатную революцию, в густо поросшей синим мхом черепной коробке Поэта. «Вы злоупотребляли в мои дела! — закричал Он, не то поезду, не то серым усам — Разрушенные месяцы твердой работы и хитрой подготовки! Вы… Вы свинья! Где моя позолоченный ножны? Где моя злой меч? Даже при том, что мой схема исчез как ветер, все же я хочу иметь удовлетворение! Я распотрошу Вас как свинья, которая Вы!» — вопил Поэт, с явным акцентом Вацлава Гавела в годовщину похорон Яна Оплетала — чешского студента, погибшего в 1939 году, во время протестов против нацистской оккупации Чехии.

«Не здесь… — смутилась Королева — не удобно… Кругом корабли…»

«Матросы там, стыдливо взор потупив, таращатся глазищами кают» — продолжил Поэт. И добавил: «Давай на круче! На круче — круче!»

«Вот, один такой тоже сам не умеет стихи писать, так их за него бабушка пишет…» — сказала Королева и полосатоглазо улыбнулась.

Спустя время в мысленный унитаз, они лежали бок о бок, как две капли воды похожие на две капли воды; как два юных дерева, спиленные календарной пилой вечности; как главные преимущества наружного бистро; как украшенные драгоценными камнями города в короне европейского недвижимого имущества…

«Кто я?» — спросил Королеву Поэт.

«Вы — блуждающий менестрель, который, случается, играет главную роль, в этой волшебной феерии… А я?»

«Вы — КОРОЛЕВА…»

_____________________

Так Они познакомились.

Слово за слово.

Королева положила голову на можжевеловую подушку, расшитую рыбками в морской сини и неведомыми доселе медузами, уплывающими под шов, и задумалась.

Справа шумели Дурацкие Машины, а слева был слышен чей-то голос, не то из прошлого, не то из будущего…

Ей вспомнилось, как однажды они вместе наблюдали странного человека, аккуратно расчёсывающего землю во дворе своего домика, огромной расчёской, насаженной на палку. Потом ещё ветер… этот ветер… Дождь со снегом, под зонтом, на бревне… мокрые джинсы… «А странно — сказала она себе — бывает, живут люди, и не знают… а бывает, знают, а и не живут вовсе…». «Ооо… монолог!» — восхитился Поэт, откупоривая восемнадцатую бутылку Портвейна, четыре раза в месяц, по праздникам, сидя под Кустом Забвения. «Кровяка! Кругом кровяка! Ты видишь?» — спросила Королева, подставляя пустой стакан. «Не вижу — слукавил Поэт — всё абсолютно естественно в условиях войны». «Умные люди говорят в таких случаях: «По мясу» — похвасталась знанием умных людей Королева — и вообще, есть любопытный факт о том, что среди учёных Новой Гвинеи, принято считать Луну затылком Солнца».

В это время, под неизвестно откуда взявшейся табличкой с надписью «Входи. НЕ убьёт!», открылась дверца, и словно дико торчащие из полосы утреннего тумана стебли Иван-чая, взору предстали две фигуры. Фигуры были одеты в сарафаны, венчаемые одутловатого вида физиономиями, явно отягощёнными абстинентным синдромом. «Мы — начала вещать первая фигура — признаки сформировавшегося алкоголизма; состояние на исходе опьянения, характеризующееся общей слабостью, недомоганием, резким ухудшением настроения, тревожностью, подозрительностью, головной болью, тошнотой, рвотой, тремором тела, тахикардией, потливостью, бессонницей, кошмарными сновидениями…» «Это не та бумажка! — вмешалась вторая фигура — Мы — представители стихотворно-певческой партии «Слово за слово». Мы — ваше светлое завтра! Присоединяйтесь к нам и уже сегодня…» на этом их тирада прекратилась, и они исчезли в дыму сценического спецэффекта, оставив после себя визитную карточку, на которой было написано буквально следующее: «Почётные члены стихотворно-певческой Партии города N «Слово за слово» тётя Мотя и баба Люба».

«Вы видели, мой мальчик, любовь поистине зла! А любовь к искусству тем паче — резюмировала Королева — Эти почтенные дамы, словно жёны декабристов, потерявшие пуговицу смысла от халата души где-то на этапе Москва-Сибирь, стыдливо прикрывают ладонью спиртного, голую…» «Спасибо, я понял! — перебил Поэт — Но несмотря на это, их мыльно-рыльная философия меня не вдохновляет». «Как вы можете! Ведь, если хаос девяностых отражает радикальное изменение в парадигмах визуальной грамотности, то заключительное изменение далеко от традиции! — возмутилась Королева — да и к тому же, на пенсии, стихи — единственный безопасный проход через интеллектуальные кордоны. Их шанс прибыть сюда был только случайностью. И вот однажды, поздно днём, окаймляя покров сального дыма кулинарии, который висел низко над женщинами в сухой кровати ручья, Мухи Судьбы повысились в сердитом облаке, затем улаженном снова, игнорируя его! А вы говорите: не вдохновляет»…

Поэт нервно начал искать кровать ручья в длину хвороста. В спине жакета, чуть ниже левой лопатки, было круглое отверстие, которое напоминало шахту карандаша… Правый карман его содержал пятнадцать ампул Megacillin-D, десятидюймовое лезвие и дозу кокаина в упаковке от антибиотиков. Он сделал ножом глубокий надрез на запястье, словно в гнилой пень врезает топор твёрдая рука дровосека. Там было темно. Первые три четверти кассеты его жизни были стёрты; он ударил кулаком по передовой через статический туман вытертой ленты, где вкус и аромат пятнают единственный канал. Звуковой вход — белый свет — в тишине из тёмного моря… (Продлённый вход от вытертой ленты может вызывать галлюцинацию.)

Поэт присел на обочине пореза и увидел Нью-Мексико в полночь…

_______________________________________________________________

Между тем Королева разбирала тайный смысл Небесной Голограммы.

Грустника.

Королева сидела под можжевеловой липой и смотрела на мир то глазами Правды то глазами Любви, попеременно. У ног её стояло восемь пустых и одно опустошённое до половины вёдер Грустники, собранной до восхода росы инвентаря топорного быта бесплатных наслаждений. Эту фантастическую склонность к еде Она получила в наследство от далёкого пращура из ныне бесследно исчезнувшего племени «ням-ням». Ей было не больно.

На гардину северных метаморфоз день за днём нанизывались годы. Она знала, что где-то далеко деревья уже стоят по уши в снегу, и это тревожило Её. «Навязчивая неизбежность зимы… — задумчиво произнесла Она — Навязчивая… Ох!». «Эй! — раздалось из-за спины — Костями праздными обильный, я вышел на пустынный брег!» — с этими словами со стороны Восточной Тропы Пригорода появился Поэт. На шее его висела роскошная цапля, волосы которой были цвета индиго, а в клюве светилась улыбка. «Н-да… хорошему коту и в апреле март» — сказала Королева, умеренно жуя Грустнику. «Сегодня во мне завелись кузнечики! — похвастал Поэт — Я просто сидел среди сумерек и курил, изучая трактат «О Поэзии Вина Под Музыку Стаканов», написанный японским сторожем мистером Томуто Томуто, и вдруг услышал их стрекотание! Тут же из-под стола показалось Лицо и, погрозив пальцем, предложило облизать пилу. Потом оно исчезло и до утра всё было тихо, лишь один раз пришла огромная мышь и попросила закурить. Мне показалось это очень важным…»

«Ощущение важности в наше время, жизнью не является! — перебила его Королева — Столь интересный и захватывающий Мир стал мягким и безопасным местом. Каждый день походит на другой, и мы так устали от этого. Люди в прошлом имели обыкновение рисковать жизнью, охотясь на животных, принимая участие в экспедициях, убегая с чужими жёнами. Мы нуждаемся в некотором адреналине и чрезвычайности, чтобы чувствовать, что наша жизнь продвигается!» — Грустника делала своё дело… — «Всё больше людей пробует что-нибудь от организованного пружинного устройства, подстрекающего к незаконному спрыгиванию из зданий. И люди никогда не чувствуют себя настолько живыми как тогда, когда они рискуют их жизнью» — Она замолчала, пристально глядя в глаза Поэта.

«Тылу тыл — вяло ответил он. — А знаешь, постели нам сегодня под Кустом. Видит бог, даже мост Ватерлоо имеет не такое глубокое значение, как встреча, знакомство и любовь молоденькой балерины Майра и красавца-офицера Роя Кронина, во время бомбёжек Лондона…»

Конец ознакомительного фрагмента.