Мчащиеся мустанги

Макс Брэнд

«Мчащиеся мустанги» – история превращения Тома Глостера из юного недотепы в Томазо – дьявола. Он помогает молодому Дэвиду Пэрри вернуться в родной дом, преодолевая немыслимые препятствия и обретая в конце концов любовь и счастье.

Глава 1

Польза для дома

Том Глостер распахивал землю в пойме реки, по обоим ее берегам. Старшим братьям достались участки повыше и полегче, кроме того, они пасли стадо, гоняли скот на рынок, бывали на ярмарках и родео. А Тому только и оставалось, что потеть здесь — поднимать залежь шириной не более пары сотен ярдов, длиной почти в милю, где-то уже, где-то шире, но неизменно жирную, трудную для вспашки. Несколько лет назад здесь не было ничего, кроме зарослей кустарника, пока отца не осенило — он нашел работу для младшего сына.

Эта мысль ему пришла в голову не случайно — все остальное у Тома не получалось. Мать считала, из-за того, что у парня слишком доброе сердце, но отец называл его недотепой от рождения, с которым ничего не поделаешь. Том боялся причинить кому-нибудь боль, поэтому не желал учиться арканить скот, его трясло, когда животных клеймили раскаленным железом. Словом, он не годился для работы в седле, а потому был лишен прелестей свободной, деятельной и увлекательной жизни на пастбищах. Какой же ты мужчина, если не умеешь управляться с лассо?!

Были у Тома и другие недостатки. Например, он не любил мастерить. Просто не мог построить ограду, без того чтобы та не валилась из стороны в сторону. Не получалось и сколотить самую простую полку. Часами он глубокомысленно разглядывал вещь, которую требовалось всего-то чуть-чуть подправить.

Мать говорила, младшенький так долго раскачивается из-за того, что всегда взвешивает все за и против. А отец утверждал, что парень никак не примется за дело, поскольку не умеет думать.

Том был в семье пятым сыном и седьмым ребенком. Его рождение не вызвало большой радости. С самого начала он оказался просто лишним ртом, не более того. Только не для матери. Она была единственным близким ему человеком. Отец же был убежден, что малый не стоит даже того, чтобы его учить, и повторял: «Ученый дурак хуже безграмотного дурака».

И Том Глостер учился у матери. Она привила ему любовь к чтению, научила правильно писать. А он в свою очередь перенял ее манеру говорить — неторопливо, не повышая голоса, не употребляя бранных слов. Том вообще мало бывал среди мужчин, поэтому не перенял от них ни хорошего, ни плохого. Так в одиночестве и вырос — рослым сильным красивым парнем, правда, несколько медлительным. Остальные шестеро были в отца — смуглыми, темноволосыми. Он же унаследовал от матери светлые волосы и бледную кожу.

Так и получилось, что Том оказался привязанным к этой узкой, почти не продуваемой ветром лощине, которую сфокусированные склонами солнечные лучи превращали летом с утра до вечера в раскаленное пекло. Но все здесь было делом рук его одного. Лощина даже стала предметом его гордости — ибо тут он впервые обрел смысл своего существования. Он расчистил землю по обе стороны речки, повалил два стоявших по берегам напротив друг друга больших дерева, соорудил основание моста, соединившего обе полоски земли, а теперь вот орудовал плугом. В его распоряжении были старый чалый, словно выгоревший на солнце, мул и в одной упряжке с ним крепкий бычок.

Это была довольно необычная и страшно медлительная упряжка. Лемех плуга то и дело вонзался в спутанные клубки корней — ведь вспахивать пришлось самую что ни на есть трудную, нетронутую целину. Порой за целый час удавалось сделать лишь одну борозду длиной не более сотни ярдов. Плуг, дергаясь и протестующе скрипя, с трудом выдирался из корней. Время от времени ломался, и тогда Том Глостер смотрел на него, беспомощно опустив руки, потому что был не силен в ремонте таких вещей. В конце концов к нему спускался отец или кто-нибудь из братьев и, окинув его полным презрения взглядом, молча налаживал плуг. В семье на Тома уже давно махнули рукой.

Как бы то ни было, но у него были сильные руки и бесконечное терпение. Поэтому мало-помалу ему удалось проделать огромную работу. Он начинал трудиться с раннего утра и возвращался домой, когда садилось солнце. Его усталая упряжка плелась сама по себе позади. Том обладал странной властью над животными. Отец любил говорить, что малый понимает речь бессловесных тварей и потому, видите ли, не слишком охоч разговаривать с людьми! Но, поднимаясь каждый вечер в сумерках из долины, Том никогда не выглядел уставшим, а на лице его блуждала все та же, что и по утрам, слабая терпеливая улыбка. Некоторые были склонны считать ее насмешливой, но чаще даже незнакомые люди видели в ней отражение глубокого внутреннего спокойствия.

К тому времени, когда парень возвращался домой, ужин скорее всего уже заканчивался и ему мало чего оставалось, потому что, хотя мать и старалась приберечь что-нибудь для своего младшенького, остальные — здоровые, голодные, молодые — считали себя вправе смести со стола все до последней крошки. Если Том опаздывает, то наказывает сам себя. А как еще можно его научить? Правда, они были убеждены, что он никогда не научится. Слишком рассеянный, абсолютно не замечает времени. Злая на судьбу старшая сестра, которой перевалило за тридцать, а она все еще не была замужем, не раз повторяла, что Том каждый день заново узнает для себя две вещи: что солнце взошло и что солнце село. Том Глостер выслушивал подобные шутки без обиды, поэтому, если заходила речь о нем, все высказывались в его присутствии, хотя, правда, такое бывало не часто. В среде вечно занятых, без умолку болтающих членов семьи он выглядел эдаким безмолвным каменным истуканом. И когда возвращался, они, опершись локтями на стол, на котором не оставалось ни крошки даже овощей, равнодушно пожимали плечами.

Том обычно спокойно оглядывал присутствующих. Мать поднималась из-за стола поискать что-нибудь на кухне, но окрик главы семейства возвращал ее на место.

— Надо же когда-нибудь научить парня думать! А то так и останемся у него в няньках!

Тогда Том направлялся к хлебному ларцу, отыскивал там сушеные фиги, довольно жесткие, некоторые чуть подплесневевшие. Довольствовался ими, и казалось, ему все равно. Он ел что попадалось под руку, и никогда его невозмутимый взгляд не выражал разочарования или обиды.

Однако даже до самого заброшенного озерка в самом глухом лесу в конце концов долетает ветер, рябит воду. Так и в тот день сверху по тихой долине прокатился зычный голос. Снимая с лемеха полпуда спутавшихся корней, Том остановился, поднял голову и увидел наверху махавшего ему старшего брата.

Парень послушно поднялся наверх. Невыпряженные мул с бычком, как две собачонки, покорно плелись за хозяином.

— Кричу тебе полчаса! — раздраженно заметил Джим. — Что у тебя, черт побери, вата в ушах?

Том никак не отреагировал. Стоял и молчал. Он всегда таким образом отвечал на упреки, и, знаете ли, это действовало, особенно на незнакомых. Ибо в наступавшей заминке спокойный веселый взгляд начинал казаться значительным. Правда, домашним эта его манера была слишком хорошо известна.

— Чего молчишь, Том? Словно язык проглотил. Я охрип, пока докричался. Сегодня у тебя есть шанс сделать кое-что для дома! — произнес торжественно Джим.

Парень одобрительно кивнул. Ему всегда очень хотелось сделать что-то для семьи, потому что родные постоянно с издевкой напоминали, какой он плохой помощник. И если эти слова не оставляли отпечатка в душе, они тем не менее западали в сознание. Потому с геркулесовым терпением и отдавал все силы на расчистку речной поймы. Его усилия уже удвоили стоимость ранчо, однако никто не удосужился похвалить Тома за труд. Так что, когда он услышал о возможности как-то помочь родным, у него загорелись глаза.

— Знаешь серую кобылу Хэнка Райли?

— Не, — ответил Том.

— Не знаешь эту кобылу?

— Не.

— Убей меня, если ты вообще что-нибудь знаешь!

Том ждал. Ему нечего было сказать.

— Ладно, так или иначе, серая кобыла Райли сейчас в деревне. Он нашел парня, который купил ее, почти не глядя. Представляешь?

Лицо Тома не выражало никаких эмоций.

— Слушай, парень, — взревел разъяренный братец, — да ты ее знаешь! Это та самая кобыла, которая изуродовала плечо Пинку Лейси, а прошлой осенью искусала молодого Мильтона. Теперь вспомнил?

— Не, — повторил Том.

Джим глядел на него в полном отчаянии.

— Ладно, какая разница, — наконец пробормотал он, сдерживая рвавшиеся из горла ругательства и с горькой насмешкой глядя на брата. Что толку с того, если выпороть камень? — Тогда слушай, как было дело. Этот малый в чудной одежке является в деревню и спрашивает, нет ли у кого на продажу лошади, потому что его конь охромел. Джерри Питерс говорит ему, пусть спросит у Хэнка Райли, потому что тот продает приличную серую кобылу. Представляешь? Ну и чудак этот Питерс! Такие вот у него шуточки! Так или иначе, этот малый идет к Хэнку. Хэнк присматривается к нему и предлагает поменять кобылу на коня этого малого, потому что конь не хромой, а только немного загнан. В придачу к коню просит двести долларов. Так вот, малый, лишь взглянув на кобылу, не торгуясь, согласился. Само собой, он в жизни не видал таких лошадок. Выложил наличные, снял седло со своего коня, взял аркан и пошел к кобыле. Заарканил, даже оседлал. А потом она дала ему жизни! — Джим Глостер злорадно захохотал. — Вот бы посмотреть! — захлебываясь от смеха, воскликнул он. — Малый перелетел через забор. Поднялся, попробовал еще раз, но она приложила его так плотно, что на земле остался полный отпечаток. На этот раз он поднялся не так резво. Если бы кобылу не отогнали жердями, она бы его загрызла. Мало-помалу парня оттащили к ограде. А когда он очухался, то сказал, что ему нужен хороший объездчик лошадей. Так вот, малыш, это твой шанс! Ты ведь умеешь ладить со скотиной. Мне никогда раньше это не приходило в голову, а тут, когда узнал, что малый готов выложить сотню долларов, осенило. Именно то, что надо! Наконец-то сделаешь что-то для дома!