Колючее счастье для дракона, или Инквизиции требуется цветовод

Марианна Красовская, 2023

После тяжелого развода Соня и ее дочь прячутся в санатории, где неожиданно знакомятся… кажется, с добрым волшебником. Только волшебники помогают испуганным девочкам в безвыходных ситуациях.А когда чья-то злая рука забрасывает девочек в другой мир, их снова спасают. Добрый волшебник? Если внимательно присмотреться – не очень-то он и добрый! Дракон, инквизитор и весьма строгий мужчина. Свободна вакансия главной садовницы? Соня справится, другого выхода у них нет. Наверное. Ей ведь только дракона в жизни и не хватало!

9. Борис

Борис появился, как обычно, без звонка и предупреждения. Пришел, будто к себе домой. Соня прекрасно понимала, что он так и не смирился с разводом. Не поверил, что она всерьез решила жить без него. Даже вещи его лежали аккуратными стопками в шкафу, ботинки стояли в обувнице, а любимая чашка занимала крючок на кухне.

Разве что полотенца Соня все лишние убрала и бритву с шампунем.

Он был привычным, почти родным: в той самой модной дубленке, которую они вместе купили в прошлом году, как всегда: без шапки, заснеженный, серьезный, даже сердитый. Соне пришлось выйти ему навстречу — хоть она и не хотела его больше видеть.

А все же, наверное, она немного скучала… во всяком случае, Соня думала так до тех пор, пока он не открыл рот.

— Здравствуй, Софья, — сказал бывший муж, снимая ботинки и ища глазами тапочки сорок третьего размера, которые Соня демонстративно выкинула в первый же день после развода. Не нашел, конечно, поморщился, осторожно прошел в кухню, ворча: — Как всегда, полы не мытые. Зима же, надо каждый день протирать.

“Тебе надо, ты и протирай”, — подумала Соня, но, конечно, промолчала. Она вообще этой сезонности не понимала. Мыть надо, если грязно уже, например. И уж точно не потому, что “зима — значит надо”.

На кухне смотреть было не на что. Даже старания Элис с Гвидоном не смогли скрыть ужасного: на полированных дверцах кухонного гарнитура виднелись отпечатки маленьких детских ладошек, а луковые мошки весело кружились над мусорным баком. Соня поморщилась. Ей было стыдно, но поделать с собой она ничего не могла.

— Снова заказывала готовую еду? И не стыдно этой гадостью Лесю кормить? — укоризненно поинтересовался Борис, кивая на немытый лоток из-под очередного Серебряковского деликатеса. — Денег тебе хватает на доставки?

Денег не хватало, но Соня лучше умрет, чем признается в этом. С деньгами вообще был полнейший напряг. К тому же Лесина учительница английского вчера сообщила, что поднимает цену занятия сразу на пятьдесят процентов. Дескать, кризис.

А мама Таня попросила купить список книг, справочников и различных энциклопедий, старые они с Лесей знали едва ли не наизусть.

Словом, денег не было совсем, но скоро на карточку придут алименты, и Соня планировала их тратить с умом.

— А Леся где? Поди родители твои забрали, да?

— Борис, что тебе нужно? — Соня очень старалась не выходить из себя и не орать.

— Ты не забыла, какой завтра день?

Конечно, забыла. Даже вспоминать не хотела. Завтра, пятого января, день рождения у великой и ужасной Альбины Виленовны Кошкиной. Но какое теперь Соня имеет к этому отношение?

— У мамы юбилей, пятьдесят пять лет.

— У моего брата завтра тоже день рождения. А ты и не вспомнил. Передай ей мои поздравления, сам что-нибудь лестное ей там наври. Звонить ей не буду, уж извини. Так зачем ты пришел?

— Мама ничего не знает о разводе, я ей не говорил. У нее слабое сердце, ты же знаешь. А Леся — ее единственная внучка.

Соня даже глаза вытаращила от такой простоты. Это на что же он намекает сейчас?

— Папа? — раздался неуверенный голосок дочери. Она стояла в дверях кухни в майке и пижамных штанах, конечно, растрепанная и с книгой подмышкой. — Ты пришел!

Она уронила книгу и прыгнула к отцу, обняв его.

— Папа, а ты почему в Новый год не позвонил? А где ты был, ну, в командировке? А подарок принес? А ты обещал меня в планетарий сводить, когда мы пойдем?

Соня нахмурилась и прикусила губу. Подарки? О чем это Леся? Борис никогда не утруждался, даже в лучшие годы их брака предпочитая от жены откупаться деньгами. А подарки для дочери всегда выбирала Соня или ее родители.

Даже чужие, в сущности, люди — Эндрис, Гвидон и Элис — пришли к ней в дом не с пустыми руками.

“Дед Мороз” ей подарил целую кучу конфет и большую коробку полную книжек, да каких! Роскошные сказки с потрясающими иллюстрациями, красивые, как игрушки. Даже холодный и сдержанный Эндрис им оставил подарки: Соне — коробку пастели (которую, она, впрочем, так и спрятала в стол, даже не открыв), Лесе — большую книгу с интригующим названием “Жизнь растений”. Еще браслетик от Элис. И, конечно, был праздник, подаренный Лесе совершенно чужими людьми.

А родной отец, как обычно, и не подумал принести дочке хотя бы шоколадку. Соне было отчаянно за него стыдно, но выручить его она даже не подумала.

А что до “не позвонил”…

— Так вы в санатории были, а там связь плохая, — пояснил Борис, к счастью, не подозревавший, что Соня попросту внесла его номер в черный список. — Кстати, как отдохнули? Тебе понравилось?

— А… — Леся кинула внимательный взгляд на покрасневшую мать и неуверенно улыбнулась. — Понравилось. Мы там на лошади катались. И на снегоходе. Весело. И кормили там вкусно.

— Вот и славно. Ты иди поиграй, нам с мамой нужно поговорить. Кстати, ты завтракала сегодня? Обедала?

— Мы вчера у бабушки Тани ужинали, — зачем-то сообщила девочка и смутилась. — Ну я пойду.

Соня тяжко вздохнула. Ох, и хорошо она знала своего бывшего мужа! Теперь начнется!

— Софья, когда я позволил тебе оставить Олесю с тобой, я рассчитывал, что ты будешь о ней заботиться, как нормальная мать.

— Я забочусь.

— Я вижу. Дома я вижу бардак, нормальной еды тоже нет, Олеся явно голодная.

— Она не голодная. И теперь это — не твое дело.

Но Бориса было уже не остановить.

— Софья, ты посмотри на себя. Ты же сама как ребенок. Маленький ребенок. Какие-то рисуночки эти дурацкие, какие-то виртуальные друзья. Ничего не умеешь и даже не пытаешься.

— Борь, иди в задницу. Ты мне не муж, нотации твои мне не нужны.

— Так, дорогая. Нормально жить, как я понимаю, ты не хочешь. Вот возьму и заберу у тебя дочь, чтобы ты подумала хорошенько о своем поведении.

— Нет! — вскинулась Соня. — Не посмеешь!

— Да. Я отец, я имею право. Ты — никудышная мать. Дома сидишь, а ребенка даже покормить нормально не можешь, я уж молчу про воспитание.

— Как будто ты можешь, — бросила Соня зло. — Дома только по ночам бывал, даже в выходные работал. Ни разу с Лесей не гулял даже. Когда я болела — ее мои родители забирали!

— Я работаю, рыбка моя. Чтобы вас содержать. Чтобы ты могла в кафе еду заказывать и ногти себе делать. И по санаториям кататься.

— Санаторий мои родители оплатили!

— Конечно. Только на такое дерьмо им денег и хватило. Вот чего тебе не хватало, Софья? Секса? Денег? Свободы? Неужели так сложно было мыть полы и готовить мужу ужин?

— Я мыла и готовила.

— Раз в неделю.

— Сколько успевала.

— Я знаю, что не удовлетворял тебя в постели, — Борис сокрушенно покачал головой. — Надо было просто сказать, а не бегать по мужикам!

— Я не бегала!

— Ну да, конечно. Я видел твои рисуночки. Голые мужики, голые женщины… бездарность и пошлятина.

— На эту тему мы уже разговаривали, — устало ответила Соня. — Для выставки были подготовлены совсем другие картины.

— Ты можешь все вернуть обратно, Софи. Я все еще тебя люблю. Устроишься на нормальную работу, начнешь прибираться, займешься ребенком. Просто попроси прощения за все.

— За что за все? — Соня изо всех сил сдерживала слезы свои накопившиеся, стремительно перерастающие во внутреннюю истерику.

— За чужих мужиков и развод, дорогая. Я даже разрешу тебе рисовать…

— Пошел вон отсюда! — сорвалась, наконец. А и так молодец, очень долго держалась. — Заткнись и проваливай! Вон! Видеть тебя не могу!

— Из моей же квартиры выгоняешь? — прищурился совершенно спокойно Борис. — Ну-ну. Я-то уйду. А ты подумай над своим поведением… пару дней. Олеся, значит, пока со мной побудет.

— Слушай, Кошкин, если ты пришел, чтобы со мной поругаться…

Он вдруг остановился и замолчал, с сокрушенным видом качая головой.

— А ты ведь права, родная. Вот до чего ты меня довела. Я совсем забыл. Значит, у мамы завтра юбилей, я заеду за вами с Лесей в пять.

— Ты с ума сошел? Думаешь, после всего, что ты мне наговорил, я пойду к твоей матери?

— Пойдешь, милая. Иначе я… Подам в суд на опеку над дочерью. Как думаешь, кто его выиграет? И как быстро? Ты бы головой своей думала, прежде чем дергаться, дорогая. Я вообще как бы все еще вас содержу.

***

Соня на дух не выносила свою высокоинтеллектуальную и очень воспитанную свекровь. Та отвечала невестке полнейшей взаимностью. Ну еще бы — родители Сони аристократическими происхождениями не блистали: отец — таксист, а мама — учитель математики в школе. Не академики, не большие начальники, даже не москвичи в"не помню каком"поколении.

Совершенно никчемные, мелкие все людишки, недостойные генофонд славного рода Кошкиных в потомках собой засорять.

Но Борис Соню любил, у них родилась такая замечательная и очень одаренная Леся, и Альбина Виленовна ненавидела невестку как бы цивилизованно. Вежливо очень.

В чай ей не плевала, матом не костерила и даже практически не унижала в беседах.

Так, как бы между делом жалела лишь “нашу бедняжку Сонечку”. Бедная девочка не умела готовить, била посуду отчаянно и вообще от идеала была далека. Что поделать: от осинок не родятся апельсинки, остается убогенькой Сонечке лишь посочувствовать.

Но эти все мелкие пакости бледнели в сравнении с пылкой и громкой любовью Альбины Виленовны к Катеньке. Этот мифический персонаж их семейных сказаний был дочерью лучшей подруги, и за годы Сонечкиного супружества она у нее очень крепко увязла в зубах…

Уж та-то была умница, красавица и великолепная хозяйка. Жаль, что Борис не послушался маму, хотя та всегда желала ему только добра, и выбор сделал фатально-неверный.

Соня, собираясь на юбилей, мрачно думала, что свидетельство о расторжении брака, перевязанное розовой ленточкой, стало бы самым лучшим подарком для ее бывшей свекрови. Жаль, что Борис настрого запретил даже заикаться о разводе.

— Леся, ты все запомнила?

— Мам, ну я же не маленькая. С бабушкой не спорить, про развод молчать, вести себя хорошо и не говорить, что ее еда — гов… невкусная. Особенно по сравнению с Андрисовой. — И еще сказать: “Ой, бабушка Аля, как ты хорошо выглядишь в свои шестьдесят лет”.

— Пятьдесят, Леся, пятьдесят!

— Какая разница? Ей ведь все равно пятьдесят пять. А если сказать “шестьдесят”, то получится, что она выглядит не на пять лет моложе, а на пятнадцать!

Соня только фыркнула, закатывая глаза. У дочери была своя, особенная логика. Ну и пусть говорит, что хочет, она, Соня, точно не расстроится, глядя на перекошенную от тихой и вежливой ярости на физиономии свекрови.