Память. Часть1

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2020

Действие происходит на Украине в 1917 – 1920 годы. Роман о любви, о человеческих судьбах в период больших перемен в истории. Первая мировая война, революция, гражданская война. Власть на Украине меняется порой несколько раз за день. Государственная граница определяется линией фронта и всё время перемещается. Как живут люди в таких условиях? Живут! И любят, и рожают детей, и сеют хлеб. Что они чувствуют, о чём думают, о чём мечтают? Нужна ли им война? Взгляд на исторические события глазами простых людей: украинцев, поляков, русских.

20. Снег

Шли Стах и Якуб по чистому белому полю, прикрытому только что выпавшим снегом, и наслаждались тишиной, покоем и счастьем. Солнышко, снежок свежий, чистый морозный воздух. Вдали село, там топятся печи, бегают ребятишки, бабы готовят еду, в сараях мычат коровы. Люди занимаются простыми делами, наслаждаются жизнью. Счастье! Что ещё нужно человеку? Кто же? Кто решил всё это у нас забрать? Кто решил, что мы должны убивать друг друга, жить в окопах с крысами. Кто решил, что мы должны стать калеками?

Шли Стах и Якуб по полю, изрытому взрывами, пересечённому окопами. Сколько дней или часов назад здесь закончился бой? Точно неизвестно, но то и дело Стах и Якуб спотыкались об ещё не убранные трупы, в которых трудно было опознать людей. Так неестественны были позы, усеченные самым невероятным образом тела. Хорошо, что снег закрыл это немного. Поляки старались не смотреть вниз и идти быстро, насколько только возможно, чтобы покинуть это жуткое поле.

Вдруг, они услышали скрип. Обернулись, ничего не увидели. Опять тот же звук. Прошли всю войну мужики, но здесь струхнули — почудились сигналы из преисподней. Сорвали шапки, начали креститься, чуть не дёрнулись бегом бежать, но постыдились друг друга. Снова скрип. Любопытство пересилило страх. Пошли на звук, показалось, что труп шевельнулся.

— Пошли отсюда, от греха подальше, — сказал испуганный Якуб, выглядевший смешно: такой гигант и боится.

— Не смеши людей, Якуб. Трупов испугался? Или мало их повидал за годы войны? — поддел его Стах, хотя самому тоже было как — то неприятно. Он преодолел страх и наклонился там, где чудился источник звука, и тут рука трупа поднялась и схватила Стаха. У мужика пропал голос от страха, раздавался только сип. Якуб бросился спасать друга от нечистой силы. Взял попавшуюся под руку палку, замахнулся, но рука, схватившая Стаха, ослабила хватку и упала в снег.

— Охолонись, не бери грех на душу, опусти кол. Не привидение это, — остановил Якуба Стах.

— А что, я слышал, что видели мужики живых мертвецов, ходят они ночью, вроде как люди, а сами мёртвые! Жуть! — начал стращать Якуб.

— Так сейчас день, — ответил Стах. Он наклонился и повернул немного тело, лежащее перед ним. — Нет, это не оборотень, это ангел, скорей. Посмотри!

Якуб подошёл ближе и застыл в полном молчании. Молоденький мальчик, бледный и худенький, с тонкими, почти девичьими чертами лица, тёмными кудрями, его длинные ресницы заиндевели, и только зубы были стиснуты, а подбородок жёсткий и решительный.

— Господи! Совсем ребёнок, — сказал Якуб.

Стах встал на колени, расстегнул воротник мальчика, попытался нащупать пульс на его шее.

— Он живой, — сказал Стах. И Мужики начали быстро отряхивать его от снега. Это был австриец, судя по форме.

— Что будем делать? — спросил Якуб.

— Ну, не бросать же его здесь! Понесем, может в окопах австрийцы ещё где остались? Отдадим. Или на дорогах обоз встретим! Бери за ноги!

И два уставших, оголодавших и замёрзших поляка потащили куда-то своего бывшего врага, который стрелял в них, но теперь он был более беспомощный, и бросить его никак нельзя было, хотя сами валились с ног. Им нужно было в самих себе возродить что-то человеческое, чтобы выжить.

Тащили, падали, поднимались, растапливали в ладонях снег, выливали по капле парню в рот, сами ели снег. Шли дальше. Село уже недалеко, но сил нет. Шли так медленно, что добрались только к вечеру.

— Не могу больше, — сказал Стах, привалился к плетню, обнял мальчишку, пытаясь согреть его. — Иди по хатам, зови подмогу.

Якуб поплёлся дальше. Вскоре вернулся, привёл с собой баб, мужиков в селе не было. Стах заулыбался при виде живых, подвижных, энергичных женщин в ярких шалях. Такой от них повеяло жизнью, запахом хлеба, домом, что расслабился, а потом еле поднялся, а женщины засуетились вокруг раненого.

— Какой красивый! — сказала молоденькая.

— Да он умер уже, — шепнула другая.

— Пульс есть, слабый только очень, — пояснил Стах.

— Так он же австриец! Он же враг наш, — поразилась третья.

— Ладно, бабы, потом решим кто друг, кто враг, а сейчас в тепло бы его, — устало сказал Якуб.

— Понесли ко мне! У меня места много! — сказала кудрявая маленькая бабёнка.

И бабы понесли раненого. Подхватили и легко так, как будто не весил ничего, потащили в хату. Якуб, поддерживая Стаха, пошёл следом. Мужикам уж и не верилось, что без страха быть пойманными, они могут, наконец-то, зайти в село, побыть в тепле, среди людей, среди своих, в нормальном человеческом жилье.

Бабы затопили баню. Какое же это было счастье — снять одежду, которую не снимали неделями, помыться, согреться!

Бабы и австрийца занесли в предбанник, вымыли его, как младенца, в тазике, налюбоваться не могли, какой он милый, да красивый, только без сознания почему-то. Нарядили его в чистую одежду, в кровать уложили, австриец так и не очнулся.

Стах и Якуб разомлели в бане, чуть не уснули, но бабы их выгнали, чтобы не угорели. Накрыли на стол. Кроме картошки да лука ничего не было, но мужики и этому были несказанно рады. Бабы начали расспрашивать их о делах на фронте, о перемирии, да у ребят языки заплетались от усталости, а ещё больше от сытости и тепла клонило в сон. Бабы отстали, уложили их, а сами занялись юным австрийцем, пытаясь понять, что с ним случилось.

Стаху казалось, что он попал в семью, что все здесь милые и родные, и бабы эти незнакомые, и даже австриец; с этими мыслями, улыбаясь, он уснул.