Принцесса поневоле

Макар Файтцев

Почему все именно у неё интересуются, знакома ли она с пропавшей принцессой? И что надо начальнику службы безопасности Анастаса от неё? А принц, так тот вообще желает, чтобы она вместе с ними ехала в Анастас. Зачем ей Анастас, когда её в Москву приглашают в школу спецслужб? Её девиз: "И вечный бой…", а этот нахальный начальник службы безопасности спит и видит, как уменьшить её активность!Книга была написана, когда автору было столько же лет, сколько его героям, то есть 15-17 лет. Лишь некоторые места были отредактированы.

Посвящается выпуску 1986 года

Средней школы № 6

Г. Тында Амурской области,

А также любимым учителям и

Нашему дорогому директору

Никитиной Галине Никифоровне

Пролог. Наши дни.

Начальник отдела подростковой прозы сняла очки в тонкой золотой оправе и потёрла переносицу.

— Сергей Викторович, это что?

Женщина поправила свои огненные кудри, пальцем несколько раз постучала по распухшей от времени тетради с пожелтевшими листами, исписанными аккуратным детским почерком.

— Я вам спрашиваю, что это? Зачем мне вы это принесли? Это же прошлый век: писать от руки. Где вы откапали это сокровище? — она недовольно посмотрела на мужчину.

— Не опоздала? — в кабинет заглянула помощник главного редактора издательства. — Уф, — выдохнула женщина и вошла в кабинет. — Елизавета Львовна, как вам шедевр? — с ходу спросила она.

— Шедевр? Вот именно, Сергей Викторович, шедевр. Нет, антиквариат. Ему место в музее среди экспонатов, а не в издательстве. — начальник отдела посмотрела на помглавреда, — вас тоже заставили это прочитать?

— Девочка моя, — помощник главного редактора любовно погладила по обложке тетради, — это хорошая рукопись. Правильная.

— Правильная? Пятнадцатилетняя девочка разгуливает по городу с пистолетом, а вы говорите, что это правильная рукопись? — у Елизаветы Львовны брови в изумлении поползли вверх. — Вы так шутите сейчас, Татьяна Юрьевна?

— Не шучу! Берём. А Сергею Викторовичу выпишем премию за то, что такое сокровище откапал.

— Это вы сейчас серьёзно? — не зная, то ли смеяться, то ли плакать, спросила начальник отдела. — Вы читали? Здесь же убивают собаку…

Татьяна Юрьевна встала, подошла к кулеру, налила в стакан воды. Сделала глоток. Повернулась. Посмотрела с улыбкой на тридцатилетнюю начальницу отдела подростковой прозы, на сорокалетнего редактора, негромко проговорила:

— Вы, без сомнения, по-своему, правы. Мы сейчас по-другому относимся к жизни и смерти. А книга-то была написана ребёнком своей эпохи: их учили быть героями, они готовы были пожертвовать собой. Собака — это символ такой жертвы. Понимаете? Это сейчас мечтают стать топ-менеджерами, а в то время они мечтали, образно говоря, с шашкой наголо и на коне бороться с врагами социализма. Они были патриотичны от макушки и до пятки. Они читали «Овода» и «Молодую Гвардию», для них примером была Зоя Космодемьянская и Павлик Морозов. Они мечтали о коммунизме. Берём! Хорошая рукопись, правильная…

Рукопись

Будете искать меня и не найдёте;

И где буду я, туда вы не можете прийти.

От Иоанна, 7

Я хочу рассказать вам удивительную историю, которая приключилась с обыкновенной советской девочкой. Да-да, именно в те времена, когда существовала одна большая страна под названием Советский Союз, и происходили все эти события. Но постепенно советский строй приходил в упадок, в головах начинались «брожения», что не могло не найти отражения в поступках и действиях наших героев. Они искренне любили и переживали и всё ещё верили, что живут в самой лучшей и самой справедливой стране в мире. Они боролись со злом, наивно полагая, что обязательно его победят, и во всём мире восторжествует добро.

Итак, добро пожаловать в этот удивительный и порой нереальный мир, в котором главные герои-дети БАМа — грандиозной стройки, где люди не делились по национальным признакам и богатству, а оценивались исключительно по внутренним качествам.

Всем моим одноклассникам и учителям средней школы № 6 г. Тында посвящается. Автору, когда он писал эту книгу, когда было столько же лет, сколько её главным героям, то есть пятнадцать.

Негативные персонажи — фантазия автора. Всё остальное — правда, правда и ничего кроме правды! Клянусь!

Сентябрь 1. Знакомство

Конец 80-ых годов 20-го столетия. БАМ, Тында

Перед смуглым человеком с чёрными, цвета воронова крыла, волосами, и с такими же чёрными миндалевидными глазами сидела русоволосая девочка. Она не красавица, но и не уродина. Самая обыкновенная девочка, похожая на тысячи таких же, незаметная в толпе.

Её русые волосы с лёгкой рыжинцой заплетены в две тугие косы и уложены на затылке кральками. Слегка раскосые озорные зеленовато-серые глаза прищурены, отчего кажется, что ещё чуть-чуть, и она замурлыкает, как кошка, которая греется на солнце. Немного выдаются скулы. Вздёрнутый носик усыпан поздними осенними веснушками. У неё дурацкая привычка — прикусывать нижнюю губу.

На девочке самое обыкновенное школьное платье: воротничок-стоечка и манжеты оформлены простым шитьём из белого гипюра. Чёрный фартук с «крылышками». На груди красный комсомольский значок. В общем, почти ничего из того, что могло бы её выделить из толпы. Даже две маленькие серёжки (вопреки школьному уставу) с каким-то блестящим прозрачным камушком не могли сделать её более заметной.

Имя девочки Анжелика, что означает «ангельская». Но она совсем непохожа на ангела, к образу которого мы привыкли, белокурого и голубоглазого с милой улыбкой. Её улыбка скорее ироническая, если не саркастическая. Кто знает её получше, тот скорее бы отнёс эту девочку к разряду дьявола, но, к счастью, никому в голову ещё не приходила такая мысль.

— Нам бы хотелось с тобой познакомиться, — произнёс мужчина. — Я, Римадзе Спартак Палладович, буду заниматься твоим делом. Это, — он указал на рослого весёлого человека с шикарной копной светло-русых волос, удивительно похожего на знаменитого киноактёра Игоря Костолевского, — Лысков Артур Максимович, а это, — он показал в сторону худощавого мужчины, темноволосого, с небольшим шрамом на брови. — Снежко Виктор Александрович. А теперь, будь добра, расскажи нам о себе.

— Не жирно ли иметь одному человеку такую опергруппу? — съехидничала Анжелика, причём «опергруппа» было сказано с некоторой издёвкой. — Впрочем, для армии этого явно маловато, а мне одной — слишком много. И вообще, чего до меня-то докопались? Крайнюю, что ли, нашли? Так ведь не получится. Кстати, а где же шеф? Высоцкий Геннадий Юрьевич? Его, кажется, так звали.

— Высоцкий сейчас занят, но я обещаю, у тебя ещё будет возможность с ним встретиться. Ты лучше расскажи нам о себе. Скоро перемена закончится, и мы можем не успеть пообщаться. — Римадзе говорил с мягким кавказским акцентом, и порой его речь была похожа на журчащий ручеёк.

Лысков, подперев голову одной рукой, молча изучал Анжелику. Пальцами второй руки он переворачивал карандаш, которым периодически постукивал по столу. Снежко, откинувшись на спинку стула, изредка что-то писал в своём блокноте, держа его перед собой.

Некоторое время в пионерской комнате воцарилась тишина, которую перебивало лишь тиканье часов. Под часами, висящими в центре на стене, стоял бюст Ленина. По обе стороны располагались пионерские атрибуты: знамёна, горны, барабаны. Вдоль стен размещались стеллажи с книгами, тетрадями, журналами. На шкафах в рулонах лежал ватман. На столе в беспорядке валялись ручки, карандаши, баночки с гуашью и тушью, а в воздухе висел запах клея, красок, свежей бумаги и ещё чего–то необъяснимого, но до боли знакомого.

Северное осеннее солнце щедро вливалось в помещение, проходя своими лучами сквозь стёкла окон, вдоль которых уселись говорливые воробьи, обсуждая какую-то свою птичью новость. За окнами стояло бабье лето, и сопки, покрытые золотом лиственниц и берёз, с вкраплениями зелёных сосен и бордовых осин, упирались в голубой, без единого облака, небосвод. Сквозь открытую форточку в комнату вползал всё ещё тёплый, но уже с привкусом лёгкого морозца, воздух, насыщенный запахом грибов, палых листьев, брусники и прелой земли.

— Э, красавица, сядь-ка спиной к окну, а то явно замечталась. А время-то идёт, время не терпит… — Римадзе прервал задумчивость Анжелики.

— Так на чём мы остановились? — Анжелика улыбнулась и ещё больше прищурила глаза, при этом гордо вскинув голову, слегка наклонив её вправо.

— А мы вроде как ещё и не начинали. Так кто же ты?

— Человек… Да, да, обыкновенный советский человек, правда, ещё очень юный. А вы сомневаетесь? Причём женского пола. Знаете ли, в Средние века женщину почему-то не считали за человека, но вот позднее…

— В историю не надо, лучше о себе… — перебил её Римадзе.

— Так, я и так о себе, не о вас же. Я что-то не вижу, чтобы у вас имелись признаки принадлежности к женскому полу. Разве что только вторичные…

— Ладно, хватит, — резко остановил её Снежко. — Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения…

— Хватит так хватит. А чего так нервничать? Так бы и сказали, что от меня хотите, а то я сижу, гадаю здесь…

— В общем, собирайся, поехали, поговорим у нас в кабинете. Не понимаешь по-хорошему… — Снежко говорил уверенным голосом.

— Не-е, нельзя ехать. Как это ехать, — Анжелика скуксилась, словно собиралась заплакать. Прислушалась к школьному звонку: «Слава богу, урок начался…», а потом продолжила: — Мне нельзя ехать, у меня уроки. Меня опять директор ругать будет, если я уроки пропущу. Мне двойку поставят. А вам приятно, если вас будут двоечником называть?.. То-то же, и мне неприятно.

— Анжелика, успокойся, плакать не надо, — снова заговорил Римадзе своим мягко — журчащим голосом. — Давай по-хорошему. Ты же слышала, какие вопросы тебе задали. У нас действительно мало времени, и если мы не успеем поговорить здесь, придётся проехать к нам. Но ты ведь этого не хочешь.

— Не хочу, — Анжелика, демонстративно хлюпнув носом, низко опустила голову, как будто ей было очень стыдно.

Лысков, опираясь уже на локти обеих рук, прикрыл рот ладонями. Его стал разбирать смех от этой комедии. Анжелика, без сомнения, была актриса и явно тянула время.

— Ну?

— Ну… — Повторила за Римадзе Анжелика и вопросительно посмотрела на него. Сейчас она глядела прямо в глаза, почти не моргая.

— Меня зовут…

— Вас зовут… Римадзе Спартак Палладович.

— Так, поехали, — Снежко встал с места.

— А что я не так сказала? Я же не сказала, что его зовут Паллад Римадзович или Виктор Палладович… или…

— Да, я вижу, что у нас действительно нет другого выхода, как взять тебя с собой… — Римадзе закрыл лежащую перед ним папку.

— Ладно, хорошо. Не будем ломать комедию. — она произнесла театрально. — Кстати, её ломаете вы, а не я. Или Высоцкий забыл записать мои данные? — Анжелика указала на папку. Цель, которая ею была поставлена, достигнута: время оттянуто, сотрудники из себя выведены.

— Ну, предположим, что забыл. — миролюбиво произнёс Римадзе

— Тогда я вам отвечу, как ответил Николино Караччоло своему Палачу. — спокойным и абсолютно бесцветным голосом продолжила девушка, — Меня зовут Геббер Анжелика Сергеевна, можно просто: товарищ Геббер, родилась я в… году пятнадцатого января, а это значит, что сейчас мне четырнадцать лет восемь месяцев три дня, — она взглянула на часы, — одиннадцать часов…

Спартак Палладович её перебил:

— Минуты и секунды не требуются.

— Тогда я думаю, у меня уже начался урок и я вам больше не нужна.

Анжелика, не успев дать им опомниться, поспешно встала и вышла из Пионерской комнаты.

***

— Можно? — Анжелика вошла в класс и быстро прошла на место.

— Ну, что там было? — спросила её голубоглазая симпатичная соседка по парте после того, как наша героиня села. — Высоцкий?

— Не-а, другие. Ты после истории сматываешься? — Анжелика открыла учебник истории и быстро бежала глазами по строчкам.

— Нет, я не буду, ты? Я заберу твой дипломат домой.

Игорь Степанович, учитель, чем-то был похож на пупсика: весь округлый, розовощёкий, с редким пушком на голове. Его маленькие круглые глаза часто щурились от добродушной улыбки.

Его коричневый костюм с блестящими от потёртости рукавами, коротковатыми брюками и слегка побелевшими подмышками выдавал в нём закоренелого холостяка.

Его фанатическая любовь к истории, как инфекция, передавалась ученикам. По натуре он был мягким и добрым, и чтобы он поставил двойку — надо совсем ничего не знать. Если же ученик пытался хотя бы бубнить, он вытягивал его на тройку как мог. Конечно, ученики это знали и порой пользовались. Но любили его не за то, что он прощал им незнание предмета, а за то, что он был добр и отзывчив, и никогда не обижался на их шутки.

Голос Игоря Степановича слегка приглушённый менялся, когда он объяснял новую тему. Он негодовал проискам врагов и радовался победам. Ученики, даже самые отпетые хулиганы и непоседы, боялись пропустить малейшее слово из его рассказов.

Но на сегодня им был запланирован беглый опрос по пройденным темам. Ученики низко пригнулись к учебникам. «А, восьмиклашки, не хотите готовиться дома, — Игорь Степанович улыбнулся и открыл журнал, — Так, ага, сегодня Геббер пришла. Что-то год не успел начаться, а у неё одни пропуски. Ладно, проверим, чем она вне школы занимается», — подумал он, а вслух произнёс: — Геббер к доске.

Анжелика, улыбаясь, вышла к доске. Она собралась уже отвечать, как в этот момент в класс вошла директор школы с двумя из уже знакомой нам группы сотрудников и новым мальчиком.

Лариса Анатольевна, а именно так звали директора школы, имела достаточно крутой нрав. Высокая красивая женщина с мягкими округлыми формами, как это и полагается в её возрасте, она одевалась с исключительным вкусом: строго, но элегантно. Она преподавала физику в старших классах. Её любили и боялись. У неё, как на уроке истории, нельзя было мямлить и бубнить. Надо было или отвечать или честно признаться, что ты не знаешь урока. На первый раз двойку не поставит, но потом в течение четверти загоняет по всем темам. Поэтому не учить было себе дороже.

Прогрессивная для своего времени, она не запрещала девочкам носить в школу скромные неброские украшения и делать лёгкий макияж, мотивируя тем, что лучше пусть они учатся быть красивыми, чем после школы будут мазаться, как индейцы перед боем. По её инициативе в старших классах иногда проводили уроки косметологи, модельеры, сексопатологи…

Она была за сексуальную грамотность, и когда в школе случилось не слыханное по тем временам ЧП — а именно: забеременела одна из восьмиклассниц, Лариса Анатольевна не стала делать из этого трагедию. Она предупредила всех учеников, что это будущая мама и её нельзя нервировать, и тот, кто будет обижать девушку, будет иметь дело лично с директором. Девушке дала возможность окончить восемь классов и сдать экзамены. Что и как она объясняла по этому поводу в ГОРОНО — осталась великой тайной, но никто в школе проверяющих особ не видел.

— Вот, ребята, — проговорила Лариса Анатольевна после того, как Римадзе и Лысков сели на задние парты. — Это Ирмантас Битинас. Ирмантас будет учиться в вашем классе, прошу любить и жаловать.

— Любить всем необязательно, а жаловать — нечем, — раздалось с ряда около окна.

Анжелика, почувствовав на себе взгляд Римадзе и Лыскова, слегка усмехнулась. Встала вполоборота к доске, взяла указку, и, показывая на развешенных вдоль доски картах, стала отвечать. Она рассказывала только по существу, не вдаваясь в мелкие подробности. Выбрать основное и отбросить всю «шелуху», импонировало Игорю Степановичу. И ещё ни разу не было, чтобы Анжелика не знала материала. Сразу после ответа она попросилась выйти, и не вернулась. Впрочем, в этот день в школе её никто больше не видел.

2. Предупреждение

Спартак Палладович и Артур Максимович, возвращаясь из школы на служебной машине, обсуждали случившееся.

Им не удалось пообщаться с Анжеликой. То, что она исчезнет прямо с урока, оставив открытые учебники на парте, они, конечно же, никак не ожидали. Вначале вроде как переживали, вдруг что-то случилось. Но после урока Игорь Степанович им объяснил, что это вполне нормально и в духе незабвенной Анжелики. На следующей перемене они позвонили к ней домой, но там никто не отвечал. Тогда перезвонили себе на работу, на что Высоцкий приказал им возвращаться, предположив, что Анжелика, скорее всего, в штабе и вряд ли им там удастся её найти.

Ещё накануне, во время рабочего совещания Высоцкий их предупреждал:

— Вам предстоит работать с Геббер Анжеликой, ученицей восьмого класса. Конечно, не только с ней, но и с ней в первую очередь.

Заявление, сделанное Высоцким, несколько шокировало Римадзе с Лысковым. Их, высококвалифицированных специалистов, отправили в эту «тьмутаракань» для выполнения суперсекретного и сверхсложного задания, как было заявлено в Москве.

Их вызвали в МИД, обрисовали вкратце картину: на территории Советского Союза в настоящее время находятся две молодёжные иностранные организации, с которыми им следовало и работать. Они должны были поступить в распоряжение местного руководства, где и получат более подробные инструкции и пояснения. Выдали командировочные на полгода вперёд, и отвели на сборы ровно сутки. Прибыв на место, они были ни мало ошеломлены, что это суперсекретное и суперсложное задание всего-навсего четырнадцатилетняя девочка с незаурядными способностями, а эти иностранные организации как-то в стороне остаются.

От Высоцкого им стало известно, что Анжелика талантлива практически во всём: музыка, математика, гуманитарные науки, владеет несколькими языками, а также имеет неплохие навыки борьбы. Она уверенно держится в седле, что не совсем обычно для современной девочки, а также умеет обращаться с ножами, шпагами и пистолетами.

— На учёте в детской комнате милиции она не состоит, — продолжал Высоцкий. — Конечно, формально, её можно поставить на учёт за прогулы. Она практически не появляется в школе, но, как ни странно, она не пропускает ни одной контрольной, и учиться на одни пятёрки. Несколько раз патрули её замечали ночью в городе, но вот взять ни разу не удавалось. Вообще, в поле нашего внимания она попала где-то полгода назад, но заниматься ребёнком… Это не солидно. По крайней мере, так казалось в начале. Её семья приехала из Узбекистана около трёх лет назад. Она старшая из троих детей в семье. Кроме неё ещё есть десятилетний Азамат и девятилетняя Кунсулу.

— Но фамилия совсем не узбекская. — вставил свои пять копеек Римадзе.

— Фамилия не узбекская. Отец, Сергей Ерболович, инженер АСУ, работает в строительном тресте. Мать, Махабат Тимировна, инженер ПТО, работает там же. В общем, семья как семья. Отзывы с работы хорошие. Азамат и Кунсулу — дети как дети. Одна Анжелика явно не в их породу пошла. Её бы энергию да в положительное русло направить. У неё сложный характер. Она молчалива и не по-детски серьёзна, вывести её из себя, выбить из равновесия практически невозможно. Всегда спокойна. Я бы даже сказал, убийственно спокойна. У неё хорошо развито чувство справедливости, причём как к друзьям, так и к недругам. Своим молчанием и терпением даже святого из себя выведет. Прежде всего с ней надо побеседовать, войти в доверие, наладить контакт. А это будет сделать нелегко. Она колючая как ёжик. Сразу иголки выпускает. На язычок острая. Для неё нет авторитетов, старших или младших. Попробуйте понять, как лучше с ней общаться. Я знаю, мы не педагоги, этому нас не учили, но тут дело такое… Учтите, она хорошо чувствует любую фальшь, поэтому надо быть очень осторожным. Научитесь понимать её интонацию, мимику и жесты. Одно слово она может преподнести во множестве вариантов. И ещё одна она практически не бывает. Я думаю, что надо начать со школы. Там её легче всего отделить от окружающих. Попросите, чтобы вам освободили кабинет.

— Понял, понял, а зачем?.. — Римадзе отпустил реплику из мультфильма «Трям, здравствуй!» — Вы меня простите, Геннадий Юрьевич, но я что-то совсем ничего не понимаю. У вас что, работы больше нет, как детьми заниматься, пусть даже самыми незаурядными. Она что, законспирированный шпион?

— Спартак Палладович, не кипятитесь. Вы думаете, я сам это придумал. Проверка сюда по лету приезжала, сказали, что в наш город, который закрыт для иностранцев, японская делегация ожидалась. Так вот, когда эта самая делегация приехала, у нас тут ЧП случилось, пальба на улице раздалась. Вот тогда и засветилась наша красавица. Да не одна, а с целой интернациональной бригадой. Ясно лишь одно, что крутятся они вокруг да около неё. Ну об этом не сегодня. Сегодня устраивайтесь. Мы специально вас поселили в квартире, а не в гостинице, чтобы вам удобнее было. Завтра в школу проедете, встретитесь с ней. Пока ни о чём расспрашивать не надо, просто познакомитесь, если удастся, конечно. Лысков будет работать с её окружением, об этом я расскажу вам завтра после знакомства. С Геббер непосредственно будет работать Римадзе, как самый молодой. У вас и разница в возрасте поменьше и родом оба с национальных территорий, где сильны родовые обычаи. В России это как-то утеряно. Кто знает, может, где-то это и поможет. А в помощники я вам даю Снежно Виктора Александровича. Он местный, территорию неплохо знает, обращайтесь, если что.

— Заходите, проходите, сейчас чайку попьём и ситуацию обсудим… — Геннадий Юрьевич был невысоким всегда улыбающимся мужчиной. К своим сорока годам он приобрёл солидное пузико. Аккуратный до педантичности, всегда свежевыбрит и чисто одет. Светлые волосы ложились на лоб озорным мальчишеским чубом. Глядя на его полные короткие пальцы, было трудно даже предположить, что он замечательно играет на аккордеоне.

— Мы её упустили. — печально констатировал Римадзе. — От неё самой узнали лишь только то, что уже знали: как её зовут и сколько лет.

— Да ещё, что она неплохая актриса. Послушали, как она отвечает на уроке истории. — Добавил Лысков. — По первым наблюдениям, она человек достаточно волевой и непредсказуемый. Правда, лично я так и не понял, что нам от неё надо.

— Вы понимаете в чём дело, — Высоцкий разлил по кружкам ароматный пахучий чай, поставил на стол круглое блюдце с печеньем, сел за стол и продолжил: — То, что я вам сейчас расскажу, вряд ли будет большой новостью. Около двух лет назад в нашем городе появилась делегация государства Анастаса, которая открыла свой штаб.

— Насколько мне известно, штабы Анастаса есть во многих городах Советского Союза. Они часто выполняют роль консульств. У них официальное разрешение МИДа, выданное на основании двустороннего договора о взаимопомощи и сотрудничестве. — воспользовавшись паузой, вставил Лысков.

Кажется, он начинал понимать, почему его направили именно сюда.

Маленькое островное Европейское Королевство Анастас являлось направлением его деятельности. Будучи ещё школьником, он увлёкся историей этого государства. Ему казалось, что это так романтично, что, когда после иностранного вражеского вторжения, это маленькое государство не просто вернуло свою независимость, но и переименовалось в Анастас, что в переводе с греческого означало «Воскресший».

Анастас не участвовал в войнах двадцатого столетия, не завоёвывал чужие земли. Попасть на его территорию было сложно. Одна из богатейших стран мира, живущая преимущественно за счёт банковского дела, она была практически закрыта для многочисленной туристической братии.

У СССР с Анастасом что ни на есть деловые отношения. В СССР были открыты штабы службы безопасности Анастаса — так называемой Армией Свободы. Штабы открывались под предлогом поиска несовершеннолетней принцессы, которая много лет назад была похищена из дворца и сдана в один детских домов Советского Союза. Поэтому работа этих штабов сводилась к поиску принцессы. Также штабы осуществляли и научную деятельность. Анастасийские специалисты сотрудничали с советскими в области космонавтики, а также… всяких шпионских штучек. Лыскову, как никому другому, было хорошо известно, насколько хорошо и сильно развита была служба безопасности Анастаса.

— Да, это именно так, но примерно в то же время у нас здесь стал появляться действующий начальник службы безопасности Анастаса — господин Трегир гей де Лайнандер. Так вот, этот господин Трегир периодически общается с нашей незабвенной Анжеликой.

— Так может она и есть та самая принцесса, которую они так ищут. — Предположил Римадзе.

— Конечно, всё может быть, но что-то слабо верится. Думаю, что если бы это было на самом деле, то они давно бы её забрали.

— Что же тогда их может связывать?

— А, вот теперь уже другая история. Вы, вероятно, слышали о такой молодёжной организации, как Международный Детский и Юношеский Союз Армий или МДЮСА.

— Ага, какая-то неправительственная, но жутко политизированная молодёжная организация, штаб-квартира которой вроде как в Польше.

— Как бы не так. В Польше у них связной штаб, а вот Генеральный штаб, как неожиданно выяснилась, уже два года как здесь у нас.

— Как здесь? — спросил Лысков. — По нашим данным, у них есть штабы, причём в тех же городах, где и у Анастасийцев, но основной штаб… Чтобы он два года существовал на территории Советского Союза, и мы об этом не знали… Такого не может быть.

— Оказалось, что очень даже может. Их штаб у нас квартировался давно. Вели ребята себя тихо. Играли в зарницу. Создали организацию наподобие пионерской. Только в отличие от пионерской, они объединяют детей и молодёжь в диапазоне от семи до двадцати семи лет. Те, кто старше семнадцати лет — переходят в ранг наставников, до десяти лет — начинающее поколение. Но вот что самое интересное, руководит армией — генерал. У них точно такие, как у нас в армии звания, начиная от рядовых и заканчивая генералами. А генералом армии можно стать, если тебе больше десяти, но меньше семнадцати.

— Не понял, у них что, дети командуют?

— У них есть генеральский совет, куда входят представители всех поколений, который и решает все основные вопросы. Но конечное слово остаётся за генералом. И в прошлом году у них генералом была наша несравненная Анжелика.

— Ну дела… — присвистнул Лысков. — Это сколько же ей было? Генерал в тринадцать лет. А сейчас?

— Кто у них сейчас генерал — не знаю. Что-то там произошло по весне и Анжелику из генералов вроде как убрали, но при генеральском штабе она осталась, консультантом…

— Кем, кем? — переспросил Римадзе. — И что она там консультирует?

— Не знаю. Мне кажется, она больше переводчик, чем консультант. Она достаточно бегло говорит на английском, а также знает родной узбекский, и вроде как французский, немецкий и ещё вроде какой–то.

— И когда она это всё успела?

— Не знаю, сами выясните. Кто у них сейчас генерал, не известно. Вот, я думаю, именно поэтому Анжелике, как бывшему генералу своей армии, приходится встречаться с генералом свободцев — господином Трегиром.

— А что они не поделили между собой?

— Ну, армейцы, как известно, бунтари. Они за мир во всём мире, социализм, равенство и братство. Свободцы, хотим мы этого или не хотим, всё же представители капиталистической, мало того, монархической страны. Насколько я понял, армейцы имеют свой штаб на территории Анастаса и периодически направляют свою энергию на подрыв монархии. Да и у мирного Анастаса есть интересы за пределами своей страны. Они совсем не хотят смены режимов в странах-должниках. Им это не выгодно, деньги потеряют. Вот и встречаются на сопредельных территориях.

— Но МДЮСА — это же практически дети, после двадцати семи лет они покидают её ряды… — начал было Римадзе

— И пополняют ряды молодых политиков, революционеров. Они практически воспитывают в детях будущих политиков. А это, согласитесь, очень серьёзно. Кто владеет молодёжью, тот владеет будущим.

— Значит так, Анжелика нас интересует только потому, что она в рядах этой самой МДЮСа, — начал было Римадзе.

— И не просто в рядах, а в её Генеральном штабе, причём без звания. Видите ли в чём дело, мы вроде как официально не можем без причин трогать Генеральный штаб МДЮСА. Об этом тоже есть официальное соглашение. Официально к ним придраться не к чему. А вот Анжелика, у неё нет-нет да и случаются проколы. Нам надо знать, чем они дышат. Они ведь вовлекают и нашу молодёжь. И где гарантия, что не подложат нам свинью по недоразумению или чьему–нибудь науськиванию. ЦРУ вполне серьёзно занимается МДЮСА. Они их тоже опасаются. Нам велено убавить их активность. А ещё лучше — выпроводить их штаб за пределы стран Варшавского договора. И второе, уж больно близок к ней господин Трегир. Они же периодически в схватках между собой сходятся…

— В каких, предродовых? — сострил Лысков.

— Да нет, самых что ни на есть боевых. Она, кстати, насколько стало известно от доверенного лица, однажды уже ранила господина Трегира и чуть не убила его адъютанта господина Лаура.

— Как это?

— Как, как, говорят, что из пистолета. Но никто не видел и не заявлял. Так, на уровне разговоров, но стреляет она без промаха. Лично в тире видел.

— Так её можно только за это взять.

— Нельзя. Оружия вне тира никто не видел. Заниматься спортивной стрельбой можно с двенадцати лет. В общем, одни вопросы и ни одной зацепки.

— Что точно, то точно — подал голос вдруг Снежко. — Пойди туда — не знаю куда, принести то, не знаю что. Ищите, ребятки, а что — догадайтесь сами.

— К сожалению, это примерно так. Ну, успехов вам. Так. А теперь о планах…

— Попытаемся найти Анжелику — начал было Римадзе.

— Я не думаю, что вы её сейчас найдёте. Она, скорее всего, что в своём штабе. Вас они туда не пустят. У них свои законы. Да и если запустят — ничего не покажут. Поэтому не тратьте на сегодня время зря. Завтра с утра в школу, только постарайтесь её не спугнуть. Посмотрите по журналу, можно ли снять с уроков. Если оценки позволяют, снимайте, и сюда ко мне. Если нет, дождитесь, когда будет заканчиваться последний урок. Но не берите на перемене. Уйдёт.

— Как этот уйдёт? — не понял Римадзе.

— В прямом смысле, уйдёт. Во-первых, она не бывает одна. Во-вторых, сделает пару сальто, в лучшем случае, может и приёмчик карате применить — в худшем, и уйдёт. Поэтому оставьте машину на улице, а кого-нибудь в раздевалке на тот случай, если она с уроков как сегодня, скроется. При задержании разрешаю пользоваться наручниками. Знаю, что запрещено, но… Я сам отписываться буду. Здесь случай исключительный. Ну а сейчас — по рабочим местам.

3. Заложники

Стояло осеннее утро. Лужи слегка подёрнулись тонкой корочкой льда. Лёгкий морозец покалывал в носу. Но высокое голубое небо, украшенное солнцем цвета яичного желтка, давало надежду, что после обеда температура воздуха поднимется к двадцати градусам.

Спартак Палладович и Артур Максимович подходили к школе. Сегодня утром к ним в кабинет заскочил запыхавшийся Снежко, который выпалил на одном дыхании, что школа захвачена и «все уже там». Большего он сам не знал. Он не стал дожидаться Римадзе и Лыскова и уехал на последней «живой» машине. Делать было нечего, и им пришлось добираться до школы на своих двоих. Благо, что городок маленький и его при желании можно обойти за полчаса.

Первое, что им бросилось в глаза: все ученики выстроены по периметру школьного двора как на линейке Первого сентября. На входе в школу, а также на выходе со школьного двора стояли молодые люди в чёрных комбинезонах с нашивкой на левом рукаве в виде государственного герба Анастаса: над белым щитом находилось солнце, под солнцем перекрещивались роза и кинжал, которые упирались в жёлтый полумесяц. Под эмблемой шла нашивка государственного флага Анастаса — красная и синяя полосы, расположенные по диагонали слева направо в белом прямоугольнике. По перекрёстной диагональной линии располагались буквы: EKA (European Kingdom of Anastas). Бойцы были обуты в высокие тяжёлые ботинки, в которые заправлены брюки. С внешней стороны левой ноги из ботинка торчала какая–то ручка с металлическим набалдашником. На поясе висели резиновые дубинки, навесные карманы разных размеров, в некоторые из которых без труда мог поместиться пистолет. Они стояли друг около друга, скрестив руки за спиной, чем напоминали живой забор.

Что из себя представляла среднестатистическая бамовская школа? Это длинное одноэтажное здание, состоявшее из нескольких барачных строений, расположенных по периметру прямоугольника, оставляя единственный выход со двора в районе спортзала, который находился справа. В результате такого расположения школьники и ученики оказались практически заперты во дворе собственной школы. И хотя проход был достаточно широким и люди в чёрном не задерживали уходивших, народа во дворе скопилось много. Школьники толпились из любопытства, учителя — по необходимости, милиция и прочие службы в силу сложившихся обстоятельств.

— Что случилось? — спросил Спартак Палладович у Высоцкого, который уже был на месте.

— Так это и есть те самые свободцы, о которых я вам вчера рассказывал. Я сам не знаю, что и как произошло. Сегодня утром, на планёрке поступило указание немедленно отправляться сюда. Сказали, что захват заложников. Вроде никого не захватили. Они, наоборот, никого не пропускают в школу. Пытаемся вступить с ними в переговоры, но пока всё безуспешно. Их действия ничем не мотивированы. Единственное, что нам передано через парламентариев, так это то, что они не причинят никакого вреда, если с нашей стороны, не последует никаких реальных действий. Вот стоим и ждём у моря погоды.

— А это кто? — Римадзе указал на группу отдельно стоящих молодых людей.

— Вот тот, что в глубине стоит, это и есть знаменитый Трегир гей де Лайнандер.

Римадзе всмотрелся. Трегир — высокий красивый, если не сказать, слишком красивый, молодой мужчина лет двадцати пяти. Его тёмные густые волнистые волосы уложены в модной причёске. Прямой нос. На нём был такой же костюм, как и на прочих свободцах. Он, не отрываясь, смотрел на въезд во двор, и Римадзе казалось, что взгляд Трегира проходил сквозь него. Спартак Палладович интуитивно поёжился и отошёл в сторону.

— Слева от него, вон тот высокий блондин — его адъютант Лаур гей Хейгер. Тот, что подальше, с сединой, личный водитель Трегира. Остальных я не знаю. — продолжал Высоцкий.

— Кстати, а где она? — спросил Лысков.

— Не знаю. Человек, который был в засаде, сказал, что она вчера не возвращалась домой. Он сменился сегодня утром. Кстати, свободцы её тоже караулили.

— Зачем?

— Пока не знаю. Но сегодня было сообщение, что в стране Б***, что на востоке А*** континента, была совершена попытка государственного переворота. Правда, более подробной информации не поступало. Может, что-то с этим связано.

— А это кто? — Римадзе показал на небольшую группу ребят в костюмах цвета хаки.

— Армейцы.

— Армейцы?

— Армейцы. Но это какие-то мелкие чины. У них самые большие погоны — лейтенантские.

— Вы разбираетесь в их погонах? — удивился Лысков.

— А, это очень просто, как у нас, я же говорил. Только вместо пятиконечных звёзд, у них просто значки округлой формы и цвет самых погон — сиреневый. А в остальном, то же самое.

Неожиданно двор стал заполняться ребятами в армейских формах. Они выстраивались по периметру перед учениками, образуя живую цепь, и не давали никому выходить за созданное ими ограждение.

— Что происходит? — К Римадзе, Лыскову и Высоцкому подошли их коллеги.

— Я сам пока ничего не понимаю. — ответил за всех Высоцкий

Римадзе увидел, как к Трегиру подвели коня. Спартак давно не видел лошадей. На его родине в Кутаиси увидеть наездника было не такой уж большой редкостью. Но с того времени, как он перевёлся по работе в Россию, лошадей он видел только на праздниках. Это были цирковые лошади, на которых катали ребятишек. Сейчас же перед его взором возник красивый породистый жеребец, невысокий и крепко сложенный, вероятнее всего, один из представителей северных пород.

В это время во двор въехало три человека на конях. Слева ехал высокий симпатичный парень лет семнадцати с русыми коротко стриженными волосами. Он был одет в белую рубашку, жёлтый, с тремя полосками галстук, на рукаве рубашки была пришита бело–красная полоса, показывая государственный флаг Польши. С его плеч мягкими складками ниспадал темно–сиреневый плащ.

Рядом с ним ехала девушка с шикарной косой цвета спелой пшеницы. У девушки были удивительно огромные серые глаза. И лишь великоватый нос не вписывался в общую картину, но он, к слову сказать, ничуть её не портил, а придавал некий шарм. Она была одета, как и парень, только на рукаве была пришита эмблема государственного флага СССР. Римадзе с удивлением для себя открыл, что это была соседка Анжелики по парте.

Крайним правым ехал парень пятнадцати лет. Он был темноволосым, смуглолицым, с красиво очерченными глазами. Его одежда ничем не отличалась от прочих, за исключением эмблемы флага. На сей раз это был государственный флаг Румынии. Когда троица въехала во двор, Трегир сел на коня.

— Господин Трегир, мы хотим узнать, чем вызваны ваши требования видеть нас да ещё в такой неординарной обстановке. — поляк говорил по-русски с небольшим акцентом.

— Господин Роман, мы намерены вступить в переговоры с уполномоченным на то лицом ранга не меньше генерала армии, или… — Римадзе показалось, что Трегир слегка усмехнулся. — Вашим консультантом. — Трегир владел красивым благородным хорошо поставленным голосом. Он говорил по-английски. Рядом с Трегиром на коне сидел тот самый, кого Высоцкий назвал адъютантом.

— Господин Трегир, мы согласны с вами сесть за стол переговоров при условии, что вы немедленно покинете территорию школы.

— Господин Роман, нам необходимо получить ваши объяснения по поводу некоторых ваших действий. И вы прекрасно понимаете, что несмотря на ваше положение, вы не можете нам их дать. А поэтому я не хочу продолжать пустой диалог. Мои люди не тронутся с места, пока мы не получим удовлетворение.

Роман спешился и присоединился к стоящим в стороне своим бывшим спутникам. Лысков увидел, как поляк что-то сказал невысокому мальчишке, удивительно похожему на цыганёнка. Мальчишка озорно улыбнулся, вскочил на коня и ускакал. Время шло. Высоцкий вместе с Римадзе и Лысковым подошли к ребятам.

— Добрый день. Роман, может, хоть вы нам дадите вразумительные объяснения, что происходит.

— А, Геннадий Юрьевич, добрый день. — Роман улыбнулся. — Вас тоже сюда позвали? Вы не переживайте, сейчас мы вырулим ситуацию.

— Разрулим… — поправила его соседка Анжелики по парте, — Добрый день.

— Оксана, ты не знаешь, где Анжелика? — обратился Высоцкий к девочке.

— Она… она… — но в этот момент двор загудел.

И было отчего гудеть. С улицы раздавались песня, смех, какой–то шум. И вот во двор въехало несколько армейцев на конях.

— Это каскадёры. — Пояснил Высоцкий Римадзе и Лыскову. — Видите, у них несколько форма отличается.

Последней въехала Анжелика. На ней была голубая рубашка с эмблемой земного шара. На плечах погон не было. Ветер раздувал широкие рукава, играл армейским галстуком. Её волосы были собраны на затылке. Девочка улыбалась.

Анжелика подъехала к Роману, который уже сел на коня. Они о чём-то тихонько переговорили, после чего она выехала немного вперёд.

— Господин Трегир, — Анжела гордо вскинула голову, слегка наклонив её вправо, сощурив глаза и растянув губы в полуулыбке, — объясните причину этого столпотворения. — она говорила на русском.

К Трегиру слегка наклонился какой-то человек, по-видимому, переводчик.

— У нас есть проблема, которая не без вашего участия возникла вчера вечером и нам необходимо её разрешить.

— Господин Трегир, и для этого вам понадобилось захватывать школу, да ещё в такой день, когда ожидается первая контрольная. Особая благодарность вам от нерадивых учеников.

— Уж не о себе ли ты говоришь?

— Ну что вы. Ладно, не будем терять время. Мне для изучения вашей проблемы потребуется время, поэтому я прошу вас все документы передать господину Роману. А я после того, как их изучу, вас проинформирую.

— Ну что ты, дорогая. Я прождал весь вчерашний вечер, но Ваше Высочество, — и он сделал театральный жест, слегка наклонив голову, — не соизволило даже перезвонить.

— Не было времени. Но я действительно ничего сейчас не смогу сказать. Давайте, встретимся на нашей территории после обеда, я постараюсь вам дать объяснение. Кроме того, мне потребуется время на согласование ответа с генералом.

— Как мне кажется, меня плохо поняли. С тобой, девочка, вероятно, придётся поговорить отдельно и без свидетелей, или ты предпочитаешь гласность? — Трегир усмехнулся.

Казалось, что Анжелика чуть смутилась, но наверно, это только показалось. Потому как, в свою очередь, она не менее театрально воскликнула:

— О, я не могу, мне угрожают. — после чего продолжила своим обычным тоном. — Или вы принимаете наши условия, а именно, что вы сейчас всё передаёте Роману и встречаетесь с нами в штабе после обеда, или… можете стоять здесь до посинения. А это не так уж долго ждать. Первый снег выпадет «не сегодня — завтра». Аревидерчи. — и она, взмахнув рукой, повернула коня.

Тут же ряды армейцев сомкнулись, и Анжелику не стало видно. Каскадёры приняли стойки, и без слов было понятно, что они кинутся «в бой» по первому зову.

Трегир молча спешился и вышел на середину. Роман последовал его примеру. Середина была хорошо освещена. Два молодых человека чем-то схожих между собой встретились на середине. Они поприветствовали друг друга пожатием рук, после чего Трегир передал Роману синюю папку и маленькую продолговатую коробочку, обшитую чёрным бархатом.

— Это опять подарок тебе. — вернувшись, Роман подал коробочку Анжеле, которая, как оказалось, никуда не уехала, а просто встала позади, спешившись с лошади.

Трегир в сопровождении адъютанта прошёл выходу. Свободцы направились вслед за ним. Около Анжелики Трегир остановился:

— Трегир, это уже слишком. — Анжелика вполголоса проговорила по-английски. — Ты нарушаешь все правила.

— Лишь после того как некто себе это позволяет первым. — Он усмехнулся и повернул коня к выходу.

— Но к чему весь этот маскарад?

— Надо же хоть как-то на вас воздействовать. По-моему, вы не понимаете других слов. Я очень надеюсь, что вы сдержите своё обещание и после обеда явитесь на совещание со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Иначе…

4. Неожиданный визит

Планёрка, как обычно, проходила в служебном кабинете Высоцкого при закрытых дверях, чтобы никто не мог помешать. Никого лишнего, только Высоцкий и его группа, работающая по делу Геббер.

Спартак Палладович докладывал о том, что ему удалось узнать, а ещё вернее — что почти ничего не удалось узнать.

— Значит так, вчера после того, как около школы всё закончилось, Анжелика в школу не вернулась, поэтому я проехал в штаб. Меня, вопреки вашему предупреждению, впустили, я даже встретился с Анжеликой, правда, в коридоре. Она провела меня в какой-то кабинет, где попросила подождать. Примерно через полчаса мне надоело сидеть и я вышел из кабинета. Я спросил у дежурного, где мне найти Анжелику, на что услышал, что она, вероятнее всего, Анжелика у себя и к ней вряд ли можно попасть. Прям министр какой-то. Я прослонялся по коридорам в надежде узнать, где это она у себя. Но у меня чувство, будто меня водят по специальному маршруту, а за мной по пятам кто–то ходит. Около трёх часов туда приехал Трегир. Ко мне подошёл мальчик, который сказал: «Анжелика вас просит извинить, она никак не может к вам выйти, у неё совместное совещание генеральского совета и представителей Армии Свободы». Я вам передаю его слова дословно. Всё, меня просто-напросто вывели из здания, предоставили машину и повозили по городу. Водитель оказался неплохим гидом, свозил на смотровую площадку, свозил даже в соседние посёлки. Я пытался хоть что-то узнать про Анжелику, про их организацию, и вообще просто про то, какая здесь зима, но он не отвечал ни на один мой вопрос, просто продолжал рассказывать о том, где провозил. В общем, прокатали меня до восьми вечера, после чего привезли к дому. Да, хорошо у них поставлена информация. Я в этом городе третий день, а они знают, где я живу.

— Негусто, — Высоцкий тяжело вздохнул. — Ну об это хватит. А как насчёт вчерашнего, есть какие-нибудь мысли?

— Геннадий Юрьевич, — на этот раз взял слово Лысков, — Взаимоотношения Геббер и Трегира надо искать не в её происхождении, а в чём-то другом. Я попросил по своим связям проверить, что им известно о пропавшей принцессе. Представители Анастаса действительно ищут похищенную принцессу. Но где-то три с небольшим года назад из Анастаса поступил официальный запрос на осуществление охраны юной принцессы до разрешения всех документальных вопросов по её депортации. Так вот, в этом запросе указано, что, — он открыл свой ежедневник и зачитал: — «юная принцесса Европейского Королевства Анастас Агнесса фон Гей де Ханзор в настоящее проживает на территории в городе Братске Иркутской области РСФСР». Я вчера после того, как всё закончилось, проехал в штаб свободцев. Вы знаете, что согласно соглашениям, они обязаны нас пропускать на свою территорию. С господином Трегиром мне встретиться не удалось, но вот с господином Лауром состоялась интересная беседа. Лаур сообщил, что вчерашняя акция свободцев не была новостью для армейцев. Они давно их предупреждали, что предпримут именно такой шаг, если последние не сядут с ними за стол переговоров. Только непонятно одно, каким консультантом она может быть. Великий политик? И ещё, Лаур добавил, что некая особа благодаря своей неуёмной фантазии и ничем необузданной энергии доставляет им ни мало хлопот и, вероятнее всего, им придётся взять её под арест.

— Под какой арест? Кто им даст санкцию? — возмутился Высоцкий.

— Я тоже задал такой вопрос. Оказывается, между свободцами и армейцами есть соглашение, что они могут брать под арест друг друга сроком до недели. Не подлежат аресту только генералы. А так как Анжелика в настоящее время генералом не является, вот её-то и собирают арестовать. Я, конечно, заявил, что она в первую очередь гражданка СССР, на что меня спросили, сможем ли мы на неё воздействовать своими силами, чтобы не лезла, куда не просят. Они пообещали, что с девочкой ничего не случится. С ней просто проведут воспитательную работу, и она будет как шёлковая…

Договорить ему не дал внезапно раздавшийся телефонный звонок.

— Простите, — Геннадий Юрьевич поднял телефонную трубку: — да, слушаю. И что, простите, вас подвергло на такой шаг… Нет, конечно же, мы рады вас видеть, только не думайте, что к вам от радости на шею будут бросаться… Хорошо, во сколько вас ждать… Как, уже внизу? Сейчас за вами придут… — он положил трубку и обратился к Снежко: — Виктор Александрович, там на вахте Геббер пришла. Проведи её к нам.

— Геббер? — лицо у Снежко вытянулось от недоумения. — Вы сколько её пытались зазвать, всё безуспешно, а тут вдруг сама. Да, странно это. Ладно, сейчас спущусь.

Анжелика с гордо поднятой головой вошла в кабинет.

— Добрый день, — она улыбнулась, села, куда ей показал Высоцкий. Положила, сомкнутые в замок руки на стол, слегка наклонила голову, сощурила глаза.

— Добрый, добрый… Чай хочешь? — Высоцкий налил в кружку крепкий чай и пододвинул её Анжелике.

— У вас тут всех чаем поят? Так мне понравится. Я всей компанией буду приходить. — усмехнулась Анжелика, но от чая не отказалась, а просто задумчиво перевела взгляд на дымящуюся красноватую жидкость.

— Ну–с, с чем пожаловали?

— Так вы же сами меня видеть хотели.

— Хотели, но что–то с вашей стороны не было встречного желания. А тут вдруг, да и сама…

— А вы знаете, у меня выбор как–то невелик. Мне или к вам, или в гости к Трегиру. Не могу же я всё время в штабе прятаться. Так уж лучше к вам. От вас-то я домой уйду, а у них можно и на неделю застрять. А мне как-то совсем не улыбается эта идея. Скучно там, понимаете. Простите, я могу сделать один звонок? — И, не дав опомниться, она подняла телефонную трубку и набрала номер. — Добрый день, господина Трегира, пожалуйста. — Анжелика говорила твёрдым голосом на английском. — Трегир, добрый день. Значит так, я у твоих собратьев по несчастью… Я думаю, что разговор здесь будет долгий. Поэтому сними свих шестёрок… Ну что ты, будет поздно, и меня мама ругать будет, если я не приду домой ночевать, я и так по вашей милости уже несколько ночей на стульях ночую… Ладно, об этом потом. В общем так, я с завтрашнего дня на неделю беру тайм-аут. У меня накопились долги в школе, а их надо раздавать… Я не буду появляться в штабе, поэтому можешь не беспокоиться… Хорошо… — Она передала трубку Высоцкому, — подтвердите, пожалуйста, что я у вас на супердлинной беседе.

— Но я не говорю по-английски.

— А он знает русский не хуже нас с вами.

Высоцкий взял трубку:

— Высоцкий у аппарата. Добрый день, господин Трегир… Да, она явилась по нашему вызову… Да, у нас будет действительно долгая беседа… Зачем… Не знаю… Попытаюсь… До свидания.

— Ну прям, как ближайшие родственники пообщались. Ещё поцеловаться осталось. Я сделаю один звонок… — девочка снова подняла телефонную трубку и крутанула диск, набирая номер. — Роман, привет. Я у собратьев по разуму, после этого, вероятнее всего, пойду домой. Я официально взяла тайм-аут, так что, если что надо передашь через Оксану… Ну и пусть пасут… Я же им пообещала только в штабе не появляться, а о большем мы не договаривались. Хорошо? Пока. — она положила трубку, но потом, с минуту, подумав, снова взяла, — Я сделаю ещё один звонок…

— Знаешь что, дорогая, здесь не переговорный пункт. Раз уж пришла, так давай-ка займёмся делом… — Высоцкий нажал на рычажки телефона.

–Геннадий Юрьевич, у меня к вам просьба. Вы меня потом до дома на машине не довезёте? Армейские сегодня заняты, а если пойду на своих двоих, то свободцы обязательно попробую покуситься на мою собственность.

— Я как понял, ты тайм-аут берёшь. Чего же им тогда переживать?

— Так это завтра будет, а сегодня ещё нет…. Что ж, спрашивайте тогда. Только не думайте, что я перед вами буду откровенничать.

— То есть?! Будешь отвечать на все вопросы.

— Но ведь и вы ответить на все вопросы не можете. У вас есть своё руководство, у меня своё, и всё заранее согласовано. Руководство моё посидело, подумало и заявило, отправляйся-ка ты, девочка, к Высоцкому. Мы временно, не можем обеспечить тебе охрану, ты, пока не нужна нам, вот и отдохни.

— Ладно, давай начнём.

— Только, умоляю, ну не надо, где родился, где крестился, вы и так это знаете. Давайте по существу.

— Спартак Палладович, приступай. — Высоцкий, открыл папку, положил перед собой ручку.

Видя, что Римадзе несколько замешкался, Лысков обратился к Высоцкому:

— Можно, начну я, — и получив утвердительный ответ, обратился к Анжелике: — Какое отношение к тебе имеет господин Трегир и вообще руководство Армии Свободы?

— Под руководством Армии Свободы, я так полагаю, вы имеете в виду ещё и Лаура?.. Самое, что ни на есть, дружеское. Мы с ними старые кореши.

— Как это?

— Понимаете ли, Армия Свободы, или попросту свободцы — подданные Анастаса. А это совсем неангельское королевство. Оно преследует свои интересы. Они живут за счёт раздаваемых кредитов. А дальше контролируют политическое положение тех, кому дали деньги. Если их не устраивает действующий режим, они договариваются с оппозицией, обещают им дать денежки и помогают сместить старую власть. Или же, наоборот, если их правительство устраивает, то они пытаются его спасти всеми силами. Но не все хотят жить в долг. Вот тогда приходим мы. Вы не думайте, что мы просто дети. У нас есть и старшее поколение так называемые наставники — самые старшие по возрасту, неугомонные люди. У них ещё нет имущества, но уже есть чувство справедливости, их ничего не связывает. Поэтому они охотно помогают обездоленным бороться за свои права. А свободцам это не нравится, особенно когда мы успеваем предугадать их шаги.

— А каким же образом вы узнаете, что они хотят предпринять.

— Так у нас всё как в нормальной армии: есть своя разведка, шпионы, стратеги, консультанты, лазутчики… Они у нас пытаются выведать, а мы у них.

— А какова твоя роль? — вмешался Римадзе.

— А я консультант. Мне приносят документы, а я делаю их анализ. Конечно, я не одна, сначала информацию обрабатывают на местах, а мне уже в обобщённом виде, и потом уже даю рекомендации. Вот как, например, вчера. Правда, наших там не было, насколько мне известно.

— Почему именно с тобой хотел встретиться Трегир, а не стал вести переговоры с Романом.

— Вот, Геннадий Юрьевич, вы умеете водить машину?

— Ну, — подтвердил Высоцкий, не понимая к чему она клонит.

— Но ведь на служебной машине вас возит водитель, а не вы сами. Так и у нас. Да Роман может, но зачем, на это есть специальные люди.

— А почему ваш штаб возглавляют дети?

— Во-первых, это юношеская армия. А во-вторых, на детей ведь трудней всего предположить, что они могут играть в большую политику. Разве не так?

— Хорошо, но всё-таки, что такое ваша армия. И почему, например, нельзя существовать в рамках той же пионерской или комсомольской организации?

— Ну, во-первых, мы охватываем многие страны, а не в рамках одной страны. А во-вторых, но ведь в комсомоле и в пионерах скучно.

— Скучно…

— Ну, как это правильно выразиться… Но ведь каждый хочет быть героем. Но где? Хорошо учиться и помогать взрослым… Может быть, это и хорошо, но нет риска. Вот, Спартак Палладович, Вы когда-нибудь скакали на лошади по бескрайней степи, и лошадь набирает скорость, а впереди препятствие? И становиться так страшно, что сердце замирает. Но берёшь препятствие, и тебе ещё хочется ощутить это. Говорят, это как почувствовать вкус крови на губах…

Да, Римадзе было что вспомнить, как наполнялось мальчишеское сердце от той радости, когда несёшься навстречу ветру на коне. И как страшно и больно, когда падаешь с лошади. Но не успеют затянуться царапины, как тебя снова, как алкоголика к бутылке, тянет снова и снова лететь, и задыхаться от ветра. Именно поэтому он и выбрал эту профессию, которая раз от раза подбрасывала адреналина в кровь. Говорят, если человек хоть раз испытал это чувство, он будет подсознательно стремиться к этому всю жизнь.

— Анжелика, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? — неожиданно спросил Римадзе.

— Я, — она вдруг покраснела, смутилась, но, быстро совладав с собой, ответила, — человеком.

— Нет, это понятно, но какую профессию бы ты выбрала. Мне кажется, тебе надо идти работать следователем. И адреналина в крови будет достаточно, и «вечный бой. Покой нам только снится…» Правда, мы скоро искореним преступность…

— Знаете, сначала надо школу закончить. И потом, нам не дано знать, что нас ждёт впереди. Например, я ещё вчера даже не предполагала, что сегодня буду сидеть здесь перед вами.

— Но ведь ты сама виновата. Не пошла бы в армию — сидела бы дома.

— Так уж сложились обстоятельства. Не я пошла, мне пришлось. — и, увидев удивлённые взгляды, пояснила, — чтобы скучно не было. Понимаете, мне с моей памятью время на учёбу тратить почти не приходится. А в армии я многому научилась. Мне там некогда скучать. Правда, иногда выспаться хочется. Но это иногда. Энергии у меня слишком много, а её надо куда–то девать.

— Да, твою энергию, да в положительное русло… — задумчиво проговорил Высоцкий.

— Ладно, мы ушли в лирику — вернул всех к действительности Снежко.

— Вы правы. — поддержал его Лысков. — Ты знала, что свободцы захватят школу?

— Конечно. Они нас предупредили неделю назад. Мы не думали, что они действительно на это решаться.

— А какую они преследовали цель, захватив школу?

— Со мной встретиться. Я же говорю, мы с ними старые друзья, но вот я никак к ним на вечеринку попасть не могу, вот они и решили пригласить таким образом.

— Хорошо, а что им надо было от тебя?

— Подарок сделать к первому сентября. Вот этот, — и она указала на кольцо, надетое на мизинец. Маленькое аккуратное с крошечным бриллиантиком.

— Вот как, и за что такие подарки?

— Я же сказала, что к первому сентября. У нас есть обычай, мы им беспорядки, а они мне за это бриллиантик.

— А что за бумаги тебе передали.

— Ну какие вы непонятные. Я же говорю, мы им беспорядки…

— Но ты же сказала, что ваших там не было.

— Не было, так ведь могли быть…

— Хорошо, а почему ты появилась как–то в районе одиннадцати, когда по логике уроки должны были уже давно начаться.

— Знаете, есть грех такой, проспала…

— И всё же.

— Ну а чего в начале делать? Смотреть, как происходит построение. А потом, может, и без меня бы обошлись. Увидели вас, нас, ну и струсили бы, или удовлетворились бы Романом.

— Ну а остальные почему же раньше прибыли.

— Ну, понимаете, у них приказ. У меня нет приказа. Я птица вольная. А они нет.

— Это почему же?

— Ну как вам объяснить… Я беспогонная.

— Анжелика, а что тебе известно о пропавшей принцессе? — неожиданно спросил Римадзе. Лысков всматривался в лицо девочки. Ему хотелось увидеть её реакцию.

— А зачем вам это? К чему вы клоните? — Анжелика насторожилась. Голова еле заметно дёрнулась. Взгляд замер.

— Ты не знаешь, кто она?

— Она? Принцесса. Вы же сами сказали. Зачем вам? — Анжелика совладала с собой, расслабилась, один уголок губы слегка приподнялся.

— Ты, наверно, знаешь, что наша страна не находится в финансовой зависимости от Анастаса, а они здесь ищут именно свою принцессу. И вот весь Генеральный штаб Анастаса именно в этом городе. А у вас есть свои шпионы в их рядах. Может, тебе известно что-нибудь про неё.

— Должно быть это несчастная девочка.

— Почему?

— Ну, подумайте сами, конец двадцатого века, а тут какой–то феодализм. Принцы и принцессы.

— Но Великобритания.

— И Великобритания тоже… Генеральный штаб Анастаса здесь, потому что мы тоже здесь базируемся. В основном мы так и кочуем парой: их штаб и наш. Да, пока не забыла, у меня к вам просьба. Я действительно взяла тайм–аут, поэтому, пожалуйста, не приезжайте в школу. А то на меня там уже косятся. Если надо, передайте через армейцев или лично. Я сама приду.

— Ладно, но и ты будь добра, не принуждай нас приходить тебе в школу. И, пожалуйста, не гуляй после одиннадцати. Сейчас снова начинают патрулировать дружины, и всех тех, кого из школьников поздно будет замечен на улице, поставят на учёт в детскую комнату милиции.

Октябрь. 5. Уж небо осенью дышало…

— Спартак, смотри, Анжелика идёт! — воскликнул Лысков.

Они вышли на утреннюю пробежку, но им как-то расхотелось бежать. Поэтому не спеша прогуливались по-осеннему изрядно поредевшему лесу. С веток на них сердито посматривали нахохлившиеся воробьи, как будто именно они виноваты в том, что закончилось лето и приближалась зима.

— Угу, — Спартак Палладович зевнул. Он бессмысленно посмотрел на удаляющуюся фигуру Анжелики. Она шла развязной, слегка раскачивающейся походкой, засунув руки в карманы тёмно–синей «дутой» куртки. Слева от Анжелики бежала огненно-рыжая с чёрными подпалинами колли. Это была Джекки.

Спартак поднял голову и вдохнул в себя морозный воздух. Серое небо готовилось к дождю. Ветер срывал с деревьев последние жёлто-коричневые листочки, лужицы покрылись слабым хрустальным ледком. Изредка встречавшиеся люди ёжились от холода.

Каждое утро с шести до семи Анжелика гуляла с Джекки. Она любила утро… Утро, только утро принадлежало им двоим.

Уже без десяти час, где-то хлопнула дверь… Тишина… На её фоне отчётливо слышны уверенные неторопливые шаги… Снова хлопнула дверь. Опять всё замерло, и эту тишину, которая стояла в пионерской, разбудил звонок. Римадзе невольно вспомнил свою школу в Кутаиси. Он вообще стал замечать, что с того времени, как он приехал в этот город — он всё чаще и чаще вспоминает детство. Может потому что сейчас ему приходилось окунаться в школьную атмосферу.

Анжелика зашла в пионерскую комнату:

— Вы меня вызывали? Я же просила вас не приезжать в школу…

— Как видишь… — отозвался Спартак Палладович, — сама напросилась.

— Так о чём сегодня говорить будем? — она развалилась на стуле, явно бросая вызов.

— Это ты узнаешь позже, а сейчас — одевайся. — он кинул ей куртку, которая лежала на столе. — У входа стоит машина. И давай-ка без глупостей. Коли играете во взрослые игры, будьте добры себя вести, как взрослые люди.

— Можно обращаться поосторожней с курткой. Я же не швыряю ваши вещи. Да, кстати, вы уверены, что меня отпустят с английского?

— Иначе бы я тебя не вызвал. — в тон ей ответил Римадзе.

— О–о–о! — она улыбнулась. В подобном тоне Римадзе с ней ещё не разговаривал. В это время в пионерскую вошёл Снежко и внёс её дипломат.

Через окно машины она смотрела на осенние невзрачные улицы города; на дождь, который торопился умыть город. Её размышления о городе прервал Римадзе:

— Анжелика, ты очень любишь собак. Говорят, что каждая собака — это характер хозяина. А какой характер у твоей собаки?

Анжела впервые серьёзно посмотрела на Римадзе. Она чувствовала, что в кабинете Высоцкого будет всё по-другому, не как здесь. Здесь просто, не для следствия, не для протокола, здесь можно говорить, а можно оставить в себе. Она помолчала, потом, негромко, как бы сберегая голос, начала:

— Это было четыре года назад. Я переходила в четвёртый класс, и ходила в ансамбль Dream. В то лето мы выступали в Лондоне по линии культурного обмена. Туда мы приехали вместе с советскими артистами. Концерты шли как обычно. За кулисами лежало море цветов. Ещё больше цветов было в зале. Мы исполняли песню «Собака». Я была солисткой. Вы наверно знаете это стихотворение Асадова о «Рыжей дворняге», которая хоть и была телом дворняги, но сердцем — настоящей породы.

Труп волны снесли под коряги…

Старик! Ты не знаешь природы:

Ведь может быть тело дворняги,

А сердце — чистейшей породы!

Мы его перевели на английский, переложили на музыку. Эта песня производила огромное впечатление на зрителей. Это был последний концерт. Сразу после песни ко мне на сцену поднялся белокурый юноша и передал плетёную корзиночку, в которой на вышитой салфетка лежал щенок. И ещё он передал мне большой конверт и цветы. И сказал: «Thank you for your song…» В конверте оказалась родословная Джекки и все необходимые документы на перевозку. Джекки оказалась на редкость умной, преданной и прекрасной собакой. Вот, пожалуй, и всё. Какой у неё характер? Свой, собачьей, явно не мой. Она очень ласковая.

Анжелика сидела в кабинете Высоцкого. Это была уже не та девочка, которая способна ценить преданность собаки. Сейчас она совершенно иная, с дерзким и насмешливым взглядом.

— Анжелика, мы в дипломате нашли нож. Зачем он тебе в школе? — разговор вёл Высоцкий.

«Блин, вчера наточила и машинально положила. Неужели они думают, что я буду кого-то резать. Этого мне ещё не хватает…» — подумала она, а вслух произнесла: — Точить карандаши.

— Но эксперты не нашли на лезвии следы от карандашей.

— А следы от чего они нашли? Уж не от крови ли? Тем более что я же не сказала, что точила.

— А тебе известно, что это, между прочим, называется ношением холодного оружия и за это следует уголовное наказание, а незнание закона…

— Не освобождает от ответственности. Что ж. Вы меня куда, тюрьму посадите? Давайте… Можно за вещами сходить?

— Хватит паясничать. У тебя при себе ещё есть оружие?.. Молчишь. Я знаю что есть. Даже могу сказать какое: два GT на двадцать патронов калибра три и шесть. Вашей, армейской разработки. Вчера вечером в тире ты его пристреливала? Анжелика, ты понимаешь, что это уже не шутки. Чего ты молчишь?

— А меня учили не перебивать старших. Ну коли мне дали слово, то скажите, а откуда вам известно про GT? Вы его видели? Так покажите мне.

— У нас, как и у вас тоже свои люди есть. Да, объясни мне, как в такой маленький пистолет может уместиться столько патронов?

— Понятие не имею. Вы бы мне его показали, я бы может и смогла бы вам разъяснить. А так… Вас явно вели в заблуждение.

— Анжела, я горю желанием непросто увидеть эти пистолеты, а ещё так, чтобы ты их добровольно выдала.

— Как можно выдать того, чего у тебя нет. Вы же не нашли их в дипломате. Может мне раздеться?

— Ладно, не надо. Ну что, ты на вопросы ответишь?

— Про пистолеты? Так я уже ответила. А больше я не припомню вопросов. Да вы задавайте, не стесняйтесь. А то вдруг я запамятовала.

— Ладно, так всё-таки кто ты в армии. Чтобы так охотились за простым консультантом… Нам-то ты сказки не рассказывай. Молчишь… Ладно, всё равно узнаем. Не ты, так другие это сделают. Добрые люди ещё есть на земле. Тогда, может, назовёшь свой послужной список. Думаю, что это уже не тайна.

— Да нет, не тайна. Рядовой, капитан, подполковник, генерал армии. Как видите, всё просто.

— Быстро взлетела…. И что, после генерала согласилась на понижение.

— А это как-то не принято спрашивать. У нас, в отличие от вас, звания не пожизненные, а в зависимости от выполнения обязанностей. Ладно, не будем отвлекаться. Это были погоны, а сейчас обязанности: помощник переводчика, переводчик, каскадёр, ну и консультант по совместительству…

— Так, перейдём к делам более земным. А почему столько пропусков в школе? Несколько раз попадалась дружинникам после полуночи. Не ночуешь дома. Ну а вчера вообще вопиющий случай: открытая пальба, хорошо, что хоть на окраине города.

— А кто стрелял-то? Вы же сами сказали, что я в тире… Не могла же я раздоиться. Не пойман — не вор. И потом, вы что, инспекция ГОРОНО, чтобы проверять мои школьные дела? Между прочим, вчера свободцы паслись на окраине города. Может, с их стороны и стреляли. Мне дежурные донесли, если что.

— Они, в отличие от тебя сразу сдались дружинникам, и у них при себе оружия не оказалось. Значит, это кто-то из вашей братии. Кто ещё стреляет с такой меткостью, кроме тебя? И если ты невиновна, чего же удрала?

— Я? Удрала? Кто видел-то меня? И потом, если теоретически предположить, что дружинники меня задержали, знаете, что было бы потом? После дружинников меня свободцы бы сцапали. А вы потом: «И опять ты не ночевала дома…» И вообще, вы чего не в своё дело лезете: дружинники, пропуски в школе…

— Тобой заинтересовалась детская комната милиции…

— О, да я точно скоро вашим коллегой стану. Не так ли?

На некоторое время воцарилось молчание. Римадзе, наблюдая за беседой, всё время пытался что-то припомнить, но что… Что его так поразило? Так, приехали в школу, вошла Анжелика… ах да, когда он коснулся её руки, ему показалось будто, он задел что-то металлическое… Римадзе взял стул, поставил его перед Анжеликой, которая в этот раз сидела не за столом, а около стены. Сел на стул, как на коня.

— Анжелика, дай, пожалуйста, твою руку.

Анжелика недоумённо посмотрела, смутилась, хотела ответить что-то резкое, но не смогла, и поэтому выполнила его просьбу. Римадзе расстегнул пуговицу на манжете и загнул рукав до локтя. Все присутствующие молча наблюдали за происходящим. Перед их взором предстало достаточно странное зрелище. На запястье был браслет, состоявший из пластинок: достаточно широкий, утолщённый и очень плотно прилегающий к коже. От браслета до локтя на мраморно-белой коже шли шрамы от чего-то непонятного. Кисть же руки была удивительно красивой аристократической формы с длинными пальцами, которые завершались аккуратными ногтями. На мизинце поблёскивало то самое колечко. Складывалось впечатление, что до браслета была рука одного человека, а после браслета — другого. Мышцы Анжелики напряглись.

— Как я полагаю, на другой руке такой же браслет. Что спрятано в этих браслетах? Анжелика? — спросил Римадзе, не замечая духоту в кабинете.

У Анжелики закружилась голова. Она ничего не ответила, а лишь тихонько стала сползать со стула….

Когда девочка пришла в себя, то увидела девушку в белом халате.

— Тебе лучше?

— Сейчас всё пройдёт. — Анжелика села. — Я могу идти домой?

— Мы тебя отвезём, только украшения снимем, — услышала она голос Лыскова.

— Не пытайтесь. Они из сверхпрочной стали. Его даже я не смогу снять. Они закрыты на специальные магнитные ключи. Это можно сделать только в штабе. Наше изобретение. Так что я пойду. Я не хочу с вами на машине.

— Ну не хочешь, так не хочешь, значит, проводим. А то потеряешь ещё по дороге сознание.

Они шли не спеша: она в сопровождении Римадзе и Лыскова. И последним уже не казалось, что это глупое задание. Им всё больше и больше нравилась эта непокорная девчонка, которая была наполнена романтикой и авантюризмом одновременно, и девиз которой был: «И вечный бой, покой нам только снится…». Под ногами шуршали листья, редкие капли прошедшего дождя падали с проводов, обнажённых веток и крыш.

6. Вторник

Вторник. Позади остались выходные и понедельник. Впереди ещё четыре дня работы. В школе относительно тихо. Из–за дверей слышны объяснения учителей, ответы учеников. С утра Анжелика настроилась на серьёзный трудовой день. Она уже написала контрольную по алгебре, ответила на литературе. Идёт урок химии. Анжела понимала, что сейчас ей нужны оценки, потому что потом пойдут пропуски. И всё было бы о'кей, если бы не…

Каждый вторник в школу приходил инспектор из детской комнаты милиции. Анжелику это совсем не интересовало… Итак, шёл урок химии. Учитель объяснял новый материал, когда в класс вошла директор:

— Геббер, выйди.

Анжелика с каким-то смутно тревожным чувством вышла из класса. Она уже несколько дней вообще была как паинька. Конечно, она посещала штаб, тренировки, но вела себя тихо-тихо. Никуда не встревала и была недосягаема для всех без исключения.

— Лариса Анатольевна, что случилось?

— То, что и должно было случиться. С тобой решил познакомиться инспектор из детской комнаты милиции. — Лариса Анатольевна шла рядом с Анжеликой. Она говорила тихо, но внятно: — Для тебя это не должно быть неожиданностью. Это же логично, когда кем-нибудь из учеников начинают интересоваться органы, то он автоматически ставится на учёт в ИДН¹.

— Они мне точно не дадут школу закончить.

— Сорвать тебя с середины года мы не позволим. Я понимаю, тебе скучно. Тебе бы экстерном окончить школу. Ты хотя бы из вежливости посещай уроки.

— Так я и так посещаю когда могу. Ну чего им надо? Я же не срываю уроки… Ну, посещаемость низкая, зато результативная. Учителя, как мне кажется, к этому привыкли.

— Ну, ладно, Анжелика, заходи…

В пионерской комнате сидел полный пожилой мужчина в милицейской форме. Он был похож на шар: круглая лысая голова, круглый живот. На лице круглый мясистый нос, пухлые губы. Но он был по–своему мил. В этом человеке Анжелика признала инспектора по делам несовершеннолетних.

— Геббе’? — просил он, слегка картавя.

— Нет, Геббер. — У Анжелы свело зубы от его говора.

— Я хочу с тобой погово’ить… Да ты садись, не стой. В ногах п’авды нет… Так вот, тебе уже один ’аз делали п’едуп’еждение…

— Какое? Что–то не п’епоминаю, — Анжелика передразнила инспектора.

— Зато мы помним… Тебя за твоё поведение ставят к нам на учёт.

— И чем, позвольте полюбопытствовать, вам не н’авиться моё поведение?

— Школу п’огуливаешь. П’опуски не только не сок’атились, но и наобо’от, увеличились. Д’ужинники тебя замечали на улице после одиннадцати часов вече’а, неизвестно где п’оводишь ночи…

— Кому неизвестно, — Анжелике начало надоедать слушать эту монотонную речь. Но по её тону нельзя было догадаться, что чувствовала она в тот момент. Как всегда, ровная и спокойная с лёгкой полу усмешкой. — Мне известно, а вот вам необязательно.

На счастье инспектора в пионерской появился Римадзе. Анжелика не знала, что группе Высоцкого совсем ненужно было вмешательство ИДН, но и показать в то же время свою заинтересованность им не хотелось. Им надо было проконтролировать тот момент, когда ИДН заведёт дело на Анжелику, чтобы потом забрать его себе. Они долго колебались, как же им быть. Но потом решили, что пусть ИДН немного поработает. Глядишь, да и что-нибудь новенькое откопает, только держать их следует под контролем. Ларису Анатольевну же попросили позвонить им, когда придёт инспектор, чтобы во время всех бесед был кто–то из их представителей.

— Добрый день. Я так понимаю, вы Игорь Львович, инспектор. — Спартак пожал руку инспектору. И, в свою очередь, показал удостоверение.

— Зд’авствуйте, Спа’так Палладович. — радостно откликнулся на приветствие инспектор.

— Ну вот, Анжелика, мы тебя предупреждали. Сама виновата. Ладно, я сейчас подойду. У меня к тебе тоже есть разговор. — Римадзе вышел, а Игорь Львович стал что–то писать.

Прошла ещё одна неделя. Та же пионерская комната. Только в ней теплее, чем было в первый раз. Уже дали отопление. На окнах раскинул свои стволы, покрытые яркой зеленью и розовыми цветочками Мокрый Ванька. Рядом развесил свои длинные пёстрые листья хлорофитум. Но остался прежний запах краски. На столе в вазе стоял шикарный букет из веток голубики. Среди круглых как пятаки листочков висели синие горошины. Было всё по-домашнему мило и уютно, а за окном барабанил поздний дождь.

Уроки в первой смене уже закончились. В пионерской сидят трое. Анжелика «мучительно» вспоминает, где она была во время пропусков. Вид у Анжелики самый что ни на есть «рабочий». Она почти лежит на столе, опершись головой на правую руку. И несмотря на то что ей уже неоднократно делали замечание, она позу так и не изменила. В левой руке у неё карандаш, которым она пытается записать даты, перечисляемые Игорем Львовичем. Но левая рука слушается плохо, и почему-то ничем не прижатый лист упорно ускользает по лакированному столу. Римадзе отмечает, когда они снимали её с уроков. Игорь Львович спрашивает:

— Итак, шестнадцатого сентяб’я. В этот день ты вообще не появилась в школе.

— Я же не могу всё вспомнить…

— Зато я могу, — вмешался Римадзе. — В этот день был так называемый захват школы. Анжелика, сядь нормально, хватит кривляться. Уже битый час с тобой тут сидим. И всё без толку.

— Да-а-а… Надо же, какая феноми-не-нальная память. — «восхитилась» Анжелика. — Вы чего тут надо мной командуете?

— Куда ты пошла после захвата школы? — спросил Игорь Львович, стараясь не реагировать на поведение девочки.

— Домой!

— А посему не в школу?

— А ’азве в школе были у’оки?

— Не г’уби! — терпение инспектора явно подходило к концу.

— А я и не г’ублю.

Игорь Львович резко встал и вышел. Римадзе решил не упускать такого случая:

— Ты чего добиваешься? Маленькая? Чтобы извинилась, ясно? — он повысил тон, рассчитывая, что хоть как-то повлияет на Анжелику. Ему было больно смотреть на Игоря Львовича, который очень комплексовал из-за своего речевого дефекта. Подростки жестоки от природы. Но эта жестокость требовала подавления.

— А вы на меня не кричите. — спокойно и равнодушно ответила Анжелика, выпрямившись на стуле и, закинув ногу за ногу. — Мне ещё его со своим нравоучением не хватает для полного счастья. И так полный боекомплект в виде группы Высоцкого, парочки свободцев и собственных гавриков.

— Анжелика, ты же не злая... — но ему не дал договорить вошедший инспектор.

— Простите… Я сорвался… — По всему у Игоря Львовича подскочило давление.

Он покраснел. Подростки не ведают, что такое высокое давление. И поэтому Анжелика равнодушно смотрела на инспектора. Она даже не собиралась извиняться.

Игорь Львович переживал, что так всё произошло. У него самого было двое детей: Маша и Женя. Маша с Женей — двойняшки. Они всего на год младше Анжелики. Раньше они были послушными, открытыми и весёлыми детьми. Да и сейчас вроде как остались прежними, но всё-таки было что-то не то… Какая-то особенная перемена произошла в них, особенно в Жене. Они стали пропадать на какие-то задания. Игорь Львович строго–настрого запретил детям даже близко подходить к армейцам.

— Ну что ты, пап… — весело отмахнулся Женя. — Мы с Машкой другим интересуемся. Мы с ней машину учимся водить.

— Водить машину? — удивился Игорь Львович. — Что-то я не слышал, чтобы у нас в городе детей этому учили.

— Па, ты не понял. Женька всё не так объяснил. Мы картингом занялись… — встряла Маша, но тут же замолчала.

— Картингом, — ужаснулся Игорь Львович. — Но ведь это опасно…

— Нет, с нами инструктор.

— Я хочу посмотреть, где вы занимаетесь и с кем, поговорить с инструктором…

— Па, мы же не маленькие. Все сами ходят, а мы с папой придём. Вот когда будут соревнования, тогда и придёшь посмотреть…

— Ладно, этим Женя занимается, но ты, Маша, ты же девочка… Девочка должна заниматься чем-то спокойным…

— Да я хотела научиться на лошадях ездить, так Женя стал против. Сказал, что это практичнее… — и она тут же повернулась к Жене и, не останавливаясь, продолжила: — А вот Анжелика на лошадях ездит, а машину водить не умеет.

— Как это не умеет, она всё умеет. Просто не хочет… — и брат с сестрой вступили в спор.

Вот тогда впервые в семье прозвучало имя Анжелика. Игорь Львович решил, что они спорят про Анжелику — героиню фильма. «Да и откуда тогда могли взяться машины», — подумал он. Но потом это имя всё чаще и чаще стало звучать из уст детей. И Игорь Львович как-то спросил:

— Это что за Анжелика? Ваша новая знакомая? Что-то раньше я про такую не слышал, в вашей школе вроде такой нет.

— Анжела, это одна клёвая девчонка. По ней все парни сходят с ума. — Отчеканила Маша.

— Вот и не все, — возразил Женя. — Я, например, не схожу.

— Конечно, потому что она тебя не замечает. Ты слишком маленький для неё…

— По-моему, вы оба слишком маленькие, чтобы думать об этом… — перебил их Игорь Львович. Он тогда ещё не знал, что судьба сведёт с кумиром его детей.

— О чём, папа? — удивлённо спросил Женя. — Она просто классная девчонка. И совсем не зазнаистая. А ещё говорят, что она круглая отличница. И всё — всё знает. А дерётся — не хуже любого пацана.

— Ну что ж, пригласите её к нам. Я познакомлюсь с вашей новой знакомой.

— Ой, пап, она вряд ли придёт. У неё так много друзей, но она ни к кому не ходит. Говорит, что времени нет.

— А чем же она так занята?

— Уроки, наверно, делает… — смущённо пробормотала Маша и увела брата.

Недели через две после этого разговора Игорю Львовичу поступило задание встретиться с Геббер Анжелой. Мало ли на свете Анжел, поэтому Игорь Львович даже не придал этому значение. И лишь когда просматривал журнал, то обратил внимание на то, что училась она действительно хорошо, и не просто хорошо, а просто отлично. Он вспомнил и то, что дралась она как мальчишка, и была превосходной наездницей. Всё шло к тому, что она и была та самая знакомая его детей.

— Хотите, я отгадаю, как выглядит ваша клёвая девчонка. — вечером спросил он у детей.

— Как? — в один голос ответили двойняшки.

— Ну, она такая невысокая, с русыми волосами, раскосыми глазами. Всё время смеётся и огрызается.

— А откуда ты её знаешь? Ты её видел? — спросила Маша.

— Дети, я не понимаю и не разделяю ваш восторг относительно этой девочки. Так вот, мне бы не хотелось, чтобы вы с ней общались… — начал было Игорь Львович.

— Но папа… — капризно сказала Маша, — опять ты со своей работой. У тебя все плохие… Может, и мы у тебя плохие.

— Папа, ты неправ, мы уже взрослые и позволь нам самим решать, с кем дружить, а с кем нет. — по–взрослому сказал Женя и вот уже второй день, как дети дулись на отца.

Как ни пытался он с ними поговорить, они говорили, что у них много уроков и уходили к себе.

А тут ещё Анжелика со своими проблемами… Если бы она могла знать, что стала яблоком раздора в некогда дружной семье. Но так ли она была и виновата? Разве она знала, что дети не разговаривали с отцом. Если честно, то она даже не догадывалась, что Женя и Маша, которых она знала-то не слишком хорошо, были детьми Игоря Львовича.

7. В дискклубе

В дискклубе шло бурное обсуждение вопроса, какая марка джинсов лучше… Импортные джинсы только-только стали появляться на прилавках магазинах, по-прежнему оставаясь в большом дефиците. Подростки, они и есть подростки. Девочки стали взрослеть. Им хотелось наряжаться. И балы времён Наташи Ростовой сменились дискотеками, где шёл негласный показ нарядов. Мальчики мужали. Они невольно начинали соперничать за девичьи сердца. И хотя, говорят, что по уму провожают, но ведь во все времена встречали именно по одёжке.

«Почему дискклуб? — удивитесь вы и тут же возразите: — не дискклуб, а диско-клуб или клуб для дискуссий». Вы не ошиблись. Дискклуб вместил в себя оба эти понятия. И чтобы не придумывать длинное название, его члены решили назвать коротко «дискклуб», что ошибочно по орфографии, но правильно по смыслу, ведь и в диско и дискуссия имеют общее начало.

Здесь можно было посидеть с друзьями, выпить газировки, потанцевать, поспорить. Сегодня сюда был приглашён модельер из местного Ателье. Эта худенькая женщина не стала обсуждать с ребятами планы КПСС на ближайшую пятилетку, как это было принято, а просто рассказала о том, что джинсы, в общем-то, рабочие штаны. Сравнила импортные марки, не забыв отметить, что в СССР джинсы шьют не хуже. А на прилавках их нет в связи с большим спросом.

Потом пошли вопросы, утверждения и отрицания. Всё, как это должно было быть во время дискуссии. Высказывались все желающие, но не разом, а по очереди. Сокрушалось старшее поколение, что они–то не штаны, а книги обсуждали, вспоминая при этом, как красиво смотрелись белые парусиновые брюки… Для танцев время ещё не подошло, поэтому столы заняли половину зала.

Итак, в дискклубе шло бурное обсуждение вопроса. В основном здесь были школьники восьмых — десятых классов и молодёжь до двадцати лет. Также присутствовали приглашённые взрослые: учителя, родители.

Римадзе с нетерпением поглядывал на часы. Все давно уже были на местах. Уже обсуждение дошло до «точки накала», а Анжелики до сих пор не было. Лишь когда двое спорящих уже встали с мест, чтобы отстоять, именно отстоять, свою точку зрения, появилась Анжелика:

— Тихо, господа, а то и до драки недалеко. Вы спорите, что лучше Montana или West Point, если я не ошиблась? — произнесла она с иронией и села на своё место. На Анжелике был соответствующий наряд: джинсовый костюм, отечественного производства, состоящий из брюк и курточки. Под курточкой — голубая рубашка. На ногах — кроссовки. Волосы собраны в тугой узел на затылке. Вообще, Римадзе успел заметить, что если на Анжеле не было школьной формы, то, значит, были брюки. Казалось, она не признавала юбки. А может, ей так было просто удобно при том образе жизни, который она вела.

Спорящие на какое-то время замолчали, но потом спор возобновился с какой–то невообразимой силой. Их поддерживало лишь одно присутствие Анжелики. Некоторые участники вспыхивали, как искры огня на тёмном небе, и тут же погасали. Другие разгорались в своих речах и их уже ничем нельзя остановить. Занятие дискклуба проходило в кафе «Троянда», который арендовали один раз в месяц армейцы. Это полуподвальное помещение, расположенное на главной улице города в одном из общежитий. Кафе состояло из нескольких залов, покрашенных в разные цвета. Самым весёлым был детский зал, где и сегодня занимались ребятишки — младшие братья и сестры. Им показывали мультики и кормили мороженым и пирожным. Дискуссия проводилась во всех трёх залах. На столах у спорящих стояли микрофоны, которые можно было отключить, если кому-то была неинтересна эта тема. Никого ни к чему не принуждали. Зал, где находилась Анжелика, был средним. Он неярко освещён бегающими жёлтыми, синими, красными, зелёными огоньками. Спор заглушал негромкую эстрадную музыку, которая раздавалась откуда-то из углов.

Анжелика молча с лёгкой полуулыбкой слушала спорящих. Можно было подумать, что она витает в каком-то своём мире и ей не интересна эта тема. Но когда к ней обращался кто-нибудь из спорящих, то, казалось, что знала все зарубежные фирмы, она могла назвать преимущества и недостатки изготовляемой продукции. Хотя сама не носила ничего фирменного, кроме кроссовок. Анжелике, похоже, что, невольно отводили роль арбитра. И хотя, по ряду вопросов Римадзе с ней был несогласен, он не мог не оценить её способность логически мыслить.

Кто-то попросил тишину. По договорённости все замолчали. Было слышно лишь «Вальс» Евгения Доги из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь».

На середину неожиданно зала вышел крупный мужчина лет пятидесяти. Он по–юношески тряхнул копной серебристых волос, приглашая на танец свою спутницу. И вот, эта пожилая пара стала кружиться в вихре вальса. Это было так прекрасно. Казалось, что музыка звучала только для этих двоих.

Спартак Палладович пристально всматривался в лицо Анжелы. Она сидела с заворожённым видом, лишь глаза расширились, вся во власти музыки. «Вальс» закончился, его сменила песня «Итальянец» Тото Кутуньо. Когда песня закончилась, Анжела вдруг негромко, но ясно сказала:

— Мне кажется, что музыка — это вечность. Музыка, это мы, это наш мир, это вчера и сегодня.

— Но наш мир материален, а не музыкален. — сказал кто-то из присутствующих.

Анжелика вместо ответа вышла из-за стола и подошла стоящему в углу фортепиано. По вечерам, когда кафе работало в своё обычном режиме, здесь была «живая музыка».

— Вот сейчас за окном дождик, — и она тронула клавиши. Звуки запрыгали как капельки. — А вот идёт печальный человек. Ему сыро, и он хочет поскорее попасть домой. — послышалась какая-то торопливая неуклюжая мелодия. — А это, — она проиграла какую-то трель…

— Каникулы… — крикнул озорной голос, и все засмеялись.

— Хорошо, пусть будут каникулы. А вот милиция пришла, — Анжелика бросила взгляд на Римадзе и сыграла несколько маршевых аккордов, — Когда звучит хорошая музыка, — она закрыла крышку фортепиано и вернулась на своё место, — всё равно какая: грустная или весёлая, старая или новая, но если она кому-то нравится, то она была создана не зря. Главное, чтобы музыка нравилась. Если она что-то трогает в душе, то человек, даже самый испорченный, услышав свою любимую мелодию, становиться добрее, человечнее и лучше. Я знаю, что некоторые, например, слушают Kiss, но разве они его любят. Хотя больше половины начнут утверждать, что любят. Музыку можно любить лишь тогда, когда её понимаешь. А Kiss… — она замолчала.

— Анжелика, я с тобой несогласен. — раздалось в микрофон из третьего зала. — Если ты не любишь, это ещё не значит, что плохая музыка. Под неё так классно отрываться. Ваще ничего так не убаюкивает. Ничё не понимаешь, только эта группа. Я её могу часами слушать. Я, конечно, музыке не учился, но ты зря… Я, знаешь, какой потом добрый становлюсь. Даже уроки иногда делаю…

Эта неожиданная исповедь рассмешила окружающих.

— Хорошо, пусть будет так, — сказала Анжелика миролюбиво, — хотя у меня другая точка зрения на этот набор звуков. Но давай сравним группу «Земляне» и Kiss. Ведь абсолютно разное направление. У «Землян» есть проблема. Они до нас пытаются достучаться, рассказать о том, что чувствуют, а Kiss?

— А я английский не знаю. Поэтому мне всё равно, о чём они поют, хоть просто ля–ля–ля — раздалось снова из третьего зала. — главное, что заводит… Ну да, «Земляне» тоже хорошо, только, Kiss — баще…

— Ладно, о вкусах не спорят. — вмешался кто-то из взрослых. — Я вот что хочу понять, ты сказала, что музыка — это вечность. Как это понять? Как уже сказали, что наш мир материален. А музыка, это мгновенье. Мы услышали звук, и его уже нет…

— А вы когда–нибудь слышали орган. Вот он звучит в старом костёле. И кажется, что столетия замерли. Что не было ничего между прошлым и будущим, есть только эти звуки. Они… Это сложно сказать. Они волнуют и тревожат. Нас не будет, а музыка останется. И тот же ветер будет шелестеть листьями. И морской прибой перебирать гальку. Будут таять сосульки, и чирикать воробьи. Нас не будет, а звуки будут жить…

— Значит, вечность — это звук. — не унимался оппонент. — А звук боли… Ты крикнул, и его уже нет. Но ведь это тоже звук.

— Нет, вечность — это значит созвучие. Это не только созвучие в звуках, но и в делах и событиях. Например, подвиг Зои Космодемьянской — это суровое, жёсткое созвучие. Её нет, мы голоса её не знаем, но я думаю, если попадём на то место, где она погибла, услышим шум деревьев и всё увидим своими глазами. И эту память нам вернут звуками. Как звонок первого сентября. Сколько бы времени ни прошло, но когда мы его слышим, мы всегда вспоминаем этот день. Разве не так. Созвучие — это сама жизнь.

— Но жизнь — это вита, а созвучие — это симфония. — возразил кто–то.

— Я знаю, что с латыни это так переводиться. Но не всегда надо переводить дословно. Или вы несогласны? Вот пройдёт неделя, вы услышите Kiss и вспомните наш сегодняшний спор.

— Во, классно, урок физики, закон Ома, звучит Kiss, закон Ньютона — звучит Чайковский. Главное, потом музыку не перепутать, и всё о'кей будет. — ответил тот же голос, и все засмеялись.

Время незаметно приближалось к восьми вечера, то есть к дискотеке. В микрофон раздался голос Артура: «Прошу всех внимания. Вы не будете возражать, если мы сделаем перерыв и откроем танцевальную часть вечера? Возражающих нет…».

Римадзе увидел, как Анжелика поднялась и направилась в сторону выхода. Она была недалеко от него, когда к ней подошёл Артур и пригласил на танец. Его примеру последовали остальные.

Под негромкие и приятные звуки песни Тото Кутуньо медленно двигались пары. Всё было как в замедленном кино. Римадзе с какой–то непонятной грустью наблюдал за Анжеликой и Артуром. Анжелика, нескладная девочка, уже подающая надежду в будущем превратиться в знающую себе цену девушку. Лишь быстрые огоньки мерцали на потолке.

Всё закончилось около одиннадцати часов. Но, расходившиеся не прекращали что-то обсуждать, спорить, соглашаться и не соглашаться. Римадзе вышел один из первых, чтобы не упустить Анжелику. Выход из кафе был только один. Но… Увы. Она, как всегда, успела скрыться до окончания вечера.

Ноябрь 8. Федот да не тот

Вот уже почти две недели, как группа Высоцкого не встречалась с Анжеликой. Спартак Палладович несколько раз звонил в школу, чтобы узнать, на месте ли Анжела. Но каждый раз Лариса Анатольевна просила её не трогать.

— Вы понимаете, она учится. Она сдаёт зачёты не только за восьмой класс, но и по некоторым предметам за девятый и десятый. Она хочет попытаться окончить школу экстерном. Я её прекрасно понимаю. Она очень талантлива. Так оставьте её в покое. У неё нет ни одного прогула… — в очередной раз по телефону она отчитывается перед Римадзе.

Из Москвы пришло одобрение на время не трогать ни армейцев, ни свободцев, а просто понаблюдать за тем, как будет развиваться обстановка. И ещё с грифом «Особо секретно» поступило сообщение, что в СССР в начале следующего года, вероятно даже уже в январе-феврале, ожидается приезд кого-то из членов королевской семьи Анастаса. Вроде как там недовольны работой штабов: время идёт, а принцесса так и не доставлена в королевство. Судя по всему, представители Анастаса хотели посетить ряд городов Сибири и Дальнего Востока.

Группа Высоцкого тем временем не сидела без дела. Они постоянно что-то запрашивали, сравнивали, анализировали, изучали. К ним поступала информация, и они то и дело занимались её «просеиванием». Группа наблюдения за Анжеликой никаких новых сведений не приносила: после школы она на армейской машине ехала в штаб, а оттуда в шесть вечера — опять-таки на машине возвращалась домой, откуда не выходила до шести утра, не считая вечерней прогулки с Джекки. Что она делала в штабе — оставалось загадкой. У свободцев тоже наступило затишье.

Господин Трегир вместе со своим адъютантом отбыли в Анастас на неопределённое время. Потом, из достоверных источников стало известно, что они должны были проехать по штабам своей армии на территории Средней Азии, но перед этим съездить на Африканский континент, где обстановка по-прежнему оставалась неспокойной.

Спартак Палладович, надев на себя всю самую тёплую одежду, которая имелась у него, стоял на автобусной остановке и думал, куда бы податься. Лысков на пару дней на праздники улетел в Москву. Римадзе тоже было хотел, тем более что из дома поступило радостное известие, что его супруга Лена ждёт девочку. Когда он уезжал, то знал, что она забеременела. Но московское руководство вызвало Лыскова. Римадзе было велено оставаться на месте и контролировать ситуацию. Римадзе печально посмотрел на приближающийся автобус. Сквозь замёрзшие окна не было видно, много ли в нём народу. Мороз пробрался под лёгкое пальто, и Римадзе решил всё-таки съездить в магазин, чтобы купить «тулупчик». Зима обещала быть студёной и явно не московской. Да и не мешало бы приобрести унты. Его усы заиндевели. Он залез в автобус, нагретый до невозможности, и тут же вспотел. «Да, так и простыть немудрено». Хотя было ещё четыре часа дня, но за окном уже сгущались сумерки. Занятый своими мыслями, он не заметил, как доехал до конечной остановки.

— Мужчина, приехали, — окликнула его кондуктор. — Мы поехали на заправку. Выходите.

Римадзе вышел из автобуса. «Куда идти? Зачем?» — он с грустью огляделся. Впереди стоял стрелковый тир. Влево уходил посёлок двухквартирных бараков с гордым названием «коттеджи». За спиной оставалась заправочная станция, безлюдная дорога, мост, стадион и лишь потом — начинался центр города. В другую сторону — дорога убегала на сопку, за кладбище, и потом терялась среди безлюдной тайги. Сумерки сгущались. Возвращаться пешком по тёмной дороге не хотелось. А когда подойдёт следующий автобус — непонятно, да и становилось всё холоднее. Он увидел, как из посёлка выехала какая-то машина и двигалась в его направлении. «Может, довезут меня до города» — решил он и поднял руку.

— Спартак Палладович, добрый день. Вы к Геббер? — из окна чёрной «Волги» выглянуло веснушчатое лицо Змеенко.

Алексей Змеенко являлся рабочим человеком в прямом смысле этого слова. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он собирался в армию с весенним призывом. В МДЮСа он попал совсем мальчишкой, и притом совершенно случайно. Когда двенадцатилетнего Лешку привели в отделение милиции за разбитые на улице фонари, его выручили двое парней, поручившись за испуганного мальчишку. Эти ребята были на хорошем счету и числились примерными ОКОДовцами. На следующий день они встретились с Лёшкой, и, узнав, что он не ходит ни в какую секцию и после школы просто–напросто бездельничает, но грезит машинами, привели в армию. Лешка несколько дней тусовался с безразличным видом: «Знаем, мол, мы ваши методы воспитания. Не на такого напали…» Но один раз его то ли случайно, то ли это было подстроено, оставили около машины с открытым капотом. Какая-то там была поломка, Лёшка, подождал-подождал, да и полез разбираться в моторе. Вскоре машина заурчала, а парень довольный вытер маслеными руками лицо.

— На вот тебе, тряпку, а то весь в мазуте. — К Лёшке подошёл парень в рабочем комбинезоне, которого звали Миша. — А здорово у тебя получилось. Я второй день с ней вожусь. А ты, смотри-ка, сразу.

— Да это так, пустяк, — небрежно произнёс Лёшка, а сам зарделся от похвалы.

Так он и остался в армии. С собой он привёл ещё своих друзей. С Мишей они с тех пор сдружились. За золотые руки в штабе Мишу называли «Уста»². После 8 класса Лёшка, как некогда и Миша, дальше в школе учиться не захотел, к великому огорчению родителей, а пошёл в техникум на автослесаря. Он заканчивал техникум с красным дипломом. В МДЮСа он решил остаться до конца, и сейчас, когда перешёл в наставники, передавал свои знания таким же мальчишкам, которым был некогда сам. Он носил полковничьи погоны и числился инструктором, несмотря на то что по большей части, выполнял роль водителя. Лёшка ничего не умел делать плохо. Вот и водителем он стал отменным. Он научился поднимать машину на два колёса, брать препятствия, участвовать в гонках. Армейская жизнь давала ему возможность «быть всегда на ходу».

— Садитесь, я как раз в штаб еду. Подвезу вас, — Лёшка открыл переднюю дверь.

Спартак Палладович не спеша, стараясь не показать, что он продрог до костей, сел в машину. Тонированные задние стёкла не давали рассмотреть, кто же был на заднем сидении.

— Да, одеты вы не по сезону. — посочувствовал Лёшка. Он относился к Римадзе как к старому знакомому, ведь именно он возил его по городу в тот самый злополучный день. — Ну и как ваши дела? Анжелика не зашугала? А то она это может…

— Да нет, у нас с ней прекрасные отношения. — ответил Римадзе, обдумывая, под каким предлогом обернуться назад.

Алексей заметил, что Римадзе то пытается в зеркало заднего вида рассмотреть, то через плечо назад поглядывает:

— Да, вы не беспокойтесь. Анжелы в машине нет.

— Да. Анжелика большая среди Вас шишка. Она же, если мне не изменяет память этот, ну, как там его… — Спартак Палладович решил идти ва–банк.

— Вы имеете в виду консультант?

— Да нет, я имею в виду погоны…

— А погоны… Ну так это я не знаю. В прошлом она была генералом. Но потом что-то произошло, и она очень тихо сошла со своего поста. А вот кому передала власть — не знаю. Официальные выборы у нас по весне будут, а пока, вероятно, и.о. Но кто…

— Как это ты не знаешь, кто у вас генерал? — удивился Римадзе. Он представил, что было бы, если бы он не знал своё руководство.

— Нет, а зачем мне это? Я от генералов не завишу. Есть Генеральный штаб, который составляет план. Я личный водитель Анжелики. Распоряжаться мною никто не имеет права. Только с её разрешения.

Вдруг сзади раздалась какая–то речь.

— Непереводимый Анастасийский фольклор. — пояснил Алексей, а после добавил: — закройте ему рот.

Спартак Палладович обернулся. На заднем сидении сидел Геннадий Стишенок — Лёшки друг. В МДЮСа его привёл Лёшка. Гене больше нравилось драться, чем капаться в железяках. Его взяли в так называемую «группу захвата». Он должен был принимать удар на себя при столкновениях со свободцами. Иногда ему отводилась роль телохранителя кого-нибудь из штабистов. Но чаще всего обязанность у него была достаточно несложная — провожать Анжелику. Внешность «вечного драчуна» говорила сама за себя: крепко сбитый с перебитым носом, практически без шеи, широкоплечий с могучими бицепсами, которыми он любил поиграть. Рядом с Геннадием сидел худощавый бледнолицый парень аристократической наружности. Пепельные волосы уложены в модной причёске. Зелёные глаза прикрыты дымкой длинных слегка загнутых вверх ресниц. На покрытых лёгким румянцем щеках пробивался первый пушок. Тонкий нос с небольшой горбинкой.

— Это свободец, — пояснил Алексей, хотя это было ясно и без слов.

Римадзе выглянул в окно:

— А куда мы едем?

— В штаб, — ответил Алексей.

— Зачем?

— Так Анжелика в штабе…

Через некоторое время «Волга» остановилась около трёхэтажного серого здания с большими окнами. Это здание планировалось под Мерзлотную станцию, но армейцы арендовали его. Аренда проходила при условии, что армейцы доработают недоделки строителей. Около входа висела плита, на которой была сделана надпись: «Центральный штаб Международного и юношеского союза Армий (Red Army).» С правой стороны от двери висела табличка следующего содержания: «Штаб Советского отделения Международного и юношеского союза Армий города T…» На крыльце стояла Анжелика. На её плечах был накинут меховой плащ.

Римадзе вышел из машины и по знаку Змеенко остановился.

— Анжелика, вот, то, что обещали. Эта жертва тебе. — И Стишенок, держа одной рукой за предплечье, вывел парня из машины.

— Угу… — Анжела низко опустила голову, крепко сжала губы, сложила руки за спиной и не спеша стала подходить к «жертве», которая стояла в окружении Змеенко и Стишенка. К Римадзе подошли Роман с Артуром и молча наблюдали за происходящим. Анжелика шла, как провинившийся ребёнок идёт отвечать за свой поступок. И хотя её голова была низко опущена, чувствовалось, что она едва сдерживает смех. Она подошла вплотную к «жертве», подняла голову, слегка наклонив её вправо, и, усмехнувшись, спросила на английском:

— Ну и как же тебе удалось в плен попасть?

«Жертва» ничего не ответила, лишь пожала плечами.

— Ладно, — Анжелика повернулась на каблуках, — ко мне в кабинет. У дверей, охрану…

Римадзе отогревался горячим чаем и наблюдал, как «жертва» сел за стол напротив Анжелики, которая сидела во главе стола. По одну сторону от неё находился Роман, а по другую Артур. Анжела через селектор попросила зайти Оксану. Оксана влетела в кабинет:

— Что случилось? — спросила она отдышавшись. — Вадим, привет, какими судьбами?

— Да вот, в плен взяли. — «Жертва» развёл руками.

Анжелику будто прорвало. Она начала смеяться. Вскоре все в кабинете сотрясались от смеха.

— Видимо, из тебя неплохой актёр получится, коли свои взяли. — Наконец проговорила она.

— Тебя в плен? — насмеявшись до слёз, спросила Оксана, вытирая глаза. — Ну дела.

— Ладно, это всё весело. Но что делать-то будем. Нам теперь его обратно надо бы заслать. А, Вадим. Ты расскажи, чего наши–то на тебя повелись? — спросил Роман.

— Я-то почём знаю. — Вадим потёр руки. — Слушайте, у этого Гены не хватка, а капкан. Я думал, что у меня руки отомрут. Я сегодня хотел сведения передать. Думал, что связной придёт. А вместо связного… Кстати, там новенький появился, из местных. Они активно начинают местных вербовать. Парни не разбираются в чём дело, ну и идут к ним. Тем более что, сами знаете, зарплата у них неплохая. Берут на подсобные работы, типа водителя общего типа или на проходную. Сейчас совсем молодых завербовали, лет по шестнадцать — девятнадцать. В общем, не знаю, зачем им это надо, но они их учат девчонок охмурять. Какой в этом резон — я не пойму. И что-то про принцессу говорят. Вроде как кто-то из Анастаса из дворца собирается приехать.

Анжелика нахмурилась: «Из Анастаса, говоришь… Трегир ещё не вернулся?»

— Нет.

— А что они там про принцессу говорят? — вставил слово Римадзе.

Вадим с интересом посмотрел на человека, который явно не был армейцем, хотя по возрасту вполне мог сойти за наставника. «Раз он здесь, значит, генералы не возражают», подумал Вадим.

— Ну вы знаете, что они принцессу ищут. Так вроде как из Анастаса их торопить начали. И вроде как есть предположение кто это, но нет уверенности. Вот дворцовый представитель и хочет приехать со всякими штучками. На ДНК, что ли, проверить. Я точно не знаю. Это всё за семью печатями скрывается. Трегир и Лаур к этой информации никого не допускают. Я по-прежнему дружу с секретаршей Трегира. Но мне не очень доверяют, потому что местный…

— Но ты хоть при штабе у них. Ладно, сейчас тебя отведут в комнату арестованных. Сам понимаешь, что уши есть везде, наверно недельку подержим. А может, и обменяем на кого-нибудь. Посмотрим, как будет. Может, кого из наших придётся в плен сдать. Проговорила Анжелика.

— А если они не пойдут на обмен. — предположил Вадим.

— Кто знает. Надо бы по-умному. Вот что, надо спровоцировать столкновение. Сейчас удобный момент. Трегира в городе нет. Его ребята разбрелись от нечего делать.

— Но они ведут себя тихо. — Возразил Вадим. — У них указание, на провокацию не поддаваться.

— Ты говоришь, что учат девчонок охмурять. Пожалуй, этим и воспользуемся. Надо кого-нибудь из своих подсадить. — предположил Роман. — А там, мало ли какая драка из-за девчонки. Слово за слово, там уже будет нетрудно. Главное, чтобы успеть всё это до прибытия их патруля.

— Так, хорошо Роман. Я думаю, ты в этом толк знаешь, давай и занимайся. А я подумаю о какой-нибудь заварушке в Анастасе. Завтра попытаюсь выйти на наших агентов и проверить их боеспособность. Глядишь, проблемы внутри самого государства и отобьют у них желание сюда приезжать. — Анжелика взглянула на Артура.

— Давай. — Поддержал Артур. — Я с Романом разработаю план, а потом помогу тебе. Оксана пусть подготовит бумаги для генеральского штаба.

— Анжелика, а почему вы не хотите, чтобы сюда приезжали представители Анастаса, — спросил Римадзе.

— А вас они очень интересуют? Вам нужны проблемы? Ведь когда здесь появятся Анастасийцы, они обязательно будут совать нос, куда их не просят. Нам это не надо. Так пусть спокойно посидят у себя дома.

— Но что значит «заварушка» внутри страны? — В душе Римадзе, конечно, не хотел приезда членов королевской семьи. Ведь если бы что произошло, отвечать за всё пришлось бы именно им, группе Высоцкого. И если даже они на этот период запрячут Анжелику, закрыть армию они не смогут.

— Ну побастуют немножко, пара манифестаций не помешает… — усмехнулась Анжелика.

— Но ведь это жестоко, ведь там проживают не все, кто занят политикой…

— А когда в Царской России совершали революцию, тоже не у всех спрашивали желание. Борьба — она штука такая, что за свободу миллионов требуется кровь сотни. Как в песне: «Мы смело в бой пойдём за власть Советов и как один умрём в борьбе за это…»

— Но там решали мы сами за себя, а вы решаете за кого–то…

— А как можно заставить тех, кто не хочет? У нас нет силы принуждения. У нас сила убеждения. Мы рассказываем, что их притесняют капиталисты, а у нас всё поровну. И они также хотят жить. За мировую революцию умирали наши деды и отцы. Вот и мы за это же воюем. Правда, своими методами… Да, кстати, Я думаю, что вы понимаете что то, что вы здесь услышали, не для посторонних ушей. Мы вас выгонять не стали. Вы, вроде как в солидной организации работаете. Здесь мы вас не подставляем. А вот за пределами Советского Союза, тем более что в капиталистической державе — вас волновать не должно…

Римадзе показалось, что перед ним сидела не четырнадцатилетняя девочка, а большевик старой закалки. Хотя чему удивляться? Поколение, воспитанное на «Как закалялась сталь» и «Овод», проводившее субботники и сбор подписей в защиту мира, линейки, посвящённые юным героям–антифашистам, они как могли, так и защищали свой мир и свои идеалы. Им, подросткам, не ведам страх смерти, у них есть лишь жажда подвига и настоящего дела. Им кажется, что время идёт так медленно, а сделать надо так много. И что надо делать настоящее дело. И то, что они делают и есть то самое настоящее…

9. Воспоминания

Анжелика с ногами забралась на софу, натянула на себя плед в красную и чёрную клетку. Ей, как на правах старшей, родители выделили отдельную комнату.

Обычная квартира в доме барачного типа выглядела непривычно для жителей больших городов. Но для местных — это были целые хоромы: три комнаты, кухня и ванна с туалетом… В бараках часто не было туалетов, они находились на улице. Но отец Анжелики, жертвуя частью кухни и одной из комнат, создал это удобство в квартире, чтобы не гонять зимой семью на мороз. Каждый день к дому приезжала машина, очищала септик³.

Ну ладно, оставим столь интимные подробности, а лучше заглянем к Анжелике в комнату. Как было уже сказано, комната у неё была очень маленькая. Вдоль стены напротив окна стояла софа. Когда Анжелика ложилась спать, она выдвигала часть софы, чтобы та была длиннее. Днём она её собирала, иначе бы в комнате нельзя было пройти. Около окна стоял стол. Отец смастерил из финской фанеры его по принципу столов в вагонах. Когда он был не нужен, ножка стола «сворачивалась» и стол опускался. Перед столом стоял стул. Около дальней стены находился небольшой шкаф для одежды. На стене около двери висели книжные полки. На узких подоконниках стояли цветы.

Гранат печально сбрасывал пожелтевшие листья. И крохотные плодики одиноко оставались висеть на его ветках. Матовой зеленью поблёскивал олеандр. Он ещё не отцвёл до конца, но его цветы уже потеряли тот непревзойдённый нежно–розовый оттенок. Рядом стояли лимон, камелия и гардения. Анжелика любила цветы, но у неё не было времени ухаживать за ними. И поэтому всё это чудо процветало благодаря её младшей сестрёнке — Кунсулу.

Джекки, несмотря на свой густой подшёрсток, улеглась прямо на раскалённую батарею, и, думая о чём-то своём собачьем, время от времени тяжело вздыхала, изредка бросая косой взгляд на хозяйку.

Анжела окинула беглым взглядом комнату, слабоосвещённую бра. Лучики света играли на хрустальных вазочках и вазах, на блестящих корешках книг. Свет лился как бы аккомпанируя музыке Бетховена, которая раздавалась из небольшого кассетника «Ритм».

Когда Анжелике надо было подумать, она всегда слушала «классиков». Вот и сейчас настало такое время. Звуки «Лунной сонаты» струились подобно лунному свету тихо-тихо, так, чтобы слышно было ей одной. Руки медленно вязали кофту, стучали спицы друг о друга. Она уже который раз бралась за вязание, потом забрасывала его на некоторое время, потом снова принималась вязать, потом Махабат Тимировна распускала, то, что не получилось, и Анжелика снова начинала свою работу.

Сегодня она опять увидела Вадима. Он почти не изменился. Они познакомились в прошлом году, в декабре. Анжелика шла по улице, весело глядя на то, как Джекки барахтается в снегу. Обычно в этих краях снег шёл всего два раза в год: в начале зимы и в конце. А зимой просто стоял мороз, который прессовал то, что выпало вначале. Когда шёл снег, на улице теплело. Огромные ажурные снежинки, как пелена, покрывали улицы, прохожих. Казалось, что в город пришёл праздник. Ребятня с визгом играла в снежки, падала в сугробы. Анжелика не могла не поддаться этому настрою. Скоро Новый год, а там — каникулы…

Вдруг прямо перед ней упал снежок. Она повернулась в ту сторону, откуда он прилетел. «Это, наверно, кто-то из тех ребят…» — подумалось ей, и вдруг её взгляд упал на одного из парней, который выделялся на фоне остальных своим ростом и грацией движения. Она не могла разглядеть его лица, но смотрела словно заворожённая.

Откуда ей, тогда ещё тринадцатилетней, было знать, что так зарождаются первые чувства, пусть ещё пока не совсем настоящие, пусть ещё пока не любовь, но уже первая симпатия, первая влюблённость. Впервые, непонятно почему, замирает сердце. Впервые страдаешь оттого, что он не посмотрел на тебя.

Из забытья её вывел снежок, который пришёлся прямо по щеке. Почувствовав боль, она, резко повернувшись, позвала Джекки и побежала. Ей почему-то стало обидно. Вдруг она почувствовала, что её догоняют.

— Подожди, — остановил её приятный юношеский голос.

Анжелика оглянулась. Перед ней стоял тот парень, на которого она смотрела.

— Тебе больно? — спросил он, и, увидев, что она отрицательно мотает головой, улыбнулся. — Прости. Я не хотел.

Некоторое время они стояли молча.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Анжела, — она вдруг смутилась.

— А меня — Вадим.

«А меня — Вадим…» — Анжела грустно усмехнулась.

Теперь Анжелика не понимала сама себя. Порой ей не хотелось бежать в штаб, хотя надо было. Она мечтала забросить все дела и просто так без дела гулять с ним. Что надо было от неё этому мальчику, который был её старше на целых три года? В этом возрасте — такая разница значительна. Это потом с годами всё становиться относительным. Но когда ей тринадцать, а ему шестнадцать.

Для неё всё было впервые: первые прогулки, первое кино. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Вспомнилась и та злополучная прогулка. Было уже поздно и на тёмном бархате неба рассыпались золотые звёзды. Они стояли на мосту. Под мостом закованная в лёд дремала маленькая речушка. Деревья, укутавшись в снежные шали, мирно спали. Анжелика спиной оперлась на перила. Вадим обнял Анжелику, а потом тихо спросил: «Можно, я тебя поцелую?» Да, да, именно спросил, и не смейтесь, дорогие читатели. В то время мальчики ещё спрашивали у девочек разрешения на первый поцелуй. Анжелика удивлённо посмотрела на Вадима: «Нет, мне ещё рано». Она говорила искренне. Ведь её так воспитывали. И папа всегда говорил, что девочка должна быть целомудренной. И Анжелика в это верила. Она видела, как её родители любят друг друга. И она, конечно же, мечтала жить так же, как и её родители.

Он не настаивал и больше не спрашивал. А через месяц она встретила его с другой.

— Что это за девочка? — спросила Анжелика на свидании.

— Это…Понимаешь, ты же ещё маленькая, тебе же ещё рано целоваться… — он замолчал.

— Зачем ты меня обманывал? Зачем? Скажи, Вадим? Зачем? — в глазах Анжелики стояли слёзы. Но она не могла себе позволить, чтобы он увидел их. Она повернулась и пошла прочь. А он… Он не окликнул её.

Больше он ей не звонил. Ей так хотелось его увидеть, но… Она порой подолгу бродила около его дома, но он никогда её не видел. Подойти к нему ей не позволяла гордость.

Армейская жизнь затягивала в свой водоворот и не оставляла времени на страдания. На одном из секретных заседаний генеральского штаба они должны были обсудить кандидатуру «лазутчика».

— Ему всего семнадцать лет, но он выглядит несколько постарше. Кумир девочек. Меняет их как перчатки… — пояснил Роман по кандидатуре.

— А нам это надо? — спросила Анжелика.

— Понимаешь ли в чём тут дело. Он задружил с секретарём Трегира. Почему Трегир взял себе в секретари эту девочку — я не знаю. Она только что окончила школу и довольно бегло говорит на английском. У него два секретаря — один из своих, а вот вторая… Она в основном отвечает на те звонки, где надо отвечать по-русски. Ты её наверняка видела, когда была у них в штабе.

— Когда я бываю у них в штабе, меня с секретарями не знакомят. Мне вообще никого не показывают. Ладно, а нам-то что из того. А ты уверен, что они секретаря к нам не подослали.

— Нет, мы проверили. Девочка «чистая». Родители хотят перебраться за границу, вот и пристроили девочку. Она у них вроде как языку учится. По вечерам бегает на какие-то подготовительные курсы. На следующих год хочет поступать в институт то ли в Штатах, то ли в Великобритании. За работу ей здесь деньги почти не платят — так, дают на карманные расходы. А остальные переводят на счёт в зарубежном банке. Содержат девочку полностью родители. А лазутчик, так в том-то и дело, что он у нас человек новый, и его практически никто не знает. Мы на него ещё и личного дела не завели. Сначала присматривались. Вроде как пустомеля. Потом оказалось, что не так уж он и плох. Вот тогда мы и решили его использовать.

— Ну ладно, приглашай его.

Когда незнакомец зашёл в кабинет, Анжелика на мгновение растерялась. «Вадим…» Он смотрел на неё, ничего не говоря. Наконец, она пришла в себя первая.

— Присаживайся, не стесняйся. Ты, говорят, хочешь в шпиона поиграть?

Вадим понял, девочка не жаждет раскрыть то, что она с ним знакома. Так он и попал в штаб к свободцам. Анжелика больше с того момента не встречалась с Вадимом. У армейцев он не появлялся, а когда она была у свободцев, то, как она уже сказала, ей никого не показывали. И вот эта встреча…

Анжела опять обвела взглядом комнату, словно что-то искала: «Неужели это всё-таки было? Неужели я всё вспомнила снова? Я так хотела забыть… Зачем он появился? Эх, Вадим, Вадим…» И ей на память пришли слова из песни Софии Ротару:

Біда не в тім, що свище вітер лютий,

Що січень на вікні малює мертві квіти,

Біда не в тім, що ти мене не любиш,

Біда, що я тебе не можу розлюбити.⁴

«Біда, що я тебе не можу розлюбити»…. Неправда, я его не любила! Но другое «я» спокойно и уверенно возразило: «Может и не любила, но ведь почему–то душа замирала…»

— Анжелика, иди кушать. — раздался голос мамы.

— Не хочу, — пробурчала девочка и перебралась к столу.

На столе лежал раскрытым учебник по астрономии. Астрономия совсем не нравилась Анжелике. Но, согласившись окончить школу экстерном, ей надо было сдать и этот предмет. Несмотря на всю свою одарённость, Анжелика отнюдь не питала большой любви к некоторым школьным предметам. Она не любила физику, химию. Не умела рисовать, зато мастерски срисовывала и чертила. Ей не нравилась физкультура, потому что она не умела играть в игры с мячом, метать гранату и прыгать в длину. Зато, когда начинались гимнастические упражнения — здесь ей не было равных. Она обожала географию и геометрию, историю и литературу, алгебру и биологию. Её можно было ночью поднять, и она могла вам рассказать любое правило из русского языка, но не умела их применять. И поэтому Оксана, которая по-русски имела исключительно пятёрки, всегда проверяла у Анжелики диктанты и сочинения.

— Анжелика, мама такую вкуснятину приготовила. — в комнату заглянула Кунсулу: — Лагман, а к чаю — чак-чак.

Устоять перед такой заманихой не было сил и Анжелика пришла в зал, где семья собиралась за обеденным столом. Зал одновременно был спальней родителей и столовой. В углу стояло пианино, потому что больше ни в одну комнату оно поместиться не могло. Родители спали на диване, который каждый день собирали, а каждый вечер расправляли.

— Правда вкусно? — с наслаждением проглатывая кусок, спросил Азамат. — Анжела, а я тоже в армию хочу. Я, знаешь, что там буду делать, драться, как Акмаль, с драконами⁵… — Азамат махнул рукой, показывая, как он побеждает дракона. Тотчас вилка, лежащая на столе, сделала сальто и упала на пол.

— Ешь, Акмаль. — Махабат Тимировна подняла вилку. — Опять сегодня тройку по математике принёс. Какая тебе армия. Хватит с меня одного армейца.

— И я пойду, — сказала Кунсулу. — Я не буду драться. Я, как Анжела, языки буду изучать. Мама, а почему мы дома только на русском говорим? Когда я была у бабушки Зубейды, то сначала ничего не понимала. Давай иногда говорить на узбекском.

— Ага, ещё тебя в армии не хватало. — вздохнула Махабат Тимировна.

— Азамат, что у тебя там с математикой? — спросила Анжелика. — Давай после ужина я тебе помогу.

— Просто у меня мамина голова, а у тебя папина… — спокойно ответил Азамат.

— Это как? — спросил Сергей Ерболович, ставя на стол самовар.

— А у нас мама тоже троечница была… — ответила за Азамата Кунсулу. — Ты, мамочка, не обижайся, но мы бабушки Зубейды твой дневник нашли. Так там почти одни тройки. А ты, папочка, говорил, что если я не буду хорошо учиться, то меня замуж не возьмут, а ты маму взял.

— Ну и дела, дорогие родители, а теперь как оправдываться перед детьми будете? — Анжелика перешла на узбекский. Она поддалась всеобщему веселью. И печаль по Вадиму, казалось, оставила её.

— Анжела, так нечестно, я не всё поняла… — скуксилась Кунсулу.

— А я всё… — гордо сказал Азамат и перевёл сестрёнке слова Анжелы. — Кунсулу, а давай будем секретничать на узбекском. Тогда нас никто не поймёт.

— Но мама же поймёт.

— А разве от мамы можно иметь секреты? — улыбнулась Анжелика.

— Папа, ну почему ты выбрал именно маму? — настаивала Кунсулу. Она знала это историю наизусть, но ей так нравилось слушать её снова и снова.

— Ну, слушайте… — Сергей Ерболович уже поставил пиалу с чаем на стол. Вышел на середину комнаты, провёл руками по волосам и сказал: — Иду, значит, я по аулу. К другу в гости приехал. И вдруг…

— Слышу, а кто–то поёт. — Азамат встал рядом с папой и полностью повторил его действия.

— Мамочка, спой, что ты пела… — Кунсула забралась с ногами на стул, по-узбекски стала двигать шеей, подняла руки, встала на цыпочки и стала тихонько перебирать руками и ногами, напевая какую–то мелодию. Махабат Тимировна присоединилась к дочери.

Сергей Ерболович перевернул табурет и стал аккомпанировать своим «женщинам». Анжелика подхватила песню и танец, и вот уже три женщины двигались под звуки аккомпанемента, создаваемого Сергеем Ерболовичем и Азаматом.

— Ну и что, что мамочка училась на тройки, зато она поёт красиво и танцует… — гордо заявила Кунсулу. — Мамочка, я буду также красиво петь и танцевать?

— Звёздочка моя, — Сергей Ерболович подхватил на руки Кунсулу, — ты будешь лучше.

Анжелика стояла, прижавшись к Махабат Тимировне.

— Ну ладно, чья сегодня очередь посуду мыть? — спросила Махабат Тимировна.

— Моя, — печально отозвалась Кунсулу.

— Азамат, пошли математику делать… — Анжелика взяла брата за руку.

Ночь опустилась на город. Астрономия так и осталась лежать открытой на столе. Она никак не лезла Анжелике в голову. «Утром встану пораньше и повторю. А, может, отказаться от этой затеи. Ну не смогла я окончить школу экстерном. Закончу как все… Хотя… ещё есть время. Отказаться всегда успею. Никто же меня насильно не заставляет…» Сон не шёл. Мысли витали около Вадима. Она снова и снова вспоминала тот мост, и его шёпот… И который раз представляла, что разрешила ему себя поцеловать. Но вот только как это произойдёт, представить она не могла, ведь ещё никогда в жизни она не целовалась.

10. В гостях у Марины

Марине Кузнецовой исполнилось четырнадцать лет. С Анжелой она была знакома только благодаря родителям. Мама Марины работала вместе с родителями Анжелики. Марина несколько полноватая с пухлыми губами, непоседливая и неугомонная. Она пользовалась авторитетом у ребят не только благодаря своей внешности и добродушной улыбке, но и своему озорному характеру. Она постоянно что–то придумывала: школьные вечера, домашние посиделки.

— Поздравляю, Марина! Анжела улыбнулась. — Тебе сегодня четырнадцать. Смотри, ты уже меня догоняешь. Ну ничего, я в январе восстановлю нарушенный тобой распорядок. — Анжелика протянула Марине большую плюшевую собачку. Она знала, что Марина до безумия любила игрушки. Игрушки стояли везде: на пианино, на книжном шкафу, на диване, на подоконнике. Комната Марины была похожа на царство мишек, зайчиков, собачек, слоников, Чебурашек.

Марина с родителями и младшей сестрой жила в центре города в одном из девятиэтажных домов. Её отец работал экспертом в Транспортном управлении внутренних дел.

— Ты проходи! — Марина надеялась на Анжелу. К Марине пришло трое ребят, а девчонок ещё не было.

Вообще–то, Марина и Анжела общались мало. В основном, когда родители семьями выезжали на шашлыки или покататься на лыжах. Девушки учились в разных школах. Марина — послушная дочь своих родителей. Милая и добрая — она старалась не огорчать папу и маму. Анжелика же казалось полной противоположностью — она почти не бывала дома. Забыла, когда родители ей говорили что–то сделать. Ей было некогда. Армейская жизнь занимала всё Анжелино время. Общее у них было лишь то, что и та и другая имели музыкальное образование. Анжелика, в отличие от Марины, давно уже забросила уроки музыки и так и осталась недоучкой, но при колоссальном таланте. И то, что и та и другая — были отличницами в школе. Нельзя сказать, чтобы родители Марины очень радовались общению девочек, но запретить — значит обидеть родителей Анжелики. Правда к великой радости родителей Марины — Анжелика приходила к ним очень редко. Да и не тянула Марину за собой армию.

Спокойная и домашняя Марина в душе завидовала Анжелике, её неугомонной жизни. В Марине же жизнь тоже била ключом, но выйти за рамки дозволенного она не решалась. Тем более, что она боялась подорвать авторитет отца. А папа, как настоящий милиционер, был очень даже против армии. Он считал, что есть пионерская и комсомольская организации, которые и позволяют полностью самореализоваться. И не понимал, что надо было этим девчонкам и мальчишкам, которые, никого не слушав, шли в ряды шевалье и мушкетёров. А им–то надо было всего–навсего романтики. Комсомольск и Днепрогрэсс построены, БАМ — строят родители, враги побеждены, и им казалось, что места для подвигов не осталось. А здесь такая жизнь!!!

— Поставь это где–нибудь. — Анжелика передала Марине большую сумку.

Анжела скромно и как–то неуверенно вошла в комнату. Казалось, что она неуютно себя чувствовала в тёмно–синем платье. Поддавшись на уговоры мамы, она не надела брюки:

— Анжела, — убеждала её Махабат Тимировна, — ты же на день рождение идёшь, а не к себе в спортзал. Ну ради меня. Мы с папой, когда выбирали для тебя это платье, надеялись, что оно тебе понравиться. Ну нельзя же всё время носить брюки, ведь ты девочка…

Марина, увидев замешательство Анжелы, решила ей помочь:

— Знакомьтесь, это — Анжела. Моя подруга.

— Слава, — отрекомендовал себя высокий светловолосый парень и лучезарно улыбнулся.

— Саша — представился второй, коренастый лопоухий рыжий мальчик.

— Серёжа, — армянин улыбнулся.

Анжелика села на софу. Улыбнулась ребятам. Те, спросив у незнакомки, как дела, продолжили свой мальчишеский разговор. Марина вышла из комнаты, чтобы накрыть на стол. От помощи Анжелы она отказалась. Анжела осталась одна среди незнакомых ей ребят. Наконец, один из мальчиков вспомнил, что среди них сидит девочка, спросил:

— А ты из какой школы.

— Из шестой.

— А мы из пятой. Мы одноклассники Марины.

— Я знаю…

— Это из вашей школы в этом году олимпиаду по математике какая–то девчонка выиграла.

— А за какие классы? За седьмые?

— Нет, — сказал Слава, — но за восьмые. Проводилась предварительная олимпиада. И говорят, выиграла какая–то девчонка, но вроде как кто–то из комиссии стал оспаривать победу.

— Так вроде как тебе победу присудили. — Саша обратился к Славе.

— Да нет. Математичка говорит, что это под вопросом.

— А ты принимал участие в олимпиаде за восьмой? — удивилась Анжелика.

— Да, у нас в классе есть группа с математическим уклоном. Мы дополнительно занимаемся математикой. Хотели сделать класс с математическим уклоном, но вроде как не хватает кабинетов ещё для одного класса. Вот нас и выделили в группу. Нас десять человек. С нами после уроков как факультатив проводят — новую тему объясняют. А на уроках мы свои упражнения делаем. Вот я и был на олимпиаде за восьмой класс. Занял второе место. А вот с первым — до сих пор вопрос.

— А в чём дело? — спросил Серёжа. — Ты мне так и не рассказал, почему результат стали оспаривать.

— Да, девчонка решила все достаточно быстро. Я её не видел. Она сидела где–то впереди, что ли. Видел, что кто–то отдал листы и вышел. Думал, что не справилась, потому что больше не вернулась. А оказалось, что она первая решила и сдала. Все задачи решены вроде как правильно. А вместе с решением сдаются и черновики. Вот, как сказала наша математичка, когда стали черновики просматривать, то непонятно стало, как она решала. Вроде, как и есть начало решения, есть окончание, а вот самого решения почти нет. Ну не могла же она всё в уме решить. А там только основная формула, а потом вроде как цифры записаны — данные промежуточных решений, но как она к ним приходила — не понятно. Комиссия решила, что она списала. Вроде, как её математичка принесла комиссии её тетради, чтобы показать, что она вообще так решает. Ну и оказалось, что она в школе почти не бывает. Вернее, у неё сделаны все контрольные, а вот классных работ почти нет. Вот и до сих пор спорят. Математичка говорит, что вроде как в область хотят отправить для решения вопроса.

— А нельзя вызвать девчонку, дать ей задания и посмотреть, сама ли она решает? — спросил Серёжа.

— Нет, — засмеялся Слава, — так не делается.

«Говорила же мне Клавдия Гениатовна, чтобы я решения писала. — подумала Анжелика. — Так ведь я и так их писала. Ну что же там непонятно: есть формула. Подставляй цифры, да считай. А чего эту формулу десять раз переписывать? Значит у этого мальчика я забрала первое место…», а сама спросила у Славы: — Ну а сам–то ты как думаешь?

— Думаю о чём?

— Ну чьё первое место?

— Я не знаю. Конечно, мне бы хотелось. Я после восьмого класса хочу поехать учиться в Новосибирск в физико–математическую школу. Но чтобы туда поступить надо иметь хорошие результаты, в том числе и по математике. Но если она сама решила, то значит заслужила первое место.

Анжелика знала всю эту историю. И она хотела отказаться от борьбы за это первое место. Зачем? Ведь она не собиралась быть математиком. Но учительница убедила её, что это надо не ей, а школе. Ведь она выступала от лица школы. Анжелике казалось, что это стыдно втягиваться в какой–то спор. Она была согласна с Серёжей — ну пусть пригласят. Ну решит она снова при комиссии. Дорогой читатель, не надо забывать, что ей всего 14 лет, а именно в этом возрасте они такие самоуверенные. И Анжелики даже не было ни тени сомнения, что она может чего не решить. Она не страдала излишней скромностью, и вполне реально осознавала, что она столь же талантлива, сколь «некрасива»…

Тема разговора была исчерпана. Наконец–то подошли одноклассницы Марины. Когда все собрались за праздничным столом, напряжение несколько исчезло. Ребята и девчонки весело болтали о своих классных делах. Анжелика почти не вставляла слов в общую речь. Да и о чём ей было с ними говорить? Лиц, которых они обсуждали, она не знала. Ну не о школьной же программе и не об армии. В этой компании армейцев не было.

Наевшись и напившись, гости перешли в соседнюю комнату. Марина села за пианино. Она играла простые известные всем с детства мелодии, на вроде как «Вместе весело шагать…» А все дружно подпевали. За окном стемнело. Марина выключила верхний свет, включила разноцветные фонарики, поставила магнитофон, а сама пошла в комнату убирать со стола. Анжелика пришла к ней на помощь.

— А ты чего не танцуешь? — удивилась Марина.

— Так я.… — Анжела замялась. Ну не скажет же она, что её на вряд ли кто пригласит. Кто не знал её по армейской жизни, в буднях и не замечали. — Я помогу тебе. А то имениннице одной убирать со стола…

В комнату вошёл Слава:

— Марина, я тебя приглашаю.

— Ты иди, я стаскаю всё на кухню. — Анжелика улыбнулась, забрал из рук Марины полотенце.

— Спасибо, — Марина ушла со Славой танцевать.

Анжела составила всю посуду на кухонном столе, подошла к окну и стала смотреть в окно. О ней никто не вспоминал. «Ладно, если не помнят о тебе, то надо самой напомнить…» — решила она и зашла в комнату.

— А давайте играть в фанты!!! — воскликнула Настя, одноклассница Марины.

Компания оживилась. Анжелике нравились друзья Марины. Они старались держать достоинство, но в то же время с воодушевлением играли в детские игры.

— Что должен делать этот фант? — спросила Марина и показала пояс с платья Анжелики.

— Этот фант должен… спеть песенку про день рождение.

Анжелика взяла свой пояс, подошла к пианино.

«Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…» — мальчишки и девчонки весело подпевали.

— А что должен делать этот фант? — Марина показала свою заколку.

— А этот фант должен… съесть самый большой кусок торта и без рук…

Марина повела в гостей в комнату, где всё уже было накрыто к чаю. «Когда она успела — удивилась Анжелика. — Кажется, только что всё убрали со стола. Она и выходила–то из комнаты всего на пять минут.»

Марине отрезали кусок торта. Она убрала руки за спину. И под дружные аплодисменты и громкий смех стала откусывать кусочек за кусочком. Вскоре всё её лицо было измазано в креме.

Вечер продолжался. Чаепитие снова сменилось танцами.

Анжела сидела на диване, обняв плюшевого зайца. В комнате было темно, музыка неторопливо извивалась. На фоне окна проплывали тёмные силуэты пар. Три пары: три мальчика и три девочки. Анжелика была четвёртой, и ей пары не нашлось. Она грустно улыбнулась. Ей часто вспоминались слова Вадима. «Да, внешность не та… Вот не правда, что главное, что ты умный. Главное, как ты выглядишь… Ну почему я такая уродина? Увы, как все уроды, я должен был бы гнать любовную мечту. Но вот закон природы, ведь я люблю конечно ту, что всех прекрасней на земле…» — ей вспомнились слова Сирано де Бержерака. Не будем её судить слишком строго. В этом возрасте каждая веснушка — это трагедия. Анжелика ещё не сложилась, она не умела себя преподнести. После слов Вадима она долго смотрела в зеркало и грустью отмечала и раскосые глаза. Печальное зеркало не отражало их озорного блеска. И выделяющиеся скулы, и нос — картошкой с рыжими веснушками. И ей всё это казалось таким ужасным. А так хотелось быть красивой. Иногда ей хотелось доказать Вадиму, что он ошибся, но… Пока что ей это не удавалось. И если даже ей делали комплименты, она воспринимала это не больше, чем вежливость.

— Пойдём, потанцуем, а то ты всё сидишь и грустишь… — Слава протянул руку Анжеле.

— Я не люблю танцевать, — соврала Анжелика и тут же покраснела. Она не умела врать. Но темнота скрыла её маленькую ложь. «Зачем, вот и этот пожалел. Ему Марина нравится. Я не буду им мешать…» — Анжелика вышла из комнаты и направилась на кухню. Ей захотелось уйти. Но уйти сейчас было бы по крайней мере, если не невежливо, то — она тем самым выдала бы себя. Она налила в стакан сок, и села за стол…

Входная дверь открылась. Это пришли родители Марины с сестрой Олей. Они специально уходили на весь день, чтобы не мешать дочери. В этом возрасте родители почему–то всегда мешают.

— Здравствуй, Анжела. А почему ты одна, а где все?

— Здравствуйте… А я вот, пить захотела. Вот и вышла. — Анжелика вместе со стаканом сока вернулась в комнату.

Ребята уже включили свет и расселись на диван.

— Ну, как молодёжь, отдыхается — в комнату заглянул Владимир Иванович — отец Марины.

— Хорошо. — услышал он дружный ответ.

Праздник подходил к концу. Ребята пообщались с родителями Марины. Обсудили школьные проблемы.

— Ну, нам пора. Спасибо за гостеприимство. — Чувствовалось, что в этом компании верховодил Слава.

— Анжелика, ты домой? — спросил Владимир Иванович. — Я сейчас к вам. Довезу.

— Я сейчас… — Анжела удалилась в другую комнату. Через некоторое время она, переодевшись, появилась в полном армейском обмундировании. Она отдала отцу Марины пакет, в который сложила платье. — Владимир Иванович, отвезите, пожалуйста это домой.

— А ты куда?

— В штаб. У меня сегодня дежурство.

— И что же ты там делаешь, позволь полюбопытствовать?

— Ну как Вам сказать? Сижу на телефоне.

— И кто же ночью может позвонить?

— Могут свободцы. Не спится Трегиру, вот и звонит. Могут из США — там у них день. Да из той же Москвы. Этот тут ночь — а у них только вечер наступает. А так в основном — как охранники сидим, чтобы хулиганы не забегали — улыбнулась Анжелика.

— О–о–о, — Слава улыбнулся, — Вы армеец, похвально. И это интересно?

— Да, армеец. А что? Приходи, посмотришь.

— Нет, мне некогда. Учиться надо.

— Анжелика, родители–то знают, что ты сегодня опять ночевать не будешь? — Владимир Иванович помнил тот первый раз, когда в шесть утра им позвонила плакавшая Махабат Тимировна и спрашивала, что делать, её старшая дочь не пришла ночевать. Это было около двух лет назад, Анжеле было двенадцать лет. Они тогда только познакомились. Потом Анжелика часто не ночевала дома, но она после того случая всегда стала предупреждать родителей, чтобы её не ждали. Но они всё равно теми ночами, когда дома не было Анжелики, спали плохо. Это она думала, что она уже взрослая, а для них — она оставалась их маленькой дочкой.

— Знают, они привыкли.

— Говорят, по твою душу москвичи приехали. — В этом маленьком городе новости распространялись очень быстро. А сохранить что–то в тайне было практически не возможно.

— Ну, вы прямо меня слишком высоко цените. Не по мою. Просто я оказалась связующим звеном между свободцами и армейцами.

— Это как?.. — Слава взглянул на Анжелику по–новому. В его взгляде появился интерес.

— Да очень просто. Я их консультирую, чего не следует делать. Если они не слушают, то армейцы потом им объясняют это же, но на практике… Ладно. Это не интересно.

— В школе–то у тебя как дела? — спросила мама Марины — Любовь Петровна: пухлая невысокая женщина с большими тёмно–синими глазами и короткими светло–русыми волнистыми волосами.

— Нормально. Ладно. Меня машина ждёт.

— Какая машина? — не понял Владимир Иванович.

— Ну у нас, тех, кто дежурит, привозит и отвозит дежурная машина.

— Ну прямо всё как у нас.

— Спасибо за вечер. Мне, действительно, пора. А тем, кому интересно, приходите в армию.

— Ты, давай не пропагандируй и с правильной дороги молодёжь не сбивай…

— Так тех, кто не хочет, ну никак с прямой дороги не собьёшь. А потом, почему Вы думаете, что у нас плохо. Ну скажите, где ещё в городе семи–десятилетние дети могут научиться водить машину? Или, разве в городе есть конная секция или школа юных каскадёров, секция фехтования? В гимнастику принимают только маленьких девочек, а если тебе тринадцать, то ты уже старая? Ведь у нас практически каждый может найти себя там, где хочет. А языки? У нас есть Митко — цыганёнок. Так он пятерых цыганскому языку обучает. И свои тимуровцы есть, и няни усатые…

— А зачем им цыганский язык? — спросил Серёжа. Они дома говорили в основном на русском. И он стал постепенно терять навыки родного языка.

— А я откуда знаю. Вот захотелось людям цыганский выучить. Говорят, что цыганские романсы нравятся. А потом история этого народа очень интересная…

— Ну прямо, не армия, а клуб по интересам. — воскликнул Владимир Иванович. — Только, чего же вами органы интересуются, если всё так хорошо.

— А вы сами спросите. Вы, кажется, знаете Высоцкого. Москвичи у него и тусуются. Он вам всё сам расскажет. Я–то почём знаю…

Декабрь 11. В компании

Анжелика закрыла глаза и под песню Володи Смирницкого думала о своём. Она давно мечтала посидеть в компании и не думать о делах. А это удавалось так редко. В последнее время свободцы утихомирились. Похоже, что они действительно готовились к приезду кого–то из членов королевской семьи. Обмен Вадима прошёл удачно. Трегир ещё не вернулся. И пока что штаб свободцев практически оставался без руководства. Вернее — за руководство оставался кто–то, но Анжелика в это не вникала. Если возникали какие–то проблемы, то этот кто–то решал их с Романом или Артуром, не предъявляя требований обязательного присутствия консультанта на совещаниях. Анжелика вот уже как полтора месяца практически не пропускала школу. Римадзе и Лыскову уже казалось, что их миссия заканчивается. Они несколько раз телеграфировали в Москву, что здесь им нечего делать. И им даже дали двухнедельный отпуск. Всё напоминало затишье перед бурей.

И так, Анжелика сидела на софе, закрыв глаза. Казалось, что весь мир успокоился. Володя — за глаза ребята его называли «Александрийский столп» за его почти двухметровый рост, широкоплечий, как все пловцы. Когда он улыбался, то на подбородке появлялась маленькая ямочка, что придавало шарму его круглому лицу. Светлые коротко стриженые волосы ёжиком торчали на голове. Его любимая одежда — красно–синий спортивный костюм. Он не страдал от отсутствия внимания со стороны девчонок, и обращался с ними довольно вольно, пока не влюбился сам. Но ему попалась такая же эгоистка и самовлюблённая девица, каким он был до этой встречи. Поиграв мальчишеским сердцем, она бросила чемпиона области по плаванью ради секретаря школьной комсомольской организации. Володя же, изменившись после своего «горя», а именно так ему казалось то, что он остался один, сложил песню о своей девчонке. И даже один раз, собрав своих друзей, он спел ей серенаду под окном. Слова в песне были незатейливы по типу «любовь–морковь», но мелодия — очень даже ничего. Сейчас Володя представлял собой образ печального рыцаря, везде и повсюду исполняя одну и ту же песню. Анжелика знала её наизусть, но её почему–то притягивала это милая и нежная мелодия:

Я не успел догнать тебя,

Ты не смогла остаться,

Я не смог понять тебя,

Ты не успела со мной попрощаться.

Ну, подожди, ну не спеши,

Давай вместе решим, как дальше быть.

Не уходи ты, пойми,

Задачи сей жизни не так уж легко решить.

«Интересно, а бывает счастливая любовь? Или чтобы это понять, надо обязательно страдать?» — задумалась Анж. Вдруг она почувствовала, что кто–то сел рядом. «Интересно, кто это может быть…» — подумала она, но глаз не открыла. Осеннее солнце безжалостно палило через оконное стекло. И если бы не снег за окном, то можно было бы предположить, что наступила весна. Воробьи — вечные спутники солнечного тепла — расположились на нагретой завалинке и о чём–то громко диспутировали. Кто–то положил на плечо Анжеле свою руку. Ещё мгновение… Анжела открыла глаза. Она оказалась на руках у Петра.

— Отпусти — она хотела рассердиться, но ей не удалось. Черные глаза Пети смотрели на Анжелику из–под густых сросшихся бровей озорно и весело. Среднего роста, крепко сбитый, он был похож на одного из тех парней, которых часто показывали по телевизору, называя их «голубые береты». Быть десантником — голубая мечта Пети. Он ходил в спортзал, чтобы поддержать свою форму. В армию его привело именно то, что он там мог научиться навыкам борьбы, которые так необходимы десантникам.

— Петя, кому говорю, немедленно отпусти… — Анжелика попыталась вырваться, а потом взмолилась: — ну пожалуйста.

— Ах, пожалуйста, ну, поехали, цыплёночек мой, дитятко моё…

И Петя под дружный смех понёс Анжелику в соседнюю комнату. Там он посадил её на софу: — Слушай, подруга, есть дело государственной важности. Пока не получу согласие, ты отсюда не сдвинешься с места… — Петя говорил самым серьёзным тоном.

А в это время в комнате:

— Сейчас кто–то вылетит, — засмеялась Оксана. Уж кто–кто, а она знала крутой нрав своей подруги, которая не очень–то жаловала фамильярности. Время шло. Володя по–прежнему перебирал струны гитары. Анжела и Петя так и не появились.

— Пойду, посмотрю, чем они так занимаются… — сделала было движение в сторону комнаты Римма.

Римма училась в одном классе с Оксаной и Анжелой. Красивая большеглаза татарочка с длинными чёрными косами, она уже понимала силу своих чар и даже пользовалась этим. Римма выросла в интеллигентной семье. Отец — главный инженер стройтреста, был на пятнадцать лет старше её матери. Родители Риммы представляли красивую пару. Эта красота перемешалась и передалась дочери. Римма была философом. Она любила рассуждать на умные темы, томно закатывая глаза и опуская вниз длинные чёрные ресницы.

— Оставь людей в покое. Может у них важное дело. — Володя взял Римму за руку. — Посиди.

Если честно признать, то Володя вряд ли уже вспоминал свою первую любовь с настоящей грустью. Теперь в его сердце жила красавица Римма. Но, к сожалению, когда девушка красивая, да ещё и к тому же умная, мужчины просто её бояться. Вот и с Риммой была та же история. Она видела восхищённые взгляды ребят, но они шли со своими подругами, оставляя Римму с комплиментами. Они боялись её красоты и её ума. Нельзя сказать, чтобы девочки уж очень любили Римму. Одни считали её задавакой, другие просто завидовали. По–настоящему же Римма сдружилась с Оксаной, Анжелой и Люцией, которой сегодня не было среди них, потому что она простыла. В Римме, раньше, чем в других её подругах, уже просыпалась женщина. Римма ВСЁ видела!!! ВСЁ понимала!!! А какие делала выводы!!! Ну и любопытства ей было не занимать.

— Володя, отпусти… А может Анжеле помощь нужна. — Римма потянула на себя свою красивую маленькую руку, обтянутую смуглой кожей с голубыми прожилками.

— Уж кому–кому, а помощь скорее нужна будет Пете, — засмеялась Оксана, уходя на кухню.

— Очи–тайные как ночи,

Волосы — черней всевластья.

Щиколодки голубые,

Шоколадные запястья⁶ — продекламировал Володя, нехотя отпуская её руку.

Римма зашла в комнату. Посреди комнаты стоял Петя, который загораживал проход Анжелике. Услышав, что кто–то зашёл в комнату, Петя бросил взгляд через плечо и, Увидев Римму, проговорил:

— Римма, не мешайся. Выйди, у нас тут дела государственной важности. Вот решим их и я отпущу примадонну в целости и сохранности.

Римма, тяжело вздохнув, демонстративно вздохнув:

— Ну, голубки, ну — ну, — вышла из комнаты.

— Петя, отпусти, что ты на самом деле. Перед Оксаной неудобно… — Анжелика села на диван.

— Анжелика, ну что ты за человек. Я же тебе сказал, вот услышу «да», тогда и отпущу.

— Человек, как человек. Пётр Батькович. Я–то вам зачем. Вот давай подумаем логически…

— Зачем думать логически, когда можно просто сказать: «Да…»

— Хорошо, но у меня же нет времени.

— Анжела, я посмотрел график. Завтра у тебя нет дежурства. Пропустишь одну тренировку — это не страшно. Ну вспомни, когда ты последний раз в кино была. А тут такая компания?

— Ну хорошо, а кто ещё пойдёт?

— Оксана, Римма, Люция, если поправиться, конечно, Света, я, Володя, в общем, все наши. И весь ваш класс…

— Какой ещё класс? — Анжелика весело засмеялась. — Ты же не учишься с нами.

— А.. ну и что. Я каждого спросил и каждый сказал, что пойдёт. Понимаешь. Мы билеты сейчас покупаем. Зал полный. Мест может не быть.

— Ладно, а как называется фильм?

— «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». Там Высоцкий песни исполняет. Класс. Такие средневековые сцены. В общем, один доблестный рыцарь по имени Айвенго спасает одну красавицу…

— Постой, если ты его уже видел, то зачем идти ещё раз?

— Там такие классные песни… Замок временем скрыт и укутан, укрыт… В общем, музыка к фильму так здорово подобрана. Ты же знаешь — я фан Высоцкого…

— Знаю, — вздохнула Анж. Ей было ясно, что насчёт класса Петя нагло врал. Высоцкого она любила выборочно. Вот «Кони привередливые» — это вещь, а вот про «Записки из дома сумашедших»… Ей они не нравились. — А фильм что, уже показывали?

— Да, представляешь, повтор идёт по просьбе зрителей. И вот уже второй день как каждый раз зал полон. Ты не пожалеешь

— Ладно, может и пойду… — замялась Анжелика. Ей, конечно, было приятно, что её уговаривали. Да, в конце концов, она же живая девчонка, а не робот.

— Как это может быть?

— Петя, ты же не хуже меня знаешь, что сейчас в любой момент может раздаться телефонный звонок типа: «Господин Трегир назначает встречу…»

— Но он же в Анастасе.

— В Анастасе. Может быть… Его бы на Африканский континент сейчас отправить, так ведь никакими клещами из Анастаса не вытащить.

— Я слышал, что он готовит приезд члена королевского дома. Может с ними и приедет.

— А откуда ты это слышал? — Анжелика посмотрела с интересом на Петра.

— Ну ты, мать, совсем от жизни отстала. Вчера в программе «Международная панорама» показывали интервью с послом Анастаса в СССР. И он сказал, что в начале наступающего года в СССР собирается приехать кто–то из членов королевской семьи. Пока кто кандидатура не известна. Это может быть как наследный принц, так и сама королева. И что, т. к. господин Тригир не только относиться к членам королевской семьи, но и является главой службы безопасности Анастаса, то он сейчас проводит подготовку к приезду. Что удалось выйти на след похищенной принцессы.

— Чёрт бы их побрал с этой принцессой. Без неё так спокойно жилось. Трегира было достаточно, так теперь ещё всю семейку сюда несёт. — Анжелика подошла к окну. — Петя, ты сейчас в какой группе?

— Быстрого реагирования, вместе со Стишенок. А что?

— Да так, ничего. Придётся переходить на усиленный вариант. Так что кино отменяется.

— Анжелика, не гони пургу… Только начало ноября. Один день погоды не сделают. А мы и так постараемся. Хочешь, по ночам тренироваться будем?

— Не хочу. Ладно, пошли к нашим…

— Ну, наконец–то, а то чай уже остыл. — Оксана собрала всю компанию на кухне за большим круглым столом, накрытым вышитый украинским узором скатерть.

У Оксаны дома была стиральная чистота. Мама Оксаны — Иванна Тарасовна, привезла кусочек родной Украины сюда, на Север. На кухне свисали накрахмаленные вышитые рушники, висел календарь с месяцами по–украински. Но больше всего Анжелике нравились праздники, которые проходили в их доме: с народными песнями, танцами. На рождественские праздники и взрослые и дети выворачивали тулупы на изнанку, мазали лица краской и шли колядовать по соседям. В эти дни этот маленький посёлок щитовых бараков превращался в хуторок.

Оксана, ярая атеистка, с удовольствием колядовала, считая, что это сохранение национальных обычаев и никак не объединяла их с некогда ушедшим в небытиё праздником Рождества Христова. На Пасху они красили яйца и приветствовали гостей по–старому славянскому обычаю — трекратным поцелуем, сопровождая словами о том, что Христос Воскрес. Всё это носило печать радости и благополучия. Мама же Оксаны, оставаясь человеком верующим, в тайне от домашних бегала в церковь, где освещала вербу на вербное воскресение, которую потом дарила друзьям и своим и друзьям своих детей.

Люция и Римма, несмотря на своё «мусульманское» происхождение с удовольствием принимали участие в этих забавах, не забывая в свою очередь позвать друзей на празднование Рамазана.

Вот так и жил этот маленький многонациональный бамовский городок: распевая русские и украинские песни под кавказский шашлык и узбекский плов, называя детей именами друзей, которые звучали чудно и красиво: Айгуль, Армине, Богдан, Севда, Никита…

Анжелика отхлебнула крепкий чай из большой круглой пиалы, набор которых когда–то сама же дарила Оксане на день рождения, закусила ароматного башкирского мёда…

— Ну и что, ты идёшь в кино? — прервала её блаженство Оксана.

— Угу, — Анжелика прохрустела таящим во рту печеньем «Хризантемма», которое они с час назад пекли с девчонками. Проглотив вкуснятину и запив её чаем, Анжелика поставила пиалу на стол: — Но не знаю, как получиться. Петя меня убедил.

— Артур ‘оворил, что фильм интересный. Он умудрился посмотреть е’о ещё в первый показ.

— Ксюха, а ты вчера видела «Международную панораму»? — Анжела руками обняла пиалу, как будто хотела их согреть.

— Это ты про Интервью с послом? Нет, я не видела, но се'одня звонил Роман, сказал, что в понедельник соберёмся на совещание. Так что у нас ещё три дня отдыха.

— Два, — поправила Римма, — пятница почти закончилась. — Ой, девчонки, и охота вам в мороз в штаб бегать. Я со школы прихожу домой, сделаю уроки и с книжкой в кресло.

— Та, Римма, — поучительно сказал Петя, — старой становишься. Надо больше двигаться, а то твою красоту кроме книжек так никто и не увидит. Ты к нам в армию приходи, там у нас её оценят по достоинству.

— А она и так, когда приходит, то парни шеи себе выворачивают. Если ж станет армейцем, то кто служить–то будет? Одна радость будет у ребят — с Риммой рядом повздыхать, — смеясь вместо Риммы сказала Анжелика. — Я её уже приглашала. Ну не хочет она. Пусть просто в гости приходит.

— Мне в гости больше нравиться ходить. У Вас весело. Носятся с тобой, как со списанной торбой. А если армейцем буду, так кто же на меня внимания будет обращать. Оксана командовать будет… — засмеялась Римма.

— Да, ты уж себя любишь — вставил Володя. — Вот посмотри на мой печальный опыт…

— А сам–то ты не в армии. Или уже вступил… — парировала Римма.

— Я — нет. — замялся Володя. — Там пловцы не нужны. Да и Вы же знаете, что я приезжаю сюда только на каникулы и праздники. У нас же нет школы по плаванью, вот и приходиться жить в центре. А там…

— Какая армия, — за Володю договорила Анжелика. — Ладно, это мы — бездельники, а Вы — люди занятые. Давайте оставим этот разговор… Так что, в кино значит завтра. На сколько ты говоришь?

— На четыре сеанс.

— А чего так рано? — спросила Римма. — Я бы на шесть пошла.

— Так чтобы после кино погулять или на дискотеку пойти. — предложил Володя.

— Но дискотека в восемь, а что делать до восьми.

— Пойдём в кафе мороженое поедим, и вообще, перед дискотекой поесть надо.

— Вот, обжоры, только бы поесть. — усмехнулась Анжелика. — Я вообще–то согласна и на четыре. После кино, можно в штаб заскочить… — предположила она.

— А ты, вообще–то в курсе, что Роман распорядился, чтобы тебя до понедельника в штаб не пускали? — спросила Оксана.

— Это как ещё? — удивилась Анжелика. Она не была в штабе почти неделю. С армейцами встречалась на тренировках.

— А вот так. Каникулы у тебя. Так что и не думай. И мне он не разрешил до понедельника в штабе появляться.

— Это на основании чего?

— А он от своего имени, как ‘енерал — полковник, приказ издал.

— Что–то я не помню, чтобы он с генералом армии его согласовывал.

— А ты забыла, что правила внутреннего распорядка он может устанавливать без согласования с ‘енералом армии. Так что отдыхай, подру’а…

— Ну, началось… — томно вздохнула Римма и опустила ресницы. Две длинные тени, как два крыла птицы, опустились на щёки.

— Ладно, мы все. — миролюбиво проговорила Анжелика. — Ксюха, тащи лото. Отдыхать, так отдыхать…

И вот уже вся компания весело хохотала над игрой. Проигравший выполнял желание остальных: пел, кукарекал, скакал на одной ноге, звонил случайным людям… В общем, подростки, они и есть подростки со своими приколами.

12. В штабе

Жизнь закрутилась с такой скоростью, что Высоцкий потерял счёт дням. Кажется, что только вчера всё было так спокойно, а сегодня уже опять передали, что возникли какие–то проблемы на Африканском континенте. Через неделю что–то вспыхнуло снова на Ближнем Востоке. Москва теребила: «Что у вас происходит?»

— У нас? — спрашивал Высоцкий, — У нас тишь и гладь, благодать. Армейцы ведут себя как мыши. Свободцы без руководства — тоже никаких шагов не предпринимают.

— Вы в курсе, что господин Трегир гей де Лайнандер носиться по планете, как угорелый, утихомиривая конфликт то в одной стране, то в другой.

— Ну а мы–то тут при чём? — по–прежнему «не понимал» Высоцкий, догадываясь, что руку приложили его подопечные дети. Но действительно, какие к ним претензии? Они из города не выезжают. А то, что не могут зафиксировать и взять под контроль их связь, так простите, кто же виноват, что они понасобирали со всего мира юных Кулибиных, которые изобретают такие штучки, которые не снились и фантастам. Кто же виноват, что в Советском Союзе не патентуют разработки юных гениев. А гениев в этой огромной стране было больше, чем во всём мире вместе взятом.

— Вы при чём? А вы в курсе, что когда он прибывает на место, то обнаруживается, что там устраивают «пикнички» детки, и привлечь не кого и не за что…

— Ну от нас–то вы что хотите?

— Чтобы взяли под контроль эту организацию. А то смотрите, как бы нам Анастас не заявил ноту протеста. Сами знаете, чем это грозит для страны. Если хотите, то прикройте её наконец…

«Хорошо сказать: «Прикройте»… — Высоцкий не спал уже неделю. Он ходил по комнате из угла в угол. Сегодня вернулись Римадзе и Лысков. Они влетели в кабинет и выдали, что руководство крайне недовольно. В их планы не входит портить отношения с Анастасом и вроде как приезд члена королевской семьи пока что не отменяется. — Прикройте. А на основании чего, простите. Они не Советская, а международная организация. И у неё есть разрешение на существование от ООН, и они под прикрытием ЮНЕСКО. Интересно, как они умудрились получить защиту такой серьёзной организации. И умудрились выиграть международный суд, доказав свою деятельность законной. И Конвенцию о разрешении деятельности этой организации на своей территории подписало более, чем ста стран мира, в том числе и мы. Так что же теперь… Закройте… А завтра меня закроют…»

Римадзе и Игорь Львович стояли на проходной штаба армии и ждали, когда придёт Анжелика. Римадзе почему–то чувствовал какое–то волнение. Ему не хотелось возвращаться сюда… У его супруги шёл уже восьмой месяц беременности. Её живот округлился, и кто–то там маленький пинался своими крохотными ножками. А может толкался ручками… И ему теперь больше всего на свете хотелось остаться около своей Елены Прекрасной.

Игорь Львович с интересом наблюдал за проходившими, пробегавшими ребятами. В штабе он был впервые. Если бы не Римадзе — то он так до сюда бы и не дошёл, хотя… Кто его знает. Вот уже неделю, как Анжелика не появлялась в школе. Вернее, почти не появлялась. Лариса Анатольевна сказала, что Анжелика её предупредила, что скорее всего она будет приходить редко и то в основном на первый — второй урок. Зачёты за первое полугодие за девятый — десятый класс она сдала, а контрольные за первое полугодие восьмого класса ещё не начались. Она, конечно, посетовала на то, что девочка опять забросила школу. Но с другой стороны, что она могла сделать — не привязать же её к школьной парте.

Игорь Львович уже неделю не мог «поймать» Анжелику. Именно поэтому, встретив случайно Римадзе и, узнав, что тот отправляется в штаб», он ухватился за эту возможность. Вдруг в конце коридора он заметил знакомую фигуру. «Кучерявые соломенные волосы, рост около ста шестидесяти см, тот же говор без «р»… Не может быть. Женя, сын!!! Мой сын!!!» — ужаснулся он. И как бы в подтверждение его догадке по–внутреннему радио раздалось:

— Степанюк Женя, тебя вызывает генерал–майор. Геббер Анжелика и Майдинский Роман — Иржи, Вас ждут у входа.

— Да, да, только так, ни о чём другом и речи быть не может. — Анжелика с Романом вышли из кабинета, на дверях которого висела табличка: «Генерал–полковник Майдинский Роман — Иржи».

Они прошли на проходную, которая как в любом солидном учреждении отделялась турникетом.

Внимательно посмотрев по сторонам, она подошла к Римадзе.

— С приездом, Спартак Палладович. Вы ко мне? — давая тем самым понять Игорю Львовичу, что он здесь лишний.

Игорь Львович несколько обескураженно посмотрел на Анжелику, потом на Римадзе. Нет, Анжелика не была невежливой. Она поприветствовала обеих лёгким кивком, как это она обычно делала. Ей не хотелось зря обижать Степанюка, но… Ей надо было от него отвязаться.

Игорь Львович любил свою работу, он любил подростков — этих нескладных и колючих ёжиков, которые вступают в конфликт со всем миром только потому, что хотят носить длинные волосы или рваные джинсы. Он был добрым и отзывчивым. Его любили и уважали многие. Его бывшие подопечные до сих приходили к нему и поздравляли с днём милиции. Они, не стесняясь, здоровались с ним на улице. Некоторые бывшие сорванцы сами пошли служить в милицию и не редко обращались к нему за советом. Многие, кто попал под его влияние — исправлялись. Но только Анжелика не знала этого всего или просто не хотела знать. Она считала, что выполняет свою, очень важную работу — ведёт борьбу за справедливость, а Игорь Львович пристаёт к ней с какой–то мелочью. «Ну кому нужна эта школа, если перед тобой дела мирового масштаба. Она же не дурочка, и не неуч. Просто природа дала ей немножко больше, чем многим другим…»

— Нет, я к Роману. А к тебе — Игорь Львович. Роман, к тебе можно? — обратился Спартак Палладович к Роману, который стоял рядом.

— Анжелика, почему ты сейчас не в школе? — спросил Игорь Львович, подыскивая слова без «р». Он решил начать без долгих проволочек, опасаясь, что Анжелика сейчас убежит и он останется один среди этой многочисленной толпы.

— Игорь Львович, неужели удобнее места, чем коридор вы не нашли? Роман, у нас есть свободный кабинет, где нет посторонних ушей?

— Да, кабинет генерала армии.

— Мы его займём. Пожалуйста, распорядись, чтобы нам не мешали. Ладно? Что ж, пойдёмте, коли от вас по–другому не отвяжешься.

Игорь Львович осмотрел небольшой уютный кабинет. Голубые стены с сине–белым геометрическим рисунком, голубые шторы, темно–синие крутящиеся кресла, голубая ваза для цветов, голубая «тарелка» на потолке. Такое количество голубого цвета не могло не понравиться любителям меланхолии. Но то ли от сиреневого вкрапления в рисунок штор, то ли висевшей на стене картины неизвестного художника с изображением раннего утра — кабинет холодным не казался. Хотя хотелось немного побольше тёплых красок.

Степанюк снова повернул голову к картине. Где–то он уже такое видел. Было видно, что художник был ещё очень молод, он только начинал творить, но явно в нём пробуждался большой талант. Да, действительно, это было очень красиво: деревья, освещённые первыми солнечными лучами, которые пробивались сквозь изумрудную зелень. Блики на воде. И склонившие к воде ирисы.

— Красиво? — вдруг спросила Анжелика.

— Да, а кто автор?

— Мне тоже нравиться. Я люблю классические пейзажи. Абстракционистов терпеть не могу: нарисуют две линии, назовут: «Без титров» — и гадай, что за бред…

— Ну не скажите… — Игорь Львович любил рисовать. В свободное от работы время, особенно летом, он брал краски, кисточки, ставил мольберт где–нибудь на берегу реки и вдохновенно творил. Его работы даже были отмечены на конкурсе народного творчества. Он любил эти дни: жена сидела с удочкой на берегу, а потом из наловленной рыбы варила уху. Дети тут же или ловили рыбу, или носились с сачком за бабочками, играли в бадминтон. А потом — падали в траву и смотрели на высокое голубое небо. А он же… рисовал. Он не мог рисовать дома, нет, для творчества ему нужны был лес и река… Он читал много книг по искусству и был достаточно подкован на эту тему. — Это же самовыражение. Каждый рисует так, как чувствует.

— Хорошо, но вот возьмите чёрный квадрат Малевича. Малевич он и есть Малевич — от слова малюет. Это может сделать любой ребёнок.

— Но ведь не сделал, он первый…

— Да глупости всё это. Просто люди хотят быть знаменитыми, а рисовать не умеют, вот и старается, кто во что горазд. Нарисовать вот этот лес, я думаю, намного сложнее, чем тот же самый чёрный квадрат…

— Нет, но кто автор? Я вижу, что это начинающий художник.

— А вам импрессионисты нравятся? — Анжелика явно не хотела отвечать на вопрос. Она что–то написала на бумажке, по селектору вызвала Митко.

— Да, мне очень нравиться пруд с Кувшинками у Моне. А тебе…

— Ну из импрессионистов Клод Моне мне нравиться, но больше я предпочитаю Сислей. Правда, я не большой знаток искусства. — Анжелика отдала вошедшему Митко записку — Митко, только немедленно. — после чего она снова обратилась к Степанюку — Я предпочитаю Шишкина, Саврасова, Левитана…

— Да, по этой картине видно, что у тебя тяга к классическим пейзажам. Это ты рисовала?

— Ну что вы, — Анжелика засмеялась. Кто–то вошёл в кабинет. Игорь Львович сидел спиной к входным дверям. Ему, видимо, как и Анжелике совсем не хотелось обсуждать тот вопрос, который привёл его сюда. — Вы слишком хорошо обо мне думаете. Я не умею рисовать. Я как–то музыке больше и по дракам… А вот по художественной части, так это у нас… Женя, возьмёшь заказ на ещё одну такую картину. Она очень понравилась Игорю Львовичу.

Игорь Львович оглянулся. Перед ним стоял его сын. Анжелика была против того, что родители не знали, что их дети ходят в армию. Она ничего плохого в армии не видела. Женя вообще–то не возражал, если его отец узнает, чем они с Машей занимаются. Тем более, что конфликт, который произошёл в октябре, принял затяжной характер. Обе стороны молчали, но обеим сторонам это молчание было в тягость. Но Игорь Львович не знал, с чего начать, а дети — они просто обиделись. Записка, которую Анжелика написала Жене, была следующего содержания: «Я беседую с твоим папой в кабинете генерала армии. Если хочешь — приходи.» Женя пришёл. Ему казалось, что объясниться при Анжелике будет легче. Всё равно бы отец узнал про армию. Следом за Женей в кабинет залетела Машка:

— Привет, Анжела. Женька, ты чего хотел? Ой, папка, а ты чего здесь делаешь? — радостно протараторила Машка и резко замолчала. Ей и без ответа стало понятно, что отец пришёл по Анжелину душу.

— Митко, пожалуйста, распорядись насчёт кофе. Нас четверо… — Анжелика сказала в селектор. — Присаживайтесь, Степанюки — она показала на стулья, которые стояли около длинного стола, напротив их отца. Сама же она сидела на месте генерала и очень даже неплохо смотрелась.

— Женя, Маша, что вы здесь делаете? — наконец прервал молчание Игорь Львович после того, как в кабинет принесли кофе.

— Папа, мы же тебе говорили, что картингом занялись. А в городе другой секции нет. — спокойно пояснил Женя.

Анжелика молча наблюдала за семейной сценой.

— Но я же вам говорил, чтобы вы ни ногой сюда не приближались.

— Говорил, — вздохнула Маша и опустила голову на грудь, — да поздно уже было.

— Как это поздно?

— Ну, общем, папа, мы здесь уже давно. Это на картинг мы недавно пошли. А сначала просто в спортзал ходили.

— И что, значит меня скоро тоже будут вызывать в школу, потому что мои дети её не посещают. Во, стыдоба… — Игорь Львович запустил обе руки в голову.

Анжелика поняла, что пора спасть ситуацию.

— Игорь Львович, вы не переживайте. Из прогульщиков я здесь одна. И то только потому, что учусь хорошо. У нас здесь достаточно строго: помогают отстающим. Понимаете, чтобы продвигаться по лестнице, надо не только что–то хорошо уметь, но и учиться хорошо. Они на картинг смогли пойти, когда Женя исправил тройку по английскому. Ну не давался ему язык, а у учительницы в классе их пятнадцать человек. С каждым она не может отдельно заниматься. А у нас тут почти каждый второй на английском говорит. Подтянули его. Женя, что у тебя за четверть выходит?

— Пять…

— Да, папа, а мне помогают с зоологией.

— Но это же просто — выучи и всё. — Игорь Львович несколько приободрился.

— Нет, не просто. Это сложно. Не просто выучить, а понять. И здесь очень интересно. Ты думаешь, мы только машины учимся гонять? Мы тут помогать друг другу учимся, поддерживать друг друга. Вот только нас не пускают на серьёзные дела… — вздохнула Маша.

— Это какие ещё такие серьёзные? — удивился Игорь Львович.

— Ну на встречи со свободцами. Мы их практически ни разу и не видели.

— Рано вам ещё, да и не надо. — остановила Машу Анжелика, видя, что та пошла не в то русло. — Так вот, Игорь Львович, вот эта самая картина — это дело рук вашего сына.

— Как моего сына? Женя, ты же про краски даже слышать не хотел.

— А я увидел, что здесь стены голые и холодные, вспомнил твои картины, как от них тепло и свет идёт, вот и решил попробовать. Вспомнил, как ты меня когда–то учил. Вот, видишь, что получилось. Я теперь для многих кабинетов нарисовал. Ребятам нравятся и они меня просят. Некоторые даже для дома просили. — Гордо сказал Женя. — Анжелика, можно, я папе покажу свои картины, которые в актовом зале висят.

— Хорошо, если у папы больше нет ко мне вопросов…

— Нет… — растерянно ответил Игорь Львович. Сегодня было всё так хорошо, что ему совсем не хотелось портить эту атмосферу дружбы и понимания, которая едва наладилась. — Да свидания, Анжелика. — И Игорь Львович вышел из кабинета со своими детьми.

Анжелика посмотрела, как закрылась за ними дверь. Потом сказала в селектор:

— Митко, Артур у себя? Хорошо, передай ему, чтобы он приготовил бумаги, я сейчас зайду. — она подошла к окну, постояла, глядя на улицу, потом тряхнула головой, как будто хотела стрясти с себя что–то плохое, и, повернувшись на каблуках, вышла из кабинета.

Тем временем Римадзе, беседуя с Романом в кабинете последнего, пил кофе:

— Вырос я в деревне Ежувке Воеводство Катовице. — рассказывал Роман о себе с небольшим польским акцентом. Те слова, которые были общими в обоих языках, Роман произносил по–польски. — Когда мне было 7 лет, моя семья переехала в Краков. Нас в семье было двое детей: я и моя сестра Эльжбета. Ей тогда исполнилось 9. В тот страшный день мы были на дне рождении у Гражины, моей одноклассницы. Я не помню подробности, помню только, что кто–то говорит, что родители погибли… Я не поверил, потому что мы все только что смеялись. Вдруг я увидел, что тётя Марыся, мама Гражины, плачет, потом заплакала Эльжбета, потом я. Но я не знал, почему все плачут. Потом только я узнал страшную правду. Я не мог поверить, что родители погибли в автокатастрофе. Я их всё ждал, ждал, а они не возвращались. А потом нам их показали уже в церкви. Эльжбету забрали дальние родственники. А меня не захотели. Я был непослушным болезненным ребёнком. В детский дом я не захотел, сбежал к армейцам. Дослужился до генерала — полковника. Вот, собственно говоря, и всё. В этом году у нас перевыборы и, наверно, я останусь в кочующем штабе в наставниках. А может, меня снова изберут в генералы…

— А с Анжелой давно знаком?

— Да, я ведь в кочевом штабе. Я знаю её уже два года. Она очень повзрослела за эти два года. Быть консультантом в четырнадцать лет — знаете, это что–то значит.

— А стать генералом в тринадцать?

— Понимаете, у нас генералы — дети. Вообще–то все самые серьёзные решения принимает генеральский штаб, куда входят наставники. Они не говорят: «Это должно быть так…» Они объясняют, почему, это должно быть так. А генерал–армии, он собирает сведения и визирует решения генеральского штаба. Он может и не согласиться. У генерала армии целый штат консультантов и советников. Они вправе рассмотреть любое решение генерального штаба и его отменить. Тогда генерал армии его не подпишет, если генеральный штаб его в этом не убедит…

— И всё–таки, что ты можешь сказать об Анжелике?

— Я о ней ничего не могу сказать. Это она должна сделать сама. Она Вам сама всё скажет, если нужно будет. И ещё, сделайте так, чтобы детская комната милиции и Игорь Львович оставили её.

— Роман, это ваших рук дело, что господин Трегир летает по планете…

— Как ошпаренный? — усмехнулся Роман. — В некоторой степени — да.

— То есть?

— Армейцы есть практически во всех странах мира… В общем, легче перечислить, где нас нет. Вот, предположим, поступает нам сообщение из какой–нибудь страны: «Нам не нравятся новые реформы…», или «Мы хотим улучшить положение бедняков…», или «Мы напали на след наркоторговцев…»

— Кого, кого?

— Наркоторговцев. Например, в К*** правительство нам официально платит за оказываемую помощь в борьбе с наркомафией. Мы дети, нам проще пролезть, услышать, узнать. На нас меньше всего думают, поэтому у нас меньше всего потерь…

— Потерь… Каких потерь?

— Самых настоящих. Те, кто борется за правое дело, не может быть уверен, что доживёт до завтра. Но он должен этого хотеть.

— Доживёт до завтра… Постой, Роман, вы ещё дети. Вам рано идти на войну. С вас хватит уличных войнушек.

— Вот именно. Вы знаете, сколько погибает детей во время так называемых уличных войнушек на Ближнем Востоке? А вы знаете, что там детей учат убивать друг друга раньше, чем те учатся ходить. А мы хотим научить не стрелять друг в друга только потому, что у тебя другой язык. Мы хотим жить в мире. Но за мир, как это не странно, приходиться бороться с дядями и тётями…

— По–моему мы отвлеклись. Значит, вам говорят: «Мы хотим сделать переворот…»

— Не переворот, а изменить закон, ну и тому подобное. Они нам присылаю данные, заметки, пожелания, которые собирают по всей стране. Приходят все эти бумаги в разрозненном виде от разных сторон. Мы проводим параллельно независимые исследования. Потом анализируем полученную информацию. Ну и делаем выводы: стоит — не стоит что–то делать. И если стоит — то составляем программу, выделяем людей, если надо, средства…

— А откуда вы берёте средства?

— Нас финансируют многие общественные организации. Потом сами зарабатываем: продаём какой–нибудь патент, и живём на проценты. Часть денег выделяют бывшие армейцы, кто открыл свой бизнес, то выделяют некоторый процент… В общем, как можем, так и крутимся…

— Анжелика какую роль играет в армии?

— Я же сказал, она консультант.

— Хорошо, ну а почему тогда Трегир носиться именно с ней, а не с остальными консультантами?

— Так её основное направление, это хорошо развитые страны Европы, куда входит Великобритания, Анастас… Вот Трегир и носиться. Зачем ему нужен пороховой склад?

Продолжить Роман не успел. Ему передали телефонограмму. Он внимательно прослушал и тут же попросил соединить его с Анж по селектору.

— Анжелика. Со–он крюхво. Свободим вым ель сульен.

— Угу, — раздалось в ответ.

Спартак Палладович впервые услышал межармейский язык «симбо». Римадзе встретил Анжелику в коридоре.

— Вы извините, Спартак Палладович, но у нас, к сожалению, срочное дело. Мы потом с Вами договорим, хорошо? А сейчас я попрошу Вас покинуть здание. Машина Вас будет ждать около входа.

На выходе Спартак Палладович столкнулся с Анжеликой.

— Анжела, сегодня я жду тебя в кабинете Высоцкого… — начал было Римадзе.

— Ни сегодня, и не завтра. Простите, я не знаю когда. Мне некогда. Извините, но я удаляюсь. — и она ушла.

Римадзе посмотрел ей в след. Он улыбнулся. Вот она в деле: незамедлительная, быстрая в движениях и удивительно спокойная одновременно. «Похоже, что таких людей как она не так уж много. Ей всё надо и всё слишком легко даётся. А что не даётся — берёт сама.» — подумал он.

Конец ознакомительного фрагмента.