Память. Часть1

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2020

Действие происходит на Украине в 1917 – 1920 годы. Роман о любви, о человеческих судьбах в период больших перемен в истории. Первая мировая война, революция, гражданская война. Власть на Украине меняется порой несколько раз за день. Государственная граница определяется линией фронта и всё время перемещается. Как живут люди в таких условиях? Живут! И любят, и рожают детей, и сеют хлеб. Что они чувствуют, о чём думают, о чём мечтают? Нужна ли им война? Взгляд на исторические события глазами простых людей: украинцев, поляков, русских.

2. В окопах

Тишину разорвал звук взрыва. Воздух вокруг наполнялся и наполнялся свистом, грохотом. Казалось, что взорвётся всё пространство от неудержимо разрастающихся звуков.

— В атаку! — прокричал чей-то голос в окопе.

Солдаты с трудом вылезали из глубокого рва. Земля отваливалась кусками из-под сапог, осыпаясь струйками. Сначала на поверхности показывались руки с винтовками, затем из окопа появлялся солдат, медленно подтягиваясь на руках. Никто не торопился.

— В атаку! — опять послышался голос командира уже ближе. — Стах, поторопись, чего расселся? Пока вылезешь, атака закончится.

— Не пойду я никуда, — проорал сквозь звуки взрывов Стах.

— Это саботаж! Я имею право тебя расстрелять по закону военного времени! — орал Стаху в ухо командир, для острастки вытаскивая пистолет из кобуры.

— Ну и стреляй! Всё равно сдыхать! Все здесь помрём скоро! — равнодушно ответил Стах.

— Ты ж вчера воевал, как заправский боец! Я решил тебя к награде представить, а сегодня что с тобой стряслось?

— С пленными вчера говорил. С нашего села они. Их австрияки на прошлой неделе мобилизовали. Они в нас стрелять не захотели. Сдались.

— И чего с того? Хватит болтать! Вылазь из окопа! Атака захлёбывается без меня!

— Сына моего тоже мобилизовали! Я в него стрелять не буду! И тебя не пущу! Пусть захлёбывается грёбаная атака! — Стах схватился за ружьё командира. Они мутузили друг друга в тесном окопе. Движения сковывали земляные стены и ружьё, застревающее поперёк. Из-за ружья и шла драка. Снаряд разорвался рядом. Оглушило, отбросило обоих на дно взрывной волной, припорошило пылью.

Очнулся Стах в наручниках, пристёгнутых к телеге с ранеными. Силился вспомнить, как тут оказался. Огляделся, увидел молоденького парнишку лет пятнадцати, тоже в наручниках.

— Кто такой? — спросил Стах — Чего прикованный?

— Меня Анджей зовут, — сказал парень. — Стрелять отказался. Теперь меня расстреляют, как изменника Родины.

— Что ж отказался-то? — спросил Стах.

— Так вчера пленные рассказали, что батьку моего австрияки мобилизовали. Что же я в родного отца стрелять должен?

— Ты с какого села?

— С Подгайцев. — ответил мальчишка.

— Так соседи мы. Я с Ровенцев. Стахом меня зовут.

— А вас за что?

— Одна беда у нас с тобой. У меня сына австрияки забрали. Я не стал стрелять. Вот заковали, сказали «саботаж».

— Неужто и правда расстреляют? — заволновался Анджей.

— Кто их знает, — тряхнул чубом Стах. — Всё одно погибнем. Какая разница кто стрельнет!

— Отставить разговоры, — сказал подошедший командир. — Встать!

— Да как встать-то, мы же прикованы! — усмехнулся Стах.

— Кононенко! Отцепи их! Отведи в сарай к остальным! — рявкнул командир!

— Там же пленные! — рискнул возразить солдат.

— Спорить будешь? Какая разница! Один чёрт — враги Родины! Веди, не размышляй, не твоё это дело!

— Будет сделано, Ваше благородие!

Стаха и Анджея отвели в тёмный сарай. Сквозь щели проникал тусклый свет. Люди лежали вповалку на сене, сидели, прислонившись к стойлам, лиц не разглядеть, слышно только разноголосый гул. Стах различил и русскую речь, и украинскую, и польскую, и немецкую.

«Вот, все враги стали друзьями по несчастью, — подумал Стах. — Всех перемешала война. Где свои, где чужие? Надо своих поляков найти. Может, с нашего села кто есть».

— Ktojest z Rovants? — спросил по-польски Стах.

— C Рованцев нет, с Подгайцев есть.

— Анджей, гляди, твои соседи.

К Стаху подошёл здоровый бородатый старик.

— Здорово, браток, — хрипло поздоровался богатырь.

— Здорово, батько! — ответил Стах, поднимаясь. — Неужто и стариков теперь на войну берут?

— Молодых полковник Ян Жондковски в свой польский легион забрал по приказу царя Николая, а австриякам только дети да старики достались, когда они Польшу заняли, — рассудительно и подробно объяснил старик.

— Якуб Новак, — старик протянул Стаху руку.

— Стах Завадский, — ответил Стах, пожимая огромную, как лопата, руку Якуба.

— Значит, с Рованцев будешь?

— Я-то с Рованцев. А вот Анджей — с твоего села!

Анджей тоже поднялся.

— Чей сын будешь? — пытался рассмотреть Анджея Якуб.

— Ковальский я, — ответил Анджей.

— Михал Ковальский! Неужто такой взрослый сынок у него уже!

— Михал — батька мой, — подтвердил Анджей.

— Знаю, знаю Михаила! Он с сыном моим дрался каждый божий день, когда пацаном был — разнять не могли.

— А где сейчас ваш сын? — спросил Анджей.

— Без вести пропал. В четырнадцатом в легион Жондковски мобилизовали, а летом пятнадцатого без вести пропал. Но верю, что жив, что доведется нам ещё свидеться, потому и в плен сдался, чтоб с сыном встретится. Я собираюсь сбежать и найти сына. Ни русские, ни немцы, ни австрийцы не желают добра Польше и полякам. Мы должны объединиться, собрать вместе всех поляков и воевать за себя, за Великую Польшу.

— Знаешь, не обижайся, но все эти речи в плену кажутся неуместными, что ты можешь сделать в кандалах? — Сказал Стах. — Моего сына мобилизовали в австрийскую армию, ему всего пятнадцать! Они заставляют нас стрелять друг в друга, называют изменниками и предателями только потому, что мы не хотим стрелять в своих детей и отцов. Каждая армия считает, что мы должны воспылать патриотическими чувствами именно к её стране. Польшу раздирают на части, а поляков заставляют убивать друг друга. Я ненавижу Россию, ненавижу Австрию.

— Так давай сбежим, — предложил Якуб.

— Как? У тебя есть план?

— Есть, — ответил старик.

Они отошли в угол и стали обсуждать план побега. Вокруг так мирно пахло овсом, лошадьми, конским навозом. Совсем недавно в этой конюшне в стойлах стояли лошади, а не люди, их сладковатый, терпкий запах оставил след во времени, споря с его неумолимым ходом.