Легенда о «Севере». Путь воина. Параллель

Максим Дымов

«Легенда о Севере. Путь воина» – первый роман из серии «Параллель». Действие романа начинается в нашем мире, но «событие» навсегда разделяет мир на две параллельные ветви – ветвь, где оно не произошло (наш нынешний мир), и ветвь, где оно произошло (мир Параллели).Герой романа живёт и растёт в новом мире. Он живёт своей тяжёлой, постоянно меняющейся жизнью. Герою суждено с головой погрузиться в хаос мира, а мир тем временем молчаливо ждёт своего финала. Погибнет ли мир? Какова судьба героев?..

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Люди-киборги

Прошёл месяц, о побеге пришлось забыть. Ночью из казармы выйти незамеченным невозможно, на входе дежурный, днём и ночью за периметром зорко наблюдали часовые, а конкретно за друзьями следил командир, или вместо себя оставлял кого-то из солдат. Этот эксперимент был строго засекречен, и утечка информации была недопустима. Не думали о побеге ребята и по другой причине. Здесь оказалось не так уж и плохо: пейнтбол два раза в неделю; учебные стрельбы; прыжки на тросе со стометровой вышки; на следующей неделе командир обещал прыжки с парашютом. Парень, которого закрыли в карцер в первый же день, вышел спустя три недели, и вёл себя заметно тише. Жёсткий режим сыграл свою роль, большинство ребят стало обращаться по уставу, хоть и нехотя. Те, кто были из последних отморозков, ежедневно проводили свободное время либо на кухне, моя посуду, либо в казарме, драя полы и туалеты. Правда они будто гордились своей несгибаемостью, хотя товарищи смотрели на них уже без малейшего уважения. Коле, Децелу, Кабану и Штырю после нескольких нарядов всё же пришлось смириться с тем, что они не в интернате, и нарушения не закончатся профилактической беседой. О том, зачем они здесь, друзья предпочли не думать, Штырю и вовсе уже становилось всё равно.

Вечером в казарме. Невысокий парнишка с гитарой, привезённой командиром, сидел на тумбочке в проходе меж кроватями и пел:

Лишь тот узнает, что такое воля,

Кто выл по-волчьи в четырёх стенах,

Кто, задыхаясь от душевной боли,

Узнал и понял, что такое страх,

Кто километры взад-вперёд отмерил,

Кто есть не мог, не мог ночами спать.

Лишь тот поймёт, запомнит и оценит,

Что значит в этой жизни слово мать.

(из песни Михаила Круга «Свобода»).

Эту песню они исполняли каждый вечер, с тех пор как командир дал им гитару.

В комнату вошёл командир.

— Опять? Вы что-нибудь другое знаете? — Сказал он, присев на койку.

— Так точно, товарищ командир, — ответил Коля, спрыгнув с кровати. — Вам в каком стиле? Рэп, рок?

— Лучше рок.

— Рок так рок, — развёл руками Коля.

Он подмигнул парнишке с гитарой и начал:

Солдат шёл по улице домой,

И увидел этих ребят.

Кто ваша мама…

(из песни Виктора Цоя «Мама — анархия»).

— Всё, стоп. Я знаю… — остановил командир.

— Тогда, может, рэпчик? — Усмехнувшись, спросил исполнитель.

— Пятнадцатый, ты дошутишься, — пригрозил командир Коле.

Форму ребята получали вместе, поэтому порядковые номера они получили поочерёдно: Штырь — 14; Коля — 15; Кабан — 16; Децел — 17.

Командир посмотрел на часы:

— Отбой. Завтра — важный день, — сказал он, поднявшись с кровати.

— Так чё за день, начальник? — Спросил Штырь, завалившись на койку.

— Меньше знаешь — крепче спишь, — ответил командир, как обычно отвечал на большинство вопросов.

Он вышел, и тут же погас свет.

Все тренировки отменили. Подростки ходили по территории, качались на тренажёрах.

В семь утра на базу прибыли несколько фургонов. Солдаты разгружали их, они переносили какие-то ящики в штаб. Командир говорил с двумя мужчинами, оба они были в белых костюмах с чёрным галстуком. Один из них — невысокий мужчина лет сорока пяти, лысый и в очках. Это был ученый, биолог, Константин Юрьевич Свинцов. Работник химико-биологического исследовательского центра в Сколково.

Второй — худой парень лет двадцати пяти, Максим Сергеевич Панин, сотрудник физико-математического исследовательского центра в Сколково. Занимается разработкой новейших нанотехнологий.

— Ну, Анатолий Николаевич, — обратился биолог к командиру, — как успехи?

— Шпана, — коротко ответил командир.

— Ну, сегодня от этого не останется и следа, — сказал Панин, посмотрев на Штыря, который забрал у Децела кепку и стал убегать.

— Где медпункт? — Спросил биолог, достав из кабины фургона железный кейс чёрного цвета.

— Пройдёмте, — сказал командир и повёл их в медпункт.

Спустя полтора часа первая рота стояла в коридоре на первом этаже штаба.

Стены коридора были покрыты грубой штукатуркой. Бетонный пол был покрашен матовой тёмно-красной краской. По потолку тянулись кабели. На стыке стен и потолка горели лампы дневного света. Окон в коридорах не было, на правой стене — только двери, а левая была сплошной.

Подростки по шестеро спускались в подвал, когда их вызывал командир, через несколько минут свет начинал сильно моргать. Обратно они не выходили, по крайней мере, в эту дверь.

— С тринадцатого по восемнадцатый, — вызвал командир.

Ребята спускались с мостика на мостик по железным ступеням. Помещение было довольно большим. На бетонных стенах грязного цвета тускло светили лампы в пожелтевших плафонах. Всюду кабели провода и трубы.

Внизу располагались компьютеры и центральный блок, у которых возились Панин со Свинцовым.

— А где пацаны? — Спросил тринадцатый, белобрысый мальчишка 13 лет.

— Вышли.

— Мы не видели их, — сказал Штырь.

— Они вышли в ту дверь, — сказал командир, показывая на дверь запасного выхода.

Ребята немного нервничали — откуда им знать, что их товарищи вышли отсюда целыми, и вышли ли они вообще. Переживали они, конечно, не за товарищей, чёрт бы с ними, переживали они за себя.

— Сюда, — сказал командир подросткам, показывая на шесть кресел, похожих на те, что у стоматологов.

Ребята сели, Свинцов надел на них шапочки, подключённые к главному системному блоку. Он снова подошёл к Панину, который начал быстро стучать по клавиатуре. Ребята молча переглянулись между собой. Они уже поняли, что над ними обираются проводить эксперимент, но уже было поздно что либо делать. На креслах имелись ремни для фиксации, но сейчас они не были задействованы, видимо, из надежды на спокойствие и разумность испытуемых.

Биолог показал что-то пальцем на мониторе и пошёл к главному блоку. На задней части блока, где подсоединялись все провода, были ещё несколько кнопок и тумблеров.

Совершив некие манипуляции, он сказал: «Готово»

Панин кивнул головой, давая знать, что можно начинать.

— Поехали, — сказал биолог и откинув предохранительный колпачок, нажал кнопку.

Системный блок загудел, кресла приняли горизонтальное положение. Ребята смотрели в потолок в ожидании чего-то. И только Коля был спокойнее остальных, он даже не вцепился в края кресла, лишь постукивал по нему указательными пальцами.

Панин что-то быстро писал, стуча по клавиатуре. Биолог вполголоса что-то подсказывал физику.

Наконец свет начал сильно моргать, даже гас на мгновение, ребята мгновенно потеряли сознание.

— Я не совсем понял, что вы делаете? — Спросил командир, подойдя к учёным.

— Вам не говорили? — Удивлённо спросил Свинцов.

— Нет. Мне доложили только мою задачу, не объясняя её цель.

— Если говорить проще, — начал физик, — мы программируем мозг. Человека можно запрограммировать на выполнение каких-либо задач, загрузить или стереть воспоминания, принципы и убеждения, но человек — это не компьютер, он может сам себя распрограммировать, если очень этого захочет. Также с помощью такого программирования можно открыть некоторые способности. В экстремальной ситуации у человека открывается что-то вроде второго дыхания, откуда-то появляются сила и выносливость. Так вот, мы откроем этот резервный источник. Также мы повысим болевой порог, теперь они почти не будут чувствовать боль. Нет боли — нет страха. Удалять никакую информацию мы не будем, а вот кое-что загрузим… Знания средней школы, ну и старших классов. Солдатам они тоже пригодятся, правда, загрузить удаётся от 60 до 80 процентов, отличники по алгебре из них не выйдут.

— Не слишком много экспериментов? А то станут супер-людьми, будут править нами, — в шутку сказал командир.

— Не, в лаборатории проводили эксперименты, — успокоил биолог. — Да ещё, если всё же они распрограммируются, они потеряют некоторые способности. И сразу отвечу на вопрос: «почему дети», их мозг уже окреп и может выдержать эту нагрузку, но он ещё не до конца сформирован, над ним можно работать. А вот запрограмировать взрослого человека, как и обучить чему-то новому — гораздо сложнее.

Они немного помолчали, индикатор работы показывал: «выполнено 95%».

— И ещё, теперь это не дети, это машины для убийства, подчиняющиеся командиру, то есть Вам, но даже машина даёт сбой, а живой организм и вовсе не предсказуем. Оглядывайтесь почаще, — предупредил Панин.

— Командир, — сказал Свинцов, — я думал, вы в курсе всех планов, а Вы, извините за выражение, оказались пешкой, впрочем, как и мы. Видимо, правительство не хочет раскрывать истинных планов. Что ж, гаечному ключу не обязательно знать зачем, им крутят гайку. Мы только инструменты.

От услышанного командиру стало как-то не по себе. Он выполняет то, что сказали, не зная зачем.

Загрузка завершилась. Ребята открыли глаза.

— Вставайте, — сказал физик.

Подростки встали и, сняв с головы приборы, подошли к командиру.

Они не были похожи на прежних ребят. Каменные лица. Вместо детского блеска в глазах — холодный волчий взгляд, он не выражал ни страха, ни удивления, ни вопроса. В движениях появилась чёткость и уверенность. В них уснули жалость и сопереживание, уснули все чувства, мешающие убивать.

— Ждём дальнейших указаний, товарищ командир, — сказал Штырь, который раньше если и обращался по уставу, то говорил это с каким-то сарказмом.

— В медпункт, потом вольно. Выйдите через запасной выход, — сказал командир.

— Зачем в медпункт? — Спросил он у Свинцова.

— Я привёз один препарат, стимулирующий рост мышц. Через пару дней они качками станут, — сказал биолог. — А пока три дня — никаких тренировок, им и так тяжко будет. И усиленное питание восемь раз в день, распоряжение на кухне уже получено.

— Готово. Кто там следующий, — сказал Панин.

За три дня подростков буквально раздувало на глазах, но всё это сопровождалось сильной болью во всём теле. Некоторые даже ходили в медпункт за обезболивающим, это при том, что болевой порог у всех был повышен. Нетрудно представить, что испытывал бы обычный человек.

Спустя три дня от худых хилых подростков не осталось и следа. Строем перед командиром стояли накаченные парни.