Фанера над Парижем

Людмила Милевская, 2002

У Лели – подруги писательницы Сони Мархалевой – похитили мужа банкира и требуют немыслимый выкуп. Соня считает, что только она может его найти. Исследуя сейф банкира, она нашла договор между ним и его замом, где говорилось, что в случае естественной смерти одного другой наследует банк. Похититель Перцев? Однако обнаружилось, что Лелин муж собрал компромат на всех знакомых, даже на нее. Значит, его смерти желают многие. Сонька подозревает, что банкира держат в особняке у известного чародея Коровина. «Не будь я Сонька Мархалева, если не выведу преступника на чистую воду», – решает писательница…

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

Люди были так малы: мультяшные куклы, сбившиеся в толпу, — не отличить мужчин от женщин. Они сгрудились далеко внизу, в каком-то чужом, другом мире. Пугались и суетились, наверняка кричали, но звуки голосов тонули в гомоне птиц, нахально круживших над моей головой.

Карниз не внушал доверия, был хлипок и стар: под ногами дробился разрушенный ветрами и дождями кирпич, сыпалась сожранная плесенью штукатурка. Побелевшими пальцами я цеплялась за жизнь — внизу смерть, поджидающая на грязной корке тротуара, пошлого и банального, как суетное амбициозное городское существование…

Какой черт меня сюда занес? Да еще в этом платье от Втюхини. Последняя коллекция! Фиг от первой отличишь. Страшно подумать, какие деньги вместе со мной пропадут…

А ведь пропадут — карниз рушится на глазах. Даже если не разрушится, долго мне так не выстоять; ноги онемели, рук не чувствую. А прическа!

За что, спрашивается, двести долларов отвалила? Нет, пройдоха стилист уверен, что эти доллары он заработал — ха! — каторжным трудом, но почему я чувствую себя ограбленной? Он, мерзавец, еще интересовался, отчего я не в настроении, по какой причине у меня на языке одни лишь только гадости. Будто там может быть что-то другое, когда платишь двести долларов за заурядную стрижку. Тем более что и волос немного. После стрижки, правда, их стало значительно больше, во всяком случае, внешне. Стрижка действительно неплоха. Даже Маруся похвалила. Хотя, если Маруся что похвалит…

Да нет, и Роза похвалила, а она патологически честна. Конечно же, стрижка чудо, здесь я больше верю взглядам мужчин, но стилист к этим взглядам не имеет никакого отношения. Попробовал бы он так поработать над Марусей. Нет, стрижка чудо!

И теперь это чудо должно погибнуть. Вместе со мной. Я — ладно, бездарно прожитая жизнь, ссора с соседями и затянувшийся ремонт в квартире весьма располагают к смерти, но жаль прическу…

Ужас! О чем я думаю?

О том же, о чем всегда.

Но на такой верхотуре и в таком положении принято думать о другом. Думала бы лучше, как угораздило меня оказаться на этом карнизе, боже, как болит рука: пальцы просто свело. Впрочем, и об этом думать глупо. Сейчас надо сообразить, как с этого карниза не слететь раньше времени, потому что самой выбраться отсюда невозможно.

Господи, как же я боюсь высоты! Надеюсь, толпа внизу не просто так стоит, глазеет, надеюсь, она уже сообразила вызвать хоть кого-нибудь, на худой конец пожарных. «Скорая помощь» тоже не помешала бы. Сердце просто в пятки ушло. Но как?! Как я оказалась здесь, на этом окаянном карнизе?!

Вспоминай, вспоминай, что перед этим было. Утром я проснулась, выпила кофе, принарядилась…

Так, выпила кофе, принарядилась, но зачем?

Зачем принарядилась? Куда меня, дуру, с утра понесло?

Господи, да куда угодно, лишь бы не смотреть на этот затянувшийся ремонт! Дальше-то что? Поругалась с соседями. Отправилась к этому, как его, к стилисту своему, визажисту, имиджмейкеру, черти его раздери! Короче, к Кольке Косому, сыну Маруськиной соседки, этой чокнутой костлявой Тайки из пятой квартиры со второго этажа… Да, точно к сыну ее отправилась, гадостей ему наговорила, всю правду сказала, голубым обозвала и…

Что «и»? Не за этим же я к нему приходила, к стилисту, визажисту-имиджмейкеру нашему, московскому цирюльнику. Точно, не за этим, это все уже по ходу дела произошло, а зашла-то я к нему с одной лишь целью: чтобы он стрижку мне под новое платье соорудил. Он и соорудил. И…

И больше ничего не помню. Как я на карнизе-то этом оказалась? Словно так и стояла на нем всю жизнь. Бац, и вот я здесь. Словно тут и родилась, словно и не было у меня, кроме карниза, никакой биографии…

А дом-то высокий какой! Боже! Сколько же в нем этажей? Впрочем, какая разница: лететь с двадцатого так же неприятно, как и с десятого…

Но у Кольки Косого я была, выходит, не одна, раз и Роза стрижку похвалила, и Маруся. Не век же я на этом карнизе стою. При всей моей жажде к жизни на этом карнизе больше часа не выстоять. Стрижку я сделала утром и пошла. Куда? Сейчас явно не вечер, но и не полдень. Где-то же я все это время болталась. Который же час? Жаль, нет часов. Солнце не так уж и низко стоит. Боже, как оно близко! А земля далеко! Сколько же мне лететь придется?

Нет, нельзя об этом думать. Это расслабляет члены. Думать надо о приятном. Я просто молодчина, что собралась-таки с духом и высказала, наконец, соседям, какого о них мнения. Жаль, Старая Дева гуляла со своей сукой Жулькой. Я бы и ее зацепила. Всех бы их зацепила. Эх, какая досада. А теперь, не дай бог, с карниза сорвусь, а Старая Дева не выруганная будет дальше жить…

Нет, об этом тоже думать нельзя. Это тоже неприятно. И ни в коем случае нельзя смотреть вниз. Да, не смотреть вниз и думать только о приятном…

Ха! О приятном! Как тут думать о приятном, когда до земли гораздо дальше, чем до неба? Небо-то вот оно, как мне это ни противно, да простит меня господь.

Но как же меня угораздило попасть на этот карниз? И почему я до сих пор с него не упала?

Типун мне на язык!

Хотя, какая уже разница.

Нет, так не годится, надо что-то делать. А что я могу? Кое-что, конечно, могу, типа свалиться вниз… Но это меня не устраивает.

Однако, как-то же я забралась на этот карниз? До ближайшего окна метра три, не меньше. Боже! Какой-то кошмар!

Может, это сон? Сейчас прыгну вниз и… полечу, а приземлюсь в собственной кровати. Кстати, этот спальный комплект, который по баснословной цене мне всучила Маруся, абсолютно прелестная вещь: не мнется, не пачкается — грязь от него так и отскакивает. Хотя, откуда в моей постели взяться грязи? Кроме мужа, там давно уже ничего не было…

А-ааа! А-ааа! Теперь на этот мой новый комплект Женька положит чужую бабу. Молодую! В мою постель! Еще и женится на ней, дурак. Он же привык к семейной жизни. Сама, глупая, его приучила, хоть это было и нелегко.

Я значит, вдребезги разобьюсь, а он женится на какой-нибудь идиотке, у которой в мозгах доллары вместо извилин. Выходит, это для нее я всю жизнь экономила! Не такая уж она и идиотка, раз завладеет тем, что я, умная, сэкономила. Боже, как я жадничала, отказывала себе буквально во всем! И теперь богатая гибну. И все достанется ей! Знала бы, дала бы стилисту не двести, а триста долларов, как он и просил!

Господи! Пальцы уже не слушаются — разжимаются! Неужели я такой страшной смертью помру и без всякой анестезии? И что там делает толпа? Почему меня не спасает? Я же не статуя — столько на карнизе стоять! Мне холодно! Господи! Помоги!

Словно услышав мой призыв, бог послал мне двух дородных мужиков и пожарную машину. Когда я увидела, что мужики (еще те верзилы) один слева, другой справа выбираются из окон с очевидным намерением ступить на карниз, то на секунду потеряла дар речи, что в тот же миг поспешно исправила истошным воплем.

— Стоять! — завопила я, и мужики повисли на подоконниках.

Их лица выражали первобытный ужас, хотя им-то ничто не грозило, никакой опасности.

— Если вы сделаете ко мне хоть один шаг, я разобьюсь вдребезги, — компетентно заверила их я, имея в виду ветхость карниза.

Они же подумали черт-те что.

— Не надо, — истерично воскликнул тот, что пытался зайти слева.

«Самой не хотелось бы», — подумала я, но даром трепать языком не стала.

Глянула вниз: пожарная машина разворачивается к стене дома.

— С вами сейчас будет разговаривать психолог, — с невыразимой нежностью сообщил второй мужик, который собирался зайти справа.

Симпатичный, между прочим, парень, и в моем вкусе. Я даже пококетничать с ним рискнула бы, когда бы он не был так сильно похож на моего мужа. Мерзавец Женька: я разобьюсь, а он приведет в мой дом молодую!

— На кой черт мне ваш психолог? — психанула я. — Мне не о душе думать надо, а о теле.

— Мы сделаем все, что вы пожелаете, — заверил похожий на мужа. — Удовлетворим все ваши желания, только оставайтесь на месте.

Я посмотрела на него с невыразимым скептицизмом. Чем он там собирается меня удовлетворять, этот идиот? И, главное, кого? Меня? Женщину, видавшую виды? Женщину с моим опытом? До того момента, как нам встретиться, он узнал о жизни меньше, чем я забыла. Единственное, что он может сделать, это окончательно развалить карниз. Господи, до чего же жить хочется! Просто напасть какая-то!

Пожарная машина зачем-то начала отъезжать от дома, что я мысленно совсем не одобрила и даже выругалась втайне от всех. Однако вскоре машина вернулась на прежнее место, совершив замысловатый маневр.

— У меня рука от напряжения отваливается! — громко пожаловалась я.

— Держитесь второй, — посоветовал мне кто-то снизу.

— Вторая занята, — пояснила я, с удивлением обнаруживая, что судорожно сжимаю в ладони… сотовый телефон.

Моя тяга к информации порой изумляет даже меня.

— Выбросите телефон и держитесь крепче за выступ, — крикнул мне тот, который ласковый. Я возмутилась:

— Ага, умный какой! Выбрось ему телефон! Цену его знаешь?

Как бы занимательна ни была эта тема, развернуть ее не удалось, — мой сотовый зазвонил. Я прижала его к уху и услышала раздраженный голос Тамарки.

— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Куда ты пропала?!

Опа! Куда я пропала! Разве по телевизору меня еще не показывают? Съемочные группы в подобных случаях прибывают раньше спасателей.

Во мне проснулась гордость, а с гордостью и скромность.

— Тома, ты чуть-чуть не вовремя, — попыталась смущенно объяснить я, но наглая Тамарка и слушать меня не стала.

— Я всегда не вовремя, — возмутилась она. — И ты всегда при делах и, как правило, глупостями занимаешься.

«Здесь она права», — мысленно согласилась я, но вслух тоже возмутилась.

— Тома! — завопила я. — Смерти моей жаждешь?

— Не вздумайте прыгать! — взревел кто-то снизу.

— Сейчас с вами будет говорить психолог, — нервно пообещал из окна ласковый.

Пожарная машина снова совершала немыслимые маневры, я же по-прежнему околачивалась на карнизе и клацала зубами от холода.

— Мама, ты невозможная! — озверела Тамарка. — Сколько можно тебя ждать? Ты где?

— Даже сказать неловко, — посетовала я. Из окна слева выглянул пожилой, но очень симпатичный мужчина, думаю, психолог.

— Давайте поговорим, — лаская меня взглядом, предложил он.

— Давайте, — согласилась я, мгновенно забывая про Тамарку.

— Вы очень хорошо выглядите, — сказал психолог. — Платье красивое. Версаче?

— Втюхини, — потупившись и краснея, сообщила я. — Последняя коллекция.

— Еще лучше, — одобрил психолог; Тамарка насторожилась.

— Мама, с кем ты там разговариваешь? — почему-то шепотом спросила она.

— С психологом, — не без гордости сообщила я. — Утром я была у стилиста, а теперь консультируюсь с психологом — шагаю в ногу со временем, как мне, умнице, это ни смешно. Но если будешь меня отвлекать, разобьюсь вдребезги.

— Только не вздумайте прыгать вниз! — нервно закричал ласковый, зачем-то снова свешиваясь из окна.

— Полагаете, если я прыгну вверх, то вверх и полечу? — удивилась я.

— Держитесь крепче, — посоветовал второй.

— Сколько там мужиков? — сгорая от любопытства, потребовала ответа Тамарка. — И чем ты с ними занимаешься?

— Даже сказать неловко, — посетовала я.

— Платье вам очень к лицу, — продолжил беседу психолог. — Платье красивое, хоть и не от Версаче. Втюхини, думаю, даже лучше.

— Одно и то же, — скромно заметила я.

— Да, нынче в моде Втюхини, — согласился психолог. — И вам очень к лицу.

— Я рада, но в этом платье мне холодно.

— Да, лето нынче неласковое, — пригорюнился психолог.

— Мама, что там происходит? — встряла в разговор Тамарка. — Он кто?

— Их много, — ответила я.

— И кто они? — строго спросила она, но ответить я не могла, потому что вынуждена была уделять внимание еще и психологу.

— Вы на вечеринку собрались, раз так принарядились? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила я, совершенно с ним соглашаясь.

Не стала бы я выряжаться в это платье без всякой цели. Раз надела Втюхини, значит, куда-то шла, но почему с утра, если на вечеринку…

Эта мысль была опасна, поскольку сразу вела череду других — в результате все упиралось в этот дурацкий карниз. Как я на него попала? Жуть!

— Вы спортсменка? — любезно поинтересовался психолог. — Занимались альпинизмом?

— Боже меня упаси! — ужаснулась я. — С детства боюсь высоты. Упади хоть раз с коляски, получила бы разрыв сердца.

— Как же вы сюда забрались? — абсолютно искренне изумился психолог.

— Я сюда не забиралась, — ответила я. — Я здесь очутилась.

— Мама, ты невозможная! — взбунтовалась Тамарка. — Чем ты там занимаешься? Сколько можно тебя ждать? Сейчас же отправляйся ко мне!

— Тома, я бы с удовольствием, но жизнь порой закладывает такие виражи — уж не знаю, увидимся ли мы вообще, — со вздохом призналась я.

Меня качнул порыв ветра, посеяв панику в рядах спасателей.

— Только не вздумайте прыгать вниз! — завопил ласковый из окна справа.

— Держитесь крепче! — посоветовали с предыдущего этажа.

— Мужайтесь! — взвизгнул психолог.

— И держусь, и мужаюсь, и не собираюсь прыгать, — заверила я их. — Как вам только в голову такое приходит. Мне Тося крупную сумму должна. Кто с нее спросит, если я прыгну, расписки-то я не брала.

— Иду к вам, — сообщил ласковый и опять попытался поставить на карниз ногу.

— Стоять! — дурным голосом завопила я и добавила:

— Иначе вдребезги разобьюсь. — Ласковый панически вернулся в окно.

— Вы же должны получить крупную сумму, — напомнил психолог. — Зачем вам прыгать?

— Не сошли ли вы с ума? — рассердилась я. — С чего вы взяли, что я собралась прыгать? Видите, как за выступ держусь — пальцы побелели. Только и мечтаю на карнизе остаться.

Психологу и это не понравилось.

— Зачем вам оставаться на карнизе? — принялся он меня увещевать. — Вы так обольстительны, так молоды, так здоровы, впереди у вас много радости, счастья.

— Да, когда закончится ремонт, — деловито согласилась я.

— Вот видите, — пришел в восторг психолог. — Жизнь такая прекрасная штука. Увидите сами, все трагичное пройдет…

— Что пройдет? — опешила я. — У меня ничего и не начиналось, если не считать карниза.

Эта Тамарка буквально меня замучила. С приятным мужчиной уже нельзя побеседовать.

— Мама, что там творится? — прямо в ухо закричала она.

— Отвяжись, — рявкнула я и любезно пояснила психологу:

— Это не вам. Это подруге. Она меня достала.

— А-ааа, так это из-за нее вы на карниз забились? — прозрел наконец психолог.

— Не знаю, может, и из-за нее. Тамарка вообще-то кого угодно доведет.

— Так не разговаривайте с ней. Зачем вы с ней общаетесь, тем более с риском для жизни?

— Сама не пойму, — призналась я. — И риск этот существует всегда, когда с Тамаркой общаешься. Порой совсем слушать ее не хочу, а все говорю и говорю. Остановиться никак не могу, она же этим пользуется. Правда, чаще себе во вред.

Произнося последнюю фразу, я почему-то занервничала, потому что не так уж и част был этот вред. К тому же Тамарка не унималась, все кричала и куда-то меня звала.

Чуткий психолог, встревоженный моим состоянием, залепетал:

— Успокойтесь, успокойтесь, сейчас вам нужно взять себя в руки и дождаться помощи.

— Только об этом и мечтаю, — призналась я.

— И умница, — одобрил он. — Вы так молоды, так хороши, так умны, так здоровы. Вы должны сберечь себя для общества.

— Только об этом и мечтаю, — не меняя репертуара, повторила я.

— И умница, — опять одобрил меня психолог. — Почему же вы не хотите позволить этому человеку вас спасти?

— Да я только об этом и мечтаю! — завопила я. — Но он же для этого лезет на карниз, на котором мне и одной-то тесно.

— Вас это не должно волновать, — успокоил меня психолог. — Вы, главное, не смотрите вниз и покрепче держитесь. Эти люди тренированные, они вас снимут в два счета.

— Ага, вместе с карнизом, — нервно рассмеялась я. — Какая мне разница, с кем падать — с тренированными людьми или с нетренированными. Подлец-карниз и подо мной одной рассыпается. Нет уж, я лучше дождусь пожарной лестницы, а вы, если действительно хотите сделать доброе дело, покрепче держите своих тренированных людей.

Психолог понял меня превратно и вновь залепетал про мои ум, красоту, молодость и здоровье.

— Да нет же, — возразила я, — вы не правильно меня поняли. С чего вы взяли, что я, с моими умом, красотой, молодостью и здоровьем собралась умирать? Я жить хочу похлеще вашего.

— Оч-чень хорошо, оч-чень хорошо, — обрадовался психолог. — В том же духе и продолжайте.

— Только этим и занимаюсь, — заверила я его.

Пожарная машина тем временем выбрала наконец место, уперлась в асфальт своими гидравлическими аутригерами и сразу стала похожа на красного жука, растопырившего лапы. Все это не скрылось от внимания психолога, который, увидев те же аналогии, решил меня приободрить.

— Видите, какой умный жучок, — засюсюкал он. — Потерпите, уже немного осталось. Сейчас вам выдвинут лестницу, по которой вы спуститесь вниз.

Мне сразу сделалось дурно. Представив себя на длиннющей хлипчайшей лестнице, я не увидела продолжения своей биографии, а ведь как она красиво писалась все эти сорок (с хвостиком) лет.

А «жук» действительно приподнял толстый сэндвич сложенных в пакет лестниц и стал поочередно выдавливать их вверх, в мою сторону. Лестницы вытягивались в тонюсенькую дрожащую ленту и угрожающе приближались. Перекладина самой продвинутой выглядела уже вполне реальной, но основание! Оно превращалось в ниточку, исчезающую в том месте, которое соприкасалось с машиной. Я запаниковала.

Вместе с лестницей ко мне приближался и пожарный в полном боевом снаряжении: брезентовая роба, множество ремней и блестящих карабинов, топорик за поясом и каска. Я запаниковала еще сильней. Топорик же меня просто добил.

— Зачем ему топорик? — закричала я, конкретно ни к кому не обращаясь и ни на кого не указывая.

Но все сразу поняли, о ком идет речь, и бросились меня успокаивать. Громче всех кричала Тамарка, которая непостижимым образом догадалась, что я в опасности, и, как истинная подруга, сочувствовала мне всем сердцем и чем могла вредила.

— Мама, — вопила Тамарка как резаная, — я с тобой, а все дураки! Не бери в голову, а еще лучше, пошли всех в жопу и отправляйся ко мне.

Естественно, что после такого родственного жеста я стала рассчитывать только на Тамарку, а потому завопила в ответ:

— Тома, срочно приезжай и забери меня отсюда!

— Да, мама, да, — сразу согласилась Тамарка. — Так я и поступлю, потому что без меня ничего не будет. Это уже очевидно.

Вот за что люблю Тамарку, так это за ее конструктивность: никаких лишних вопросов. Она сначала сделает дело — крепко сделает — а потом уже разбирается, как, что, почему, кому это нужно и нужно ли это вообще. Потому она и процветает. Только у таких решительных людей дела и ладятся.

— Адрес! — гаркнула Тамарка.

— Не знаю, — твердо ответила я.

— Куда ехать? — выяснила Тамарка.

— Понятия не имею, — призналась я. Она вызверилась:

— Слушай, мама, что вообще происходит? Коню ясно, что ты ни о чем не имеешь понятия, но там же не пустыня. Слышу, что полно народу, и сплошь мужики. Вот у них и спроси.

Боже, как умна моя Тамарка!

— Мужики, скажите адрес, — попросила я. Меня поняли и назвали номер телефона. Я зашла в тупик, а Тамарка (хвала прогрессу, хвала связи!) мгновенно все сообразила.

— Мама, сейчас я им позвоню, все узнаю и сразу еду! — гаркнула она и отключилась.

И я осталась один на один с пожарным. Затуманенным взором поглядывая на его топорик, я начала сбивчиво объяснять, что нет на свете той силы, которая заставит меня ступить на лестницу. Пожарный же возразил, что сила эта есть и следует она за ним: по лестнице поднимался второй пожарный. Пока во мне шла сложная эмоциональная война, они дружно затащили меня на лестницу.

Боже, что потом началось! Просто чудом я не скинула их с лестницы. Борьба завязалась не на жизнь, а на смерть, при этом они спасали меня так отважно, что до сих пор удивляюсь, как я выжила. Это был сущий кошмар!

Очнулась я уже на земле.