Ребёнок обязан жить с матерью. Повесть

Марина Арсёнова

Автобиографическая повесть о трудном опыте взросления в неблагополучной семье и последующего преодоления детской травмы. Книга содержит нецензурную брань.

IV

Три сестры в Москве убили своего отца, который избивал и насиловал их. Сестёр готовы подсадить на много лет, и широкая общественная поддержка не помогает. Многие говорят: «Мы — сёстры Хачатурян», имея в виду нечто образное, — а у меня действительно есть подобный опыт. Я решаюсь рассказать об этом публично, хотя мне трудно даются такие признания. Это читают не только друзья, но и коллеги, клиенты, незнакомцы.

Хотела ли я поступить с ним так, как сёстры Хачатурян поступили со своим отцом? Да. Побои отчима были унизительными, болезненными и безнаказанными. Я мечтала, что осмелюсь подойти к нему в темноте, храпящему и такому отвратительному, ударю кухонным ножом в шею — и если он не умрёт, то хотя бы больше не осмелится меня трогать. Но потом представляла себя в детской колонии — и понимала, что я этого никогда не сделаю. Не из жалости к отчиму, а из трусости.

И, надо признать, такого ада, как у них, у меня всё-таки не было. А ещё отчим с матерью часто расходились — и он месяцами жил отдельно.

Мне несказанно хочется, чтобы у нас в стране домашних садистов сажали, чтобы соседи вызывали полицию, как только услышат крики, чтобы родственники забирали детей из таких семей, а не делали вид, будто не в курсе. Я рада, что появились фонды помощи жертвам. Я всё ещё надеюсь, что сёстрам не придётся провести долгие годы жизни в тюрьме.

***

Лет до десяти я не стеснялась рассказывать ровесникам и взрослым о том, что происходит со мной дома.

Однажды к матери пришла подруга — они долго болтали на кухне и наконец позвали меня обедать. Мне было лет шесть: я съела суп и сползла под стол, чтобы сидеть там и слушать «взрослые разговоры». Подруга погладила меня по голове.

— Ого, откуда у тебя такая шишка? — удивилась она.

— Мама побила, — простодушно ответила я.

— Ой, да случайно ударилась, — стала отпираться мать.

— Нет! — закричала я, высовываясь из-под стола. — Это ты меня побила!

Мне стало обидно, что она врёт, и я начала всхлипывать. Мне хотелось, чтобы её подруга обязательно мне поверила и меня пожалела. Я прижалась к ней. Подруга была хорошая, ласковая, она меня молча обняла.

— Ну, ладно, ладно, — согласилась мать и похлопала меня рукой по плечу как бы в качестве извинения.

***

Позже я стала стыдиться того, как живу. В школе я об этом молчала, но близким подругам я иной раз скороговоркой рассказывала, что моя мать — алкоголичка, что она бьёт меня, обзывает и унижает, может выбросить игрушки с балкона, достать из шкафа мою любимую вещь и порвать её. Подружек потрясали эти истории, они передавали мои словам родителям — и те часто готовы были оставить меня у себя на ночь, покормить, как-то приободрить.

Чем старше я становилась, тем меньшему кругу друзей признавалась в своей тайне. После института, когда в беседе к слову приходилось что-то из детских воспоминаний, я рассказывала не так, как чувствовала:

— С детства я обожаю русский мат. Когда есть вдохновение, я витиевато матерюсь, почти как Венечка Ерофеев, но только хуже. Вы спросите: «Марина, а кто научил тебя всем этим волшебным словам? Кто показал тебе сапфиры и изумруды русского языка?» Я отвечу: «Спасибо маме, это её заслуга!» Когда ей хотелось доходчиво объяснить, что я была не права в той или иной ситуации, она использовала только самые сильные выражения. В основном, синонимичные словосочетанию «развратная женщина». Я старательно всё запоминала, а потом воспроизводила услышанное в компании одноклассников. Чем, между прочим, завоевала серьёзный авторитет. И только одно прилагательное я узнала вне дома. Чудесное прилагательное, начинающееся с «хитро» и заканчивающееся на «банная». Можно применять как в литературной, так и в живой речи, когда хочется обозначить нечто сложное. Это прилагательное я услышала от мамы своей подруги Иры — в аналогичной ситуации доходчивого объяснения про неправоту дочери, но с участием зрителей в моём лице.

В общем, чтобы не погружаться в истинные эмоции, я ёрничала. Как у Ахматовой: «Нет, это не я, это кто-то другой страдает». В моём случае: «Нет, никто не страдает, это такой трудный, но забавный жизненный путь человека, наделённого чувством юмора».