Ангелы забыли обо мне

Максим Медвецкий, 2021

Тяжёлое восхождение в гору не столь обременительно, как свободный полёт вниз. Потерять социальное положение и материальные атрибуты не так страшно – сложнее потерять самого себя. Как найти источник силы, чтобы вырваться из пучины неприглядных обстоятельств и прервать путь внутренней деградации? Затяжное депрессивное состояние, управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения, трагическая авария, два тела распростёртых на асфальте, отсутствие свидетелей. Черта невозврата пройдена, остаётся сделать последний нравственный выбор. Принять груз собственной вины и оказать жертвам несчастного случая посильную помощь, или совершить подлый побег, опасаясь заслуженного наказания.

18 сентября

Я неспешно шагал по ночному городу. Если бы кто-нибудь задал вопрос, зачем я здесь и куда направляюсь, я бы вряд ли смог ответил. Ноги вели сами, в душе царила безмятежность. Оглядевшись по сторонам, я отметил небывалую для столицы тишину, ни одного прохожего, полное отсутствие автомобилей, словно в эту минуту я гулял абсолютно один по пустынным московским улицам. Я не нашёл это странным, а принял как должное, продолжая наслаждаться пешей прогулкой, вдыхая слегка влажный воздух наступающей осени. Неожиданно откуда-то спереди донёсся бешеный визг тормозов, и я отчётливо услышал глухой удар. Гармония пешей прогулки была разрушена в один миг. Угнетающее чувство невнятного беспокойства полностью охватило меня, но, вместе с тем, я упрямо продолжал двигаться вперёд. Я пытался остановиться, не знаю почему, но мне безумно хотелось развернуться и со всех ног бежать в обратном направлении. Через несколько секунд я замер. Из арки выбежал мальчик лет семи, его одежда была изорвана, а лицо измазано кровью. Не замечая меня, он промчался через дорогу и, подбежав к таксофону, схватил трубку. Я, онемев, стоял и смотрел на него не в силах пошевелиться и отвести взгляд. Мальчик настойчиво пытался набрать какие-то цифры, но каждая очередная попытка была обречена на провал, словно какая-то неведомая преграда не позволяла его окровавленным пальцам коснуться спасительных кнопок. Он стоял на носочках в упрямых ожиданиях результативной попытки. Через некоторое время его рука с зажатой телефонной трубкой безвольно повисла вдоль тела, он обречённо опустил голову и повернулся. Мальчишка поднял окровавленное лицо, и наши взгляды встретились. В его глазах вспыхнул отчётливый огонёк надежды. Он смотрел на меня умоляющим взглядом и с надеждой протягивал телефонную трубку. Я стоял, не в силах пошевелиться. Попытавшись сбросить с себя жуткое оцепенение, мой взгляд неожиданно коснулся собственных рук. Меня охватил небывалый ужас, мои ладони были в крови. Она словно появлялась ниоткуда и, стекая, большими каплями падала на тротуарную плитку. Я опустил испуганный взгляд под ноги и невольно дёрнулся, подо мной расплывалась огромная лужа крови. Моим единственным желанием было вырваться из нее, и спешно умчатся прочь, но страх полностью парализовал меня.

Открыв глаза, я приподнял голову и судорожно осмотрелся по сторонам. Сделав глубокий вдох, я вновь опустил голову на подушку, отчётливо осознав, что это был всего лишь сон. Он вновь пробежал перед моими глазами, доходчиво убеждая, что это был необычный сон.

Всё верно. Я ещё в большей степени подонок, коим считал себя ещё вчера, я подонок в квадрате. Память вновь детально восстановила события трёхдневной давности. Я, находясь за рулём автомобиля в состоянии сильного алкогольного опьянения, сбил женщину с ребёнком. Да, я, безусловно, виноват, я совершил непростительный поступок, но это уже было свершившийся факт, и отмотать время вспять уже не получится. Испугался, сбежал. Да, чёрт возьми, испугался, сбежал, да на моём месте так поступил бы практически каждый. Но позвонить-то я мог. Возможно, мальчик ещё был жив, и если бы врачи приехали вовремя, его удалось бы спасти. Какая же я всё-таки мразь. Закрыв глаза, передо мной отчётливо всплыл образ окровавленного ребёнка протягивающего мне телефонную трубку.

Мужчины молча завтракали нарезанными домашними заготовками. Нелли в купе не было. Я пожелал им доброго утра и, взяв туалетные принадлежности, вышел. Умывшись и почистив зубы, я вышел в тамбур.

— Привет, земляк, — девушка улыбнулась, и поднесла к губам зажжённую сигарету. — Неважно выглядишь.

— Да что-то плохо спалось, — я заметил в её левой руке пачку с сигаретами и ткнул в неё пальцем. — Дай закурить.

— Ничего себе, — Нелли удивлённо вытаращила глаза. — Вчерашнего опыта тебе недостаточно?

По моему лицу она поняла, что я не хочу это обсуждать, и молча протянула пачку и зажигалку.

Попытка номер два. На этот раз я старался затягиваться не глубоко, и слегка кашлянув в начале, одолел треть сигареты. После я ощутил лёгкое головокружение и поспешил избавится от окурка.

— Что, приятного мало? — Нелли смотрела на меня, слегка прищурив левый глаз.

— Да уж, — с этим доводом я просто не мог не согласиться. — Как-то совсем плохенько.

— Такое бывает со всеми новичками. Ты лучше присядь, скоро всё пройдёт.

Последовав её совету, я присел в углу и опустил голову. Через несколько минут, когда неприятные симптомы стали проходить, я поднялся и взглянул на девушку, она всё ещё стояла рядом.

— Пошли завтракать.

Моё предложение было принято на «ура» и мы, пройдя в вагон-ресторан, уселись за свободный столик. Есть не хотелось, мало того что в последние дни аппетит и так отсутствовал, так ещё и последствия перекура оставили в организме неприятный осадок. Я заказал солянку, Нелли салат и чай с куском творожного пирога. Даже с набитым ртом она ни на секунду не умолкала. Различные истории мелодраматичной направленности одна за другой слетали с её губ, но все они безмолвно терялись в глубинах моей оглушающей драмы. Наблюдая за девушкой в свете дня, я отметил, что она весьма симпатична, примерно моего возраста, однако обручального кольца на безымянном пальце её правой руки пальце я не заметил, да и в её многочисленных рассказах не проскакивала тема замужества. По окончании трапезы я отверг её попытки оплатить счёт и, объяснив, что угощаю, расплатился с официантом.

Я вновь лежал на верхней полке и смотрел в потолок. Тюрьма. Именно и за неё я и сбежал с места трагедии. Я испугался попасть в исправительное учреждение, хотя моё место сейчас было именно там. Исправительное учреждение, смешно. Что оно может исправить? Неужели покинув его, человек действительно может сказать — да я осознал степень своей вины и полностью исправился. Получается как в детстве: ты виноват, ты должен исправиться. И ты соглашаешься, говоря, что больше не будешь так делать. Бред. По сути, исправить ситуацию значит повернуть её вспять, вопреки всем земным законам, но это не возможно в принципе. Так о каком тогда исправлении может идти речь? Понести заслуженную ответственность, как сформулировано в уголовном кодексе? Тоже не то. Ответственность перед собой — вот самый тяжкий груз, хотя для многих это пустой звук. А тюрьма — она ничего не может исправить. Должно быть, какое-то альтернативное определение вины, должно быть и наказание, но в некой другой форме, форме служения во имя тех людей, чью жизнь ты разрушил. Или…

Я почувствовал чьё-то прикосновение и повернул голову. Нелли звала меня на перекур. На этот раз я ограничился несколькими короткими затяжками. Моя попутчица без умолку щебетала. Она заведовала городской библиотекой и, как я заметил, была весьма довольна своей работой. А ещё она собиралась усыновить ребёнка из интерната, так как своих детей иметь не могла. За получасовую беседу я вкратце узнал почти все её жизненные аспекты. Меня всегда удивляло, как люди вот так просто, с абсолютно незнакомым человеком могут делиться самым сокровенным. Интересная девушка с нетипичным для провинции именем, у нас по большей степени всё Веры да Нади.

День медленно протекал, попеременно меняя декорации с постельной полки на прокуренный тамбур и обратно. Ближе к обеду мы с моей новой знакомой вновь посетили вагон-ресторан. Чтобы отвлечься от угнетающих мыслей я попросил у Нелли книгу, и получил какой-то фантастический рассказ о вечном противоборстве добра и зла, который вновь вверг меня в круговорот раздумий. Автор утверждал, что человек уже рождается с заложенной программой, и ему заранее предопределено быть добрым или злым, хорошим или плохим. С этой точкой зрения я был определённо не согласен, считая, что каждый сам выбирает каким ему быть, выбирает ежедневно, в процессе всей жизни. Я всецело разделял теорию существования у каждого человека двух начал. Что-то вроде ангела и демона, сидящих на плечах, и пытающихся перетянуть человека на свою сторону. И если быть точным человек не может быть всецело добрым или злым, в нём идёт постоянная борьба, порой незаметная для него же самого. Просто в ком-то более доминирует свет, а некто предпочитает оставаться во власти тьмы, но при определённом стечении обстоятельств эти полюса могут поменяться своими местами, в этом я был уверен. Точно также сейчас менялось моё представление об окружающем мире, и я начинал замечать, что мой образ мышления становится иным. Мой мозг лез в дебри сознания, пытаясь найти ответы на вопросы, смысл которых я ещё совсем недавно не понимал, или настойчиво пытался от них отгородиться, не знаю.

Мы с Нелли стояли в тамбуре с сумками, ожидая скорого приезда. Согласно расписанию, на станцию Мележ состав прибывал через семь минут.

Запах родного города, его ни с чем нельзя перепутать. Я не был здесь более трёх лет, но заранее знал, что тут ничего не изменилось.

— А он всё такой же, — задумчиво произнёс я, глядя на невзрачное здание станции.

— А чему тут меняться? — Нелли пожала плечами. — Ты на автобус?

Ещё раз взглянув по сторонам, я отрицательно качнул головой: — Прогуляюсь, пожалуй.

— Ну, тогда давай прощаться, — Нелли протянула руку. — Была рада знакомству. Где меня найти знаешь.

— Городская центральная библиотека, — отрывисто произнёс я и слегка сжал хрупкую ладонь.

— Точно, — девушка весело подмигнула и направилась к остановке.

Я провожал её взглядом, и моё лицо озарила лёгкая улыбка, впервые за последние несколько дней. Я был действительно рад знакомству с этой позитивной задорной девчонкой. Было в ней нечто такое доброе, жизнеутверждающее.

Шагая по улицам, где бегал ещё мальчишкой я рассматривал архитектурное строение Мележа. Громоздкие пятиэтажки причудливо переплетались со старыми деревянными домами, сквозь плотный ряд которых прослеживались вполне шикарные коттеджи. Проходя по Ленинградской, я обратил внимание на нетипичный двор. С трёх сторон его окружали кирпичные пятиэтажные дома на подобии вытянутой буквы П, а посередине стояла покосившийся бревенчатая избушка со всеми соответствующими атрибутами, такими как несколько сараев, собачья и туалетная будки, бродящие по огороженному двору куры. Такое могло быть только в глубинке, и Мележ как раз и был этой самой глубинкой, где ничему не стоило удивляться. Жизнь здесь текла по своим особым, понятным только урождённым мележанам канонам.

Количеством выпивших людей на квадратный метр Мележ мог бы посоревноваться и с более крупными городами, но сегодня их было как-то слишком много. Каждый второй прохожий, встречающийся на моём пути, имел весьма неоднозначный вид и походку. Но вскоре суть происходящего стала ясна, я вспомнил, что сегодня пятница. А в пятницу вечером, как говориться сам Бог велел.

Вспомнив о создателе, по моему телу пробежал лёгкий холодок, я остановился и поднял голову к небу. А ведь он где-то там, наверное, смотрит на меня осуждающе, удивляясь всей подлости человеческого существа. Я продолжил движение, вновь погрузившись в круговорот собственных размышлений, которые всё более завладевали мной. Бог должно быть сейчас сожалеет, что создал нас. Ведь получается, что его великий замысел потерпел фиаско, и русло изначального добра практически полностью пересохло, а люди так и не стали носителями бессмертных заповедей. Хотя, наверное, он это осознал уже давно, ещё на начальном этапе своего грандиозного замысла, разочаровавшись в своём первом творение — Адаме. Тогда почему он продолжил человеческий род, ведь он не мог не понимать, куда всё это приведёт. Ведь уже тогда, за много лет до нашей эры существовали и братоубийства и воровство и предательства. Получается, люди изначально научились плохому, отвергая учение своего создателя, полностью игнорируя его наставления? А может это князь тьмы внёс свои коррективы в светлый замысел небес, вселяя в человеческие души семена зла? Тогда получается что он сильнее?

Проведя по лицу ладонью, я смахнул с себя непосильную тяжесть собственных дум и осмотрелся по сторонам. Советская. Улица моего детства. В вечерней дымке она выглядела как-то по-особому, с неприсущей лишь ей ноткой спокойной красоты. А может я просто давно здесь не был и мне всё это померещилось. Деревянные дома стояли друг напротив друга по обе стороны разъезженной дороги вот уже многие десятилетия, наблюдая за жизнью своих обитателей. Я стоял напротив дома, в котором вырос и не решался войти, а он безмолвно смотрел на меня, словно оценивая, большой, деревянный, выкрашенный в жёлто-зелёный цвет, с кирпичной пристройкой. Возле забора рос огромный куст черноплодной рябины, какой же вкусный компот варила из этих ягод бабушка. Нащупав в кармане приготовленную ещё в поезде связку ключей, я подошёл к деревянной калитке и, подобрав нужный, вставил его в скважину навесного замка и легонько повернул.

— А ну-ка, чего это тебе там надобно?

Я обернулся. От соседнего палисада на меня с грозным видом шагал седовласый пожилой мужчина. Подойдя ближе, он прищурился и долго осматривал меня.

— Игнат, ты что ли? Сомов?

— Здравствуй, Прохор Митрич, — я положил замок на срез столба и сделал шаг к мужчине.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — он подошёл ко мне и двумя руками крепко сжал мою ладонь. — Ты к нам погостить, аль насовсем?

— Насовсем, Прохор Митрич.

— А, ну давай тогда присядем, — мужчина подошёл к забору и уселся на старую лавку, которую, наверное, сам же когда то и делал. — Садись, Игнатка. — Он положил мне на плечо мозолистую ладонь и с лёгкой улыбкой заглянул в лицо.

Прохор Кудинов был старожилом этих мест. Одним из первых он поставил дом на этой улице, и до сих пор проживал в нём со своей супругой. Большую часть своей жизни он трудился на старой лесопилке, которой уже давно не существовало, а сейчас находился на заслуженном отдыхе. Сколько я себя помню, он всегда был рядом, помогая бабушке. Наши дома стояли бок обок.

— Рассказывай, как она жизнь-то в большом городе?

— Да здесь, поди, лучше, — я невольно перешёл на местный диалект, от которого как думал, избавился навсегда.

— Оно-то, конечно так, — хитро щурясь, произнёс пенсионер. — А чего тогда уезжал?

— Прохор Митрич, — я глубоко вздохнул и уставился под ноги.

— Ну да ладно, — сосед по-отцовски потрепал мои волосы, явно догадываясь, что в моей жизни произошло что-то не совсем хорошее, раз я променял яркие огни столицы на тускло мерцающие фонари Мележа. — Зато теперь-то мы заживём, я вон баньку новую поставил. Попарится-то, придёшь?

Я поднял взгляд на этого доброго искреннего старика и несколько раз уверено кивнул головой.

— Конечно, приду, Прохор Митрич. А помнишь, как ты меня крапивой по заднице стебанул, когда я у тебя в саду вишни воровал?

— Может и стебанул, — неуверенно разведя руками, ответил Кудинов. — Вас тогда столько лазило, всех и не упомнишь. Вишен-то, таких как у меня ещё поискать надо было.

— А что сейчас?

— Так вымерзли заразы, — Прохор в сердцах сплюнул. — Двадцать лет стояли, а в позапрошлом году вымерзли. — Вроде и морозов-то сильных не было, чего им надо, едрить их.

— Старые уже, наверное.

— Пожалуй, так, — согласился Кудинов. — Ну, ничего в этом году новые саженцы посажу, поможешь-то старику, а Игнат?

— Само собой, Прохор Митрич, мы с вами ещё целый сад посадим.

— Ну, сад нам не надо, — Кудинов не спеша потёр руки, — а полсада точно посадим.

— Ай, старый, — ещё издалека начала причитать полная пожилая женщина, направляясь к нам. — Сидит тут балаболит, а я ходи, ищи его.

— А чего меня искать? Соскучусь, сам глядишь приду, — Прохор слегка заёрзал по лавке. — Посмотри-ка лучше, кто к нам пожаловал.

— Ай, батюшки, — женщина от неожиданности хлопнула в ладони. — Игнатка приехал. А я-то думаю, с кем это мой старый чёрт трещит.

— Здравствуйте, Анфиса Степановна, — произнёс я.

— Поди, только с поезда? — поинтересовалась женщина.

— Да, ещё даже в дом не заходил.

— Ну, тогда живо за стол, — командирским тоном произнесла соседка.

Все мои неловкие попытки отказаться провалились, и я проследовал в уютный дом Кудиновых. Если признаться честно, есть мне совсем не хотелось, но обидеть своим категоричным отказом хороших людей я желал ещё меньше. Радушная хозяйка поставила передо мной большущую миску борща и положила ломать свежеиспечённого хлеба. После обеда мы ещё добрых полчаса сидели за столом и беседовали. Анфиса Степановна вкрадчиво попыталась разузнать, что послужило причиной моего приезда, но Прохор Митрич резко взглянул на неё, и досужая женщина тут же поменяла тему.

На улице уже начало смеркаться, когда я вошёл в свой дом. Последний раз я тут был на похоронах бабушки. На ощупь включив свет, я прошёл в просторную кухню и сев на табуретку поставил под ноги сумку. Неожиданно лампочка в полукруглом плафоне бешено заморгала, но спустя несколько секунд возобновила былую работу. Наверное, это дом таким способом пытался выказать своё оправданное недовольство моим долгим отсутствием. Закрыв на ключ дверь, я прошел в квадратный коридор, из которого в разных направлениях расходились комнаты.

Вот она — моя комната. Всё вещи лежали там, где их оставила моя рука много лет назад, кроме плановой уборки бабушка в этой комнате ничего не делала. Я вернулся. Странно, никогда не думал, что такое возможно. Однако здесь я чувствовал себя на удивление спокойно и комфортно, наверное, это родные стены помогали. За окном водрузилась ночь, и я немного побродив по дому, расстелил свой старенький диван. Когда я доставал постельное бельё из шкафа в зале, мой взгляд заметил висящую в углу икону. Икону, которой я не помнил. У бабушки всегда висела старая икона Георгия Победоносца в углу спальни, и она и сейчас была на своём исконном месте, но этой образа я не помнил. Из угла на меня взирал лик Божьей матери державшей на руках младенца.