Тебе жить

Макс Касмалинский, 2022

Пьеса в трех действиях В небольшом провинциальном городе существовала рок-группа, которая распалась. Через несколько лет музыканты встречаются вновь. Содержит нецензурную брань.

Действующие лица

Антон «Паныч» Панченко, безработный, на вид 33 — 35 лет, лидер местной рок-группы «ДП», прекратившей свое существование.

Вадим «Геринг» Родзянко, менеджер, бывший соло-гитарист и бэк-вокалист рок-группы «ДП».

Владимир «Кент» Полянский, бизнесмен, барабанщик группы, 35 лет.

Карина, его жена, 33 года.

Юрий «Веник», Попов, бывший бас-гитарист группы «ДП». 33 года.

Анка, его жена лет 20-ти, в свое время поклонница рок-группы «ДП».

Иван Акимович, сосед Паныча, ветеран Великой Отечественной войны.

Директор.

Спонсор.

Рыжий слесарь.

Слесарь-блондин.

Действие происходит в небольшом провинциальном городе, расположенном неподалеку от границы РФ с Казахстаном. Когда-то в этих краях шло освоение целинных земель, еще раньше сюда ссылали нелояльных лиц, а многие являлись сами, сбежав из Центральной России. В этом глухом городе, продуваемом сухими ветрами, как и во множестве других подобных, идет своя неспешная жизнь. Возле здания мэрии нередко пасутся телята, а белесый пастушок сидит неподалеку с ноутбуком на коленях и по скайпу разговаривает с родней в Ганновере. Здесь есть аристократия и чернь, мелкие буржуа, еще более мелкий пролетариат, оживает раз в пять лет местная политика, примерно с той же периодичностью возвращаются лидеры общественного мнения, украшенные татуировками высокого ранга. Городские газеты муссируют скандалы локального значения, публикуют разоблачительные статьи, в результате чего их закрывают, и пресса уходит в виртуальное пространство, где число подписчиков такого канала никогда не превысит численность населения города. Есть и культурная жизнь — театр, кино, музыканты. Несколько лет назад в городе пользовалась популярностью рок-группа со странным названием «Джамбулат против», исполняющая нечто в стиле «фолк-панк». По мнению многих, если бы этот коллектив работал в столичном городе, непременно имел бы широкую известность среди поклонников такой музыки.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Квартира Антона Панченко. Интерьер словно из ситкома: справа вход с лестничной клетки, небольшая прихожая, где на стене приклеено несколько старых афиш группы «Джамбулат против», ведет в гостиную. Здесь в правой стене — дверь в санузел, слева — выход на балкон, прямо расположен вход в кухню, рядом закрытая дверь в спальню. В углу — компьютерный стол, а посредине комнаты за длинным низким столиком виден диван, несколько стульев.

1.

Летний день, солнце заливает гостиную, время обеденное. В квартиру тихо входит Вадим, он одет в летний костюм, через плечо спортивная сумка. Останавливается перед афишами на стене, улыбается, достает телефон, несколько раз фотографирует стену.

ВАДИМ. Двери настежь, никого не боится. Или некого бояться. (Громко) Эй! Есть кто живой?

Тишина. Вадим ставит сумку в прихожей, проходит в комнату.

Кто дома есть? Хозяева!.. (Сам себе) ничего и не изменилось…

Прохаживается по комнате, трогает руками диван, выглядывает в окно. В это время приоткрывается дверь в ванную, оттуда выглядывает Паныч, он сидит на корточках, некоторое время наблюдает за Вадимом.

ПАНЫЧ (негромко). Ва-адик.

Вадим оборачивается, никого не видит, озирается.

Вадим-м!

Вадим смотрит вниз, замечает Паныча, делает несколько резких шагов, останавливается.

ВАДИМ. Антоша! Дружище, привет. (После паузы, настороженно). Ты в порядке?

ПАНЫЧ. Ага. Сижу, никого не трогаю, починяю трубу.

ВАДИМ. Привет, дорогой. Сто лет не виделись.

ПАНЫЧ. Это были лучшие сто лет в моей жизни.

ВАДИМ (усмехается). Окей. Пусть так. А тебе долго еще ремонтировать?

Идет в прихожую, достает из сумки коробку с коньяком.

Понимаю, в косяках. У меня тут качественный алкоголь, готов просить прощения. Или у тебя мораторий?

ПАНЫЧ (вернулся внутрь, его не видно). Не знаю. Надо кости бросить на чет-нечет.

Вадим ставит бутылку на столик, подходит к двери.

ВАДИМ. Я знал, что будешь счастлив меня видеть. Но чтобы на коленях!

Открывает настежь дверь в ванную.

Может, встанете, уделите время гостю?

ПАНЫЧ. Пожалуйста.

Из двери струя воды обливает Вадима. Тот отскакивает.

ВАДИМ. Вау! Что такое.

ПАНЫЧ (приказным тоном). Сюда иди!

Вадим скрывается за дверью.

Тряпка! Руку! Держи! Зажимай. Крепко держи!

Паныч выбегает, скрывается на балконе, возвращается оттуда с деревяшкой в руке и ножом, начинает выстругивать.

ВАДИМ (кричит). Сказать не мог? Хорошо еще вода не горячая.

ПАНЫЧ. С чего ей быть горячей? (Посмотрел на свет деревянную заготовку). Не зима. Не четверг. (Направляется в ванную). Не день космонавтики.

Слышна возня, шипение воды, удары молотком по дереву. Потом возгласы «привет!», «здорово!», «дружище», «братан», «целоваться не будем!». Паныч и Вадим выходят в комнату в обнимку.

ВАДИМ. А ты как бы не удивился.

ПАНЫЧ (отходит к балкону, кидает туда молоток). Как обычно, в первый раз, совершенно неожиданно. Позвонили добрые люди, сказали: ваш человек, негодный Геринг, шляется у нас по частному сектору. По улице Совхозной, в частности.

ВАДИМ (снимает пиджак, вешает его на спинку стула). Отчего негодный?

ПАНЫЧ. Так потерялся! Пропал, как не Геринг, как аж Борман. Я за тебя заскучал. Засосала Москва. Года три уже тишина. Ни телефона, ни всяких этих сетей. Зачем номер сменил?

Вадим пожимает плечами.

Ладно, сейчас пацанам наберу. (Берет со столика телефон).

ВАДИМ (останавливает). Оу-оу! Подожди, ребятам само собой, но у меня дело есть, такое конфиденциальное, что… Одним словом, надо переговорить тет-а-тет.

Оба садятся на диван. Паныч тычет кулаком в плечо друга, он рад, но виду не показывает.

(После паузы). Мне стало известно, что ты нуждаешься в крупной сумме денег.

ПАНЫЧ. Да? Но уже… А откуда тебе это известно? (Грозит кулаком в сторону окна). Изведу стукача!

ВАДИМ. Я сам хоть и ушел с радаров, но о друзьях не забываю. Присматриваю за вами (улыбается) сорванцами. Особенно, как ты понимаешь, за тобой. Во-от. Я могу определенным образом поспособствовать.

Паныч складывает руки на груди, демонстрируя повышенное внимание.

Есть у меня для тебя банковская карта. ПИН-код на ней мой день рождения.

ПАНЫЧ (с сарказмом). Естественно твой. (Протягивает руку). Давай.

ВАДИМ. Ха! Не так просто. Не так просто.

ПАНЫЧ. И в чем сложность?

ВАДИМ. Предлагаю пройти квест.

ПАНЫЧ. Какой?

ВАДИМ. А помнишь, в детстве, я сижу с книжкой, а ты стебешься? Ты всегда надо мной насмехался по поводу чтения? Типа, книгочей, и все такое. (Изображает). Пойдем на улицу, чтец-малец, кого ты глаза только портишь.… Помнишь?

ПАНЫЧ. Дети мы были, чего там. Детям всегда нужен вратарь между сосен стоять. Такой мешок вроде тебя или этот… кто там в сборной сейчас?

ВАДИМ. Спорное мнение, между прочим. Это еще надо смотреть, кто мешок, а кто и… Джанлуиджи Буффон. Я не про сборную — про себя. С поправкой на возраст и местность.

ПАНЫЧ. Насчет карты и квеста.

ВАДИМ. Да. Так вот, (встает). Карта, собственно, спрятана под самым старым высоким деревом, в одном из райончиков вашего городка.

ПАНЫЧ. Так их всего четыре. Я сейчас съезжу…

ВАДИМ. Я не про официальные, а про разные Забегаловки, и тому подобные.

ПАНЫЧ. Так это (загибает пальцы, озадачивается). Это месяц валандаться!

ВАДИМ. Какое чудесное слово — валандаться! Отвык я за восемь лет от архаизмов и фольклора. Во-от! А в квесте — подсказка: в одном из рассказов писателя О, Генри упомянут город, название которого совпадает с бытовым наименованием одного из уголков здесь.

ПАНЫЧ. У него и у нас совпадает и это будет район. (Пародирует). А там оно, дерево. Такое!

ВАДИМ. Самое взрослое.

ПАНЫЧ. Мгм! Мне делать больше нечего. Вадик! Что за цирк? Не буду я ничего искать. Тоже мне! Нашел дебила. Я тебя сейчас выгоню на хрен! Что я щегол тебе?

ВАДИМ. Как хочешь. Я просто через банк заберу обратно и все. (Уговаривает). Ну, Антош, ну, игра, ты же любишь свои кости, чет-нечет.

ПАНЫЧ. Чего это за «Антош»?! Сроду меня так не звал…(Издевательски). Приехал друг. (Пауза). А с другой стороны, че бы нет? Прочтем все творчество известного ирландского писателя О, Генри. С завтрашнего дня начну. Да я, может, на первом рассказе вычислю. Поиграем! Тогда звоню парням? Ты открывай бутылку-то. Правда, у меня жрать нечего. (Ворчит, уходя в кухню). Надо еще слесарей вызывать…

Вадим внимательно оглядывает комнату, идет в прихожую, возле афиши «Джамбулат против) беззвучно изображает игру на гитаре, трясет головой, как на сцене. Из сумки достает футболку, переодевается. Паныч возвращается с пакетом.

ПАНЫЧ. Яблоки есть. Местные, не магазин. Ими закусим пока.

ВАДИМ. Мытые?

ПАНЫЧ. Ну как мытые? С дерева. Хочешь — мой. Нежные все стали.

Вадим уходит с яблоками в ванную.

А в детстве, помнишь, Геринг? Хавали даже с земли.

ВАДИМ (кричит). Я даже помню те огороды, где мы яблоки и сливы обносили.

ПАНЫЧ (сам себе). Не все еще потеряно.

Достает с полочки под столиком бокалы, тарелку. В это время возвращается Вадим.

Ты наливай. За встречу тогда, без длинных тостов. Подождем, пока все соберутся.

Сидя на диване, выпивают, хрустят яблоками.

ВАДИМ. Мы, дети конца восьмидесятых, последнее, наверное, поколение, кто знает эту древнюю забаву — чужие яблоки таскать. Особенно, типа, меня, я в своем доме жил, не то, что ты — на этаже. Помню, первый от тропинки сад у бабки Харитонихи был, там белый налив. Еще у Курыленок. Кравчуковский сад, мелкие такие — дичка, по первому морозу надо. Потом часто мы лазали, где дед Петро. Мы — это мы, ты — боялся.

ПАНЫЧ. Ибо собаки.

ВАДИМ. До сих пор с собаками не помирился?

ПАНЫЧ. Они меня не любят. Я — их. Это как с пьяными: я пока трезвый — а это где-то до одиннадцати утра — пьяных терпеть не могу. После меня бесят трезвые — скучные они, чего-то ходят туда-сюда, на машинах еще, работают, как лохота, зачем-то.

ВАДИМ. Скучные, да. (Пауза). А где Карина?

ПАНЫЧ. Карина, понимаешь ли, дома. Они сошлись с Вовкой.

Вадим безмолвно удивился.

Оно и к лучшему.

ВАДИМ. Да уж. А как родители?

ПАНЫЧ. Предки померли. От телевидения. Знаешь, такой смертельный вирус? Думали, Интернетом победили болезнь, и осталась она в Средних веках. Нет, оказалось.

ВАДИМ. Полагаю, не повод для юмора.

ПАНЫЧ. Все на свете есть повод для юмора. Абсолютно все! Вопрос только в месте разрыва репризы, а так.… Про меня не интересно, я за себя знаю. Ты-то как? Восемь годов в первопрестольной, как и что?

ВАДИМ. Не подумай, что я флексануть типа хочу, но, в принципе, неплохо складывается: работаю в крупной компании, не на последних ролях. И думаю — думаю! — в скором времени получить исключительно мощное повышение.

ПАНЫЧ (прерывая). Я задал нормальный вопрос, а ты мне пургу несешь. Это моя племянница называет ответ на чеснок.

ВАДИМ. В смысле, по-чесноку?

ПАНЫЧ. Не, ЧЕСНОК. Большими буквами. Расшифровывается «Что Еще Сделать Надо для того, чтоб был окей». Ва-адик! Я не спрашивал, где ты денюжку берешь, я за жизнь твою интересуюсь. Лабаешь? Поешь?

ВАДИМ (смущаясь). Да так, собираемся, репетируем. Ну, для себя, для себя. Команда… профессиональные ребята, способные. Но не то! Мы были друг за друга. Кстати, как наши?

ПАНЫЧ. Кент бизнесом занимается. По нашим меркам — крутой чувак, все у него, знаешь… А Веня в мэрии работает.

ВАДИМ. Музыка?

ПАНЫЧ (делает неопределенный жест). Бывает. Редко когда. У всех свои дела. У меня только нету. Сижу, струны терзаю.

ВАДИМ. А как с Кариной получилось?

ПАНЫЧ. С Кариной как раз не получилось. Перешла от гитариста к ударнику, хм-хм-хм. Тихо-мирно. А ты женат?

ВАДИМ. Как сказать… сходимся-расходимся. У меня работа — приоритет. Там такие пертурбации, и приходится иной раз отбросить совестливость, интриговать. Информацию собирать, когда надо будет — (зловещий жест) эти сведения в ход. Или придержать. Легкий ненавязчивый шантаж — и собираешь служебные ништяки.

ПАНЫЧ. Да ты не Геринг! Ты — Штирлиц. Или аж сам Владимир Владимирович в лучшие свои годы.

ВАДИМ (серьезно). Для меня это нелестное сравнение. Совсем нелестное.

Пауза

Паныч внимательно смотрит на Вадима.

ПАНЫЧ. Погоди-погоди. Ва-адик…. Ну-ка в глаза мне! Понятно, маде ин Москау, либер оппозиция. У-у! Ты серьезно? Из этих? Ща выгоню на хрен! Гляньте-ка! Он из этих!

ВАДИМ. Я сам по себе мальчик. Свой собственный. А что касается политической позиции,… то да!

ПАНЫЧ Ясно. (После паузы). Ух ты! Этот брутальный бунт нежных мальчиков? (Встает, ходит по комнате). Хотел бы я сказать тебе, но все-таки скажу: это фуфло! Шляпа. Что вы там митингуете? Ходят они! Пролетариату нечего терять, кроме соцсетей! Дела-а! Цветную революцию мутите? А она то потухнет, то погаснет. (Подходит к сидящему Вадиму). Вотсап — оружие либераст — ства!! (Руку вперед). Свободу Юрию Деточкину!!

ВАДИМ. Чего ты возбудился? Сядь, пожалуйста. С этим что, проблемы? Мы теперь общаться не можем, если разные взгляды? Что за бред? Ты думай так, я по-другому… (Тоже встает). В чем проблема, Паныч? Ты вспомни, как мы зарубались по разным вопросам. Ты вспомни, еще лет десять назад на кухнях, в гаражах, в этом самом, в телевизоре, Интернете были десятки мнений! Десятки! От коммунизма до монархизма, но! Это были нормальные взвешенные взгляды, и они были на будущее! Спорили обо всем — ничего. Тем более, о будущем! А сейчас? Где десятки мнений о будущем? Сейчас есть только два взгляда на прошлое. Все! Вся, блин, общественная мысль — скудная, убогая, примитивная. Два взгляда, три маркера: диктатор, война, полуостров. И по этим ущербным вопросам из прошлого вдруг как-то все разделились, вдруг надо кого-то ненавидеть! Ты же всегда был вне политики.

Пауза.

Паныч трет подбородок, шарит в кармане.

А вспомни мой доклад в школе? Какэто? (Изображая детский голос). В качестве героя второй мировой войны я выбираю такую фигуру, как маршал Геринг, командующий Люфтваффе. (Невесело смеется). И что? Меня не затравили, в детскую комнату полиции не повели. Только вы кликуху прилепили — все последствия. А сегодня попробуй. Сегодня — с последствиями. Это нормально?

Паныч. Пойду, покурю. (Уходит на лестничную площадку).

Вадим. Вата! (Берет яблоко, ест с ножа).

Спустя минуты возвращается Паныч.

ПАНЫЧ. Если и есть чувак в этом мире, который меня может убедить! То их нет. Но! (Подходит к дивану). Ты прав совершенно. Наши взгляды разные, и это ни разу не повод рушить дружбу. Ага, одни хотят в будущее, где Алиса Селезнева, другие — где Дарт Вейдер. Никто не доживет. А я — поэт — и ты прав — вне политики. Наливай!

Оба сидят на диване, выпивают, закусывают яблоками.

ПАНЫЧ. Ох, Москва-Москва! Портит она людей… (Делает вид, что потрясен догадкой). Вадик. (Шепотом) А может ты еще и… Гей? (Демонстративно отодвигается от Вадима).

ВАДИМ (с незаметной ухмылкой). Это зависит от того, как ты сейчас относишься к ним?

ПАНЫЧ (подумав). Ну-у, к инаковости…. Есть такое слово? К любой инаковости умный человек относится с любопытством, глупый — с ненавистью. А я, поскольку не глупый… и не умный, я — гений, то отношусь, как к вегетарианцам. Может, не очень понимаю, но это — не мое собачье дело.

ВАДИМ (после паузы). Я — не гей.

ПАНЫЧ. Аж жаль. (Дурашливо). Жалко-то как, охо-хо… что ж делать теперь? Пожалуй, утоплюсь. В дорогом коньяке.

ВАДИМ. Вот тебе одна из причин, по которой я отключился от связи с тобой, с вами. Есть такая штука: общаешься, звонишь, переписываешься, а потом, когда встретились лично — поговорить не о чем. Друг о друге все известно. Такие дела. Правда, приехать сюда я планировал в позапрошлом.

ПАНЫЧ. Мы в позапрошлом твоих помянули. На кладбище прибрались, выпили. Был там?

Вадим кивает и оставляет голову склоненной.

А на Совхозную пошел — дом свой посмотреть?

ВАДИМ. Конечно. Дом — другой, обшитый…Забор новый. Черемуху спилили.… Зато знаешь! Беседка сохранилась, там, где две лавочки, помнишь? В конце улицы, где скверик… так, еле не слеза не скатилась. Хотя, что я? Скатилась. Слеза.

ПАНЫЧ. Ностальгия?

ВАДИМ. Если только по детству. Жить бы я здесь не смог.

ПАНЫЧ. Когда-то мог.

ВАДИМ. Паныч! Я понимаю — ты любишь этот город. Но мне теперь вообще непонятно, как здесь люди живут. Это же туфли приличные не купить, галстук не купить. Заведений приличных нет. Кошмар! Это только в рубище одеваться, питаться чем попало. А ты даже яблоки, смотрю, не моешь. Я люблю, чтобы в ресторан, в отдельный кабинет, чтобы в уединении…

ПАНЫЧ. На лбу!

ВАДИМ. (Трогая себя за бровь). Что там?

ПАНЫЧ. На лбу твоем написано симпатическими чернилами — потребительский эскапизм!

ВАДИМ (после раздумий). Согласен. Есть такое. Незначительно, но есть. Слушай! А что-то сегодня людей много на улицах. Толпы. Я… кхм, грешным делом думал, что меня признают. Без ложной скромности надо сказать — мы были очень популярны.

ПАНЫЧ. Узнали?

ВАДИМ. Нет, как ни странно. Однако, следует учесть, что много времени прошло.

ПАНЫЧ. А меня узнают.

ВАДИМ. Так ты и пел.

ПАНЫЧ. Так ты тоже пел. Кстати, Веника нормально узнают. Кента — редко, не видно его было за установкой, зато знают его по теперешнему статусу. А народ на улицах — это у нас нынче день города в последнее воскресенье лета.

Раздается два громких тяжелых удара по двери.

Трубный голос: Й-его сиятельство! Гра-аф Бэкингем Вовка Полянский!! обладатель «Грэмми» и кубка либертадорес! властитель кентский!! Собственной персоной!

2.

Танцующей походкой входит Кент. Он ведет себя так, словно позирует для киносъемки.

КЕНТ. Салам алейкум, православные! Ясновельможному пану и херру рейхсмаршалу наш респектабельный шолом!

ПАНЫЧ. Ты как вошел?

КЕНТ. Ключ! Ключ у меня есть. Забыл? А это кто? Сам! (Прикрывает рукой глаза, отклоняется назад). Не может быть! О-о!! Дражайший Вадим Александрович! Бесконечно рад вас лицезреть!

Кент обнимает Вадима, за спиной последнего показывая Панычу большой палец.

От бесконечной радости лицезрения даже зубы лицемерно заболели в труднодоступных местах.

Вадим высвобождается от объятий.

ВАДИМ. Что ты несешь?

КЕНТ. Если вы не зрозумивши, я вас приветствую на хармсяцком языке.

ВАДИМ. А-а! Ты все на абсурде в теме Даниила Хармса. Стабильно, че. Консервативно.

КЕНТ. Горбатого могила исправит. Но сказано в сокровенных книгах: кто горбат, тот непременно верблюд каштановый есть! В горбах его огненная вода, зовут Анатолий. Личность во всех отношениях замечательная, один раз писал письмо министру просвещения, и знаете что?

ПАНЫЧ. Что?

КЕНТ. Не ответили. Вадим Александрович, давайте еще раз руками пожамкаемся для закрепления, так сказать.

Вадим протянул обе руки, на которых Кент неожиданно захлопнул наручники.

КЕНТ. Концерт окончен. Переходим в суровую реальность.

ВАДИМ. Ты чего?

КЕНТ (жестко). Сидеть!

Толкает Вадима на стул. Тот кривит губы, думая, что шутка.

Паныч присоединяется к Кенту, они держат Вадима.

Есть веревка?

ПАНЫЧ. Откуда?

КЕНТ. Ремень давай. Сиди, Вадик. Сиди тихо.

ВАДИМ. Ты чего устраиваешь!? Приколы твои…

Паныч затягивает ремень на теле Вадима, привязывая его к спинке стула.

ВАДИМ. Антон…

КЕНТ. Тихо будь! Надо бы рот заткнуть, а? (Выщелкивает лезвие складного ножа). Паныч, я говорю рот бы заткнуть, заоорет.

ПАНЫЧ. Я ему заору. Вадик, ты же не будешь орать? Молчи! Кивни, мой хороший. Ага, молодец. Многое изменилось в городе Вадик. Поэтому в твоих интересах сотрудничать. Где та карта? Ты привез банковскую карту, спрятал в городе. Где она?

ВАДИМ. Развяжи меня!! Охерел совсем!! Пошутили — хватит.

ПАНЫЧ. Слышал, Вован! Он думает тут шутки.

КЕНТ. Они думают — шутки! Они думают — им яицы не отрежуть. Мурлык, Вадос-мокрый нос! Вообще не прикол. Ты лучше отвечай на вопросы, иначе навеки отправишься в фешенебельное небытие. (Панычу). В прихожей его сумка?

ПАНЫЧ. После продыбаем. Вадим, не заставляй применять к тебе меры. Мне это будет неприятно, все-таки бывший друг.

КЕНТ. Ну, Веню ты, положим, застрелил без рефлексии.

ВАДИМ (слабым голосом). Вы что, парни?

ПАНЫЧ. Вопрос первый насчет карточки. Вопрос второй: кто за тебя заплатит выкуп? Вдох-выдох, подумай.

ВАДИМ (переводя взгляд с одного на другого). Пацаны…

КЕНТ. Мы тебе не пацаны! (Машет ножом). Предатель! Коллаборационист! Переметнулся к федералам, а потом такой приехал, здрасьте, это я. У нас тут, Вадик, уже два года своя власть. Верней, анархистская республика. К нам так просто…

ПАНЫЧ (прерывая). Лишнего не говори! (Вадиму). Ты думай, Геринг, думай. Сам сказал — крупная компания, ценный сотрудник. Ты нам денежку, мы тебе.… А что мы тебе? Обещать ничего не буду. Пусть ЧК с ним решает. Да, товарищ Кент?

КЕНТ (рассматривая бутылку коньяка). Хотел чекушкой отделаться. Маленький наивный Геринг.

ПАНЫЧ. Все, Геринг! Пришел твой Нюрнберг.

ВАДИМ. Парни, перестаньте. Что это?!

КЕНТ. Не ори!

ПАНЫЧ. Да пусть орет! Толку-то? Он, поди, думает полиция приедет. Мы и есть полиция, понял? И единственная власть, которая здесь… как там, товарищ Кент?

КЕНТ (выплюнул на руку пробку от бутылки, налил в стакан). Единственная власть — Совет четырех степей. И его исполнительный орган — чэка. Советская власть без жидов и коммунистов. Ждали-ждали больше ста лет. (Поднимает бокал). За анархию! (Выпивает). А что закусить нечего?

ПАНЫЧ. Я хаваю в «Астории», здесь откуда? Нет! Как удачно сложилось! На минутку заскочил на эту квартиру, а тут еще краник на трубе сорвало. И тут он — гусь. Да жирный гусь! (Вадиму). Вадик, ты жирный гусь?

ВАДИМ (заикаясь). Антон! Вовчик! Вы чего? Я хотел пошутить, чтоб игра.., квест… Ну, хотите — забирайте, я в книжку положил. В книжку старую и завернул и закопал на Топазе, где бывший раньше был закрытый магазин маленький «Огонек»…

ПАНЫЧ. Умолкни! Карточка, она карточка. О выкупе думай, иначе найдут твое тело весной в Черемшанке. Короче, думай. (Кенту). Отойдем.

Паныч и Кент отходят к балконной двери.

Насчет тела, правда, надо что-то решать. Не сегодня, так завтра вопрос встанет.

КЕНТ. Что ты предлагаешь?

ПАНЫЧ. Болгарка есть?

ВАДИМ. Ребята…

КЕНТ. Я больше расчленять никого не буду!

ПАНЫЧ. А кто, я? Я этих кишков не выношу.

КЕНТ. Тогда делаем так…

3.

В комнату входит Карина.

КАРИНА. Здра… вы что тут устроили? Привет, Вадим. Почему в наручниках? Садо-мазо по случаю встречи? Я жду объяснений

Кент и Паныч переглядываются.

КЕНТ. Мы пошутить хотели.

Паныч подходит к стулу, развязывает Вадима. Следом подходит Кент, достает из кармана ключ, расстегивает наручники.

Шутка, Вадик, невинный розыгрыш. (Карине). Вечно ты все испортишь.

ПАНЫЧ. Вставай, брат Геринг.

ВАДИМ. Хы… можно подумать… так себе развод, пацаны. Кто в этот бред поверит?

КЕНТ. Ты ж поверил. Губы вон, синие.

ВАДИМ. Идиоты!

Вадим уходит в ванную.

ПАНЫЧ (смеется). Ты, конечно, дал! Советская власть, ха-ха! Анархистская республика.

КЕНТ. Ну, как-то так. Что взбрело. Кино недавно видел про батьку Махно.

КАРИНА. Вы что устроили? Человек приехал, а вы?

ПАНЫЧ. Он первый начал.

КАРИНА. Антон! Ладно, этот бивень, но ты-то! Довели бы до инфаркта, дальше что?

Карина подошла и ударила обеими руками Паныча и Кента.

Дебилы!

ПАНЫЧ. Суровая у нас жена.

КЕНТ. Как говорил Экклезиаст: не бойся немцев, не бойся казахов, остерегайся метисок. Это ж кровь Чингисхана с кровью Фридриха Великого — вулкан.

Вернулся Вадим, сел на диван, стал разливать коньяк.

ВАДИМ. Рофлите вы, парни, отчаянно. На одну только секунду,.. но чуть не поверил… А где еще бокалы, Антон?.. Хм, кончилось.

КЕНТ. Я же привез несколько бутылок. Как несколько? Двенадцать. Сейчас принесу. (Идет в прихожую).

ПАНЫЧ (садится рядом с Вадимом, достает из-под столешницы бокалы и стопки). Карин, сама посуди: узнав, что я в деньгах нуждаюсь, приехал лучший друг…

КЕНТ (кричит с нарочитой ревностью). Это еще вопрос, кто лучший!

ПАНЫЧ. Он — лучший, ты — ближайший. Приехал, говорит: на тебе, дружище денег. На банковской карте. Только я ее тебе не отдам. Прикинь? Разгадай загадку, на дубе сундук, в сундуке заяц, в зайце утка. Подстава? Подстава. А мы немного развернули ситуацию. Заметь, с объяснимой целью — поржать.

КЕНТ (подойдя к столу). И загадку разгадали. (Подает Панычу пакет). Хорошо я мимо ехал, когда ты мне написал.

Вадим смотрит на пакет, который разворачивает Паныч. Там оказалась книга.

ПАНЫЧ (Карине). Вадик хотел меня к чтению сподвигнуть. Но он, поскольку, безнадежный эмигрант, многого не знает. (Поднимает книжку). О, Генри, рассказы. И я сразу понял, что Топаз-сити из рассказа, по-моему «Последний трубадур», — это в нашем городе район «Топаз», где товарищество… кого-то там, каких-то пазов.

КЕНТ. Пассажирских там чего-то. Улицы Заречная, Полевая.

ПАНЫЧ. Ага. И я, сразу сообразив, пишу Вовке, чтобы он этот пакет выкопал. (Раскрывает книгу, оттуда падает пластиковая карточка).

Конец ознакомительного фрагмента.