Амазонка (сборник)

Максим Аржаков

Сборник рассказов – ностальгия, мистика, экспрессионизм. …Заходите, заходите, месье! Да, месье, старые вещи… Хе-хе… Антиквар, салон – слишком красивые слова для меня и моего магазинчика. Лавка старья, месье, – так-то будет вернее… В старых вещах, прошедших через множество рук, есть что-то, месье, чего не сыщешь в новых. Дух от них идет какой-то. Будто они чего-то рассказать рвутся… …Я стоял в первом ряду шестой манипулы принципов Медвежьего легиона. Слева в клубах пыли на нас заходила конница самнитов, перестраиваясь на ходу в боевой порядок. В первой линии послышалась перекличка центурионов, и вся масса десяти манипул мерно, отточено и страшно двинулась вперед… …Мелькнула в небе комета Галлея, дохнула на Землю ужасом вселенской, космической катастрофы… Страшная в своей предсказуемости парабола. Мелькнула и сгинула в космической бездне, унося в своем полупрозрачном звездном шлейфе души самоубийц и сумасшедших, чей разум не выдержал ожидания уготованного миру конца… Засеяла семена неотвратимости, необходимости и сладостного ожидания катастроф… …Я летел над степью, освобожденный из изрубленного и растоптанного тела восемнадцатилетнего юнкера Алексеева, бесстрастно наблюдая за происходящей внизу круговертью людских и конских тел. Для меня уже не существовало своих и чужих. Шум боя уходил вниз и вглубь… …Брызнули в хрусталь струи ледяной, кипящей, игристой влаги, брызнули первые лучи солнца сквозь густые кроны лип на росистую траву, рассыпались по поляне мириадами алмазных искр… …Последнее, что я осознал перед тем, как потерять сознание было то, что вместо джинсов и кроссовок на мне ладно сидят галифе и высокие сапоги, а грудь вместо ветровки облегает гимнастерка с болтающимся слева георгиевским крестиком… …Господи! Извините, мсье. О чем это я… Это все ваше вино, мсье. Мне ведь нельзя… Нисколько нельзя…

Еще раз про любовь

Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, я ненавидел ее всю жизнь.

Я ненавидел ее в детстве, когда жаркими летними днями в зеленом плаще мальчишеских фантазий с палкой наперевес крался пожелтевшими страницами любимых зачитанных книг вверх по течению Мохаука, воображая себя великим краснокожим воином.

Когда таинственная и кровавая тропа войны вела меня сквозь дебри и чащи к берегам легендарного Онтарио. Я старательно выпячивал вперед нижнюю челюсть, мужественный, хладнокровный, суровый воин, и…

…слышал приглушенный, сдавленный смех, что бросал меня назад в тело белобрысого, взъерошенного мальчишки, такого смешного и нелепого со своей глупой палкой в руках. Конечно, это была она — в розовом плаще ревы и ябеды скакала на одной ножке с высунутом языком в туманных предгорьях Аппалачей, стараясь держаться, на всякий случай, подальше.

Я ненавидел ее в школе, когда после уроков в голубом плаще юношеских грез уходил бродить среди любимых холмов и гор северной Шотландии. Где-то внизу, глубоко под ногами стлались узкие озера, зажатые в скалистые расселины, торчали тут и там старые замки, навевая тихие мечты о прекрасных, утонченных дамах, служить которым было величайшим счастьем. И опять нижняя челюсть — вперед, и правая рука — к левому бедру, к воображаемой шпаге, и…

…глумливое хихиканье за спиной, и опять нестерпимый стыд за то, что она в который уже раз поймала меня в том самом положении, что столь сладостно для самого мечтателя и столь комично и смехотворно для стороннего наблюдателя. В желтом плаще задаваки и воображалы она проходила мимо, задрав короткий нос в самые облака.

Я ненавидел ее в университете, когда в лиловом плаще творческого одиночества углублялся в дебри теории, начиная в какой-то момент уже вслух дискутировать с воображаемыми оппонентами, жестикулирую, по нескольку раз повторяя особенно удачные аргументы, и…

…слышал за спиной знакомое фырканье и видел в щели между полуприкрытой дверью и косяком блестящий, смеющийся глаз. Везде и всюду, стоило мне только остаться одному, задуматься или замечтаться, где-то рядом уже мелькали полы ее алого плаща вечной насмешки.

Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, это было невыносимо.

Даже окончание курса не принесло мне долгожданного освобождения. Нас двоих распределили в один город. Вернее, распределили меня.

Ей, как отличнице, был предоставлен выбор, но, естественно, она выбрала то самое место, куда уже отправился я. Отказалась от престижного столичного распределения только для того, чтобы иметь возможность всласть изводить меня. Клянусь блаженной памятью невинных салемских дев, ничего другого от нее нельзя было ожидать.

Конец ознакомительного фрагмента.